Кто-то, кажется, тот же самый Митрич-ветеринар, говорил, что для нашей нервной системы не проводить лишнюю информацию не менее важно, чем проводить необходимую. Поэтому ровно половина нейронов и половина синопсов используют не возбуждающие медиаторы, а тормозные. Они заставляют клетку терять заряд. Когда за Гай Юлием закрылась дверь, я прямо физически почувствовал, как нейроны и синопсы в моей нервной системе нажали на тормоза.
Информации поступило слишком много, и мой мозг не справлялся с сортировкой: какие из старых и новых вводных были лишними.
Единственное, что я понимал в этот момент: все мои обиды на Тави должны отодвинуться. И выстраданное годами правило «ни при каких обстоятельствах не искать с ней встреч и никогда не интересоваться ее жизнью» пока аннулировалось.
– Не время сейчас для гордости и эгоизма, – сказал я сам себе.
Посмотрел на циферблат. До момента, когда я обещал забрать у бабАни Чеба, оставалось еще два часа. Я спустился вниз, осторожно просмотрел из подъезда двор. Почему-то мне казалось, что с Гаевского станется следить за мной. Но либо он был очень хорошим агентом, либо из меня сыщик выходил хреновый, но ничего подозрительного в знакомой картине старого двора я не обнаружил.
Поскрипывали на легком сквозняке древние качели, торчали немым укором высокие пеньки спиленных тополей. Трухлявые деревья угрожающе нависали над притулившимися под ними авто. Но все равно я жалел, что их спилили. Раньше двор казался парадоксально опасным, но уютным. Привычное, обжитое чувство опасности, я привык к этому состоянию за последние несколько лет, и без него жизнь казалась пресной. Обесцвеченной какой-то, что ли…
Да, встреча с летавицей меня изменила, здесь управник Гай Юлий попал в точку.
Я вышел со двора, пересек шумное шоссе и зашагал по небольшой старой площади, выложенной брусчаткой. У входа в зоопарк в киоске с мороженым скучала знакомая продавщица Наталья Николаевна. Ее круглое румяное лицо, обычно добродушное, сейчас выражало какую-то странную смесь из тихой печали и ужаса перед открывшейся бездной.
Только подойдя поближе, я увидел, что всегда гостеприимные ворота «Лимпопо» накрепко заперты, а перед ними на треноге маячит табличка «Санитарный день». Окошечко кассы казалось мертвым. Значит, «общение с народом», то есть с всезнающими кассиршами, переносится на ларек с мороженым.
– Уборка? – сказал я Наталье Николаевне, кивнув на объявление.
Пусть думает, что я ничего не знаю.
Взгляд мороженщицы и в самом деле загорелся в мгновение ока.
– Ох, что вы, Захар, – всплеснула она руками. – Разве еще не в курсе?
Наталья Николаевна высунула лицо в окошечко, призывая меня приблизиться. Я наклонился, подставляя правое ухо в ее полное распоряжение.
– Митрича-ветеринара лев Тор загрыз, – прошептала она и тут же отстранилась, чтобы полюбоваться моей реакцией.
– Да вы что! – я округлил глаза, стараясь не обмануть ожидания. – Как так?
– Вы же с ним дружны были, – она вдруг заподозрила меня в неискренности. – С Митричем, в смысле…
Кажется, актер я хреновый, удивление прозвучало недостаточно убедительно.
– Работал, телефон отключил, – быстро сориентировался. – Вот же… Он у меня до сих пор отключен. Совсем забыл… Так что там с Тором?
– Сбежал, говорят, – произнесла даже как-то печально Наталья Николаевна. – А чего ему оставаться на месте преступления? Хоть и зверь, а поди тоже понимает.
– Как же так получилось? Может, вы что-нибудь слышали…
– А что тут слышать? Пришли утром, а он на пандовом острове лежит, горло разорванно, и кровища… Кровищи кругом мрак сколько было. А у Тора клетка открыта, а самого льва нет.
– Сломал? Клетку Тор сломал, я имею виду?
