Когда проснётся Дракон - читать онлайн

Свиток I: Наместники Смерти

Бретон. Городское кладбище

Дурная ночь над Бретоном, столицей северной горной страны Халенгард: острый, как пики, ливень, и гром и молнии.

Сама столица это город-на-горе, а бретонский замок – несуразная каменная твердыня, расположившаяся на самом пике возвышенности. Башни замка произрастают одна из другой, словно мухоморы на пне. И самая высокая из них – северная Кривая башня замка, что как будто венчает собою весь пологий мир. Дома жителей при этом словно скатываются вниз с этой горы, что при с таким ливнем и ветром вот-вот произойдёт взаправду.

Но город привычен к непогоде, и пока приличный люд сидит дома, многие даже и не замечают, что буря преступила уже все допустимые границы. Спрятавшись под козырьками крыш и брошенных прилавков, продолжают своё дело шлюхи, из таверн доносится пьяный ор, а в залитой водою подворотне кого-то топят лицом в луже.

Простые бретонцы давно разбежались по домам, заперли скот, сами заперлись на все ставни и засовы, но мало кто из них сегодня спит – гром сотрясает весь город, а частые молнии не дают глазам привыкнуть к темноте. За стенами домов слышится грохот падающих деревьев и разбираемых ветром на брёвна торговых лавок и пристроек. Напуганные бурей жители жгут свечи, кутаются в теплое и поминают Троеборода.

Одинокий пропойца показался на улице. Босыми ногами он прочавкал по грязи, в деревянной кружке у него в руке дождевая вода уже вытеснила всё пойло. Прямо в таком виде, с кружкой в придачу, его и вытолкали из таверны под дождь. Едва не упав в мокрую грязь, он чудом восстановил равновесие, после чего поднял над собой чашку, как бы приглашая небо в собутыльники, и в то же мгновение его убило молнией.

В Халенгарде война. С юга движется орда султаната Шайтан, а на западе, в Вулгарии, взбунтовались графы-наместники. Простые граждане Бретона не имеют и малейшего понятия, что происходит там, за стенами столицы. Возможно, столица это всё, что осталось от некогда великой горной державы. А сегодня ещё и ночь такая, будто утра можно и не ждать. Этой ночью, приняв множество обличий разом, сама Смерть пришла в Бретон.

Кольцо зла сомкнулось вокруг столицы. Вдоль Чёрных скал движется войско Шайтана и уже подошло к Ущелью Королей. Ворвётся ли войско южан в Ущелье, или обойдёт через Пустыню проклятых шаманов или, может, через Дохлые скалы, где живут великаны, – неизвестно. Ясно одно: Шайтан у ворот Ущелья не остановится. И хоть каждый из трёх путей и сулит гибелью тысяч, движущаяся на север орда состоит из десятков тысяч не боящихся смерти солдат, а значит, даже при худших для Шайтана условиях, до Бретона дойдёт тьма тьмы озверевших от похода воинов юга.

На западе страны идёт война с пытающимися отделиться землями “Независимой Вулгарии”. Армия Бретона терпит поражения, и вполне вероятно, что скоро объединённые войска графов-изменников прорвут оборону Бретона и двинутся на столицу. В то, что на Халенгард идут войска Шайтана, Вулгарцы не верят, и считают это лживой пропагандой, чтобы сломить их дух и затянуть гражданскую войну до истощения военных сил отделенцев.

К тому же, в Крамольном лесу, на востоке от Бретона, атаман лесных разбойников Конрад-Джек собирает под своё крыло всевозможный преступный сброд в ужасающих количествах, собираясь организовать невиданное доселе разбойничье войско, с последующим преобразованием в Разбойничью станицу. По крайней мере, так сообщают бретонские разведчики, под видом дезертиров якшавшиеся с головорезами Конрад-Джека. Первым пунктом в планах главаря разбойников – массивный мародёрский набег на Бретон, то ли пока не придёт Шайтан, то ли когда уйдёт Шайтан. Скорее всего, дерзкий разбойник ещё сам не определился.

На северо-востоке зажглись огни многочисленных костров в Ведьминых горах. Ведьмы знают, что скоро в Бретоне потекут реки крови, и потому собирают бессчётный шабаш – нельзя пропустить момент, столь подходящий для самых сложных и одновременно самых жутких колдовских ритуалов.

Если раньше считалось, что Бретон занимает идеальное расположение в почти ровной, по меркам горной страны, долине, окружённый со всех сторон непролазными скалами, то теперь жителям столицы кажется, что они скорее – на дне ямы, которую вот-вот затопит.

Немалая доля жителей столицы бежала прочь, на северо-восток государства – в Дикие горы, к одичалым северянам, чтобы избежать страшной участи – кошмарной смерти от шайтанских ятагано. Бежали люди всех возрастов и сословий, бежали семьями, предпочтя ужасу войны жизнь в горах с полудикими горцами.

И сейчас столица королевства встречает и бурю и ливень оголтелым безлюдьем – в городе остались лишь приближённые короля Вельмира, да всякая рвань и человеческая требуха, превратившая некогда живописную столицу в один сплошной бедлам, элем и застольной песней встречающий конец всего. Вся прежняя доблесть и честь Бретона, множество достойных мужчин и даже женщин сейчас сражаются на фронте, отражая атаки вулгарцев.

В Кривой башне бретонского замка величавый некогда король Вельмир обессилено глядит в окно на уходящую под гору столицу, без боя сдающуюся врагам и непогоде. Глядит на запад, и ему слышится лязг мечей его воинов, кладущих свои головы в промозглую грязь от рук бастардов-предателей. Сегодня король не похож на того доблестного седобородого рыцаря, что изображён на его исполинском портрете, висящем в тронном зале. Сегодня он – обыкновенный старик, сгорбленный от тяжести навалившихся на него разом бед, готовый от бессилия взвыть как северный бронт.

Не только король Вельмир угрюм и скорбит – каждый, кто в здравом рассудке и не пил сегодня спиртное, чувствует, что Смерть уже прошла Ущельем Королей и переступила врата города.

Смерть идёт по грязным затопленным улицам города, и в домах, мимо которых она проходит, дохнет скот, гаснут свечи и скрипят половицы под тяжестью ног призраков, обретших вдруг массу. Киснет молоко в мисках домашних питомцев и в грудях кормящих женщин. Спящим старикам снятся жуткие кошмары, а ведь это – их последние сны.

Подол её чёрной мантии волочится по грязи, но черней он уже не станет. Босые бледные стопы скользят по лужам, но не пачкаются и не погружаются в них. Смерть дышит, и когда она делает вдох, у людей в ближайших домах замирает дыхание. Когда она делает выдох, с людей струится холодный пот, а изо рта идëт пар.

Смерть прошла несколько кварталов и подошла к городскому кладбищу. Тяжёлые стальные ворота сами со скрипом отворились перед ней, и костлявая вошла в своё посольство на спине Дракона. Мёртвые взвыли под могильными плитами, приветствуя свою мать и кормилицу, чёрным, как гнилые яйца, молоком.

Кладбище в городе одно, и хоронят там люд всех мастей и сословий, не видя в этом никаких противоречий. Просто разделили кладбище на несколько участков. Для знати – элитная часть, с огромными мраморными памятниками и вычурными скульптурами, на которых хозяева могил изображены то великими воинами с мечом в руках, то богачами в шелках и с каменьями в перстнях. А иные статуи были обнажены, на манер древних, и щеголяли своими исполинскими достоинствами. Ещё была и простая часть кладбища – для простых людей, со скромными единообразными надгробиями. И общая открытая могила для нищих и казнённых. На кучу этих трупов иногда накидывают слой земли, лишь чтобы запах не распространялся дальше кладбища, потом накидывают очередной слой из тел, постепенно превращающийся в компост.

После продолжительного ливня, идущего всю неделю и начавшегося ровно в тот момент, как над Бретоном видели комету, вестницу Смерти, всё кладбище превратилось в одну сплошную помойную жижу. Надгробия и статуи потонули в грязи, и их раскидало по всей территории кладбища. Так же, как и свежие, неглубоко закопанные трупы.

Смерть подошла к одной неприметной могилке без надгробного камня, и присела подле неё одним коленом в грязь, словно собиралась сделать покойничку предложение руки и сердца.

В этой могиле схоронился с недавних пор наёмник Фенрир – телохранитель, истребитель тварей и ведун. В отсутствие большинства воинов он оставался в городе чуть ли не главным, хоть и ни кем не назначенным, защитником. Городская стража не в счёт – там всё сплошь пьяницы и взяточники. Но мало кто понимал, как он важен для города. Например, разбойник Конрад-Джек точно дважды бы подумал, прежде чем готовить свои планы на город, пока там знаменитый Фенрир.

Но слова благодарности Фенриру не перепадали – только ругань в спину. Всё-таки, ты определись – если ты колдун, то носи высокую шляпу и живи себе в башне. А если ты человек простой, то какая уж тут магия? А что сам выучился по книжкам – никто не поверит. Ведун дом и службу имел на шатких правах – все его боялись, а вслух говорили, что руки об него марать не хотят. Так и жил – живой городской страшилкой.

Не обращая ни на кого внимания, тварелов тихо проживал себе, без гостей и праздников, на отшибе города и городской жизни, и стойко терпел то, как к нему относятся. Колдовством он, несмотря на прозвание, открыто никогда не занимался, а на поклёпы злорадно отшучивался. Зарабатывал Фенрир в основном работая телохранителем, и знакомств ни с кем старался не иметь. Выглядел он не молодо и не старо, одно слово – чужеродно. Точно скульптор при лепке нарушил пропорции лица, и все лицезреющие узнавали бы в скульптуре человека, но не без чувства, что что-то здесь не так.

Он охранял жизни тех, кто платит, а платёжеспособностью обычно отличается та ещё сволочь – держатели борделей, зазнавшиеся и поехавшие с катушек рыцари, да различные тузы из знати, что с рождения себя любимых за закон считают. Работа на подонков стала ещё одной причиной для ненависти. Ведь если по улицам идёт какой поборник, силой выбивающий долги из людей, то его за спиной обязательно следует на страже уже примелькавшийся горожанам в этой роли Фенрир.

Хоть Фенрир и вёл открытую жизнь наёмника и границ дозволенного для себя не расширял, общество всецело его подспудно ненавидело. Все как будто только одного и ждали – хоть какую-нибудь, маленькую, но зримую и весомую причину, чтобы что-нибудь с наёмником да сделать. И они её дождались. А как иначе. После чего он и обрёл себе новый приют в могиле.

Смерть выудила из-под мантии чёрный флакон и окропила его чёрным содержимым могилу. После чего высокий силуэт в чёрной мантии растворился в тумане, Смерть как будто прямо в воздухе открыла калитку в другой мир, и ушла.

Из-под земли раздался гулкий вздох. Лужи грязи запузырились. Земля начала разверзаться, в образовывающиеся дыры заливалась вода, а оттуда возвращалась паром.

Что-то белое, округлое, похожее на камень, показалось под грязью. Камень вырос из земли и оказался человеческим черепом. Из земли встал скелет, за ним – другой, потом – ещё. Вылизанные червями скелеты, гнилые полужидкие трупы и трупы свежие, едва помятые, кто в латах, кто в лохмотьях – резиденты столичного кладбища скопом покидали свои тихие обители.

Мужчины и женщины, бродяги и нищенки, червивые рыцари в доспехах и разлагающиеся тела некогда прекрасных дам в некогда нарядных одеяньях, сгнившие младенцы и сдохшие питомцы богачей – все они пошли, поползли, поковыляли, потащили разодранные куски самих себя прочь от своих могил на встречу с живыми.

Мёртвые решили поменяться с живыми местами. Прийти в некогда свои дома, заселённые теперь чужаками или нелюбимыми родственниками, схватить их, вытащить за руки-ноги и вышвырнуть за порог, в грязь дождливых улиц, а после – заколотить заживо в гробы и затопить в этой зловонной жиже.

Гром в небе бил в боевые барабаны, подгоняя армию хромоногих мертвецов.

Как ненадёжная заплатка, разошлась по швам и аскетичная могилка Фенрира. Телохранитель покоился в грубо сколоченном гробу лицом вниз, с осиновым колом, забитым в грудь и с перерезанными сухожилиями на ногах. Бретонцы не знали, чего ждать от убитого ведуна, и боялись, что он, сам тварь и выродок, восстанет вскоре, чтобы отомстить им. Будет упырём блуждать по улицам города, убивать поздних прохожих, похищать детей из домов через окна – или чем там ещё промышляют упыри?

Некогда они оклеветали его, опозорили и казнили. Несколько месяцев назад озверевшая толпа ворвалась в его дом, обвинив его в пропаже ребёнка. Они думали, он использовал внутренности мальчишки для изготовления редких снадобий. Возмущённая толпа навалилась на него всем скопом, а Фенрир не посмел применить к ним оружие. Они изрезали его тело старыми затупившимися боевыми клинками и толстыми ножами для мяса. Потом соорудили ему нехитрую могилу. Побоялись просто сбросить тело в общую – вдруг оживёт, и других покойничков позовёт за собою.

А якобы пропавший мальчуган позже нашёлся сам. Заблудился за городской стеной и заночевал в подземной пещере.

Фенрир поднялся из могилы, взвыл, как ночью волк, и бросился вперёд, приняв на себя командование мёртвым войском. Мыча, как коровы на убое, мертвецы ускорили шаги сгнивших ног, приняв наёмника в качестве своего командира. Фенрир доскакал на растерзанных ногах до ворот кладбища, остановился и закрыл их изнутри.

Мертвецы остановились, на время обратившись в подобия своих надгробных статуй. Фенрир, поднатужившись, выдрал из кладбищенских ворот стальной штырь и принял, в меру мертвецких сил, боевую стойку.

Многочисленная толпа мёртвых взвыла единым утробным голосом и рванула на Фенрира. Первый добежавший до него мертвец лишился головы, второго распилило пополам вдоль, третьего – поперёк, четвёртому отрезало сначала руки, потом – ноги, потом – голову, пятого Фенрир ударил ногой в грудь, торс отлетел в одну сторону, а конечности и голова – в разные другие.

За шестым последовал седьмой, а вот уже двадцатый, сотый…

Как волна о прибрежную скалу, орда мертвецов рассыпалась об одного единственного восставшего из мёртвых воина, перекрывшего им единственный выход с кладбища.

