Кому из нас, взрослых, не знакомы жизненные бури, которые порой застигают нас врасплох и захватывают в свой водоворот? На какое-то время мы теряем почву под ногами, теряем равновесие. Многие из нас потом снова поднимаются, возможно, даже став сильнее. Но есть немало и тех, кто нуждается в помощи, дружеской или профессиональной, которая предлагается во множестве форм и вариантов. А некоторые люди падают так глубоко, что больше уже так и не встают на ноги.
Потеря равновесия – это в любом случае каждый раз новая необходимость искать пути и решения, которые позволят снова обрести внутренний баланс. Нет таких людей, которые жили бы только на солнечной стороне жизни. Рано или поздно каждый сталкивается и с ее темной стороной. И все же иногда это именно те периоды, которые, как становится ясно потом, пробуждают в нас что-то, чего при других обстоятельствах мы не узнали бы о себе или других никогда.
Мне тоже пришлось познакомиться с темной стороной жизни, и я по собственному опыту могу сказать, что это время было для меня самым важным, чтобы прийти к себе самой и к другим людям. Раньше я была несколько оторванной от реальности идеалисткой, вечно в поиске чего-то «необыкновенного». Только болезнь и кризис научили меня ценить совершенно «обычное», заставили увидеть, что меня поддерживают и выслушивают совершенно «обычные» люди, которые относятся ко мне серьезно и помогают мне самой относиться к себе серьезно. Это был тот реальный опыт, который в конечном счете стал движущей силой, побудившей меня обратиться к терапевтической работе с детьми и семьями.
Мое первое место работы привело меня в Шварцвальд, в детский дом, где жили тяжело травмированные дети и подростки в возрасте от двух до семнадцати-восемнадцати лет. Там они получали лечебно-педагогическое и психотерапевтическое сопровождение в гештальт-подходе и готовились к самостоятельной жизни. Это был коллектив товарищей по несчастью с самой разной, в большинстве случаев трагической историей: дети, которые оказались никому не нужны, дети, которых чуть не умершими от голода, в запущенном состоянии в последний момент забрали органы опеки, дети проституток, которые почти все время были предоставлены самим себе, дети, которые потеряли родителей, и т. д. Их жизнь – без всякой вины с их стороны – вышла из равновесия.
Меня взяли туда на должность двигательного терапевта, и я многое узнала о развитии детей и нарушениях развития, о восприятии и развитии восприятия, о расстройствах поведения и терапевтических концепциях. И была вынуждена убедиться, что на практике большого проку от всех этих знаний не было. Тяжесть судеб этих детей, а также сила и достоинство, с которыми они их несли, поначалу часто доводили меня до предела моих сил и возможностей. В первую очередь эти дети были вправе иметь во мне открытого к ним, человечного визави. Что толку от всех этих программ развития восприятия, когда, как это случилось уже в первые дни моей работы, дверь в мой «спортзал» открывается и в него заводят двух ребят, которые прибыли всего два часа назад, успели только распаковать свои чемоданы и явно находятся в полном шоке?
Это были брат и сестра: Свен десяти лет и Мартина семи лет. Они стояли с широко распахнутыми, неверящими глазами, разглядывая незнакомую обстановку и меня, но совершенно не способные ничего понять. В конце концов Свен заговорил и рассказал мне, что вчера они пришли домой и нашли свою маму на кухне мертвой. Она повесилась, и они вдвоем перерезали веревку, поскольку никого из соседей поблизости не оказалось. Отца у них не было, он уже давно куда-то пропал. Они так и сидели рядом с матерью, пока не услышали, что пришла их соседка. Смущенно улыбаясь, он рассказывал все это так, будто это случилось с кем-то другим. Бледная как мел, его сестра стояла рядом. Наверное, в тот момент такое поведение детей было для них единственным способом выжить.
Я сказала им, как храбро они повели себя в этой тяжелой ситуации и что в детском доме будет сделано все возможное, чтобы их жизнь наладилась. Еще я рассказала им, что у многих детей, с которыми они теперь будут вместе жить, тоже была такая тяжелая судьба и что через какое-то время они вполне оправились, и я верю, что и с ними будет так же… В той ситуации я только и могла, что показать им и дать понять, что по-настоящему вижу их с их тяжкой ношей и могу вместе с ними смотреть на ужасное. Гораздо важнее были потом ребята – воспитанники, которые, не задавая лишних вопросов, увели их с собой, чтобы все им показать, и которые в силу собственной судьбы в тот момент были, наверное, более компетентны…
После того случая, а таких случаев было потом еще много, у меня снова произошла переоценка ценностей. Тем, как дети справлялись со своей жизнью, они научили меня смирению по отношению к моей собственной жизни и жизни как таковой. Каждый из ребят, кто оказался в этом детском доме, приходил туда с подобной ношей, а поскольку я всегда старалась увидеть и понять ребенка вместе со всем, что к нему относится, и поскольку ребенок всегда является представителем своей родительской системы, я соприкоснулась с совершенно иной глубиной жизни. Порой я чувствовала себя совершенно беспомощной с тем, что я могла дать, и иногда по вечерам я была абсолютно обесточена, поскольку превысила меру того, что было для меня возможно. Нередко меня охватывало отчаяние и мучал один большой вопрос: почему?