Мороженщица пожала плечами:
– А это мне неизвестно. Сама-то я не видела. Даже знала бы – не пошла смотреть. Такие вещи не для меня. Есть, конечно, люди, которые прямо обожают всякие ужасы, но я вот нет… Радовалась, когда будку у зоопарка установили, думала, повезло: вокруг всегда ребятишки нарядные, зверушки, шарики, сахарная вата. Энергетика вечного праздника, мне нравится ей подпитываться. А видишь, как получилось…
Наталья Николаевна немного верила в эзотерику. Не то чтобы была глубокой адепткой, по верхам, но «подпитывалась энергетикой» регулярно. Но мне разговор с ней облегчения не принес. Никакой новой информации. Честно говоря, я бы хотел услышать, что лев сам сломал клетку. Это добавило бы его вины в произошедшее, но если выбирать между Тави и Тором, то… Прости, Тор, но мать моего ребенка мне дороже.
Кроме того, сам лев открыл клетку или ему помогли выйти, но факт, что Тор – убийца и людоед, от этого нисколько не меняется.
– Он был очень дружелюбным львом, – пробормотал я. – Совсем не агрессивным.
Несколько часов назад Чеб кидал в него камни. Сын казался взволнованным и рассерженным, а вот лев вполне разумно и спокойно переносил его выходку. Достойно, я бы сказал. Только жмурился и отворачивался. Даже с места не поднялся, так и лежал, пока комья земли отскакивали от его светло-коричневой шкуры. «Может, он чувствовал какую-то вину перед Чебом?», – вдруг пришло мне в голову. И тут же ушло. С какого перепуга хищнику вообще чувствовать за что-то вину? И чем царь зверей мог провиниться перед моим четырехлетним сынишкой?
– Да, – вдруг печально выдохнула Наталья Николаевна. – Но ведь зверюга, не человек. Кто знает, что в его башке творится.
А я подумал, что недавно нечто подобное подразумевал и управник Юлий Гаевский, когда говорил о Тави.
– А что вообще народ думает? Считает, Тор сам выбрался из клетки?
– Ну… Говорят, мол, это Митрич клетку не закрыл. Зачем-то ему понадобилось ночью шастать по территории.
– Может, какая-нибудь панда, – сказал я непроизвольно вслух. – нехорошо себя чувствовала в последнее время. Только зачем же Митричу открывать клетку с Тором?
– Не знаю, – честно призналась Наталья Николаевна, – но полиция…
– Полиция? – я как-то упустил из вида, что не только управник будет разбирать это дело.
– Ну, конечно, – подтвердила мороженщица. – Это же насильственная смерть. Они ведут расследование. Одна из версий – Митрич сам зачем-то заходил ночью ко льву, а потом забыл закрыть клетку. Или закрыл, но не полностью. Честно говоря, эта версия для них самая удобная, я так думаю. Не нужно искать убийцу. Им и поисков сбежавшего льва хватит выше крыши.
Мне бы тоже хотелось, чтобы дело обстояло именно так. Вернее, я желал, чтобы ничего этого вообще не случилось, но раз уже произошло, то без подозреваемых.
– А отпечатков Митричевых пальцев на любой клетке зоопарка видимо-невидимо, – проговорил я.
Потом вздохнул, признавая невозможность уйти от истины, и добавил:
– Только почему Тор не напал на него сразу? Как-то слишком сложно для льва, которому бешенство стукнуло в голову: терпеливо подождать, пока Митрич выберется из его клетки, перейдет мостик к островку панд, а только потом наброситься. Смысл?
– Ну, какой у зверя смысл? – покачала головой Наталья Николаевна. – Я ж говорю – зверюга.
– Да уж, – кивнул я. – Вы не видели, Игорь Сергеевич пришел уже?
Мороженщица трудилась с самого раннего утра, когда посетителей еще было мало, и от скуки болтала со всеми входящими работниками зоопарка. Самый лучший турникет, фиксирующий рабочее время.
– Примчался директор, – подтвердила Наталья Николаевна. – Я машину его видела. Полиция приехала, а он сразу за ней.