Он, как часовой на посту, упорно исполнял свой, им самим назначенный, долг до конца. Никто не пришёл к нему и не сказал, что пост принят, а значит, этот пост всё ещё за ним. И он и раньше-то не боялся никаких чудовищ – чего уж страшиться теперь, когда он сам стал одним из них?

Ничейная пустыня. Врата Северного Архонта

Никем и никогда непреодолённые стены из остроконечных чёрных, как кожа саламандр, гор, с как будто заточенными пиками, произрастают прямо из песка посередь Ничейной пустыни, закрывая собою небо. К пескам примыкают дикие земли Тартарии с востока, а с юга – северные границы султаната Шайтан. В центре горной стены – возвышающиеся до небес Врата Северного Архонта, построенные неведомо кем ещё до начала нынешних времён.

За Вратами находится Ущелье Королей – прямой путь на север Подлунного мира, в горную страну Халенгард. Это единственный безопасный путь с южной части материка на север, и он закрыт.

По левую сторону от Ущелья находится Пустыня проклятых шаманов, и перейти те пески и при этом не лишиться рассудка могут лишь духи мёртвых и те смертные, на ком лежат страшные проклятия. Жёлтый, выгоревший на солнце песок и обжигающий ветер пустынь юга уже при подходе должны напугать заплутавших путников. Тот же, кто рискнёт, кто ступит в эти пески, хоть пешим, хоть на коне, через три шага лишится разума, позабудет родных и дом, и себя самого, и превратится в одного из пустынных шаманов, чья суть никому не ясна и природа неизвестна. Он будет стоять в изодранном, сливающемся с цветом песка, балахоне и дико выть, увидав случайного странника у границы с пустыней, возможно, чтобы предупредить об опасности, возможно лишь предвещая беду. Но об этом никто не знает точно.

По правую сторону Ворот располагаются Дохлые горы, на пиках которых давно обустроились великаны, образовав там своё государство. Великанам чужды законы и мораль всего остального мира, что северян, что жителей южных стран. И потому для одиночки, что решит, будто бы сам сможет взобраться на скалы прямиком в Дохлые горы, и скрытно пройти через их жилище, незаметно прячась средь исполинских ног, уготована одна участь – котёл с приправами.

И вот, посреди серого песка Ничейной пустыни, почти что у самих Врат Северного Архонта встало сорокатысячное войско султаната Шайтан.

– Шайтан! – разнеслось по пустыне.

– Шайтан! – вторило войско.

– Шайтан-Шайтан-Шайтан! – оратор начал бить себя в грудь.

И войско отвечало ему, вздымая своими воплями песчаное облако.

С кинжалом в руках ударял себя в грудь и вопил, как одержимый, их предводитель, а орда в ответ неистово орала, стуча клинками по щитам и ударяя копьями о землю. Одним лишь этим ором эта многотысячная армия могла бы смять противника.

Стало совершенно невозможно что-либо рассмотреть в поднявшемся песчаном тумане. Некоторое время войско ждало, когда песок опадёт, и будет возможно хоть что-нибудь разглядеть.

– Братья! Эти скалы…! – продолжил надрываться в шумоор их лидер, будто посреди его речи и не присутствовала продолжительная пауза. – Скалы, Шайтану противные, скалы севера, делят наш мир надвое! И каждый из этих миров считает, что по ту сторону – нечестивцы! Мы. Здесь. Сейчас. У Врат Северного Архонта, чтобы наказать людей севера за их нечестивые мысли и помыслы! Которые им в сердца вложил сам Шайтан, конечно же. Чтобы мы покарали их в назидание всем и утвердили власть нашего всеотца над созданным им миром! Мы пройдём горную страну, первыми в Подлунном мире перейдём Северный Тартар и достигнем Всехлада, края мира, где, как считают северяне, смыкаются голова и хвост Дракона, на спине которого мы якобы живём. И мы докажем, что нет никакого Дракона! Что мир четырёх лун – плоский диск, созданный Шайтаном в своё удовольствие!

– Шайтан! – ответила орда, стараясь больше не топать и не пылить зазря.

Предводитель войска развернулся и сделал сто семнадцать шагов в сторону гор. За ним, склонив головы, подобострастно заскакала по песку многочисленная свита. Каждый человек ближайшего услужения повелителя был одет во множество пышных платьев, согласно его должности и степени приближённости к господину. В жаркой пустыне сановники низшего порядка, одетые во всё чёрное, как никогда мечтали о повышении.

Скача как тушканчики по барханам, свита катила перед собой тележку с огромным шумоором. Шумоор – агрегат, сделанный из раковины огромного моллюска, ко всему прочему покрытый позолотой и драгоценными каменьями. В подобные раковины влезает до десяти тысяч бутылок чачи – проверено на праздновании пятидесятого дня рождения Шайтаном султана Гиены в Арфе, столице султаната.

Командовал ордой султаната молодой воин, лет восемнадцати. Кожа на его бритой голове была медная, гладкая, блестящая на солнце, словно он и не человек вовсе, а железный голем. Скуластое лицо с крохотными несимметрично растущими усиками над тонкими губами и тонкие, раскосые и узкие, голубого цвета глаза. Одет он в сиреневый с жёлтым шаровары, сандалии, торс поджарый оголён, на ремне под кушаком висел клинок.

На затылке у него – татуировка в виде четырёх чёрных кругов, как на игральных костях. Татуировка символизировала глаза Шайтана.

– Северный Архонт! Страж Врат! – крикнул полководец в шумоор. – Имя моё – Шакал! У меня сорок матерей и два отца – великий султан Гиена и великий султан султанов Шайтан. Я и сорок тысяч моих названных братьев просим тебя, чтобы ты отворил свои врата, дабы мы смогли пройти в северные земли. Я обращаюсь к тебе со всем уважением и прошу от тебя того же, достопочтимый Северный Архонт.

За сим ничего не последовало. Сорокатысячное войско стояло чуть дыша. Простирающиеся до небес Врата даже не скрипнули. Лишь звенели невольно выцветшие на солнце редкие латы на солдатах.

Шакал повернулся к скалам спиной, приспустил шаровары и принялся мочиться на песок. К справляющему нужду принцу подобострастно, как горный козлик, подскочил обливающийся потом шайтанец в белом халате и в феске со сморщенной, как маринованный имбирь, багровой кожей на лице.

– Повелитель, – обратился он к Шакалу, задыхаясь.

– Да, первый советник? – не оборачиваясь, откликнулся Шакал, омывая руки в чаше с водой с лимоном, которую на полотенце поднесли ему слуги.

– Смею напомнить вам, мой повелитель, как я уже вам говорил, Архонту Севера нужна человеческая жертва…

Шакал хлёстко встряхнул руками, сбрасывая с них капли влаги.

– Хафиз, сорок тысяч моих братьев, – он указал советнику на всё так же недвижимо стоящее войско вдали, – умрут в любое мгновение за меня и за Шайтана. И глазом не моргнут! Но то в бою. А приносить себя в жертву чужеродной нечистой силе…?

– Иначе никак, мой повелитель, – развёл руками Хафиз.

Тут что-то едва слышимо дзинькнуло, словно хорошо заточенный нож, когда его остроту проверяют пальцем. Горло советника гладко разошлось вдоль, и оттуда потекла к белому вороту халата тёмная кровь. Шакал убрал кинжал обратно в ножны. Из глаз Хафиза сгинул дух, и тело его шумно рухнуло назад, как мешок с урюком. Остроносые туфли подпрыгнули в воздух.

Шакал перевёл взгляд на возвышающиеся до небес исполинские и мрачные Врата и стены Чёрных гор по обе стороны от них, и злобно выругался, настолько насколько только позволялось Шайтаном. После он вновь посмотрел на бывшего первого советника. Тот стоял перед ним, как ни в чём не бывало, только из горла всё также струилась кровь по шее.

– Приветствую тебя, Шакал, сын Гиены, – сказал покойник легионом голосов.

Шакал потерял дар речи, и невольно приложил ладонь к ножнам.

– Ты подал мне сосуд, и я его наполнил. Так говори же.

– Я прошу достопочтимого Северного Архонта, – тихо заговорил Шакал, – пропустить меня и моё войско через его врата в земли севера…

– Зачем? – спросил Архонт.

Шакал растерялся, не найдясь, что ответить.

– Отвечу на твою просьбу так, – чуть погодя, проговорил Архонт в теле Хафиза. – Я не стал бы открывать врата ради тебя, Шакал, сын Гиены. Но, несмотря на мою волю, просьба твоя всё равно будет исполнена. Только немного погодя.

– Как это так… Архонт?

– Ровно через две сотни дней врата откроются сами, минуя мою волю. Тебе несказанно повезло, сын Гиены.

– Двести дней? – изумился наследник Гиены. – Это же больше половины года…! Я не могу столько ждать!

– Твой поход уже длится одну половину года, подожди и другую, – усмехнулся Архонт мёртвыми губами, и резко обернулся, разбрызгав кровь Хафиза по песку. – Я же знаю твоё будущее, Шакал, – ты достигнешь северных земель рано или поздно. Но только если ты попытаешься обогнуть мои врата – через Пустыню шаманов или через Дохлые скалы, – то достигнешь ты их в постылом одиночестве, и в безумии.

Шакал всё стоял, будто надгробный памятник самому себе, посреди пустыни. То, что он разговаривал с духом, его уже больше не страшило. Грядущие полгода ожидания – вот отчего сжалось сердце сына султана.

– А теперь я пойду. Я тебе всё сказал. Всё, чего тебе хватит и на славу и на погибель. А мне пора.

– И какие такие важные дела могут быть у древнего призрака в безлюдных горах? – огрызнулся Шакал, вздёрнув руками.

– Никакие, – спокойно ответил Архонт. – Но ничто важнее, чем ты, чем твоя мать, твой отец и твой Шайтан.

Обезвоженный труп Хафиза снова рухнул в песок, только уже совсем бесшумно, словно куча пыльного тряпья, развевающегося под порывом внезапного суховея.

Шакал, уперев руки в боки и перекачиваясь с носка на пятку, постоял некоторое время над трухлявым трупом в пространном размышлении. Впереди – смерть, позади – позор, думал он. И полгода ожидания посреди непригодной для жизни пустыни в окружении сорока тысяч воинов, которые уже успели устать от похода, хотя его основная часть ещё даже не начата. Надо ждать. Но ждать шесть месяцев прямо здесь невозможно. Придётся идти в степи и леса Тартарии, к диким кочевым варварам этих земель, где есть хотя бы трава для лошадей, и вода, и пропитание и всё остальное…

У Шакала загудела голова, что на такой жаре и немудрено. Хоть и был он сам с юга, но всё-таки в султанском дворце повсюду фонтаны и напитки со льдом из подвалов его отца. А ещё к тому же там были наложницы, что всегда снимут напряжение, в то время как те пара десятков дев, что отправились с ним в дорогу, уже на ногах не стоят от обезвоживания, а кто и умер.

И вот внезапно он вынужден отправляться в незапланированный и не нужный поход на восток. Вновь придётся врать своим братьям, и на этот раз, что им обязательно надо обосноваться в Тартарии, прежде чем идти на север. А ведь по Тартарии беспрестанно и хаотично движется кочевой Каганат – опасный и непредсказуемый противник. Потому и опасный, что непредсказуемый. К тому же – всегда противник, без вариантов. С этими дикарями ещё никто не договаривался. А также степи Тартарии граничат с Землями блаженных детей Ра, с которыми Шайтан и так еле добился мира не так давно, после бессмысленной войны, которую в старческом безумии развязал Дикообраз, отец Гиены и дед Шакала. Они только с виду блаженные, питающиеся лишь тем, что растёт из земли, и не имеющие правителя, но вот только разозли их…

С какой стороны ни погляди – всё плохо.

Шакал пнул проклятый, осточертевший ему песок, что заполонял собою всё пространство вокруг, на все стороны света, что был у него перед глазами последние полгода, и отправился в свой шатёр, обдумывать грядущие действия.

– Теперь ты первый советник, – бросил он одному из подбежавшей челяди, что был в жёлтом халате.

Когда наследный принц султаната Шайтана скрылся за пологом шатра его изнурённое войско, все его сорок тысяч названных братьев, облегчённо выдохнули, расстелили ковры на песке и легли в кои-то веки поспать.

Бретон. Кривая башня

Путём предательства ведущие к реке задние ворота бретонского замка оказались ночью не заперты и не охранялись. Толпа людей, человек двадцать, в масках в виде птичьих голов с холодным спокойствием проникла через открытые ворота на территорию.

Ввиду удручающих событий последних месяцев от королевской стражи остались всего дюжины три человек, и вся бретонская твердыня стояла в промёрзлом запустении – королевские покои наверху стали ни чем не лучше тюремных клетей подвала. Минимум охраны и прислуги, пыль, холод, полумрак – некому даже следить за факелами.

В то время как король Вельмир руками, без столовых приборов, отрывал куски от вчерашней курицы в своей опочивальне в Кривой башне, заговорщики не таясь прошли через освещённый двор замка. Они тушили за собою факелы, вырезали охрану ножами, демонстрируя неплохие навыки умерщвления, и стреляли из коротких арбалетов со стальными болтами. Шли молча, в темноте, досконально зная каждый закуток замка.

Когда они достигли тронного зала, миновать который можно разве только взбираясь вверх по стенам снаружи, они всё же случайно запустили магическую защиту крепости, наложенную двенадцатью придворными колдунами короля. По всему замку ядовито-зелёным пламенем вспыхнули факелы, сами собою заперлись двери и ставни окон, опустились решётки в проходах. А вслед по коридорам раздалось лязганье лат – это со своих постаментов сошли зачарованные доспехи и отправились на поиски нарушителей.

Ничуть не удивлённый, король Вельмир отложил трапезу, оттёрся полотенцем и принялся снаряжаться, как будто давно ждал, когда уже придут за ним. Он надел кольчугу, поверх – массивные латы, шлем с забралом и снял со стены меч. Клинок оказался теперь слишком тяжёлым для старого короля, и рука затряслась, когда он замахнулся оружием, чтобы вспомнить его вес.

В это время заговорщики продолжали свой путь по замку – колдовские преграды их почти не задерживали. Казалось, их план сразу предполагал подобное развитие событий. Часть из них взяла на себя ожившие доспехи, которые были в бою не ровня проникшим чужакам, остальные уверенно двигались дальше, снося запершиеся двери шашками с порохом, засовывая фитили в замочные скважины решёток, и даже пользуясь тайными проходами, о которых мало кто знал.

