Ванька был любимым ребенком и единственным мужчиной в семье. Светловолосый, с худой, как спичка, шеей и постоянно сбитыми коленками. Он жил с мамой и бабушкой в большой трехкомнатной квартире на 16-м этаже и первым из всех жильцов встречал солнце. А еще преддверие метели, растянутые струны дождя и новорожденные облака. Облака всегда выглядели по-разному: то, как безе, то, как бесформенные комки ваты, то, как желейные конфеты. Иногда тучи напоминали зверей, и тогда у него собирался целый экзотический зоопарк. А бывало – прыгали римскими цифрами, соединяясь в огромный циферблат. Ванька тогда садился на подоконник и долго рассматривал их через бинокль или подзорную трубу.
У него была чудесная мама и бесстрастная бабушка. Маму звали Мартой, потому что родилась в начале марта, когда зацветают карликовые ирисы и начинают трещать скворцы. Она говорила, что их пение напоминает кастаньеты и Ванька частенько, особенно затянувшейся зимой, трещал ими под дверью, имитируя пение птиц. Мама появлялась сонная розовощекая замедленная и тут же отправлялась на кухню варить какао и жарить вкуснейшие ванильные сырники. Она работала в детской поликлинике кардиологом, знала все на свете о человеческих сердцах и обожала одеваться в пастель, на что бабушка частенько ей указывала и критиковала:
– Ты опять выглядишь, как моль. Тебя так никто не заметит.
Мама пожимала плечами, подкрашивала губы персиковой помадой и поправляла шарфик, который Ванька частенько одалживал для игр во фрегаты. Из них получались отличные паруса. Она продолжала ходить на работу в блузках, со странными названиями цветов: шалфей, теплый оливковый, лосось и лайм. Сверху – халат, плотный от крахмала, почти что упаковочный картон. А еще гладко зачесывала волосы, постоянно улыбалась и никогда не выходила из себя.
Бабушка, напротив, была совсем другой. Худой, морщинистой и очень строгой. Ее кожа напоминала винтажную бумагу, а волосы – пожарную машину. Она их постоянно подкрашивала хной и поднимала в высокую прическу. Пахла хлоркой, детским мылом и зубным порошком. Не мигая, смотрела своими прозрачными глазами, в которых практически полностью вымылись зрачки и пугала внука микробами и глистами. И он с грудничкового возраста уяснил, что такое билирубин, повышенная кислотность и дисбактериоз.
Дело в том, что бабушка считалась лучшим гастроэнтерологом в городе. И хотя уже вышла на пенсию – все равно продолжала работать на полставки и консультировать пациентов на дому. Ванька постоянно слышал, как она их отчитывала:
– Миленький, вы то, что вы едите. Опишите, что у вас лежит в холодильнике.
Человек, запинаясь, перечислял сосиски, соленые огурчики и рисовые хлопья, а бабушка слушала, хмурилась и надувалась как индюк. Бывало, по утрам, когда не было ранних приемов, она врывалась на кухню и проверяла качество завтраков. Безжалостно выбрасывала пухлые сырники прямо со сковородки:
– Зачем ребенку это жаренное тесто? Ну и что, что ему уже пять лет? Пусть есть обезжиренный творог, заправленный натуральным йогуртом.
И Ванька послушно давился кислятиной и шептал маме на ухо: «Ну ничего, скоро бабушка уедет в санаторий. Вот тогда мы заживем по-настоящему».
Они жили очень правильно, словно по учебнику гигиены и валеологии. Вставали по будильнику и приседали, не отрывая пятки от пола. Постоянно проветривали и делали влажную уборку. Ели витаминные смеси из сухофруктов и все мыли по многу раз. Картошку, морковь и хрен, сперва, замачивали в теплой воде, а потом терли щеткой. Апельсины и грейпфруты – ошпаривали кипятком. Яблоки и бананы – только с детским мылом. На обед – рыбные и грибные супчики. Гречневую и тыквенную каши. И никаких лимонадов, колы и пирожных с заварным кремом. Ничего из того, в чем есть сахар, нитрит натрия и кофеин. Ванька каждый раз переминался с ноги на ногу перед напитком «Байкал», облизывался, а потом, утверждал, как взрослый: «Ничего мам. Мне совсем и не хочется. А вдруг будет дисбактериоз? Что тогда делать? Придется глотать кишку».
– Вань не кишку, а делать гастроскопию.
Он пожимал плечами:
– Какая разница. Смысл то один.
По соседству с ними жили жила большая еврейская семья, в которой все читали Тору, играли на пианино и праздновали Песах. У них всегда было шумно, и постоянно выбегали дети с трубочками из мацы, начиненными абрикосами. Слева проживал мужчина среднего возраста. Его звали Андрей, и он ни с кем не дружил. Занимался спортом, ездил на блестящей машине и таскал раздутый кожаный портфель. Даже вахтерши его побаивались и называли только по имени отчеству. Изредка они пересекались в лифте. Ванька улыбался ему во весь рот, а мама тушевалась и отворачивались, делая вид, что читает рекламные объявления. И тогда Андрей присаживался на корточки и общался только с ним. Называл на грузинский манер «Вано», и вел мужские разговоры:
– Ну что, старик? В детский сад?