– А кто полицию вызвал?
– Да откуда мне знать? Кто-то из дежурных смотрителей, наверное. Этих… как их сейчас называют… киперов.
– Да, конечно, – кивнул я. – Ну, хорошего вам дня.
– Да где там, – махнула она рукой. – Сегодня все испуганные и хмурые, кроме тебя, и словом перемолвится не с кем. И посетителей не будет.
Я оставил Наталью Николаевну в печали и направился к незаметной калитке для служебного входа.
Это была какая-то незримая обонятельная грань, объяснить которую полностью я не могу. Вот только что пахло разогретой на солнце каменной мостовой, свежей выпечкой из кофейни неподалеку: нормальными летними ароматами просыпающегося города. А как только пересекаешь некую невидимую границу, тут же попадаешь в царство звериных запахов. Некоторые слабые, от других начинает тошнить. Зашифрованная информация, которую звери передают друг другу. Впрочем, к густому амбре лично я быстро привыкаю. Сначала морщусь и стараюсь не дышать глубоко, а потом незаметно для самого себя расслабляюсь. Чеб, кстати, вообще не обращает на запахи никакого внимания. Вернее, обращает, но именно звериные феромоны не вызывают в нем чувство отвращения.
Пройдя по тропке между бурных, хоть и отцветших кустов сирени, я оказался на центральной аллее, длинной и прямой, с кубиками мелкой плитки под ногами. По обе ее стороны тянулись вольеры с птицами. Гомонящие, пестрые, суетливо разноцветные. Мелькали экзотическим оперением заморские крали, но были и местные – например, семейство дальневосточных рыбных филинов, самых гигантских сов в мире. Отца семейства незамысловато величали Филей.
Игорь Сергеевич, директор зоопарка, особенно гордился именно этим приобретением. Он как-то сказал, что их предок – орнимегалоникс – когда-то держал пальму первенства на планете по размеру среди сов. Обнаруженные остатки скелета этой огромной птицы позволяют утверждать, что высота её тела достигала метр двадцать сантиметров. Ну, это было еще в эпоху плейстоцена, когда по суше бродили огромные мамонты и шерстистые носороги. А сегодня их потомки рыбные филины с длиной тела семьдесят сантиметров – редчайшие представители вида, которые могут вскоре совсем исчезнуть. Мельчают виды, растворяются в небытие гордые гиганты. Пузатая мелочь оказалась наиболее приспособленной к жизни на Земле. Наверное, главное преимущество для выживания в наших условиях – умение прятаться, быть как можно более незаметным.
За птичьими вольерами угадывался небольшой пруд, в котором жили бледные фламинго с ярко-розовыми, выгнутыми назад коленками. По соседству с нездешними экзотами прижились и нескладные одноногие цапли, и белые лебеди, имеющие даже небольшие домики для проживания. Откуда в пруду рядом с аристократами взялись скандальные юркие утки? Кажется, их никто и не завозил, они просто появились в «Лимпопо» и все. Может, прилетели из теплых стран, посмотрели, что и здесь неплохо кормят, так и остались.
Чеб не интересовался птицами, поэтому мы редко останавливались около этих вольеров, а все попытки уговорить его провести время в созерцании пруда оканчивались неудачей. Сыну плевать было на успокаивающее действие медитации.
Он тянул меня в конец птичьей аллеи, там за сеткой открывалась настоящая саванна. На вершине искусственного кряжа, местами каменистого, местами пушистого от травы, блаженно щурилась под теплыми лучами солнца леопардиха Сима. Она недавно стала мамой, и ее котята кувыркались неподалеку, изредка вступая в потасовку между собой. Налево от искусственной саванны уходила аллея с открытыми вольерами для зебр, антилоп и верблюдов. Направо – бастион с крепкими клетками для хищников. С одной стороны располагались львы, волки, тигры и гиены. С другой – всевозможные медведи, от огромных бурых гризли до белых полярных.