Немногочисленная стража их уже и не трогала, боясь за свою жизнь и надеясь, что колдовство сделает своё дело. Замковые троллики шумно разбегались по всевозможным норам и нычкам. В свою очередь оставшиеся люди-птицы тоже не трогали стражников, если те на них не нападали – молча шли дальше.

Злоумышленники достигли Кривой башни и ринулись вверх по винтовой лестнице. Путь им преградили ожившие доспехи в особенно крепкой шипастой броне. Люди-птицы были уже совсем близко к цели, а потому они быстро и яростно пробились через преграду и продолжили бег к вершине башни. А в это время задержать магических стражей остался лишь человек в маске ворона. Он один на равных вёл бой сразу с пятью окружившими его на узкой лестнице противниками.

Остальные птицы достигли верха башни, снесли взрывом очередную дверь и ворвались, задыхаясь, в венчающий башню зал, в центре которого их дожидался сам правитель Халенгарда. Облачившись в великолепный доспех, старый король и некогда великий воитель, как герой сражавший и великанов и драконов, стал весь одна сплошная глыба металла. Двухметровый силуэт занёс меч в шёлковом полумраке света четырёх лун из окон вокруг, и вдруг стремительно сорвался с места и прыгнул на противников, как будто ничего и не весил. Раздался звук удара мечом плашмя. Полдюжины не успевших отскочить в стороны воинов разлетелись кто куда, опрокидывая собою шкафы и стеллажи, с шумом ударяясь об стены.

Вельмир после прыжка припал на одно колено, и те злодеи, что не попали под удар, окружили его, как мошкара на болоте, и принялись колотить мечами по спине, плечам и голове. Но без толку – король стряхнул их с себя, словно пёс – ту же мошкару. Ударом ноги он отправил в полёт одного из нападавших, тот только чудом не вылетел в окно башни. Другого король схватил за шкирку и швырнул не глядя за спину. Несчастный сделал несколько кульбитов в воздухе и приземлился на массивный обеденный стол, развалив его на куски. Очередной удар с разворота плашмя, и ещё несколько человек покатились в разные стороны.

В это время человек в маске ворона расправился с ожившими доспехами и прорвался в зал, весь покоцанный и запыхавшийся. Он огляделся, оценил обстановку, после чего ринулся в гущу разлетающихся от нечеловеческих ударов тел. Перепрыгнул одного избитого, нырнул под пролетавший над ним меч короля, проехался у властителя Халенгарда между ног и подскочил к рабочему столу правителя. Ворон едва не свалился с ног и случайно снёс на пол всё, что лежало на малахитовом столе. Он схватил со стола фигурку филина и с щелчком повернул ей голову на сто восемьдесят градусов и обратно. Шум борьбы за его спиной прекратился.

Тяжело дыша, держа в руках фигурку, Ворон обернулся. По разбитому залу валялись, постанывая, побитые люди-птицы, в центре же стоял король Вельмир, опустив голову и меч, словно силы его иссякли сражаться в столь тяжёлых доспехах. Одна из птичьих масок, что повыше, подошёл к королю, занёс высоко меч и отсек правителю голову. Шлем рухнул на ковёр и откатился к ногам подошедшего Ворона. И шлем и доспех оказались пусты, внутри – лишь туман, да потрескивание разряженного воздуха.

– Его высочество, – хрипло проговорил Ворон, – король Вельмир, правитель Халенгарда, покинул свой трон, сбежал, оставив вместо себя заводную игрушку. Король сделал свой выбор, – он распростёр руки, – Бросил свой народ!

Заговорщики в птичьим масках встали вкруг пустых доспехов и молчали.

– Грач, Малиновка, – обратился к товарищам Ворон и жестом пригласил покинуть зал.

Люди-птицы неспешно покинули замок. Немногочисленная стража и проснувшиеся от шума слуги их не трогали. Обитатели замка лишь опустошённо смотрели в чёрные спины незнакомцев.

Несостоявшиеся убийцы вышли в город и растворились в нём, разойдясь по проулкам и подворотням.

Словно переждав беду, на горизонте показался рассвет.

В королевском зале северной Кривой башни над развалившимися доспехами короля Халенгарда стоял, сгорбившись, начальник королевской стражи – он уцелел при нападении, но всё равно как будто бы был убит.

Полуостров Ярва. Поместье графа-кудесника

Чайки одна за другой ударялись об воду, вылавливая блестящих на солнце рыб из заполонившего прибрежье заплутавшего косяка.

Пушистые облака иногда как будто черпали чуть воды и снова медленно поднимались вверх.

Залитую солнцем акваторию порта рассекали многочисленные торговые суда, а между ними шныряли мелкие шхуны и лодки. Блестело, как надраенное, солнце, блестели пенные складки Радужного моря, но ярче всего блестел янтарный перстень на левом безымянном пальце одного господина, что встал опершись о мраморные перила террасы богатого, нависающего над прибрежьем поместья.

Человек этот одет был в алые шоссы, кожаные туфли и тёмно-бордовый, как переспелая вишня, дублет. На голове – короткие кудрявые волосы, русые с рыжим отливом, пропитанные маслами, выбритые виски, уже начавшие седеть – в сорок-то лет. А может, они специально подкрашены, для важности. Под носом у него распустились ухоженные усы и маленькая козлиная бородка. Судя по всему, этот господин совсем недавно привёл в порядок растительность на лице, так как всё ещё по привычке тянулся к лицу, чтобы залихватски закрутить длиннющий ус. На пальце левой руки сиял на солнце красивый перстень с янтарём, внутри которого застыл москит. Правая его рука была в перчатке.

Имя этого господина – Вилле Ярви, он – один из графов-наместников одиннадцати вулгарских полуостровов вокруг Радужного моря, что в союзе восстали против власти столицы и развязали кровавую отделенческую войну. Ярви – наследный хозяин на юго-западном полуострове Ярва, названном так по имени его далёкого предка, первого управленца на этом клочке плодородной земли на юге так-то северного государства.

Земля Ярвы богата на флору и фауну, это самый тёплый кусок Халенгарда, здесь налажена прибыльная торговля со всей Вулгарией, а ещё, ранее, – со столицей. При всех достоинствах этой местности чужаку, наверное, трудно будет понять, для чего теплолюбивым знатным и не бедствующим купцам развязывать крупномасштабную войну со своими соплеменниками. Разве только верхушке знати совсем голову напекло. На деле же всему виной стали непосильные налоги со стороны Бретона, а также культурные различия жителей Вулгарии и остального севера.

Экономика на северо-востоке страны плачевна. Прорастали травой заброшенные торговые пути, катился к низу уровень жизни, население убывало, вымирали целыми сёлами. А на фоне всего этого – рост преступности, болезни и чёрная магия, как бич.

В попытке выжить ослабший север обложил припеваючи живущий юг зверскими налогами, чтобы по максимуму выдоить из купцов морей золото в казну. И южанам, сотню лет не участвовавшим ни в каких междоусобицах, это надоело. Обосновав кровным наследием своё право на земли Вулгарии и нежелание платить дань почти что чужеродным жителям гор, одиннадцать графов-наместников объявили об отделении, и не дожидаясь нападения, повели первыми войска в атаку, чтобы бои проходили не на их территории.

Право крови в данном вопросе спорный аргумент – с учётом, как куролесили в своё время давнишние правители полуостровов, в их наследники можно записать половину обитающего здесь народа. Но агрессивные действия графов-отделенцев сразу с корнем вырвали любую возможность мирно договориться, и теперь значительная часть Халенгарда стала территорией войны.

Глядя на плещущуюся воду, Вилле Ярви раздумывал, как же должен будет выглядеть герб Независимой Вулгарии, когда вся эта кровавая кутерьма закончится. На нём обязательно должны быть обозначены все одиннадцать полуостровов, а в центре – переливающаяся множеством цветов капля Радужного моря. Как же это изобразить? Может, как бутон с одиннадцатью лепестками? Нет, слишком банально. А может, одиннадцать капель, соединяющихся хвостами в одной точке? Хотя, если "хвостами", то, может, стоит изобразить полуострова в виде рыб…?

– Мастер Вилле? Мастер Вилле?!

– Тьфу ты…!

Ярви оторвался от прохладных перилл смотровой площадки, грациозно развернулся на каблуках и присел обратно за шахматный столик в тени виноградника. По щелчку пальцев его бокал вмиг наполнился вином. Сделав своё дело, полный и сладкоголосый паж в сандалиях и тоге вернулся на место напротив господина и их шахматный поединок продолжился.

Вилле зачерпнул крохотной ложечкой мёд из блюдца и закинул себе в рот вместе с ядрышком ореха, запил красным вином и блаженно откинулся в плетёном кресле.

– Мастер Вилле… вам – мат.

Мастера Вилле уже всего разморило от солнца и вина, он вяло поглядел на доску – на доске стояли пятнадцать чёрных фигур и один белый король.

– Вот незадача… – сквозь зевок пробормотал Вилле и коснулся пальцами вспотевшего лба. – А я вдруг понял: это дурацкая игра! – заявил. – Я-то думал, раз белые ходят первыми, значит, они и выигрывают… А весь последующий процесс – просто метафора, медитативное ожидание свой участи проигравшим, что выбрал неверную сторону…

К Ярви вновь вернулась бодрость, он встал из-за стола и, жестикулируя, снова пошёл к бортику.

– Что ж, славный птенчик мой Масли́н, ты не видишь всей образности произошедшего: эти твои шахматы – игра изначально варварская, а я не варвар. И потому я не обязан играть по правилам, ведь только из-за наличия каких-то дурацких правил я и проиграл. Правила – это рамки, а рамки – это несвобода. Вот окажись передо мной тот, кто эту игру придумал, я бы его обдурил и просто проткнул своим клинком, – он изобразил выпад, – и кто тогда победитель? Получается, я. А значит, игры все эти – разминка для ума тех, у кого ума и нет. Для меня это оскорбительное занятие.

– А ещё шайтанцы придумали астрономию, – отвечал Маслин. – Они объяснили ход звёзд, нашли причину приливов и отливов…

– И при этом они считают, что наши четыре луны – это глаза Шайтана, что вечно следит за тем, что мы творим по ночам…! Понять, что из себя представляют небесные тела и начать им поклоняться, словно юродивые калеки – толике снеди…! Нет, Маслин, так суждено: пока одни стоят на коленях перед неизвестностью, белый человек однажды достигнет, как по морю, каждой из лун…! – Вилле задохнулся от восторга, глядя, как плещутся сияющие волны. – Вот тогда зацветём! Покинем дряхлую спину немощного Дракона и – в космос…! Сея мир, процветание и рассудок…

Граф вновь развернулся на каблуках, словно в танце, и застыл. Его верный паж Маслин, служивший ему уже почти два месяца, после того, как, проверяя напиток хозяина, отравился предыдущий, уткнулся лицом в доску, разбросав фигуры. Со стола на землю капала кровь.

– Незадача, – констатировал Вилле и невольно присвистнул, почесав затылок.

Тело Маслина грохнулось наземь вместе с шахматным столиком.

Вилле не успел ничего предпринять, как над ним, в позе парящей птицы, возникла фигура в плаще с капюшоном и с двумя кинжалами в руках. Граф едва тут же не отправился к предкам, чтобы в кои-то веки уточнить различные вопросы касательно наместничества, но был спасён кем-то, заслонившим его шею секирой.

Удар убийцы пришёлся на сталь. Раздался режущий слух звон. Возле лица зажмурившегося от страха Вилле пролетела одинокая раскалённая искра. Убийца сделал сальто назад и мягко приземлился пальцами ног на бок упавшего столика из виноградной лозы. Он огляделся. Лицо нападавшего скрывали капюшон и повязка. Его окружили пятнадцать рыцарей в чёрных доспехах.

Среди них был высокий доблестный седовласый воин в толстых, непробиваемых латах, вылитый брат-близнец короля Халенгарда Вельмира. Рядом с ним стояла женщина-воин, ещё выше на полголовы, ещё более воинственная и даже свирепая на вид. Ещё в этом странном отряде были два воина с топорами в столь многослойной броне, что в ней они напоминали две крепостные башни, отбивающиеся во время осады; два воина в доспехах на южный манер, в шлемах в виде слоновьих голов; два чёрных всадника на таких же чёрных, как могильный мрамор, конях, со щитами и копьями; а также – семь пехотинцев-голодранцев, выставивших вперёд себя чуть ли не тренировочные деревянные мечи, и одетые в дырявое тряпьё. Все они – ожившие и увеличившиеся выше человеческой роста шахматные фигуры с упавшей наземь доски.

Оценив ситуацию, убийца вскочил вверх, почти что взлетел. Что-то сверкнуло в воздухе. Двое пешек рухнули мёртвыми – у каждого из шеи торчал метательный нож, а из горла фонтаном била кровь. Убийца мягко, как кошка, приземлился на перила балкончика и тут же успел увернуться от брошенного в него тяжёлого копья конного всадника. Чёрный король ударил тяжеловесным мечом по перилам балкона, но юркий убийца успел ускользнуть, во все стороны разлетелся разбитый ударом мрамор. Неизвестный в накидке запрыгнул на одного из всадников, и тут же прыгнул дальше, в то время как голова всадника взлетела высоко в воздух, плюхнулась за ограду и, грохоча шлемом, покатилась к морю.

Ещё несколько шахматных фигур порубили своими орудиями воздух в тех местах, где мгновение назад ещё находился убийца. Через мгновение две пешки упали замертво; рухнул с подрезанными ногами конь и придавил своего наездника, тут же на всадника рухнула мёртвая ладья, и вот теперь уже точно убила его своим весом.

После непродолжительной, но стремительной драки, в которой король медленно, но смертоносно орудовал своим исполинским мечом, а убийца – лишь короткими клинками, горло короля оказалось вспорото. Пытаясь лязгающими металлическими перчатками заткнуть вспоротую глотку, он сделал несколько грохочущих шагов назад и рухнул через ограду в море.

Броня оставшейся ладьи была насквозь проткнута гигантским копьём конного всадника. Остальные пешки упали мёртвыми, даже не успев понять, откуда прилетела их смерть, и окончательно застелили каменный пол кровавым ковром.

