– БабАня, – произнес я, застегивая на Чебе сандалики. – Признавайтесь, вы же слышали о том, что произошло в зоопарке?
Наверное, она кивнула, не осознавая, что я ее не вижу, так как вожусь с отстающей липучкой. Нависла недолгая пауза. Затем над моей склоненной головой раздалось короткое:
– Да.
– И у вас наверняка есть какие-то свои соображения на этот счет, – я не спрашивал, а уверенно констатировал.
– Может быть… – ответила бабАня уклончиво.
Мы с ней оба знали, что Чеб все прекрасно понимает, поэтому говорили туманно, стараясь не вдаваться в ужасную конкретику. Надо мной нависла еще одна проблема: как-то нужно было объяснить сыну, почему мы не пойдем сегодня в зоопарк. И завтра, скорее всего. И вообще непонятно, когда опять прогуляемся по чудесным тенистым дорожкам с веселенькими плиточками. Честно говоря, после случившегося мне не хотелось, чтобы Чебик как-то соприкасался с «Лимпопо».
– А что вы думаете о том, кто открыл клетку? – все таким же небрежным тоном поинтересовался я.
Все-таки бабАня являлась гласом народа, и ее мнение заслуживало самого пристального внимания.
– Перевертыш, – невнятно и нехотя произнесла она.
– Перевертыш? – переспросил.
– Ага, – ей явно не хотелось говорить на эту тему. – Не найдут.
– Лимпопо, – вдруг четко раздалось над моей головой неловким детским голосом, похожим на срывающийся басок медвежонка.
От неожиданности я вскочил. И от нее же неловко произнес, глядя в глаза Чеба:
– Я надеялся, твоим первым словом будет «папа». Чебик, повтори, что ты сказал.
Но сын глядел на меня светлыми большими глазами, в которых всегда светилась нечеловеческая сообразительность, и молчал. Так же, как и все четыре с небольшим года своей жизни. Я обернулся к бабАне, ища поддержки свидетеля:
– Он только что сказал? Антон же говорил, верно? Мне не послышалось?
– «Лимпопо», – подтвердила бабАня. – Антоша так сказал. Мы сегодня сказку читали, Чуковского. «Где гуляет гипо-по по широкой Лимпопо». Верно, Антоша?
Чебик упрямо молчал.
– Но это же… – я махнул рукой, успокаиваясь. – Врач говорит, нельзя его заставлять. Придет время, сказала Ирина Анатольевна, вы еще с радостью будете вспоминать его молчание. Такое у мальчиков часто бывает. Они долго безмолвствуют, а потом начинают говорить много и без остановки. Пришло то самое время, как вы думаете?
БабАня покачала головой:
– Не похоже, что он собирается говорить без остановки. Наверное, что-то его сильно впечатлило, так Антоша? Тебе понравилась сказка? Завтра еще почитаем.
Чебик энергично покрутил головой.
– Ты говорил про зоопарк? – догадался я.
Сын обнял себя за плечи, развернулся вполоборота.
– Мы сегодня не можем пойти в Лимпопо. Там… Ремонт!
Объяснение так себе, но давало несколько дней форы.
– Ты же помнишь, как у нас был ремонт?
Чеб посмотрел на меня удивленно, но кивнул. Он помнил.
– Все в краске, и мебель переставлена. Жить невозможно. Так и в зоопарке. Несколько дней будет ремонт.
Малыш недоверчиво покачал головой.
– Скажи еще раз «Лимпопо»? – жалобно попросил я. – Пусть не «папа», но только произнеси. Лим. По. По.
Чеб улыбнулся и потянулся к дверной ручке.
– До завтра, милый, – сказала нам вслед бабАня, точно обращаясь не ко мне.
Она относилась к моей персоне довольно радушно, но обожала Чеба. Я мог привести его в любое время дня и ночи, и няня всегда была рада. Он никогда не брала деньги, как бы я ни настаивал, отказывалась от продуктов, которыми я хотел хоть как-то компенсировать отнятое у нее время, отвергала помощь по хозяйству. Мало того, она день и ночь готовила для Чеба полезные завтраки, обеды и ужины, томила гурьевскую кашу в духовке, создавала щи – апофеоз кулинарного искусства, пекла пироги с вареньем, которые просто таяли во рту.
БабАня обожала Чеба.
Чеб вдруг коротко вскрикнул. Он споткнулся о невысокий бордюр и сейчас сидел прямо на земле, прижимая к груди собранную в кулак ладонь.
– Ну что же ты, – я покачал головой, впрочем, виновато: сам задумался и не уследил. – Вставай, мужик!