Напротив просторного вольера Тора как раз находился специально подготовленный для недавно привезенных зверюшек остров, окруженный глубоким рвом, через который неуклюжие медлительные панды не могли перелезть. По крайней мере, так говорили специалисты из азиатского зоопарка, которых приглашали на консультацию: траншея в шесть метров глубиной и шириной, сужающаяся книзу, станет для забавных медвежат непреодолимым препятствием для побега.
За хищниками посетители, следуя по гравийной дорожке по кругу, любовались жирафами, слонами, бегемотами и могли часами бродить по обезьяньему питомнику. Серпентарий со змеями находился в другой части, за вольерами с травоядными, там же располагался большой бассейн с морскими котиками и пингвинами.
Любимым местом Чеба, как, впрочем, наверное, большинства детей его возраста, был обезьянник. На огромной площади жило более пяти тысяч обезьян разных видов и подвидов. По узкому тротуару вдоль дороги то и дело проезжали электрокары: обойти все пространство пешком было довольно утомительным занятием. Я знал об обитателях питомника много, так как больше половины сайта зоопарка занимала именно жизнь обезьян.
Сегодня даже с той, обычно невыносимо суетной стороны доносились только редкие и приглушенные звуки. Весь зоопарк, будто чувствуя нависшую над ним трагедию, затих, замер в горестном ожидании. И я вдруг вспомнил то, что не давало мне покоя. Ощущение зловещей тишины, которую почувствовал накануне. И, судя по времени, я обеспокоился непривычным молчанием зоопарка еще до того, как Тор вышел из клетки и напал на Митрича. Что это было?
Остров панд сейчас казался необитаемым. Наверное, медвежат временно перевели куда-то, пока идут разбирательства. Зияла пустотой клетка беглого людоеда Тора. Следы трагедии уже убрали, я не заметил на пушистой траве никаких признаков крови, только стажерка Наташа и кипер Макс скручивали оградительную ленту в неопрятный клубок и выравнивали раскуроченную множеством ног лужайку.
Наташа в этом году окончила школу и подрабатывала в «Лимпопо» в ожидании результатов вступительных экзаменов в медицинский институт. Ее карие, еще по-детски наивные глаза сейчас казались чересчур припухшими и красными. Наверное, недавно плакала. Она хвостом ходила за Митричем и, если бы не такая большая разница в возрасте, я бы мог заподозрить, что она в него влюблена. Хотя кто знает…
Девочки часто влюбляются в очень, так скажем, взрослых, кумиров.
О Максе я знал, что он бросил местный биофак после второго курса, разочаровавшись в грядущем будущем, которое маячило ему только местом школьного учителя, и ушел с головой и прочими частями тела в заботу о питомцах «Лимпопо». У него и в самом деле был какой-то мистический талант общения с животными. Особенно с хищниками. Кстати, именно Макс числился кипером Тора.
– Эй, – я махнул рукой, привлекая внимание. – Бог в помощь!
Киперы ползали по лужайке, словно зимние мухи. Не сильно они оживились и от моего окрика.
– А, – вяло сказал Макс. – Это ты… А у нас тут…
Он развел руками, а Наташа закрыла лицо грязными перчатками и громко всхлипнула.
– Да знаю уже, – я перепрыгнул невысокую оградку.
Разговаривать через ров было неудобно, но мостик был опущен. Я перешел по нему на сторону рва к Наташе и Максу.
– Соболезную, – сказал киперам, потому что больше сказать было нечего.
Макс мрачно кивнул, а Наташа уставилась на траву. Мы все отводили друг от друга глаза, будто были соучастниками преступления. Почему? Не знаю. Просто, наверное, чувствовали долю своей вины. Когда погибает кто-то близко знакомый всегда ощущаешь себя виноватым. Хотя бы потому, что он ушел, а ты – пока нет.
– Это случилось тут? – спросил я.
У меня не укладывалось в голове, как Тор оказался у панд.
Наташа кивнула.
– Но кто мог это сделать? Открыть клетку Тора? Зачем?
– Говорят, что, кроме Дмитрия Палыча, тут никого не было, – сказала Наташа.