Королева-ферзь сопротивлялась дольше всех, но получила несколько ножевых ран, схлопотала по голове небольшой каменной колонной и лишилась правого глаза и левой руки. Она упала на четвереньки, оскалила в остервенении наполненный кровью рот, еле подняла взгляд налитого кровью оставшегося глаза на убийцу в капюшоне, и тут же её голова была отсечена. Руки и ноги разъехались в стороны, и тело королевы распласталось в крови, словно раздавленный осьминог – в своих чернилах.

– О-о, не-не-не, не надо-о!

До последнего надеявшийся на победу своих големов, Вилле присел и вжался в перила балкона и испуганно закрывался рукой.

– Нет, умоляю! Нет! Давай сразу перейдём к переговорам! Я так молод… ещё моложе, чем выгляжу! Прошу, не надо…! – он бухнулся на колени и заревел навзрыд: – Ну, не надо-о…!

Убийца подошёл к нему и опустился на одно колено. Холодный кончик лезвия упёрся Вилле в лоб, оставив алую точку, из которой по лицу потекла тонкая красная нить. И тут второе лезвие прошло у графа-кудесника меж рёбер и кольнуло прямо в сердце.

Вилле Ярви, граф-наместник полуострова Ярва, один из одиннадцати правителей Вулгарии, обмяк, упав в объятия своего убийцы. Положил голову ему на плечо, выплюнул комок густой крови, произнёс многозначительное “Ой-ё” и внезапно исчез, точно мыльный пузырь.

Убийца тут же вскочил, но, не успев что-либо сделать, получил навершием меча по затылку – тюк! – и рухнул без сознания.

На балкон, наконец, вбежала настоящая стража, и увидела своего господина стоящим над телом наёмного убийцы. Дюжина человек кинулась к хозяину, скользя по озеру свежей крови и поочередно перепрыгивая через тело мёртвого Маслина.

– Спасибо, солнышко, – Вилле чмокнул янтарь с москитом в своём волшебном перстне, благодаря которому он в пылу сражения смог незаметно для убийцы подменить себя мороком. – Покажите мне его лицо! – приказал он страже, поднял с кровавого пола блюдечко с мёдом и зачерпнул оттуда пальцем.

Двое подняли недвижимое тело под плечи, Вилле обсосал палец, вытер об плащ неизвестного и вскинул с его лица капюшон.

– О! Экая оказия…! А ведя я знаю её, – Вилле расплылся в улыбке, увидев, что наёмник оказался молодой девушкой. – Это же Алыгыз. На весь север известная девушка-ассассин из Ордена Дракона! Кое-кто оказал мне великую честь, потратившись на её услуги.

Граф-кудесник щёлкнул пальцами:

– В каталажку её!

Девушку подняли и унесли. Тело Маслина тоже выудили из кровавой лужи. Вилле Ярви облокотился об остатки перилл и облегчённо выдохнул.

– Час от часу не легче…

Полуостров Ярва. Наместница Смерти

Очнувшись после несостоявшегося покушения, Алыгыз обнаружила себя нагой и скованной в подвальном помещении, светлом без каких-либо факелов и свежем, несмотря на отсутствие окон. Надо отдать должное графу-кудеснику – даже в отведённом под пытки и допросы подвале его поместья было довольно уютно.

Алыгыз попыталась вырвать венчающие её руки и ноги цепи из потолка и пола, но тщетно. Тогда, не сумев употребить свою силу, она задействовала свой ум, в её голове родилось с полдюжины планов побега, но в каждом из них был хотя бы один изъян, из-за которого их трудно было посчитать выполнимыми.

Тут за дверьми темницы послышалось бряцанье ключей. Сначала один замок задрожал, потом два одновременно, затем вся массивная дверь начала сотрясаться от того, что сразу десяток ключей магическим образом проворачивались в многочисленных замках.

Дверь отворилась и в подвал вошли два десятка стражников в доспехах. Теперь Ярви оказал честь Алыгыз, подчеркнув, насколько опасной находит её. Ещё несколько человек внесли внутрь небольшой чан на треножнике, в чане бултыхалось что-то густое и белое. А следом явился и сам хозяин поместья.

Вилле внимательно оглядел с ног до головы арестантку. Молодая невысокая девушка лет двадцати или двадцати пяти на вид, с маленькой грудью, но крепкими бёдрами. Желтоватая кожа, узкие чёрные глаза, чёрные, как смола, волосы, короткая рваная стрижка – сразу видно, что стрижёт сама себя, кое-как и подручными средствами.

Граф стянул с руки перчатку и вытряхнул из неё на маленький столик четыре разноцветных камушка. Взял один и вгляделся в него.

– Потух, – констатировал он. – Четыре камня из-за тебя израсходовал, а они ведь очень ценные, – Вилле кинул камушек обратно к остальным. – Скажи мне, Алыгыз, ты пришла за ними…? Или всё-таки за мной?

– Откуда у тебя способность к магии, граф-кудесник? – спросила Алыгыз, поднявшись с колен. – У тебя же нет в роду колдунов.

Вилле подошёл к ней в упор и вгляделся своими карими глазами в её бездонно чёрные. Охрана напряглась, но узница не предпринимала попыток его схватить или убить. Поиграв в гляделки, и как будто в чём-то убедившись, граф отвернулся от девушки и подошёл к чану.

– Как ты относишься к пыткам? – перевёл он тему. – А то вдруг ты из этих, получающих удовольствие, когда им причиняют боль?

– А как ты относишься к щекотке? – огрызнулась девушка.

– Не очень… – задумчиво проговорил Вилле. – Впрочем, пытки тоже не моё. Пытать людей – это варварство, в этом нет ни капли искусства – сплошное ремесленничество. А ведь искусство, тяга пить и трахаться – это то, что отличает нас от животных. Всё то, что презирают в твоих краях и превозносят в моих. Ты знаешь, что это? – он указал на котёл с белой жидкостью. – Это так называемая “эмульсия”. Её добывают после многочисленных фильтраций из крови тех тварей, что с рождения обладают магическими свойствами…

– И сколько единорогов ты перемолол в соковыжималке ради этого котелка?

– Я никого не убиваю. Если ты об этом. Я покупаю трупы уже убитых тварей, а потом препарирую и разбираю на полезные компоненты и составляющие. Именно в этом секрет моих магических достижений – я вижу больше других и знаю всему цену.

– То есть, все в округе знают, что ты скупаешь трупы магических тварей и доставляют их тебе? Да, ты не виноват в их убийствах, никакого браконьерства, конечно, – девушка была раздета и прикована, но сарказм у человека не отнимешь.

– Это же не мои проблемы. Я не воин, не охотник, не убийца – я книгочей и изобретатель. Я прославляю науку, ведь наука – это процесс познания мира, и прогресс, конечно же, требует жертв… И вообще, смешно слышать упрёк в сопутствующих жертвах от той, чей народ проливает человеческую кровь во имя вымышленных существ, которые за это якобы вознаградят убийц и фанатиков жизнью после жизни…!

Алыгыз шумно потянула носом и смачно и далеко схаркнула под ноги одному из стражников. Тот на всякий случай сделал шаг в сторону

Вилле выждал небольшую паузу, на случай если девушка захочет ещё что-либо вытворить, но за плевком ничего не последовало. Он покачался с пятки на носок и продолжил:

– Материя – это свет разной степени сжатости, и кроме нашего мира есть ещё как минимум один – тонкий мир, и из этого мира в наш, сквозь различные прорехи, сочится некая энергия, суть которой нам предельно неизвестна… Мы называем её “магия”. Эмульсия является прекрасным проводников этой энергии, и потому она даёт тварям и людям, по жилам которых течёт, недоступные обычному смертному способности. Вот откуда мои колдовские навыки и вот почему я известен в народе как “граф-кудесник”. Всего-то нужно прочитать половину написанных за всю историю книг и провести тысячи экспериментов на практике – уже это, я считаю, можно назвать чудом, – граф был явно доволен собою и своей давно заготовленной речью. – Это что касается меня. А теперь займёмся тобою, голубка моя.

Несколько стражников натянули цепи, руки и ноги наёмницы разъехались в стороны, кандалы больно впились ей в кожу и она больше не могла пошевелиться.

Вилле окунул в чан с магическим проводником указательные пальцы и принялся втирать эмульсию себе в виски. Через несколько вращательных движений его пальцы как будто бы окунулись внутрь головы, а глаза застила белая пелена.

Он подошёл к задёргавшейся Алыгыз, отнял пальцы от своих висков и прислонил к её вискам, между ними натянулись две тонкие ниточки, как будто бы слюны.

– Не будет ни больно, ни щекотно. Я просто окунусь в твоё сознание и сам всё выведаю – зачем ты явилась на мой остров и кто тебя послал, – Вилле закрыл глаза и наморщил лоб, его пальцы начали погружаться в голову наёмницы.

– Такой умный граф… – прохрипела Алыгыз. – Видит больше других, но самому невдомёк, что я сама позволила себя схватить, чтоб преподнести тебе подарок, что я с собою принесла…

Вилле открыл состоящие из одних белков глаза и увидел, как каждый зрачок Алыгыз разросся, заполнив собою весь глаз. Белые глаза смотрели в чёрные.

– Смерть! – прохрипела она и с шумом выдохнула изо рта чёрное облако, тотчас закрывшее собой всё пространство вокруг.

Исчез подвал, исчезла девушка, исчезли все стражи и слуги. Граф Вилле Ярви стоял один посреди завывающей тьмы, а перед ним стояла белая исполинская фигура в чёрном плаще с капюшоном.

– Ты знаешь, кто стоит перед тобой, Вилле Ярви, сын Бория и Нацке? – раздался в его голове голос Алыгыз, в то время как фигура в плаще стояла неподвижно и молчала.

– Да… – пролепетал дрожащими губами граф. – Мать времени и мачеха всего живого, и однажды она потушит последнюю лампаду… – он сам не знал, откуда в его голове взялись эти слова, скорее было похоже будто перед ним открыли учебник, а он просто читал вслух написанное кем-то другим.

– Да. Ты уже встречался с ней, тридцать восемь раз, если точно, и ты не понаслышке знаешь, каково это. Однажды ты уже был готов последовать за ней, но она тогда сказала, что твой час ещё не пришёл, и что ты ещё сыграешь свою роль. Так вот, граф-кудесник, – вот он, этот час!

Вилле в ужасе рухнул на колени, едва дыша, не в силах что-либо сказать, готовый хоть оторвать себе руку, если бы это остановило кошмар. Пелена в его глазах рассеялась, и сейчас из них стекали по лицу оставляющие белый след слёзы.

– Я присягнула ей на верность, и ты поможешь мне исполнить нашу цель, Вилле Ярви. Вместе со мною ты станешь наместником Смерти на спине Дракона, отправишься в самый опасный поход в твоей жизни и поможешь прекратить войну, остановить Шайтан!

– Да, – Вилле закивал головой, понимая, что прежняя его жизнь осталась в далёком прошлом, а теперь есть только стоящая перед ним Смерть и голос в голове, которому он должен беспрекословно подчиняться.

Огромный белый силуэт, лицо на котором было лишь нарисованным чёрными красками, удовлетворительно кивнул и наваждение окончилось.

Вилле стоял на коленях, сотрясаясь от ужаса и весь в слезах. За то время, что он пребывал в наваждении, Алыгыз всё-таки вырвалась из цепей и перебила всю находившуюся в помещении охрану. Два десятка трупов были разбросаны по всему подвалу, оторванные руки и пальцы плавали в лужах крови, головы на свёрнутых шеях безучастно глядели в потолок, рты были искажены гримасами ужаса. В крови было всё – пол и стены, красные капли капали с потолка. Вся обмазанная человеческими внутренностями посреди этой вакханалии стояла Алыгыз и тяжело дышала.

Граф с трудом поднялся с колен, на ватных, дрожащих ногах выбрел из комнаты, вытирая слёзы и всхлипывая. Через минуту он вернулся, неся в руках бархатный камзол и накинул его на плечи Алыгыз. После чего наместник полуострова Ярва встал перед наместницей Смерти на одно колено, поцеловал её измазанную руку и, едва не проглотив кадык, пролепетал:

– Моя госпожа…

Дикие горы Халенгарда. Пещера Рагнара

– По-моему, я так сильно замёрз, пока добирался сюда, мой господин, что мои яйца превратились в ледяные бубенчики, и теперь ими можно наиграть бретонский гимн, или даже “Под подолом вдовушки”! – простонал придворный шут Кохелет и, виляя задом, присел на корточки. – Вот, я слышу: “Динь-динь, динь, динь-динь”…

– Достаточно! – прервал его король Вельмир.

– Да-да, конечно…! И, правда, чего это я… – Кохелет распрямился до своей обычной подобострастной позы и отряхнул снег с колен и зада.

Вслед за своим королём он вошёл в пещеру. Они прошли по длинному оледенелому коридору, столь искусно проделанному в горе, что оставалось только дивиться мастерству неизвестных зодчих. А быть может, сама природа создала это чудо, ведь, как известно, всё самое сложное и чудесное появилось само.

Пещера Рагнара находится в самом пике самой высокой скалы Диких гор. Сюда настолько трудно добраться, что даже жители возвышенностей, дикие северяне, не знают о ней, а если кто и знает, то доступа не имеет. Легенда гласит, что Рагнар-отец, основатель Халенгарда, потомок Троеборода, пришёл сюда тысячу лет назад с самого севера мира, из Всехлад, неведомым образом переправившись со своей дружиной через Северный Тартар, и с вершины именно этой скалы, именуемой теперь скалой Рагнара, впервые узрел долину средь гор, в самой верхней точке которой и основал столицу страны Бретон.

Кохелет так загляделся на ровные и гладкие ледяные стены коридора, что сильно отстал от короля, прошедшего к центру горы. Только механический лязг непревзойденно выкованных королевских лат слышался на другом конце тоннеля.

– Быстрее! – эхо донесло до шута похожий на львиный рык голос Вельмира.

– Конечно, мой господин! – прокричал вдаль шут и поскакал за своим королём вприпрыжку. – Знаете, мой король… я так взволнован… словно юная девственница, которой толстый волосатый конюх говорит: “Девочка, хочешь, покажу кое-что интересное?”.

– Закрой рот! – прилетело эхо, отбиваясь от стен.

– Да, мой господин! – крикнул шут вдаль.

– Не оскверняй это место! – продолжило рокочущее эхо.

– А как же, мой господин!