Протянул ему руку и понял, что происходит нечто неправильное. Чеб схватился за меня одной кистью, вторую он так и не разжал.
– Поранился?
Чеб отчаянно замотал головой, ладошку так и прятал.
– Та-а-а-к, – протянул я, поднимая сына за локоть здоровой руки. – Показывай!
Замечательные уши Чебика пылали ярко-розово, как всегда, когда он волнуется.
– Чеб, – я присел перед ним, заглянул в глаза. – Ничего нет ужасного в том, что ты поранился! Просто промоем, если царапина не глубокая, я ничем даже мазать не стану, обещаю.
Чеба приводили в ужас следы от зелёнки и йода. Именно так – он терпеть не мог разноцветные пятна на своей коже, а вовсе не сами мазилки.
Но сын продолжал упорствовать. Мне пришлось даже немного надавить, чтобы открыть его ладонь.
– Та-а-ак, – второй раз протянул я. И сейчас уже грозно.
Теперь было понятно, почему он упрямится. Царапина довольно глубокая, но не это меня встревожило. А то, что поранился Чеб не сейчас. Вечером я купал его, царапины не было. Утром спешил, не заметил сжатую в кулак ладонь.
Мы оба прекрасно знали, что это означает.
– Ты… – я всерьез разозлился. – Я же говорил никуда не выходить! Даже приказал… Но как так? До полнолуния еще…
Чеб вдруг всхлипнул. Я не поверил своим ушам. Мой ребенок всегда терпел до последнего. Должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы Чебик показал свои слезы. И его первое слово. «Лимпопо». Чеб ясно сказал, это слышал не только я, но и бабАня. Он знает про Митрича? А может…
Из глубин моего кармана раздалась трель мобильного.
– Мы с тобой еще не договорили, – сказал я Чебу и обратился уже к вызову:
– Да…
– Гордеев, – сказали в трубке.
– Вы ошиблись, – буркнул я. – Это мой телефон, а я – не Гордеев.
– Это я Гордеев, – хмыкнула мобила. – Замначмеда Первой Скорой.
– Какой скорой?
Я никак не мог понять, что ему от меня нужно. Сказал же – ошиблись.
– Станции скорой помощи, – пояснил Гордеев. – Вы для нас сайт делаете.
– А-а-а, – я же сам собирался ему позвонить. – Очень приятно, я собственно и хотел…
– Я получил ваш проект, – оборвал любезности мой собеседник, – и мне совсем не нравятся образцы оформления, которые вы предоставили.
А этот Гордеев соображает.
– Вы правы, – ответил я, – но, насколько понимаю, ваше учреждение ограничено в средствах, так что я взял фото с готового конструкта. Это на треть удешевляет бюджет и…
– И вид самого сайта, – закончил за меня замначмеда.
– Тогда вышлите мне окончательную смету, без излишнего кокетства, и я поду…
– Давайте встретимся, – вдруг предложил он.
Это было очень странно. Вернее, впервые в моей практике заказчик захотел встретиться лично. Гордеев понял паузу, образовавшуюся в нашем диалоге.
– Я, знаете ли, практик, и привык важные дела решать напрямую. Мы можем до бесконечности пуляться друг в друга сметами, иллюстрациями и даже снабжать все это изрядной порцией смайликов. Только у меня не так много времени. Лучше встретиться один раз и решить все в личной беседе, чем мне отрываться от умирающих людей, чтобы не пропустить ваше сообщение.
Резон и в самом деле присутствовал. Он мне нравился, этот Гордеев.
– Давайте, – согласился я.
И тут же подумал, что у меня за три года жизни в Яруге образовалось очень мало знакомств. А эта встреча, кроме деловой выгоды, обещает еще и приятное общение. А то, что Гордеев со мной «одной крови» я почувствовал даже за столь короткую беседу и издалека.
– Тогда в среду, в шесть, в баре отеля «Лаки». Знаете где? Извините, что приглашаю так категорично, но у меня несколько круглосуточных смен подряд. А во вторник я высплюсь, так что буду хорошо соображать.
– Знаю, – ответил я. – Отличный отель. Я его буквально на днях рекомендовал одному столичному залетному гостю.
– Спасибо, – почему-то поблагодарил меня Гордеев и отключился.
***
Чеб с утра капризничал. Он отказался лопать кашу, которую я за три года научился готовить просто грандиозно, сидел в углу и дулся. Работать не получалось, так как я спиной чувствовал его молчаливое негодование.