– Если так, то какого черта он полез к Тору один? – в сердцах произнес Макс. – Нельзя же. Мы всегда заходили вдвоем.
– Зачем он вообще пошел ко львам ночью? – продолжил перечень накопившихся вопросов я. – А затем отправился в темноте к пандам? Кто-то из зверей нуждался в срочной медицинской помощи?
– Сегодня утром все были в порядке, – вмешалась в разговор Наташа. – Только очень подавлены. Они же тоже чувствуют…
– Наверняка, – согласился я. – Вчера поздно вечером зоопарк странно молчал. В смысле, что обычно поздно вечером, когда мало машин, я слышу звуки «Лимпопо», а вчера он будто вымер.
– У меня был выходной, – буркнул Макс. – Я только что пришел. Ничего сказать по этому поводу не могу.
– Я поздно ушла, – призналась Наташа, – но… Только вы никому не говорите, ладно? Я в наушниках работала. Музыку слушала. Поэтому ничего…
Она развела руками.
– А кто… – странно и неловко обсуждать подобные вещи, но выхода не было. – Кто Литвинова обнаружил утром?
– Не утром, – замотал головой Макс. – Говорят, ночью. Охранник новенький что-то странное на камерах наблюдения заметил. Он только начал работать, поэтому чрезмерно внимательный.
– Что странное? – вскинулся я.
– Ну, панды как-то странно скучились у домика. Обычно по всему острову расползаются, а тут собрались и жмутся друг к другу. Послал обходчика проверить, что случилось, тот Митрича и обнаружил. Уже того…
– А панды?
– Что панды? – Макс удивился.
– Выяснили, почему они себя так странно вели?
– Ну, ты даешь! – покачал головой кипер. – Они же смерть тоже чувствуют. А, кроме того, одной-то из них утром не досчитались. Панда Луна пропала. Возможно, Тор ее на глазах у друзей и родственников и того… Испугаешься тут…
И в самом деле.
– А Литвинов, может, говорил кому-то, зачем он на ночь остался в зоопарке?
– Говорил, – кивнула Наташа. – Только он…
Она не выдержала и всхлипнула.
– Дмитрий Палыч не собирался оставаться на всю ночь. И вовсе не у львов или панд. Уже под закрытие обнаружили у кролика в шее иглу дикобраза. Она довольно глубоко вошла, нужно было срочно вынимать. Вот он и задержался. Дмитрий Палыч, в смысле.
Вроде, всё выглядело логично. Кролики сидели в вольере с дикобразами. Почему бы игла одного из дикобразов не могла ранить кролика? И если рана серьёзная, Митрич вполне мог задержаться. Он был хорошим человеком: не делал особых различий между ценными «экспонатами» и, скажем, теми же кроликами. Животное страдает – это было главным, а вовсе не убытки зоопарка в случае его гибели.
– И что – вытащить иглу потребовало столько времени? – спросил я.
Так, на всякий случай.
– Вы когда-нибудь пытались поймать раненого кролика? – вскинула на меня взгляд Наташа.
В ее глазах я прочитал основательное недоумение.
– Бог миловал, – ответил торопливо.
Логично, да. Но всё равно меня не покидало ощущение какой-то неправильности. Да вовсе не какой-то! Не должен был Митрич лезть ко льву ночью и один! Ни в коем случае! Какого черта?! Даже если бы Тор умирал, и дело шло на секунды, Литвинов обязан вызвать Макса.
Даже несмотря на весь свой фанатизм. А у Митрича он точно был. Я, например, не могу себе представить, что кому-то нормальному придет в голову делать УЗИ беременной летучей мыши. А Литвинов обследовал крылатых будущих мам регулярно. И объяснял это тем, что следить за развитием плода этого редкого животного – удивительное чудо. А, кроме того, позволяет лучше подготовиться к родам. Летучей мыши, Карл! Подготовиться к родам!
Я ж говорю – фанатик. Для Митрича всё живое, вообще всё, что шевелится, было удивительным и чудом.
– А как кролик себя чувствует? – зачем-то спросил я.
– Нормально, – пожал плечами Макс. – Наверное…