Только благодаря учению Берта Хеллингера, с которым в ходе моих бесконечных поисков понимания я познакомилась несколькими годами позже, когда уже не работала в том детском доме, я получила ответ на многие мои вопросы. Осознание того, что каждый человек вплетен в свою систему и свою судьбу, что каждым человеком управляет зачастую скрытый порядок, который устанавливает равновесие в системе, как бы это ни выглядело со стороны, дает мне возможность совершенно иначе смотреть на людей и их судьбы и совершенно иначе помогать. Знание о том, что из глубокой связующей любви дети делают для своих родителей все, даже умирают, позволяет мне совсем другими глазами смотреть на некоторые мнимые расстройства у ребенка. И воспоминания о детях из детского дома тоже утратили ту тяжесть, которую я ощущала после того, как в связи с профессиональными обстоятельствами оттуда ушла. Где-то внутри у меня все время подспудно присутствовало что-то вроде угрызений совести, что я бросила детей, у которых и без того была такая страшная судьба, или что я, возможно, не дала им то, что нужно, или дала слишком мало. Сегодня я знаю, что такими мыслями я только лишала бы этих детей какой-то доли их величия и достоинства, которое было в том, что они несли такую свою судьбу, так что теперь у меня осталось к ним одно только глубокое чувство любви и благодарности.
Дальнейший мой путь привел меня в Гамбург. Там находится Центр детского развития под руководством доктора Инге Флемиг, известной далеко за пределами Германии своей работой в области терапии детей с задержкой развития, нарушением восприятия и расстройством поведения. Также в этом Центре работают с детьми, которые выпали из равновесия, и там я познакомилась со множеством различных нарушений развития у детей, научилась их распознавать и лечить. В Центре, поскольку я много занималась в том числе консультированием родителей или, точнее, консультированием по вопросам воспитания, я все больше осознавала важность привлечения или по крайней мере включения в поле зрения всей семейной системы. Таким образом, моя дальнейшая деятельность стала развиваться еще и в направлении семейной терапии. Но даже с использованием методов семейной терапии некоторые случаи по каким-то причинам все равно оказывались для меня неразрешимыми. Ребенок получал наилучшее лечение и поддержку, родители делали все от них зависящее, сотрудничая с терапевтами и занимаясь саморефлексией, и все же мы не добирались до ключевой точки, которую я в то время воспринимала исключительно на уровне чувств, но нащупать которую не получалось.
Как я уже говорила, в 1997 году в Касселе я впервые побывала на семинаре Берта Хеллингера, где познакомилась с его работой, семейной расстановкой, и мои поиски на глубоком душевном уровне подошли к концу. Стремящаяся к равновесию душа семьи – никогда в жизни ничто не трогало меня так глубоко и не отзывалось во мне так сильно, как то, что я там узнала. Это имело последствия для меня лично: мне пришлось еще раз пересмотреть множество моих старых представлений, и некоторые аспекты моей прежней жизненной концепции эту проверку не прошли. А еще это означало новое колоссальное расширение для моей профессиональной деятельности: я смогла работать с родителями и помогать им на совершенно ином уровне. Я увидела, как «порядки любви» действовали у детей. Я научилась распознавать трансгенерационные переплетения в семье вплоть до ребенка, с которым работала. Так тема равновесия открылась для меня на многих уровнях, за что я очень благодарна.
В конечном итоге профессиональные рамки работы по найму стали слишком узки для того, чтобы адекватно отвечать на то разнообразие запросов, которые со временем стали ко мне поступать: от детской и семейной терапии, консультирования по вопросам воспитания, повышения квалификации для терапевтов и педагогов до семейных расстановок и т. д., поэтому в 2000 году я вместе с одной коллегой из Гамбурга основала Институт системных семейных порядков (ISFO) (подробнее об этом на странице 251). Надеюсь, что из этого начинания, как и из этой книги, вырастет много хорошего.