Звеня бубенцами на одежде и стуча шутовском посохом, гаер нагнал короля, и они оказались в просторном ледяном помещении, этакой прихожей перед величественной аркой главного входа в пещеру. Края арки покрывали искусные узоры древней письменности, светящиеся лазурью в полутьме. За аркой находился торжественный центральный зал пещеры, из которого в разные стороны также расходилось множество коридоров в разные стороны скалы. В центре зала зияла дыра кипящего колодца – полого стержня всей скалы Рагнара. Скважина уходила вниз через всю скалу, и далее – глубоко под землю, где вечно кипит раскалённая лава. Света и тепла из колодца хватало на всю пещеру, хотя распространялись они по помещению как-то странно, будто вообще были никак не связаны с лавой. Что же на самом деле освещает и прогревает пещеру, если не кипящий колодец, непонятно.

Шут уже хотел было пройти через сияющую арку, но тяжёлая длань короля Вельмира опустилась ему на плечо, и Кохелет едва не присел под её тяжестью. Шут обернулся на своего господина, Вельмир указал на угол, где лежало несколько сухих толстых брёвен вокруг скромно организованного костерка, над ним жарилась птица, а точнее – птенец гигантского коршуна. Шут послушно сел на брёвнышко у королевского костра, но краем глаза всё-таки успел увидеть главный зал.

Центральное помещение пещеры было отделано гранитом, стены и потолок незыблемо украшали древние рисунки. Считается, что их нанесли на стены люди самого Рагнара-отца тысячелетие назад. В них рассказывается история похода Рагнара из снегов Всехлада с последующим основанием горного королевства.

В кипящем колодце раньше хоронили потомков Рагнара, правителей Халенгарда. Старый король передавал престол старшему из сыновей и прыгал в колодец – откуда началась история рода королей, там и должна она закончиться. Так было раньше – оставление трона по своей воле и доблестное самопожертвование в огне в здравом, ещё не помутнённом старостью, рассудке. Если же глава государства находил смерть в бою, то тогда в колодец торжественно опускалось его тело. Только так. Но со временем забыли и про этот обряд и про саму пещеру Рагнара. Король Вельмир, последний потомок Рагнара, усилиями придворных колдунов проживший сто шестьдесят лет, единственный, кто ещё помнил об этом месте, тайну которого передавали из уст в уста в его роду. Помнил только он и его шут.

Подле ямы колодца прямо в гранитный пол был вонзён меч Рагнара, волшебное оружие и символ власти потомков основателя горной страны. По легендам, одним взмахом этого меча можно рассекать пополам горы, и именно отсюда такая гористая местность в Халенгарде – это всё якобы следы страшных битв Рагнара и его дружины с хтоническими чудовищами, населявшими этот мир до людей, – с детьми Дракона. И потому после отца-основателя никому и никогда не позволялось использовать меч как оружие, только в церемониальных действах – не осталось на свете тех вселенского ужаса гадов, которые были бы достойны смерти от его клинка.

На огромном, размером с человеческую голову, навершии тысячелетнего двуручного меча восседал белый филин, похожий на большой снежный ком с жёлтыми крапинами как будто бы ядовитых глаз. Эта гордая птица, филин с предельно оригинальным именем “Филин”, – ручной питомец, друг и даже защитник короля Вельмира. На гербе Халенгарда изображён белый филин, и потому эта птица в королевстве всегда была и есть в великом почёте.

На шее Филина, такого же снежно-белого, как спадающие до плеч волосы Вельмира, висел округлый золотой медальон, точная копия медальона на шее короля. Кохелету прекрасно известно, что эти медальоны не просто драгоценные побрякушки, а волшебные реликты с Острова говорящих животных – с их помощью Вельмир мог видеть глазами Филина. Именно птица, как поводырь вывела короля из осаждённого замка, когда никому уже нельзя было доверять. Сейчас же Филин верно сторожил тысячелетний меч.

Вокруг того места, куда был воткнут меч, по полу расходились светящиеся древние руны, такие же, как те, что изображены по краям арки при входе. Похоже, именно меч как бы питал это место в качестве источника энергии, давал тепло и свет всей пещере.

– Пахнет чудно, мой господин, – сказал шут, принюхавшись к жареной птице. – Сразу видно, что приготовлено с любовью. А что на десерт? Ледяные шарики горных козлов?

– Не паясничай, – ответил король, привыкший к едкой колкости пройдохи-Кохелета, и присел на одно из брёвен.

– Ваша правда – я же не люблю сладкое, я люблю полусладкое.

Шут приставил к стене пещеры свой посох с бубенцами и разноцветными полосками ткани, венчающийся большой остроконечной металлической звездой. Потом, сгорбившись, стянул с головы громоздкий и тяжёлый шутовской колпак в красно-чёрную клетку со множеством рожек и с колокольчиками на их концах и оголил битую не раз некогда рыжую лысую голову. Гаер отстегнул от пышных мягких плеч рваное подобие плаща, после чего присел на соседнее от короля бревно и потянулся к покрывшемуся коркой мясу, но тут же получил по руке.

– Воздадим хвалу правителям Севера, – тихо и торжественно произнёс король, закрыл глаза и сложил руки ладонями на колени.

– А, ну точно…! – всплеснул руками Кохелет и принял подобную позу, иногда одним глазом подглядывая.

– Слава тебе, Троебород!

– Ага… Трое-в-рот, слава-слава… – тихонько перевирал шут.

– Слава тебе, Магнус Мрачный, тьму несущий…!

– Слава Магнусу.

– Слава тебе, Сигурд Лучезарный, свет несущий…!

– Слава Сигурду.

– Слава тебе Гудлейв Рыжий, перегаром пахнущий…!

– А вот тебе вообще слава-слава…

– И мать их…

– Вот её, да, особенно…

– Родившая наших праотцов, первых людей на спине Дракона, благодарим тебя.

– Ага, – Кохелет открыл глаза и потянулся было к птице, но король Вельмир всё продолжал воздавать хвалу предкам.

– И благодарим тебя, Рагнар-отец, потомок правителей Всехлада, что твоё пристанище вновь приютило нас, твоих чад. Славься!

– Вавься! – повторил шут, вгрызаясь редкими зубами в жирную сочную плоть.

– Да будет сладок сон Дракона… – тихо договорил Вельмир.

Ели молча.

Во время трапезы король задумчиво смотрел в костёр, пламя которого восхитительно отражалось пляской рыжих дивов на его доспехах, самых крепких и неотразимых во всём Халенгарде, а также – в мудрых бездонных глазах великого правителя. Несмотря на проживание некоторого времени, словно варвар, в горной пещере, король Вельмир чудесным образом не запустил себя – длинные белые волосы были ровно острижены на уровне плеч, ни пятнышка грязи не было ни на его латах, ни на руках или лице, словно он всё ещё пребывал в окружении слуг в своих покоях. Никакие перевороты и пещерный быт не могли выбить из Вельмира его королевское величие. Король, в чьём распоряжении от момента рождения была половина мира, оставался королём где бы то ни было, не завися ни от наличия престола под седалищем, ни от народного мнения.

Пока король Вельмир степенно и величественно оприходовал одно птичье бёдрышко, Кохелет в то же время употребил всю оставшуюся птицу. Это его чахлому организму могло стоить жизни, но шут в вопросах пожрать был непоколебим.

Смачный рыг Кохелета возвестил об окончании трапезы.

– Что ж, благодарность Троебороду за пищу, – одним нутром проговорил Король. – Теперь можно и о деле, после того как воздали и нашим предкам и нашим желудкам. Ну-с, Кохелет, верный мой шут, вещай, что там да как в Бретоне без их короля.

– В общем, так, ваше кулинарное величество, – начал шут, ковыряя зубочисткой в том месте, где когда-то были зубы, – степень оборзения населения выше среднего. Эти сучьи дети, в смысле, ваши преданные подданные, свергнувшие вас с престола, после того, как вы смотались, ну, то есть, вынуждены были незамедлительно покинуть территорию, введённую в ваше пользование…

– Менее изысканно, шут, – угрюмо перебил его Вельмир.

– Да-да, в общем, они – ну кретины, ё-моё! – ввели… я бы назвал это так: “чрезвычайное положение”. Никакого движения на улицах, все сидят по домам, стража-перебежчики и вернувшиеся с гор предатели организовались в дружины и ходят по домам, ищут вас. Будто вы будете сидеть такой у камина с книжкой…

– А что им ещё остаётся? – довольно протянул Вельмир.

– Да я вот и говорю! Хитрые какие! Вы только с книжкой у камина, а они тут как тут! А потом ещё жалуются, почему у нас знать малообразованная…

– Шут!

– Это я, – сидя на бревне, изобразил поклон Кохелет, и продолжил: – Тронный зал Бретона заняли ваши колдуны, они представляют сейчас собою власть в Бретоне и Халенгарде. Но более войны с вулгарскими ублюдками их беспокоит ваша вероятная месть, а точнее, – шут хитровато прищурился и оскалил зубы, – их интересует меч.

Вельмир пристально вгляделся в шута, не шевелясь, будто заснул с открытыми глазами, опершись подбородком на соединённые в замочек руки.

– Со мной послали нескольких убийц, чтобы я привёл их к вам через тайный проход в пещеру, известный лишь мне, и мы б забрали тогда меч, – Кохелет вытянул перед собой липкие после не аккуратной трапезы руки – они были красны от засохшей крови. – Но, как видите, убийцы сами оказались убиты, – шут расплылся в улыбке.

– Хорошо, – кивнул белобрысой головой Вельмир и поднялся с полена. – Я и не сомневался в тебе, племянник.

Он протянул руку сыну его давно почившей младшей сестры и помог старому паяцу встать.

– Итак, каков наш план жуткой, кровавой, ужасающей, леденящей душу мести, повелитель?

– Нет такого плана, – сказал Вельмир и медленно пошёл через арку в центральный зал. – Я ждал тебя, чтобы узнать о ситуации в городе. Я не собираюсь использовать меч против своего народа, колдуны зря боялись – меч Рагнара никогда больше не должен использоваться в бою, его предназначение давно исполнено.

– Да, да, конечно, почему бы и нет… – тихо бурчал шут.

– А сделаем мы вот что, – продолжал король, – мы сменим одежды, притворимся дикими северянами и, спустившись с гор, в дальние деревни, соберём народное ополчение и вот тогда, заручившись поддержкой людей…

Посох Кохелета вдруг взметнулся с места в воздух, быстро пролетел как будто бы насквозь короля и вернулся обратно, оказавшись в шутовских руках. С остроконечной звезды, венчающей посох, закапала кровь.

Огромное тело короля в массивных доспехах опустилось на колени, беловолосая голова его отвалилась, покатилась к кипящему жаром колодцу и рухнула туда вместе с волшебным медальоном. Обезглавленное тулово короля горной страны Халенгард с шумом завалилось набок.

С диким криком в воздух взметнулась белая птица – амулет Филина вспыхнул на нём, как вспыхнул и его близнец где-то глубоко внизу в бурлящей лаве. Вскоре Филин разделил участь поджаренного над костром коршунка.

Кохелет радостно прыгал с одной ноги на другую, звеня бубенцами и напевая:

– Хороший король – мёртвый король! Сначала убьём, а там и посмотрим, кто он был такой!

Вокруг него, как по волшебству, летал, разбрызгивая королевскую кровь, шутовской посох. На самом деле он был просто привязан к пальцам шута тонкими, но прочными прозрачными нитями. Балаганные шуты часто показывают такой фокус – будто бы волшебная палка левитирует у них между рук.

– Да, я с виду шут, но в душе – король! Вам нужен меч? Хрена с два – он мой!

Отплясав почётный танец победителя, Кохелет в кои-то веки выпрямил спину, расправил плечи и перестал юродствовать. Те, кто был с ним знаком, могли и не узнать придворного шута в данный момент. Вместо сморщенного червя, отпускающего похабные шутки, посреди пещеры Рагнара стоял рослый и статный человек с ясным взором и с гармоничными чертами лица, если их вечно не морщить, и если смыть въевшийся в кожу грим.

Кохелет подошёл к величественному мечу Рагнара.

– Проклятье, сколько лет я ждал этого…! – он обнял толстый черенок меча окровавленными руками, и меч засиял красным.

Он рванул с силой меч, но тот не сдвинулся ни на дюйм. Вместо этого в позвоночнике шута что-то нехорошо хрустнуло, и тот повалился навзничь.

– Ёк-макарёк…! – прохрипел он, неспособный ни разогнуться, ни пошевелиться и уж тем более встать.

Полуостров Стрыга. Порт Северного моря

– Давай я и тебе наколдую другое лицо, мы же сидим на открытом пространстве, у всех на виду.

– Я привыкла, что люди не знают в лицо наёмных убийц.

– Твоя правда.

Спустя неделю после знакомства девушка-ассасин Алыгыз и граф-кудесник Вилле Ярви сидели на открытой террасе у пивной возле порта Северного моря на самом северном вулгарском полуострове Стрыга, ждали осведомителя от тайного общества наёмных убийц, в котором состоит Алыгыз – Ордена Дракона, пили медовуху и вместе пялились на грудастую рыжую разносчицу.

– Нет, я, конечно, всё понимаю – судьба, предназначенье, судьбы мира и всё прочее, но разве можно доверять… Смерти? Какое ей дело до нас, смертных? По-моему, это её работа – пожинать наши души. Что ей за дело до политики и войн? – спросил Вилле и отпил из тяжёлой кружки, обмочив усы.

– Ты прав, тут судьба всего мира на кону. А даже если это всё такая Смертельная шутка, то, что ж, – разве вся наша жизнь не череда абсурда, спровоцированная высшими силами? Я думаю, что Смерть осознаёт себя живой и имеет свою волю потому, что мы в неё верим. Наша вера породила её. Никто не умирает, если никто не живёт. Исчезнем мы, исчезнет и она – в этом и заключается её интерес. Мы её создали, мы же проклинаем её за то, что она делает с нами, и она же нас спасёт…

– То есть, "существует потому, что верю"? Что ж, тогда получается, что и четырёхглазый Шайтан тоже существует? И султанат прав, что идёт на нас войной?

– Шайтан и вера – это разные понятия, – покачала головой наёмница. – Смерть и жизнь, считай, – одно. Кто боится смерти – боится жизни, они и идут под знамёна Шайтана, просто существующие от первого до последнего вздоха. Они нигде не окажутся после смерти, потому что и не жили…

Хмельной Вилле пожал плечами, грустно заглянул в опустевшую кружку и крикнул себе ещё. К его сожалению, медовуху ему подала не сисястая девка, а вылезший откуда-то из-под стола троллик.