Мальчишка вздыхал и протягивал руку для приветствия:
– Ага. Мне осталось потерпеть всего два года.
– И что там? Кормят манной кашей и яйцом с кабачковой икрой?
Ванька подтягивал спадающие джинсы и серьезно отвечал:
– Ага. А ты откуда знаешь?
Марта подпрыгивала, словно перед прыжком в воду, поднимала воротник и делала замечание:
– Не «ты», а «вы». Ванечка, я же тебя учила, как обращаться к старшим.
Андрей ей подмигивал, типа к чему все эти церемонии и условности, и пожимал Ваньке руку. Он давно за ней наблюдал. Молодые люди пересекались то в аптеке, то в банке, то в магазине, который находился в подвале их дома. Магазин был бестолковым и неуютным. В нем продукты лежали «кучей», и рыбный отдел заканчивался прямо в стиральных порошках. Андрей изредка в него забегал, когда заканчивалась соль и сталкивался с Мартой. Она постоянно краснела и отводила глаза. Прятала за спину свой кефир, овальные булки «Малятко» и пакетик с ушными палочками. Бывало, они встречались у мусорных баков, у входа в игровой центр или на маленьком местном рынке. Марта покупала шпинат, а он – микс-салат. И каждый раз возникала неловкость. И каждый ее тело парализовало, будто под воздействием электрошокера.
Если в лифте ехала бабушка, то она всегда встревала в разговор и неизменно делала замечания недовольным скрипучим голосом:
– Молодой человек, какой он вам «старик» и «Вано». Он же еще ребенок. Мальчик.
Андрей кидал на Ваньку и Марту сочувствующий взгляд и делал вид, что ничего не слышал:
– Сегодня вечером, в 19:00, футбол. Забегай посмотреть.
Ванька кивал, заранее понимая, что никуда его не пустят, а мама продолжала нервничать, суетиться и вести себя как маленькая девочка.
Ванька всегда мечтал о собаке. И только о лабрадоре. В сотый раз смотрел «Марли и я» и комментировал с горящими, немного безумными глазами:
– Посмотри, какой он веселенький. Какой хохотун. Если бы ты знала, как мне хочется такую собаку. Я его назову Байкал. Мы будем дружить. Спать в одной постели. Есть из одной миски, и разговаривать на все темы.
Мама вздыхала и объясняла:
– Ты же знаешь нашу бабушку. Она будет категорически против.
Шло время. Ванька подрос на семь сантиметров и перешел в подготовительную группу. Научился кататься на роликовых коньках, полюбил пирог «Растрепка» и увлекся играми в шпионов. К 23 февраля сделал аппликацию: машину из конфетных фантиков и долго караулил соседа у двери. Стоял на стуле в коридоре и смотрел в глазок, а бабушка его прогоняла, пугая сквозняками, ячменями и гайморитом. Мама почему-то долго отсиживалась в ванной, а когда вышла – пахла новым клубничным лосьоном. Потом появился Андрей и Ванька заорал: «Вот он, пришел. Немедленно откройте дверь». Мама засуетилась, зачем-то пригладила обувной щеткой волосы и свалила на пол телефон. Тот три раза звякнул, будто сказал букву «с» из азбуки Морзе и раскололся на несколько частей. Андрей улыбнулся, презентовал Ваньке джип на пульте, а телефон забрал починить. Мама неубедительно отнекивалась и путала слова.
Потом наступила весна, и снег превратился рисовую кашу. Ваньку переодели в новую курточку и красную шапку. В тот день он вернулся заплаканным, потому что в садике его задразнили петухом. Бабушка хмыкнула, сказала, что дети просто ему завидуют и сосредоточилась на приготовлении фасолевого паштета. Мама ходила сама не своя, постоянно вздрагивала, прислушивалась к звукам лифта и обещала уже завтра купить ему шапку синюю. Бабушка смотрела на нее с жалостью:
– Вот дуреха. Твоему сыну скоро в школу, а ты все туда же. Думаешь, я ничего не вижу? Думаешь, я уже выжила из ума? Ты о ребенке подумай. Я тебе посвятила всю жизнь без остатка, потому что знала: ни один мужчина не полюбит тебя как родную. А ты…
Марта закрывала уши, хватала Ваньку, целовала его до жалобного: «Ну мам, хватит. У меня уже уши горят», – и включала его любимые «Фиксики».
А потом бабушка уехала в санаторий. Она каждый год ездила дышать горным воздухом, пить минеральные и термальные воды и поправлять свое железное здоровье. По утрам звонила, и переспрашивала, чем Ванька завтракал и сходил ли он в туалет. Вечером – в подробностях восхищалась городом Виноградов, Черной горой и речкой Тисой. Когда брал трубку Ванька – рассказывала о руинах замка Канков у подножия Черной горы, о рыцарях и злодеях. Марта в это время сидела в кресле, пила красный чай и читала «Грозовой перевал». Рассматривала экран телефона. Щипала себя за щеки и за мочки ушей. В субботу оставила Ваньку с соседкой и уехала на птичий рынок. Вернулась не одна, а со щенком.
