Надо сказать, что до двух с половиной лет я умудрилась обходиться без особых приключений. Нет, я, конечно, как все дети, бегала, прыгала, спотыкалась и падала, не обошлось и без пары синяков, но в основном всё было тихо и спокойно.
К этому возрасту я уже хорошо разговаривала, ловко лазила по всем горкам, турникам и прочим препятствиям, куда удавалось залезть, ускользнув от бдительного ока мамы.
И знала все буквы, цифры и основные геометрические фигуры. Правда, складывать эти самые буквы в слова пока не умела. Да и считала только до десяти, и то на пальцах.
Отец к достижению мной двух с половиной лет отсутствовал дома уже около полугода. Командировка, как говорила мама кому-то по телефону.
Этот кто-то явно заставлял её нервничать, разговаривая с ним, она то и дело теребила фартук. Ноздри её тонкого носа раздувались, она то краснела, то бледнела. И часто разговор заканчивался тем, что мама просто бросала трубку. После чего долго, очень долго не было никаких телефонных звонков.
А потом всё начиналось сначала.
В такие моменты мне становилось очень тревожно. Я подходила к маме, обнимала её и вопросительно заглядывала в глаза.
Тогда мама, улыбнувшись сквозь выступившие слёзы, ласково гладила меня по белокурым волосам и говорила что-то типа:
– Ничего. Они просто не понимают.
Вскоре я начала догадываться, что говорит она о своих и папиных родителях.
Мне, правда, было трудно понять, в чём же заключалась проблема? И чего они не понимают? Но я была рада, когда в нашем доме не звонил телефон.
А ещё больше я была рада возвращению отца из командировок. С радостным писком я бросалась к нему и повисала на его шее, крепко обняв её руками.
И его брови чуть разглаживались, в глазах чуть таял ледок, он осторожно гладил меня по голове. А я, повиснув на нём, с упоением вдыхала знакомый запах.
Правда, после командировок к обычному запаху кожи, пороха, формы примешивался ещё и запах крови. Он не нравился мне, но я старалась не обращать на него внимания. Главное, что папа вернулся!
К тому же наступила весна. Воздух стал теплее. В нём появились новые запахи. Снег потемнел и стал рыхлым. Под окном начали чирикать птицы. Всё чаще выглядывало весеннее солнышко. На дорогах в большом количестве образовывались лужи, по которым я просто обожала бегать к некоторому неудовольствию мамы, которой потом приходилось выливать воду из моих сапог и стирать мой комбинезон. Кстати говоря, последний, заменив собою зимний, стал значительно легче. Соответственно, и бегать в нём было удобнее.
Кроме того, мне нравилась моя красная шапочка с двумя огромными белыми бумбонами, пришитыми к ней.
Одним словом – жизнь радовала!
А полным счастьем послужил выходной день у отца, полученный им после возвращения из командировки, когда мама отправила их вдвоём с его другом со мной погулять.
«Чтобы не мешали спокойно всё приготовить к вечеру», – сообщила она нам, выпроваживая за дверь.
Надо сказать, что прогулки вместе с отцом были для меня большой редкостью. И счастьем. А для него – ответственностью, как сам он говорил соседу:
– Понимаешь, – рассуждал папа, – это всё же ответственность. За ней же смотреть надо. А вдруг ударится. Заболит что-нибудь.
Его напарник согласно кивал. Судя по его серьёзному виду и остекленевшему взгляду, прогулка со мной была для его холостяцкой психики ещё более травматична, чем для нервов моего отца.
Но вдвоём, привыкшие прикрывать друг другу спины, они чувствовали себя со мной более уверенно. А я?
А я чувствовала себя королевой, управляющей миром! И, гордо задрав нос, скачками и перепрыжками шествовала впереди двух перепуганных ответственностью мужиков, которые тем не менее весьма шустро двигались следом.
Надо сказать, что от их тихой скользящей походки я просто балдела. Было в этом что-то звериное, что-то волнующее в моей душе, будившее в ней какие-то подстёртые воспоминания.
Но долго ли, коротко ли мы гуляли на детской площадке, я сказать не могу. Мне там надоело. И я уговорила папу с напарником пройтись к речке. Они этому и сами были рады. Поскольку мелькание кучи комбинезонов перед глазами, визг и писк, стоящие на площадке, их порядком утомили. А у реки был лес, был мост, была сама река и была тишина и покой, нарушаемый лишь пением птиц да далёкими звуками, доносящимися со всей округи.
Одним словом, сменить дислокацию мужики согласились моментально.
И отправились они туда, подхватив меня на руки, короткими перебежками: то скользя по ледяной дорожке в своих ботинках, то перепрыгивая через упавшую ветку. А я? А я радостно повизгивала от восторга, крепко ухватившись за папину шею и показывая язык его другу, что скакал за нами следом.
Дорогу они, конечно, сократили, пройдя через лес. И не прошло и десяти минут, как вышли к реке, оказавшись на небольшой поляне, пологий берег которой спускался прямо к замёрзшей воде.
Река все ещё была покрыта льдом. Снег на её берегах был белым, хотя и покрылся ледяной корочкой, и немного осел.