– Держи пойло, господина! – проговорил троллик и спешно утопал куда-то внутрь помещения.

Граф удивлённо проследил за магическим существом и пьяно пробурчал:

– Надо бы таких же завести дома.

– Они не водятся где жарко, только на севере.

Алыгыз вальяжно сидела, сложив ногу на ногу, разодетая в пышные дорогие меха, которыми Вилле имел привычку задаривать женщин, пила хмельное кружку за кружкой огромными глотками и как будто не пьянела.

Вилле тоже чуть приоделся для более прохладных вулгарских земель. Сменил шоссы на кожаные штаны, сверху накинул меховой жилет.

На террасе кроме них почти никого не было – большинство посетителей предпочли пить и есть внутри пивной, укрывшись от холода. Порт пребывал в тумане, с неба капали редкие крупные капли.

Несмотря на непогоду, троллики трудились, не покладая рук. Юрко меняли посуду редким посетителям, постоянно протирали столы, таскали в подвал пивной мешки с провиантом со стоящего на причале корабля. С тролликами шатались ещё два оболтуса-валтуса. Один, видимо, в качестве охранника, а второй – просто с другом за компанию.

Троллики – это мягкие, всесторонне округлые магические существа, внешне похожие на ожившие подушки. Лысые головы и тела, круглый нос больше кулака, растущий прямо промеж большущих глаз, а уши похожи на слоновьи. Ростом троллики человеку до колена, цвета серого, одежду обычно не носят, но у них и нет никаких срамных частей тела, чтобы их прикрывать.

Точная природа тролликов неизвестна ни человеку, ни даже им самим. По крайней мере, так они говорят. Троллики рождаются из скал – просто вываливаются из горных пород и тут же идут себе по делам. Рождаются они сразу разумными и говорящими по-человечески, это может указывать на то, что у них есть один общий разум на всех.

Любимое занятие тролликов – это труд в любом его проявлении. Троллики никогда не сидят без дела – тут же, "вылупившись" из скалы, троллик может соорудить себе веничек и устроить генеральную уборку в своей первой обители, а может сразу отправиться к какому-нибудь богатому дому и предложить свои услуги, например, по выгулу домашних питомцев. Всё, конечно, с оформлением договора и заработной платы, отпуска (чтобы подработать где-нибудь ещё) и премий.

Подросшие троллики превращаются в валтусов – больших и неуклюжих, волосатых и смуглых созданий, которые уже почти не говорят по-человечески, туго соображают и находятся у своих младших собратьев в подчинении в качестве тупой физической силы. То есть, со временем троллики не развиваются, как любые другие живые существа, а наоборот, деградируют.

Каждый валтус, в свою очередь, однажды бросает место своей службы, уходит в горы и там обращается в горного тролля – дикое и свирепое неразумное существо. Считается, что тролли в горах охраняют сокровища, которые успели накопить за свою жизнь в бытность тролликами и валтусами, но доподлинно это неизвестно, ведь мало кто переживал встречу с ними. В общем, зачем эти волшебные существа всю жизнь усердно трудятся, а потом становятся чудовищами и стерегут накопленное – загадка из загадок.

– Уфь…! Моя усталь… – пропищал один из тролликов, подпрыгнул и прямо в воздухе, точно на перине, свернулся калачом и засвистел во сне.

Вилле грустно озирался по сторонам, но девушка-разносчица с большой грудью куда-то пропала. Алыгыз молча потягивала медовуху, мимо пивной вяло тащились редкие телеги, корабли грузно покачивались в тумане. Графа начало тянуть в сон. Все эти шпионские игры ему надоели ещё несколько кружек назад и вообще не так он себе представлял полный опасности и приключений поход.

– Алыгыз, граф Вилле, – поздоровался вдруг образовавшийся за столом собеседник, когда Вилле уже думал было немного прикорнуть, примостив лицо на плоскости липкого стола. – Корвен, – представился незнакомец графу.

– А ничего, что я магией изменил свою внешность и меня вообще-то никто не должен узнавать? – уже ничему не удивляясь и с обидой в голосе проговорил пьяно Вилле, не удостоив гостя рукопожатием.

– Право, как можно не узнать, да хоть и с изменённой внешностью, постоянного клиента ордена наёмных убийц? – чтиво осведомился Корвен. – Вы же собственного брата заказали.

– Двоюродного, – возразил Вилле.

– Боюсь, это всё-таки называется "сводный брат", – поправил его наёмник. – У вас один отец.

– Я, что, виноват, что так совпало? Сводный, двоюродный, деверь-шмеверь… По-моему, институт семьи устарел. Я слишком современен для этого дерьма. И вообще – он плохой, я – хороший. Точка.

Корвен был славный молодой человек лет тридцати. Чёрные волнистые волосы спадали ниже плеч, усы, бородка, бледное, моложавое, гладкое лицо. Одет он был как рыцарь, при себе имел меч, арбалет и ремень с ножами на груди, за спиной развевался синий плащ с серебристыми узорами.

– Бьянка! – помахала кому-то рукой Алыгыз.

Вилле обернулся. У доски с объявлениями, опершись одной ногой о стену, стояла симпатичная девушка в зелёном плаще, с огненно-красными волосами, с пунцовыми щёчками и изумрудными глазами. Она чуть приподняла ладошку в ответ и улыбнулась.

К ней подошёл было валтус и что-то промямлил, потянувшись рукой.

– Руку оторву, – не удостоив его взглядом, тихо сказала девушка, и детина решил с ней не связываться.

– Да… Валтусы хоть к сношению и непригодны, но титьки помять – не будь дурак… – рассудил Вилле и Корвен смерил его гневным взглядом. – Так что, все присутствующие являются наёмными убийцами? – перевёл тему граф.

Его вопрос остался без ответа.

– Мы нашли того, о ком ты говорила, воскресшего из мёртвых, – сказал Корвен. – Он пока у нас и будет ждать тебя в городе. Мы его подлатали… как смогли.

Вилле присвистнул.

– Хорошо. А как там наш курятник? – спросила Алыыз.

– "Птицы" ворвались в замок, но король сбежал. Сейчас они в открытую рекрутируют бригады дружинников, в том числе из деревенских и горцев. Колдуны регентствуют. Новых указаний на фронт не было, Бретон пока занят своими проблемами.

– Вот как. Ясненько…

– Вот ваши документы, – Корвен выудил из сумки какие-то бумаги. – Корабль отходит в пять, отдашь бумаги капитану, он такой со шрамом в виде крестика над правой бровью, и скажешь: "Скупой платит кровью", дальше ты помнишь…

– На третью ночь в сторону самой яркой звезды.

Корвен кивнул.

– Мне никто ничего не говорит, – пожаловался граф медовой пене.

– Что ж, понятно, значит, спалим этот скворечник. За смерть! – Алыгыз подняла кружку, чокнулась с Корвеном, а потом и с Вилле.

– Правду говорят – истина в бухле, – возвестил тот.

В стороне от них заочно присоединилась к тосту и Бьянка, выпив что-то крепкое из фляги.

Корвен быстро осушил свою чашу, спешно попрощался, присоединился к Бьянке, взявшей его под руку, и парочка влюблённых наёмных убийц растворилась в тумане.

Вилле недовольно крякнул и вытащил из кармана особую настойку, выпив которую тут же протрезвел.

– Приходь ещё! – помахали в спину ушедшим Ярви и Алыгыз троллики и принялись, кто на своих двоих, кто повиснув в воздухе, оттаскивать столики внутрь, чтобы спрятать от зачинающегося дождя.

Посиделки на суше закончились – следующим пунктом в плане Наместников Смерти значилось Северное море.

История Корвена

Корвен родился и вырос на улицах Хаврита западнее Бретона, города контрастов – здесь нет среднего класса как такового, только богачи и бедняки. Одни имеют всё, другие – ничего, никто не работает по способностям и никто не получает по потребностям. А всё из-за приисков драгоценных камней, которые разрабатывают местные гильдии. Рабочие добывают каменья, а власть имущие их носят и продают.

Мальчик не имел имени, не знал родителей, полагал про себя, что родился из тряпья и грязи, как крыса. С другими бездомными он вёл полуживотную жизнь, воровал, ел гниль с земли и спал в нечистотах.

В восемь лет его похитили и отправили в дом терпимости, чтобы превратить в мягкую игрушку для грязных сластолюбцев. На счастье мальчика, буквально через несколько дней после его похищения в борделе по заданию оказался член Ордена Дракона. Мужчина должен был забрать ценную вещь у агента, но увидев детей, девочек и мальчиков, выставленных как блюда, он сменил приоритет. Задание так и осталось невыполненным, а держатели заведения – умерщвлены. Он выпустил детей обратно на улицы, правда, не озаботившись, что с ними будет дальше. Но одного мальчика он забрал себе.

Он рассказал юному Корвену, что был у него когда-то сын. В прошлой жизни, до наёмничества и убийств. “И его у меня забрали”. И с тех пор он перестал думать, будто отнимать жизни – это преступление. Совсем наоборот! Тяжкое, кошмарное, непростительное преступление – оставлять в живых тех, кто сеет в мире зло. И именно схожее кредо привело его в орден наёмных убийц имени Великого Дракона.

– Зови меня отцом, Корвен, – приказал он и протянул мальчику нож.

Затем он приставил бегающий кадык стоявшего на коленях насильника к лезвию. И мальчик медленно провёл ножом по горлу, с хрустом пустив по шее красный, пенистый водопад.

Сорвавший задание воин без страха предстал с ребёнком перед своим руководством. Матёрый исполнитель заявил, что пролил кровь негодяев, а значит всё равно выполнил волю Дракона, и пусть это ему зачтут в заслугу, а не оплошность.

Затем он представил новобранца в их рядах – своего новоиспечённого сына. Слыл этот ассасин среди своих безумцем, ему не стали перечить – его выходка бесполезная и вредная блажь, но его руки очень ценились в Ордене. Наглеца простили. А из мальчишки стали делать убийцу – тень, несущую смерть.

Орден Дракона существует уже несколько сотен лет. Он состоит из множества самостоятельных отделений, так что многим уже непонятно, есть ли над ними тайное единое руководство или же все давно действуют сами по себе. В таком случае факт, что действия разных отделений происходят в одном ключе, лишь доказывает, что они мистическим образом исполняют волю Великого Дракона.

Прошло десять лет, мальчик вырос в молодого убийцу и действительно считался одним из лучших, ведь орден и его дело были для него всей жизнью. Внешне он стал точной копией своего нового родителя, который погиб спустя несколько лет на задании. Разве что лицо не украшало множество глубоких шрамов. Такое совпадение во внешности и повадках невольно вызывало у некоторых ассасинов суеверные мысли о перерождении.

Однажды Корвен застал на площади Хаврита казнь – власти сожгли женщину на костре на глазах у дочери за то, что она, якобы, ведьма и желали той же участи для девочки. Иначе говоря, тяжела судьба у рыжих в наше время. Корвен увидел красноволосую девочку лет пятнадцати с изумрудными глазами и всё внутри него перевернулось кверху тормашками.

Он вышел из толпы и не дал люду сжечь и её как ведьминого отпрыска.

– Кто хочет продолжить экзекуцию, попробуйте меня остановить! – заявил он собравшимся.

К нему подошёл стражник, чтобы оттащить в сторону, но быстро остался без сознания. Потом из толпы вышел лысый бандитского вида детина. Корвен взял его в захват и в назидание всем сломал каждый палец на руке. Настала очередь толстого палача с прихваченным с собою большим топором. После непродолжительного боя Корвен сложил голову палача в корзину, для того и поставленную у эшафота.

Толпа расступилась, и двое подростков покинули и площадь и сам город. Корвен привёз Бьянку в Бретон и показал тамошним руководителям Ордена.

Он сказал, что, как увидел, полюбил её – сначала как сестру, потом как женщину. Он поклялся именем Дракона, что она теперь под вечной его защитой. Мастерам, признавшим, что безумная спесь воспитателя передалась юнцу, сделали несколько уточнений. Мол, что он думает вообще о правилах Ордена, например, о том, что его члены не имеют право на посторонние отношения?

Но эти двое оказались непоколебимы, они были готовы к этому вопросу и заготовили ответ на него – Бьянка станет ему женой, а также и одной из них – будет убивать. Если кто-то должен умереть ради их любви, то это вообще не стоит обсуждения.

Как доказательство, она вынула нож, который неведомо как пронесла через охрану, и ловко швырнула его в стену, попав в отверстие ручки от кружки, стоявшей на полке.

Возможно, её мать и вправду была ведьмой.

Так и повелось – в Ордене появились двое убийц, всегда действовавшие вместе, ходившие под ручку, вместе пытавшие, вместе убивавшие. Вот уже десять лет этой любви, что несёт счастье и радость этим двоим и вдвое большую погибель всем, чью судьбу решит перечеркнуть Орден Дракона.

Северное море. Корабль морских разбойников

– Нравится начало похода? Домой ещё не хочешь?

– Шутишь? Обожаю, когда меня связывают! Каждые выходные так провожу… Нет, действительно – каждые выходные.

– Я поняла, я глаза закатила.

– Закатывай громче – мне отсюда не слышно.

В покрытом плесенью трюме пахло так, словно в нём кто-то умер – кто-то, кто при жизни питался одной лишь рыбой, не первой свежести, и к тому же никогда не мылся. О стены гремели закреплённые верёвками ящики. Своим неровным тактом они лишь увеличивали рвотные позывы от качки.

Тьма такая, что хоть глаз выколи. Хотя, судя по разнообразным мерзким звукам, которые издавали то ли крысы, поедающие мелких насекомых, то ли крупные насекомые, поедающие крыс, тут было кому лишить человека глаза.

Угрюмый бандит-коротышка с носом, похожим на длиннющий ключ, спустился, хромая, в трюм с масляной лампой в покрытой струпьями руке и противным голосом невнятно промямлил:

– Подъём, плесень! Хотите на землю? Земля близко! Она всегда близко – под нами. Спускайтесь на дно и идите на все четыре стороны!

– Нет, ты слышала?! Он назвал нас плесенью! – очарованно прошептал Вилле на ухо привязанной к нему через балку Алыгыз. – Аутентично…!

С учётом, что последний час он только и думал о том, что обязательно отморозит себе что-нибудь в этой сырости, он был рад отвлечься от этих мыслей любым образом.

– Зат-кнись, – зашипела на него Алыгыз.