Ванька был на седьмом небе. Он гладил его, не переставая, трогал мягкие лапы и целовал прямо во влажный нос. Щенок оказался ласковым и внимательно смотрел своими ореховыми глазами. Постоянно прижимал висячие, словно виноградные листья, уши, и бегал за своим хвостом. Он назвал его Байкалом и весь вечер просил маму читать вслух учебник по кинологии.
Бабушка вернулась в середине апреля, когда расцвели черешни. Стала выкладывать из большой сумки сувениры: шерстяные носки, подставки для горячего из можжевельника, дубовые брелоки для ключей и эко игрушки. Ванька бегал вокруг и волновался. Прислушивался и приседал, прикрывая ладошкой рот. (они спрятали щенка в детской и заперли дверь) Рассеянно благодарил и заискивающе заглядывал в глаза. Вдруг послышался писк, шум, лай и в коридоре появился взъерошенный Байкал. Он кинулся к Ваньке и стал лизать его руки. Бабушка побледнела и сипло спросила:
– Что это? Марта, я тебя спрашиваю, что это?
Марта сделала какое-то реверансное движение, криво улыбнулась и покраснела:
– Мам, ты же знаешь, Ванька о собаке мечтает с двух лет. А лабрадоры самые миролюбивые и добрые. Он уже ко всему приучен. Вот увидишь, ты его полюбишь.
Бабушка чихнула. Потом еще раз. Открыла окно и замахала руками, будто заталкивала в квартиру свежий воздух. Затем повернулась, и по ее лицу растеклись клюквенные пятна. Расстегнула пуговицу и стала чесать грудь. На коже выступили красные прыщи:
– Марта, во-первых, мне стыдно за тебя, как за врача. Не мне тебе объяснять, чем чревато держать животных в квартире. Я уже молчу о глистах и инфекции. И потом, у меня аллергия на шерсть и к вечеру может наступить удушье. Так что выбирайте: либо я, либо собака.
Ванька страшно закричал. Так словно ему по живому удаляли гланды. Щенок два раза пискнул и сделал лужу. Марта схватила ребенка и собаку в охапку и вывела их в коридор:
– Тише, тише. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Давай пока отнесем его крестной, на время, а потом решим.
Марта суетливо надевала пальто и не попадала в рукава. Ванька нахлобучил шапку задом наперед и надел левый кроссовок на правую ногу.
Они быстро шли по бульвару. Асфальт был белым из-за абрикосовых лепестков. Всюду цвели нарциссы и деревовидный пион. Ванька плакал и вел на поводке щенка. Тот вилял хвостом, подпрыгивал до носа и пытался пощипать траву, словно деревенский гусь. Мальчишка еще крепче сжимал кольцо. Неожиданно их кто-то окликнул. Громко и настойчиво. Это был Андрей в своем лучшем деловом костюме. Он робко посмотрел на бледную Марту и присел перед мальчишкой:
– Вано! Что случилось?
Ванька постарался взять себя в руки и откашлялся, как взрослый:
– У бабушки на Байкала аллергия. Она не может дышать. А я не могу без своего друга.
Андрей думал всего несколько секунд. Нежно обнимал взглядом Марту. Затем сбросил входящий телефонный звонок и потрепал щенка за ушами:
– А знаешь, что? Есть идея! Давай пока твой щенок поживет у меня, а ты будешь приходить его проведывать. Вместе будем выгуливать, купать. Что скажешь?
Ванька часто заморгал, отпустил собаку на траву и стеснительно обнял Андрея за шею.
Сперва, он забегал один раз в день и очень робел. Нерешительно игрался с Байкалом и посматривал на часы. Бабушка просила не задерживаться. Андрей угощал его йогуртами и шоколадом, но Ваня всегда отказывался и постоянно извинялся. Мама, в новых платьях и пахнущая весенними духами с жасмином и гиацинтами, забирала его, не переступая порог, и стеснительно пыталась вручить деньги на корм и другие расходы. Андрей перехватывал ее руки и подолгу целовал пальцы.
Потом, они стали задерживаться подольше. Мама приносила пироги из тыквы, шпината и слив, и они все вместе садились ужинать. Андрей доставал с балкона цветы, а Марта краснела, нюхала, прятала счастливые глаза и извинялась, что не может забрать с собой, чтобы не вынуждать бабушку нервничать. У нее оказалась аллергия на все: на цветочную пыльцу, тополиный пух и, даже, на счастье. Байкал рос и превращался в умную, хорошо воспитанную собаку. Он бегал вокруг стола и в шутку тянул зубами за кончик скатерти.
Со временем у Андрея скопилось много Ванькиных игрушек, карандашей и дисков. Несколько Мартиных шалей фисташковых цветов и блесков для губ. К нему переехали их глобус, книги, штурвал и даже подзорная труба. А к лету незаметно и они сами. Ванька был счастлив. Он радостно гарцевал по квартире, а потом прижимался к собаке, гладил ее розовый живот и повторял:
– Как здорово, что ты появился в нашей семье. Ты все за нас решил!