Я попросилась на землю. После чего с удовольствием стала играть, набирая снег в своё желтенькое ведерко, которое тащил за нами сосед.
А мужчины, понаблюдав за мной несколько минут, занялись своими упражнениями, быстро скинув куртки.
Я же слепила первый куличек, с удовольствием наблюдая за вознёй и прыжками моего отца с его другом.
Затем мне показалось интересным разрыть огромный белый сугроб, что возвышался в нескольких шагах от меня. И я направилась туда. Куличек с этого снега получился отменный! Но я уронила на снег, что был чуть пониже этого сугроба, варежку. И шагнула за ней…
– Васька, ты куда?! – услышала я окрик отца.
И, не останавливаясь, на ходу крикнула в ответ:
– Я варежку уронила! Сейчас!
И шагнула вниз с маленького пригорочка. За варежкой. А потом прошла ещё несколько шагов за шишкой, что чернела на белом снегу. Ведь из нее получится замечательная маковка на мой кулич.
В это-то время река и вскрылась. Раздался оглушительный грохот. Земля ушла у меня из-под ног, и мы вместе со льдом куда-то поплыли. Как-то все и сразу.
Сзади что-то кричали мужчины. Но из-за грохота ломающегося льда я ничего не могла разобрать. Да и ответить тоже. Поскольку мне было совсем не до ответов.
Лёд под ногами ходил ходуном. Так что я, потеряв равновесие, просто шлепнулась на пятую точку. Да так и застыла, приоткрыв рот от удивления. Там, где только что было бело от снега, теперь чернела и бурлила вода, с первобытной яростью кроша и ломая ледяные глыбы. Меня же на одной из льдин поволокло вперёд, качая и тряся на ходу.
Откуда-то сбоку я слышала крики, это потом я узнала, что отец с другом рванулись вдоль берега за уплывающей со мной льдиной.
Меня же несло куда-то вперёд. Качка усиливалась, так что я просто легла на лёд плашмя. Перед глазами закипала, бурлила и пенилась тёмно-серая вода. Впереди крошился лёд, обдавая мне спину ледяными иголочками. Льдину крутило и качало. Голова чуть кружилась.
Одним словом, несло нас с льдиной конкретно так. И, как я заметила краем глаза по мелькающим сбоку чёрно-зелёным стволам деревьев, несло не с маленькой скоростью.
Наконец на третьей крейсерской скорости мы оказались на сравнительно чистом ото льда участке воды. Течение успокоилось. И река, неторопливо покачивая льдину, прибила её к берегу.
Куда я на четвереньках быстренько и вылезла, благо берег был совсем пологим. С кое-где виднеющимися проплешинами мха. Так что я вполне могла сориентироваться и не принять ещё не отколовшийся кусок льда за твёрдую почву.
Быстро забравшись на пригорок и оккупировав находящуюся на нём проплешину, я огляделась по сторонам.
Откуда-то сверху по течению доносились отдалённые крики.
Где-то в лесу снова зачирикали замолкшие было птахи.
В лицо дул тёплый ветерок, неся с собой запахи талого снега, мха, леса и реки.
Я посмотрела на реку, неожиданно в её неспешном течении вспенился бугорок и словно расцвёл белоснежным цветком на чёрно-серой глади воды.
А затем, чуть подняв глаза вверх, я заметила и какое-то движение на другом берегу. И, приглядевшись, увидела пятерых волков, внимательно рассматривающих меня, стоя рядом с огромным валуном.
Увидев серых, я почти испугалась. Но лишь почти. Поскольку изнутри меня, словно вода из родника, поднялось нечто, что позволило мне повторить слова Маугли:
– Мы с тобой одной крови. Ты и я.
Волки задрали головы, принюхиваясь. А затем неторопливо скрылись в чаще леса, а на поляну выскочили двое…
Ну конечно, это был мой отец со своим напарником.
И видок у них, должна заметить, был так себе. Встрёпанный такой видок был.
Быстро подхватив меня на руки и осмотрев со всех сторон, оба слегка выдохнули и совсем уже было повернули назад, но я их остановила, показав на бумбоны и приказав их оторвать от шапки.
Мужчины недоумённо посмотрели на меня, но, глядя отцу прямо в глаза, я повторила просьбу. Самой мне было не справиться. Украшения к шапке были пришиты крепко.
Получив в руки два бумбона, я попросилась с рук и аккуратно положила один на прогалину, на которой стояла, а второй за руку с отцом, который крепко держал меня за неё, подошла к реке и кинула бумбон в воду. Я знала, что должна поблагодарить и реку, и приютивший меня берег за целостность своей шкурки.
После чего мы и отправились в обратный путь. Домой.
– Нагулялись, – выдохнул мой отец, у которого на лице ходуном ходили скулы.
А его друг согласно сузил глаза и лишь молча кивнул головой, стиснув зубы до скрипа.
Маме мы ничего не рассказали, объяснив отсутствие бумбонов на шапке моей прихотью: я типа сделала из них украшение на куличики.
Она было возмущённо вздохнула и уже набрала в грудь побольше воздуха, чтобы высказать всё, что думает о потакании отца моим прихотям, но не успела. Раздался звонок в дверь, это пришли сослуживцы отца.
Начался вечер…