Ступеньки в трюм хрипло стонали под двумя левыми башмаками горбатого коротышки.

– Э… – вяло протянул скрюченный моряк, наконец спустившись.

Он поставил лампу с ворванью на бочку, и захромал полубоком и в полуприпрыжку к пленникам.

По его нездоровым движениям было понятно, что ему одинаково неуютно двигаться, что по устойчивой поверхности, что при качке от шторма. А может, он никогда и не бывал на суше – как-никак мало кто знает, как живут эти легендарные морские разбойники, превратившие всё Северное море в собственное морское государство. Грабить в этих водах уже почти и некого – никто давно сюда не суётся, но и на сушу пираты выползают поживиться крайне редко. Так что, чем занимаются морские разбойники, которые никого не грабят, не топят чужие суда и не делят в кровавых разборках наживу – непонятно.

Пока Вилле размышлял обо всём этом, пират подошёл в упор к Алыгыз и уткнулся носом ей в шею, шумно затягивая воздух. Несмотря на то, что девушка сидела на полу, ему не пришлось нагибаться – такой он был коротышка.

– Давно не нюхал ничего, что бы пахло не рыбой и не дерьмом, – прошептал он ей на ухо.

Алыгыз и Вилле были привязаны почти что спина к спине, поэтому они оба одинаково хорошо расслышали хриплую еле внятную речь лишённого большинства зубов бандита. Графа-кудесника передёрнуло от омерзения.

Тут Алыгыз резко задрала ногу вверх, оголив пышное бедро (на которое успел заворожённо поглядеть старый пират) из-под порванных кораллами штанов, и технично тюкнула сухой голой пяткой полурослика по затылку, и тот рухнул без чувств. Длинный тонкий нос вошёл в щель меж досок пола, как ключ в замочную скважину.

– Ты или я? – спросил Вилле.

Вместо ответа Алыгыз выпорхнула из верёвок, словно у неё не было ни рёбер, ни костей вообще. Вилле негодующе всплеснул руками и стряхнул с себя обвисший пеньковый канат. Алыгыз прощупала лежащего без сознания разбойника, но из его личных вещей нашёлся лишь толстый слизень в кармане штанов – был ли это его домашний питомец, или горбун и не знал о содержимом своего кармана, непонятно.

Вилле поднялся, споткнулся об верёвку в ногах и снова упал. И только граф-кудесник окончательно встал и отряхнулся, как Алыгыз затушила лампу, вновь погрузив трюм корабля во мрак.

– Ох… – выдохнул Вилле, невольно повторив интонацию горбатого и хромого бандита.

Граф-кудесник щёлкнул пальцами, и его зрачки стали вертикальными, а сам он стал видеть в темноте. Примечательно для него было в тот момент, что Алыгыз так же хорошо различает всё в темноте и без всякой магии.

Девушка бесшумно поднялась по, казалось бы, скрипучим ступеням и попыталась осторожно приоткрыть люк на палубу, но на него, по всей видимости, что-то поставили. Алыгыз уже встала на одну ногу, разминая другую для удара, чтобы выбить с шумом люк и сразу ринуться в бой, но тут к ней, стараясь не шуметь, подошёл Вилле.

– Подожди, – прошептал он, и приложил ладонь к люку.

Брызнули пара искр, будто стукнули кремнем по кресалу, ладонь его засветилась, и Вилле начал медленно и осторожно поднимать люк, будто и сам люк и груз на нём сильно потеряли в весе. Алыгыз опустила ногу, приняв естественную позу, Вилле при этом придержал её за спину, чтобы она не упала с лестницы от качки.

– Как ты колдуешь? – шёпотом спросила Алыгыз. – Где у тебя эмульсия? У тебя же отняли перстни.

– Знаешь… – улыбнулся граф и поправил усики. – На мне сейчас специальный кондом…

– Жалею, что спросила, – вздохнула Алыгыз и осторожно выглянула через щёлку на палубу, взявшись руками за деревянную сетку люка.

Через щель тут же забрызгали капли дождя, а главное – дохнуло свежим воздухом. Вилле с Алыгыз оба невольно глубоко затянулись им, как вдруг у них за спинами раздался тихий голос:

– Я бы на вашем месте этого не делал.

Оба повернули головы, не меняя поз, но никого не увидели.

– Я здесь, – вновь раздался голос.

Алыгыз и Ярви поглядели чуть ниже, и блеснувшая через прорези люка молния осветила на нижней ступеньке белую крысу с ярко-красными глазами, крысу, что стояла на задних лапах словно человек, одной “рукой” махала недавним пленникам, а в другой держала, словно пирожок, наполовину съеденного таракана. При этом на ней ещё были миниатюрные шорты.

– Ай, ай, ай…! – начал приговаривать Вилле, мужественно борясь с желанием закричать.

Алыгыз хотела было снова сказать ему "Заткнись", но граф как будто предугадал её намерение и сам стиснул челюсть. Тут же кто-то сверху со всей силы дёрнул на себя люк, и они оба, державшиеся за него, взлетели вверх и грохнулись на сырую палубу.

Всё ещё лёжа, Алыгыз и Вилле огляделись – перед ними присел на корточки огромный лысый бугай с усами до колен, а позади него стояли пара десятков навостривших клинки пиратов.

Граф-кудесник и девушка-ассасин вскочили на ноги. Началась кутерьма. Крики. Ор. Корабль несколько раз боднуло волной то с одной, то с другой стороны борта.

В один момент перекатившийся по мокрой палубе Вилле увидел, как на него несётся чуть ли не с десяток головорезов. Тогда он щёлкнул большими пальцами рук о мизинцы, и тут же у тех пиратов, что натянули драгоценные перстни графа-кудесника, с шумом и фейерверком взорвались пальцы.

Часть атаковавших его разбойников взвыли от боли и попятились назад в ужасе. Другие последовали их примеру, ошарашенные произошедшим. Вилле засунул пальцы в рот и звонко свистнул, после чего присел и вытянул руки вперёд ладонями вверх. Свалившиеся с лопнувших пальцев перстни шустро покатились по мокрому дереву и один за другим запрыгнули на пальцы графа, после чего ярко засветились.

– Стойте! – крикнул Вилле и огляделся.

Все окружавшие его бандиты, человек двадцать-тридцать, – насколько было видно в темноте и при ливне – застыли. Кто в ужасе, кто в оцепенелой злобе. Вилле покосился в сторону и увидел, что Алыгыз мартышкой запрыгнула на плечи гиганта и душит бедолагу его собственными усами. Точнее, секунду назад душила, а теперь удивлённо смотрела на Вилле. Да и сам бугай с налитым кровью лицом умоляюще глядел на графа. Вилле кивнул вбок и Алыгыз, сделав сальто с плеч гиганта, оказалась возле него.

Наступила напряжённая пауза.

Несколько десятков перепуганных и в то же время озлобленных разбойников моря стояли против колдуна-самоучки и молоденькой наёмной убийцы. На то, что в этот момент между ними проплыла по лужам в масленой лампе, точно в лодке, что-то про себя причитающая говорящая крыса, никто и не обратил внимания. Холодное оружие в руках пиратов дрожало от нетерпения, у графа-кудесника светились на пальцах десять разноцветных магических колец, Алыгыз аж зевнула.

– Друзья! – обратился ко всем присутствующим Вилле, надеясь разрядить обстановку. – Вы будете смеяться, но мы к вам – с миром.

Люди, только что лишившиеся пальцев, осклабились остатками золотых или просто жёлтых зубов.

– Кажется, они мне не верят, – стуча зубами, пролепетал Вилле и начал пятиться назад.

Сияние колец всё меньше пугало окруживших их моряков.

– Это ты их, оказывается, успокаивал. Я думала, это такая психологическая атака, чтобы вывести всех из себя, – поделилась Алыгыз и тоже начала отступать, больше опасаясь, что достопочтимый граф, пятясь, споткнётся обо что-нибудь и сломает себе шею, ещё и сколданёт случайно что-нибудь эдакое на прощание.

Резким движением корабль оказался почти что на боку, едва не зачерпнув собою море, как половником, и тут же вернулся обратно. Это произошло так резко, что всех, кто был на палубе, как мотнуло к краю, так и швырнуло следом на прежнее место, повалив при этом каждого с ног. Только вот теперь посреди палубы появился огромный, метра два в высоту и четыре в ширину серо-голубой краб, покрытый щитами панциря и острыми шипами.

Только Вилле показалось, что это самый подходящий момент, чтобы упасть в обморок, как получил ребром ладони в грудину от Алыгыз, невольно сделал глубокий вдох, и увидел, что за те несколько секунд, что он собирался падать спиной обратно в трюм и закатил глаза, морское чудовище приняло человеческий облик.

Не совсем человеческий, а скорее в форме человека – две руки, две ноги, голова, даже лицо со всеми его составляющими, вроде дышащего через ноздри носа и моргающими глазами. Только при всём при этом крабочеловек всё равно состоял весь как будто бы из множества ракушек и кораллов. Причём, некоторые из них произвольно менялись местами, видоизменялись, некоторые даже открывались, словно те самые раковины, из которых добывают жемчуг, только вот из них вместо жемчужин на Вилле с Алыгыз смотрели большие дополнительные глаза чудовищного гуманоида.

Обдумав увиденное, Вилле решил всё-таки, что упасть в обморок это действительно стоящая идея. Авось при падении ещё и голову разбить насмерть сумеет – тогда смерть будет лёгкой и незаметной. Всё лучше, чем в желудке этой твари, Шайтан всех побери.

В это время говорящая крыса взобралась по многочисленным шипам и трещинам вышедшего из воды в форме чудовищного краба и что-то защебетала ему на ухо. Панцирный человек прервал пищанье грызуна, приложив свой толстый коралловый палец к толстым коралловым губам. После чего поковырялся в ушах, засунув в них пальцы до середины. А когда вытащил, раздался хлопок словно от пробки из старинной бутылки, и из ушей хлынула в стороны вода с кусками водорослей, едва не сбив грызуна с плеча.

– А вот теперь говори, – пророкотал коралловый гигант.

Алыгыз и граф стояли неподвижно, совершенно обескураженные увиденным.

– Что вы сделали с нашим бондарем? – спросило существо, выслушав крысиное щебетание.

Вилле ещё даже не осознал, что вопрос адресован им, как услышал голос рядом:

– Он спит.

– Крепко?

– Нет, жив.

– Хорошо.

Коралловый человек пригнулся и грызун сбежал вниз по его руке, потом проскочил на задних под ногами у Вилле и скрылся в трюме, каким-то образом захлопнув за собою люк.

– Капитан! – воскликнул один однорукий разбойник и обрубком указал на Вилле и Алыгыз (видимо, не успел привыкнуть, что одной руки у него больше нет). – Эти двое пытались проникнуть на корабль при помощи магии! Они шли под водой в пузыре…!

– Так значит, ты и есть знаменитый король морских разбойников? – с вызовом взяла диалог в свои руки Алыгыз.

Вилле же подумал, что знай он заранее, как выглядит морской король, то… хотя нет – Смерть всё равно страшнее.

Король разбойников Северного моря медленно поднял тяжёлую, практически каменную руку, сквозь разъёмы которой всё ещё выливалась вода, и показал пальцем на девушку.

– Ты – Алыгыз, самый опасный ассасин Ордена Дракона. А ты, – он перевёл палец на графа. – Ты – Вилле Ярви, потомственный наместник вулгарского полуострова Ярва, в народе тебя ещё называют “граф-кудесник”.

Алыгыз насупилась, но ничего не сказала.

– Други! – вдруг радостно зарычал морской король, распростёр, словно ребёнок, руки и, шумно топая, подбежал и пленил в свои объятия ещё более оторопевших гостей. – Я ждал вашего появления треклятых пять десятков лет! Дождался наконец…! – он выпустил из рук окончательно промокших путников и утёр то ли слезу в глазу, то ли просто влагу. – Десятки лет бороздил мой корабль воды Северноно моря в ожидании вас двоих. Потому-то я и назвал так своё судно, чтобы вы меня нашли, величественно и грозно – “Леди Морте”, в честь Смерти!

Северное море. Корабль "Леди Морте"

– Позвольте представиться, – продолжил Король морей, пытаясь быть настолько галантным, насколько это было возможно для говорящего куска кораллового рифа. – Моё имя – Яков-Закария Купидон-Гидеон Малус-Руфус Второй Непобедимый, Синий Бивень, Король Пиратов Северного Моря И Морей Остальных Заодно. Для друзей я просто – Яков-Закария Купидон-Гидеон Малус-Руфус Второй Непобедимый, но… поскольку друзей у меня нет…

– Я буду звать тебя бурдюк с чернилами, ты не против? – предложила Алыгыз

– Ха! – усмехнулся капитан. – Ха! – усмехнулся снова, и только потом рассмеялся как следует, словно ему нужно было время, чтобы как следует раскачаться.

Во время смеха капитан корабля весь булькал и пузырился, резкие струйки воды били отовсюду из его тела.

– Убила! Уф… давно ко мне никто не смел так нагло обращаться. Мне нравится. Можешь звать меня просто Гидеон.

– А я…

– А ты нет, – поставил он на место графа.

Тем временем пираты разошлись кто куда – кто-то зализывал раны, нанесённые магией Вилле, другие затягивали на палубу огромную мёртвую белую акулу. Её голова была наполовину оторвана как будто огромной клешнёй. По всей видимости, так капитан добывает своей команде пропитание.

Плотник, исполняя роль хирурга, отрезал изувеченные пальцы матросов под ноль, другой пират прижигал раны раскалённым топором. Парусник накладывал швы на лицо тому бедолаге, что чуть не лишился жизни по милости Алыгыз и своих экстравагантных усов.

О том, что виновники всех этих ранений всё ещё на палубе, разбойники как будто позабыли и совершенно не обращали внимания на недавних пленников, что поделать – друзья капитана.

Это немного настораживало Вилле. Казалось, моряки на судне под гипнозом. На самом деле Вилле просто никогда раньше не видел такого уровня дисциплины и доверия к своему капитану.

Гидеон подозвал к себе одного жуткого лысого образину, глаза (а точнее, их отсутствие) которого были закрыты марлей.

– Штурман, курс – к конунгату Рюс!

– Есть! – ответил слепой штурман столь же эмоционально, как прозвучал и приказ капитана, и полез вверх в воронье гнездо в качестве вперёдсмотрящего.