– Ну, что случилось? – я с досадой отвернулся от монитора, в упор уставился на надутого сына.
Чеб вскочил, подбежал к окну, по креслу вскарабкался на подоконник и с надеждой оглянулся на меня.
– Нет, дружище, – сказал я с сожалением. – В «Лимпопо» еще не закончился ремонт. Мы туда сегодня не пойдем. Ты лучше снова скажи как вчера. Скажи: Лим-по-по, а?
Тщетно. Чеб нахмурился и с силой ткнул пальцем в стекло.
– Ладно, – держать сына несколько дней дома вовсе не годится. – Пойдем гулять. На детскую площадку, хорошо?
В конце концов, центр-то наверняка уже прочесали вдоль и поперек. Навряд ли у Тора остались лазейки для проникновения в сердце города.
Чеб на минуту задумался, но, в конце концов, здраво рассудил, что детская площадка лучше, чем ничего, и сменил гнев на милость. Он хмуро кивнул и полез с подоконника.
– Вот и хорошо, – сказал я. – Собирайся.
Пока Чеб «собирался», то есть настаивал на том, чтобы взять с собой огромный красно-зеленый самосвал, позвонила Лиза.
– Ты где? – спросила она, не здороваясь.
Наверное, опять случилось что-то важное.
– Между домом и детской площадкой, – ответил я, так как уже открыл дверь с неудобным самосвалом под мышкой, смирившись с судьбой.
– Какая площадка?
– Около кинотеатра «Комета». Знаешь?
– О, кей. Через полчаса буду там.
– Лиз, – я возился с ключом, а недовольный Чебик тянул меня за штанину. – Что-то случилось? Не томи.
– Просто поговорить, – выдохнула она. И отключилась.
Гора с плеч упала. Даже самосвал, громыхающий за Чебом по мостовой, уже не раздражал.
На площадке, вопреки моим ожиданиям, было довольно многолюдно. Видимо, за неделю режима повышенной опасности малыши настолько измотали мам, запертых с ними в замкнутом пространстве, что желание хоть недолгой свободы перевесило страх перед сбежавшим львом.
Почти все лавочки, стоявшие вокруг площадки с качелями, горками и еще какой-то детской развлекательной ерундой, оказались занятыми, а вся детская ерунда облеплена малышами, как упавший кусок пирожного муравьями. Чеб тут же ринулся в эту гомонящую и копошащую кучу, гремя самосвалом, словно боевым барабаном на марше наступления.
Я ненавидел эти бездарные сидения на лавочке в ожидании, пока Чеб от души поссорится со всеми другими обитателя детской площадки, но чувствовал, что еще хотя бы день домашнего ареста, и сын совершенно отобьется от рук.
Свободной оставалась только дальняя скамейка, и я знал почему – остальные прятались под тенью деревьев, а эту вовсю жарило солнце. Тем не менее я отправился именно к ней, так как ожидал Лизу, и грядущий разговор лучше было провести подальше от чужих ушей. Потому что подруга не срывалась ни с того ни с сего поболтать о милых пустяках. Собственно о милых пустяках мы с ней вообще никогда не говорили.
Я приземлился на горячую лавочку, включил планшет, надеясь хоть немного поработать, но экран бликовал на солнце, и это очень раздражало.
– Точно говорю, он приказал кому-то открыть клетку, – вдруг явно выделилось из многоголосного гула.
Я невольно и быстро оглянулся. В некотором отдалении за моей лавочкой прямо на траве в тени разлапистого дерева сидели две девочки лет по десяти. Вокруг валялись какие-то крошечные кукольные наряды. Кукол они держали на коленях, но, кажется, совсем забыли о них. Я отвернулся, но продолжал внимательно вслушиваться в их болтовню.
– Зоя…
– Твоя мелкая? – удивленно переспросила вторая девочка.
– Ну да. Я тебе не рассказывала? Мы с ней ходили в зоопарк, давно, еще несколько месяцев назад.
– Все ходили в «Лимпопо», – недовольно пробурчала собеседница сестры неведомой мне мелкой Зои. – Кто не ходил-то… Ты про льва давай…
– Слушать будешь? Так вот, мы купили мороженое, потом она потянула меня на карусель.
– И что?
– Покатались и пошли смотреть животных. Там было очень шумно, толпа, малыши визжат. Я ее потеряла, стала искать. Перепугалась, конечно, что от родителей влетит.
– Ты специально ее потеряла, – хихикнула вторая девочка.
– Совсем нет, – обиженно протянула сестра Зои. – Она, конечно, мне надоела немного, но я ее люблю все-таки. Так вот. Когда нашла, у меня просто ужас как мурашки по спине побежали. Она стояла перед клеткой со львом.
– Тем самым? – вторая с этого момента явно заинтересовалась.
– Ну, да, – сначала в голосе прозвучала некоторая растерянность.
Видимо, девочка не была уверена. Но через секунду повторила тверже:
– Да, около того самого. И она показалась мне придурошной. Представь, рот открыт, глаза как… как… В общем, как у Эльзы. Стеклянные.
Я не знал, кто такая Эльза, но тут же предположил, что девочка имеет в виду куклу, которую держит на коленях.
– И этот лев, – ее горло словно перехватило, она глубоко и со всхлипом вздохнула. – Он…
– Что?! – ужас явно передался собеседнице.
Из ее голоса исчез скептицизм и желание подтрунивать над подругой.
– Он тоже смотрел прямо на мелкую. Я потянула ее, но Зоя будто этого не почувствовала. Я силком повела ее за руку к выходу, а она шла… Как будто была Эльзой. Я просто безумно испугалась: что скажу маме? И по пути домой все время спрашивала, что с ней происходит, но Зоя не отвечала. И она до самой ночи не сказала ни слова. Видно было, что мама сильно беспокоится. А ночью мы все подскочили от звериного рева. Ты слышала? Это было прошлой осенью.
– Нет, мы же дальше живем от площади.
– А мне казалось, что весь город тогда проснулся от рева. А Зоя… Она вскочила и уставилась стеклянными глазами в окно. Я оттащила ее на кровать и велела ложиться спать. А утром мама как закричит: «Зоя пропала!».
– Да ты что?!
– Мелкой в квартире не было. Мама тут же начала звонить всем, кому только можно. Потом побежала на улицу. Бабки во дворе сказали ей, что Зоя рано утром шла к зоопарку. Они пытались остановить ее, но мелкая убежала. И знаешь что?
– Что?
– Мама нашла её около льва. С трудом увела, Зоя так отбивалась! Ещё месяц после этой загадочной истории Зоя была будто в трансе. Дверь мама запирала теперь на ключ, а не только на задвижку, и все время носила его с собой. Я слышала потом, что многие люди впадали в гипноз перед этим львом. Однажды в транс вошел даже дядечка, который в зоопарке работает, и чуть не открыл клетку со зверем, но его остановили.
– Ой, – вторая девочка и в самом деле напугалась. – А ведь его еще не поймали…
– А каждый раз, когда льва окружают, он гипнотизирует полицию, и убегает снова. Они застывают, а он спокойно уходит.
– Знаешь, – кажется, вторая девочка начала быстро собираться. – Мне домой нужно.
– Мы же хотели…
– Давай у меня дома поиграем? А то папа на обед придет, а меня нет. Он орать будет, сказал же не выходить.
– Хорошо…
Я хмыкнул, прислушиваясь к шелесту шагов. О Торе уже напридумывали кучу страшилок. Не удивительно, что воображение маленьких девочек разыгралось, весь город непрестанно гудит об этой жуткой истории.
– Привет, – раздалось у меня над ухом, и Лиза шлепнулась рядом на горячую скамейку, но тут же подскочила.
На ней был легкий сарафан, в отличие от моих плотных джинсов, эта ткань наверняка мгновенно передала пятой точке всю прелесть раскаленной деревяшки.
– Ну, ты и место выбрал, – Лиза скорчила недовольную рожицу.
– Можем пойти под деревья, – я кивнул в сторону примятой травы, где делились ужастиками девочки. – Только сидеть придется на земле. Испачкаешься.
– А здесь – сгорю, – сказала Лиза. – Где Чеб?
– Где-то там, – я махнул рукой в неразборчивую кучу малышей, облепивших ракету, из которой высунутым языком торчала горка.
Опознавательным знаком служил кислотный красно-зеленый самосвал, брошенный около спуска. Несмотря на его сиротливый облик, я был уверен: Чеб ни за что не упустит из вида свою собственность. Наверняка он где-то рядом.
Мы отошли в тень, сели у дерева, прислонившись спинами к мощным стволам. Я убедился, что с этого места площадка просматривается ничуть не хуже, чем с раскаленной скамейки, и сказал:
– Ну, о чем ты хотела поговорить?
Лиза знала, что наверняка в самый неподходящий момент Чеб захочет либо в туалет, либо есть, либо просто домой, поэтому долго рассусоливать не стоит. Так что сразу взяла быка за рога:
– Хотела… О том… О Литвинове. И так вышло, что поговорить об этом, кроме тебя, не с кем…
Я с удивлением скосил на нее правый глаз:
– Чего это?