– Он вообще что-нибудь видит? – не удержался от вопроса Вилле.

– Он слышит. Он чует. Он лучше всех осязает потоки ветра, – с нескрываемой гордостью презентовал своего подопечного капитан.

– А говорящая крыса…? – так же не удержалась от вопроса Алыгыз.

– Орео! Наш боцман! – обрадовано продолжил просвещать гостей двухметровый кусок хитина. – Боцман у нас – крысиный король, другие грызуны у него в подчинении, а также он истребляет всех паразитов на корабле. Содержит его в чистоте. Наша гордость! А это, позвольте представить, – всё не унимался капитан, – наш квартирмейстер, – Гидеон указал как будто бы на Вилле с Алыгыз.

Те непонимающе обернулись, и оба, даже хладнокровная и безэмоциональная девушка-ассасин, вздрогнули от неожиданности – позади них, непонятно откуда взявшись, стоял высокий бледный моряк в военном камзоле и смотрел куда-то прямо, не моргая, как будто и не живой вовсе, а так – статуя разодетая.

– Меня зовут Альфонсо, – моряк поглядел на Алыгыз и смущёно отвернул свой взор обратно куда-то в небо, на его бледных щеках проступил румянец.

– Ну, у вас ещё будет время со всеми познакомиться, – подытожил капитан таким тоном, будто только о новых знакомствах и интересных экскурсиях и мечтали путники. – А сейчас – ко мне в каюту, нужно обсудить план наших действий.

И сам первым шумно и шустро, огромными шагами, потопал вперёд. Вилле с Алыгыз молча переглянулись и последовали за ним.

– "Наших"? – уточнил граф.

– А как же! – пробасил капитан. – Смерть мне всё давно рассказала, я в курсе всех дел – война, Шайтан и всё такое.

При ходьбе старый моряк хлюпал, булькал, и из каждой его многочисленной щели между раковин, из которых он весь состоял, шумно выстреливали струи воды. Сейчас это казалось уже не так странно, ведь Алыгыз и Вилле и сами были насквозь промокшие после возни на сырой палубе под проливным дождём, и тоже так же хлюпали и булькали при ходьбе. У Вилле вода была и в обуви и в карманах. То есть, родовой граф-наместник полуострова Ярва не зря никогда не мечтал о морской романтике, и спокойно лакал себе вино на тёплом и сухом берегу. Хотя он и родился во время плавания от служанки отца родом из Тартарии, но об этом граф предпочитал не вспоминать.

Впрочем, Алыгыз, вымокшая вся от босых ног до короткостриженой головы, в своём кожаном капюшоне, кожаном же нагруднике поверх насквозь промокшей и прилипшей к телу рубашке и обтягивающих зад штанах, превратившихся в лоскуты до колен после не самой удачной прогулки по морскому дну в волшебных пузырях, выглядела так, будто вода для неё – родная стихия. Будто и не человек вовсе, а – наяда. С учётом, как неприметно и тихо девушка дышит, вполне можно дофантазировать, будто у неё на шее и впрямь запрятаны жабры, полученные путём проклятия или вмешательством искусного врачевателя.

– Позволь спросить, капитан, – обратился Вилле, причмокивая ботинками на ходу, – что с твоим внешним видом? Ты вообще человек?

– О, мой друг, за мою блистательную карьеру на море враги наложили на меня двенадцать смертельных проклятий! И не одно из них меня так и не убило, как вы видите. Но, надо признать, совсем без последствий не обошлось, – его голова повернулась на сто восемьдесят градусов благодаря маленьким крабьим ножкам на которых держалась, и капитан довольно улыбнулся всеми своими конскими каменными зубами.

Вдоль коридора, по которому шествовали капитан и его гости, стояли бочки с мочой на случай пожара, и амбре от них шёл такой, что у графа уже невесть какой раз за вечер появилась непреодолимая тяга грохнуться в обморок. Похоже, с начала этого путешествия с девушкой-ассасином это желание стало для него настоящей страстью, и чуть ли не самоцелью.

– Один раз, например, – продолжил Гидеон, – меня прокляла королева саламандр в Зиятвинде. – Она, как полагается племени людоедов, хотела меня съесть, но вместо этого лишь сломала зуб об мою каменную плоть. С тех пор ко множеству моих званий добавилось ещё и "Обламыватель королевских зубов"! Кстати! А я же прекрасно готовлю запеканку из каракатицы…!

Капитан отворил перед путешественниками толстую дверь с резьбой и позолотой и пригласил внутрь. Все трое вошли. Точнее, четверо. Вслед за всеми в каюту капитана, словно телохранитель, так же тихо прошествовал и квартирмейстер корабля “Леди Морте”. Одет он был в старую, некогда синего цвета военную форму непонятной принадлежности и треуголку. Вся одежда на нём рваная и в дырах от колото-резанных ранений. Но при этом нет ощущения, будто моряк снял камзол с чужого плеча – слишком уж хорошо форма на нём сидит. А если ещё учитывать неестественную бледность его лишённого эмоций и напудренного лица, живость которому придавали лишь закрученные усы, то это наводило на жутковатые мысли.

– Присаживайтесь, – каменный гигант указал на круглый стол в центре каюты, вокруг которого стояли искусной работы старинные стулья с резьбой и пышной мягкой обивкой.

С учётом, что вся остальная каюта по части быта, уюта и оформления мало чем отличалась от трюма, а значит, и от кают других моряков, разве что размером, значит, стол, стулья и дверь явно были украдены из какого-нибудь дворца.

Гидеон рухнул с грохотом на кресло, но это кресло было не из общей коллекции – это был настоящий каменный трон, потому он и выдерживал каменно-хитиново-кораллового гиганта. Альфонсо встал в углу, сложил руки на груди и вновь застыл, как мёртвый. Вилле с Алыгыз остались стоять, и оба с любопытством разглядывали рисунок на круглом столе, детальнейше воспроизводивший всё Северное море, со всеми островами и прибрежными землями Вулгарии, Халенгарда и ледником конунгата Рюс.

По карте расставлены игрушечные фигурки кораблей с "Леди Морте" в центре, отображая магическим образом их месторасположение в реальном времени. По мере движения корабля карта сдвигалась, её свисающие со стола концы затягивались куда-то вовнутрь магического устройства.

– Нравится? – сладким, как горький мёд, голосом поинтересовался Гидеон.

Алыгыз оторвала взгляд от волшебного прибора и обнаружила, что Вилле уже сидит за столом и давно её ждёт. Она устроилась рядом. На вопрос отвечать не стала. Вместо неё заговорил граф-кудесник:

– Не слишком ли много чудес для одного корабля?

– Завидуешь, граф? – Вилле осталось лишь закатить глаза.

Король морских разбойников набрал побольше воздуха в лёгкие, или что у него там, и начал по всей видимости много лет назад заготовленную речь:

– Пять десятков лет назад был славный бой. Жуткий и кровавый… Но это того стоило…! – подскочив из-за стола, он резко вознёс кулак вверх и случайно ударил им в невысокий (по меркам капитана) потолок каюты. – Просто поверьте, – добавил Гидеон, чуть сбавив тон. – Я лежал смертельно раненный на руках у товарища. И тогда ко мне явилась леди Смерть и сказала, что мой час ещё не пришёл, что мне уготована важная роль в одной очень большой игре. Она наказала мне ждать пятьдесят лет, пока ко мне не явятся двое, один – колдун-самоучка, другая – девушка-ассасин из южных земель. Смерть приказала собрать для них армию, чем я по морям и занимался. За эти годы я прошёл через множество магических обрядов, – Гидеон превратил свою руку в один огромный острый шип и обратно, – чтобы продлить свои годы и дождаться вас. Через многие даже против своей воли. Пройдя через всё это колдовство и через все проклятия, что могут свалиться на голову заядлому морскому волку, я потерял человеческий облик. По сути, я теперь – моллюск, а то, что вы видите, – он развёл руки и со звоном ударил кулаком в грудь, – это мой панцирь, который меня защищает, и которым я управляю изнутри.

В каюте повесилась тишина.

– Армия? – невинно поинтересовалась Алыгыз.

– Да! – обрадованный, что диалог продолжился, Гидеон окончательно вскочил из-за стола, за которым ему и так не сиделось. – Я ищу счастья в этом море больше сорока лет, под моим командованием – армада кораблей и тысяча отчаянных храбрецов, которых надо только спустить с поводка.

Вилле устало откинулся на спинку, сложив руки на затылке, то ли потому что в кои-то веки всё решают без него, то ли потому, что он никогда ничего не решал, и сейчас вновь почувствовал себя в своей колее.

– Так сказала сама Смерть, – Гидеон улыбнулся всеми десятками камней и ракушек, из которых состояли его губы и зубы. – Мы объединим разрозненный Халенгард, остановим Шайтан, и спасём всё живое на спине Дракона! Вопрос лишь в том, кто из нас переживёт этот бой…

Вилле захрапел.

Алыгыз ткнула его локтем.

– Ай! – вскрикнул граф, обиженно поглядел на Алыгыз, потёр ударенную руку и тут же вклинился в разговор:

– Уважаемый, а как мы с тобой будем передвигаться по суше? Тут зеркало имеется? Ты давно в него глядел? Я прошу прощения, но у нас тайная миссия, а не выездной балаган.

– О! – воскликнул всё это время ходивший кругами Гидеон. – Это не проблема, – показал он жестом. – Всё продумано. Минуточку.

Он повернулся к ним спиной, поднатужился и вдруг начал невыносимо скрипеть, затем весь затрясся, и скоро эта вибрация передалась и всему кораблю. Вилле схватился за стол, и даже Алыгыз глядела на происходящее хмуро и исподлобья. Один лишь квартирмейстер всё стоял неподвижно в углу, словно элемент декора.

В этот момент тело капитана начало меняться – скорлупки, камушки и ракушки, из которых он весь состоял, начали сжиматься, присоединяться друг к другу, крутиться так, чтобы между ними не оставалось свободного пространства. У всех на глазах король морских разбойников становился меньше ростом, и всё меньше в его теле было разъёмов и трещин.

Наконец и вибрации корабля и судороги его капитана окончились. К нему подошёл Альфонсо и накинул на плечи чёрный балахон. Гидеон запахнулся и обернулся к спутникам. Теперь перед ними стоял практически обыкновенный человек. Очень высокий, с синеватым оттенком кожи, весь покрытый то ли шрамами, то ли вздутыми до ужаса фиолетовыми венами, но всё-таки человек. В крайнем случае, каменная статуя, разрисованная под человека.

– Как-то так, – развёл руками в широких рукавах Гидеон.

Граф-кудесник был поражён за вечер уже раз двенадцатый, и сидел, открыв настежь рот. И это несмотря на то, что он сам колдун, а недавно ещё и был назначен наместником самой Смерти.

– Что ж, добро пожаловать в команду, – Алыгыз встала и протянула руку королю морских разбойников.

Неловко придерживая балахон, будто барышня подол (сразу видно, что вечно облачённый в хитиновый панцирь с наростами, капитан уже и забыл, что такое одежда), Гидеон подошёл к Алыгыз, и они пожали друг другу руки. При этом раздался звук, похожий на хруст костей. И судя по тому, как удивлённо посмотрел на девушку капитан, это она ему напомнила, кого сама Смерть назначила главным в этой заварухе.

– Благодарю, – ещё недавний каменный гигант с удивлением посмотрел на ещё более посиневшую руку.

– Теперь ты – наместник Смерти, капитан. Третий из четырёх.

– А это у нас прямо официальное название? – запричитал Вилле, до этого всё происходящее ему нравилось, он даже закинул ноги на стол. – Я, что, пропустил какое-то голосование?

– Спишь много, – прошипела Алыгыз и граф тут же убрал ноги со стола, и сел как подобает, на всякий случай. – А теперь скажи мне, Гидеон, какого лешего ты приказал своей команде плыть к конунгату Рюс? Следующая наша остановка вообще-то запланирована в Бретоне.

– Конечно, моя госпожа, сейчас старый морской волк всё прояснит. Пройдёмте за мной.

Наместники Смерти покинули каюту и вышли на палубу. Настало утро, корабль с грозным и величественным названием "Леди Морте" резал прибрежные волны, приближаясь к ледяному материку конунгата Рюс.

– Я решил, что негоже достопочтенным наместникам Смерти двигаться по Халенгарду среди военных действий. Потому один мой знакомый ярл любезно предложил для сего похода одного из своих ледяных драконидов. Летали когда-нибудь на дракониде, господа?

Вилле с Алыгыз промолчали, заворожённые видом ледяных скал и услышанным.

– А сейчас держитесь крепче, – сказал капитан, когда корабль подплыл к берегу. – Дальше поплывём по суше.

Корабль вдруг приподнялся, сначала резко накренился на один бок, потом на другой, после чего выпрямился и пошёл по льду на выросших из его днища огромных крабьих ногах.

Бретон. Таверна “Жёваный картуз”

– Я не пойму, у вас что, живые мертвецы бродят по городу? – спросил Вилле и слез с кобылы.

Его внимание привлекла мрачная фигура, хрипевшая чуть поодаль в тумане.

– Может, просто пьяный? – предположил Гидеон, привязывая своего жеребца.

– У него руки нет, – как бы между делом сказал Вилле и подвёл свою лошадь к привязи.

– Ну, упырь так упырь. Гуляет себе на свежем воздухе, никого не трогает – что такого? В Халенгарде очень продвинутое общество, как я понимаю.

– Нет, я слышал, конечно, что в Бретоне всё плохо… Но чтобы по улицам шатались упыри…

Прошла неделя с тех пор, как корабль "Леди Морте" достиг ледяных краёв конунгата Рюс. Наместники Смерти побывали в гостях у одного из островных ярлов по имени Борис – закованного в латы и обвязанного мехами огромного, хмурого и неразговорчивого северянина. Про жителей конунгата ходят легенды, что из-за ужасно холодного климата они никогда не снимают с себя доспехи, лишь заменяя с возрастом жмущие детали на новые, отчего частично теряют человеческий облик, срастаясь плотью с железом.

Так это, или нет, узнать путникам не пришлось – в покрытом льдом угрюмом замке Бориса кроме самого ярла они так никого и не встретили. Сам же хозяин, воин и отшельник встретил гостей молчанием, что и понятно на таком морозе – каждый лишний вдох на леднике грозит потерей голоса, и путникам самим пришлось закутаться во множество звериных шкур, чтобы не окоченеть.