– Ну, – она замялась, а потом выпалила:
– Мне страшно. А я не могу на работе распускать нюни. И перед друзьями… Знаешь, у меня же имидж такой… Все ко мне поплакать в жилетку идут. Как я могу раскисать перед теми, чьи слабости знаю вдоль и поперек? А ты… Такой надежный. И уверенный.
«Фига с два», – подумал я, но было, – что скрывать, – приятно. Поэтому только кивнул:
– Ладно. Я и сам, честно говоря, хотел… Есть новости?
Лиза покачала головой:
– Я бы сразу сообщила. Сейчас пытаюсь выяснить, кто из врачей Скорой прибыл на место. Скорая первая приехала, если я выясню – кто, может, смогу поговорить с ним. Вдруг новое откроется?
– Разумно, – согласился я. – Есть успехи?
Лиза горестно покачала рыжими кудряшками:
– Молчат, как партизаны. Врачи в плане выдачи своих еще более глухая оборона, чем контрразведка.
– Почему именно контрразведка?!
– Не знаю, просто вдруг на ум пришло. Наверное, из-за Оленева.
– А кто это? – удивился я.
– Ты не знаешь, – Лиза покачала головой, – потому что недавно здесь живешь. Не застал Оленева, нашего бывшего губернатора.
– А при чем тут бывший губернатор? – я напряг память, вызывая из темных дебрей подсознания фамилию Оленев.
Вспоминалось с трудом, больше на уровне ощущений, и все эти ощущения носили характер темный и неприятный.
– Так лев этот, Тор, из его загородного питомника, – пояснила Лиза. – Когда Оленева, ну,… это… понимаешь?
Я кивнул, больше догадываясь, чем понимая.
– При конфискации, – продолжила Лиза, – обнаружили в его поместье зверинец, куда богаче нашего городского зоопарка. Слухи всегда ходили, что губер любит экзотику. Поговаривали, ему в подарок привозили чуть ли не единорогов, но удостовериться смогли только, когда опергруппа проникла за высоченный забор поместья.
– И что? – искренне заинтересовался я. – Как там с единорогами?
Лиза бросила в меня испепеляющий взгляд, хотя я и не думал издеваться.
– Никаких, конечно, единорогов, – немного обиженно ответила она. – Только пара волков, семья редчайших снежных барсов, обезьяны… Ой, долго перечислять. Почти всех ты видел в нашем зоопарке. Он сейчас на две трети населен животными из поместья Оленева. А может и больше.
Вот и причина, по которой Лимпопо с самого первого дня казался мне каким-то особенным, отличным от всех тех зоопарков, что я видел до сих пор.
– И клетки…
– Все оборудование, – кивнула Лиза. – Дорогущие вольеры, утварь вплоть до мелочевки типа мисок для кормления – эксклюзивная, целая лечебница с хирургическим блоком, оборудованная по самому последнему слову ветеринарной науки… Да чего там далеко ходить: покойный Литвинов тоже перешел «по наследству» в городской зоопарк.
– Литвинов?! – удивился я.
Митрич никогда не рассказывал о столь выдающемся факте своей биографии.
– Он работал у Оленева в зверинце. Ветеринарная клиника заполнялась по его запросам. На зверей бывший губернатор не скупился…
– Вот же черт, – тихо сказал я.
Ситуация мне нравилась все меньше, хотя утром, после визита Гаевского, думал, что хуже быть не может. Теперь же каким-то десятым или уже двадцатым чувством ощущал надвигающуюся бурю. Причем ледяную, и в это в конце мая. По спине бежал предвестник все более неприятных событий – жуткий холодок.
– Кажется, эта история и в самом деле странная, – я поторопился сказать что-то еще, так как Лиза вдруг принялась на меня смотреть с внимательным подозрением.
– Но тебя… – она покачала головой, не отрывая напряженного взгляда. – Захар… Почему тебя так тревожит эта история? СЛИШКОМ ЛИЧНО тревожит?
Кажется, я и в самом деле перестал держать лицо.
– Это ты позвала поговорить, – пожал плечами. – С чего вдруг перекидываешь свою озабоченность на меня?
– Прости, мне показалось…
Встал.
– Лиз, нам, и правда, пора домой…
Я не собирался говорить с Лизой о Тави, и о том, что меня и в самом деле тревожило. Несмотря на наши довольно доверительные отношения. Она была права: это СЛИШКОМ ЛИЧНОЕ.