Глава 10
Он стоял, скрестив руки на груди, пока автобус отъезжал, и я забыла всё о том, что сказала мне Иви, о том, что я подслушала в ванной, о Крабе, о Гоблине, о Линн, у которой раньше меня начались месячные, даже об ожерелье Габриэля, потому что взгляд отца был направлен на нас, как боевой снаряд. Наверное, ему позвонили из школы на тот случай, если Сефи «потеряет» письмо по дороге домой. Некоторые дети так делали. Не мы. Нас учили никогда не врать родителям.
Полоска пота скатилась по моей спине и впиталась в спортивный бюстгальтер. Стрекотали цикады, а воздух казался пыльно-пурпурным от сирени, взметавшей вверх свою пыльцу, словно танцовщица – пышную нижнюю юбку. Я облизнула губы и почувствовала вкус соли.
Папа и Сефи смотрели друг на друга сверху вниз, как снайперы, вот только она уже начала опускать голову. Когда папа был так взбешен, его зеленые глаза вращались в глазницах, сверкая драконьим гневом. Мне хотелось спрятаться за спину Сефи, но это было бы ужасной трусостью.
– Привет, пап, – сказала я, пытаясь нарушить повисшее напряжение. – Какие у нас сегодня задания?
Он меня проигнорировал, и это довело Сефи. Она уже и так вся напряглась, но его гробовая тишина заставила её заплакать.
– Прости, пап, но я заваливаю химию, – шмыгнула она носом. – Возможно, мне придётся ходить в летнюю школу.
Я схватила её за руку.
– Возможно. Это не точно. Я уже сказала, что помогу ей заниматься. Если она хорошо сдаст экзамен, то ей поставят хорошую оценку, и тогда никто не будет сюда приходить и проверять, как она занимается.
Я говорила слишком быстро. Папа всё ещё не смотрел на меня. И он так и не заговорил, но это было в десять раз хуже, чем если бы он кричал.
После того, как он целую минуту смотрел на Сефи так, будто она была грязью на его ботинке, папа резко развернулся и зашагал по подъездной дорожке к дому.
– Пап? – крикнула я.
Плач Сефи превратился в завывания.
– Всё не так плохо, – успокаивала её я. – Давай подождём, пока он уйдёт, а потом посмотрим, дома ли мама.
Мама почти всегда могла вытащить папу из такого состояния. Иногда мне казалось, что это её главная работа на этой планете, не считая оплаты счетов. Папа свернул с подъездной дорожки, прошел через сад и зашёл в дом, громко хлопнув дверью. Мои плечи облегченно опустились. Дом был самым подходящим местом для него в таком настроении. Тогда он не будет на солнце, и если он выпьет, то сразу успокоится.
Я не боялась, что он выпорет Сефи или что-то в этом роде. Он никогда не бил нас и очень этим гордился. Третий муж его матери был жестоким человеком. Он бил папу за любое нарушение, а иногда – и просто, чтобы повеселиться, как говорил папа. Это продолжалось до тех пор, пока папа не стал достаточно большим, чтобы дать отпор. На этом месте истории папа лукаво делал паузу.
«Со мной не стоит связываться», – говорил он, скривив губы.
Но были вещи и похуже ударов.
Мы поднялись на небольшой холм между главной дорогой и домом. Фургон «Фольксваген» был припаркован перед летней кухней, а это значило, что мама уже дома. Я глубоко вздохнула.
– Не переживай, Сефи! Мама даст ему выпить, и мы всё обсудим.
Мы побежали к дому, от нас разлетался пух одуванчика. Змейка, моя трёхцветная кошка, подбежала, чтобы я её погладила, но у меня не было времени. Мы промчались через крыльцо, бросили сумки на стол в гостиной и нашли маму с папой на кухне – конечно же, папа держал высокий бокал без льда.
Когда мы вошли, мама зажмурилась, но потом одарила нас улыбкой. Я была поражена тем, как хорошо они смотрелись, даже когда у мамы было такое взволнованное лицо, а у папы – злое.
– Как дела в школе? – спросила она.
Я постаралась выпрямиться и как можно шире расправить плечи.
– Сефи заваливает химию, но я помогу ей всё выучить, она сдаст экзамен, и всё будет хорошо.
Мама не сводила глаз с Сефи, хотя её слова явно были обращены к папе.
– Я согласна.
Папа проглотил целый стакан бесцветной жидкости и протянул его маме, которая без слов снова налила туда водку с водой напополам.
Когда он схватился за свой второй стакан, то наконец заговорил:
– Сефи, ты же знаешь, как важна школа.
Я уверена, что не я одна в этой комнате сразу же расслабилась. Сефи перестала плакать, а из маминых глаз исчезла настороженность. По первым словам папы после долгого молчания всегда можно было догадаться, каковы правила его новой игры. Иногда он становился мрачным или жутким. Но на этот раз он говорил нормальные вещи. Я, мама и Сефи поспешили поддержать эту мысль.
– Да, – сказала мама. – Это самое важное в твоём возрасте.
– Я знаю, – Сефи, с готовностью согласилась, вытирая глаза, – я совершила ошибку. Миссис Татар просто невозможна, но я должна была ходить на дополнительные занятия.
– Ты согласен, что мне надо ей помочь, да, папа? – Я чуть не захлебнулась в собственной желчи, вынужденная присоединиться к этому умасливанию отца, как будто он был младенцем-переростком, но это сработало.
Он сделал глоток своего напитка, выпивая за раз полстакана.
– Тебе повезло, что я рассудительный человек, Персефона, и я хочу, чтобы ты тоже послушала, Кэсс. Мой отчим был тем ещё засранцем. Он до крови меня избивал, если у меня что-то не получалось. Я же всего лишь хочу, чтобы у вас всё было хорошо.
Мама обняла папу за талию. Мы с Сефи изобразили на лицах сочувствие, хотя, по-моему, она действительно это чувствовала. Мы слышали эту историю тысяча пятьсот миллионов раз.
– Знаете, насколько я рассудителен? – продолжал он. – Я даже отвлёкся от работы, чтобы помочь нашим новым соседям передвинуть диван. Правда, Пег?
– Мы считаем, что они милые, – улыбнулась мама. – Их фамилия Гомес.
– Достойные люди, – сказал папа, под конец его язык начал чуть заплетаться, – но не очень образованные.
Они с мамой кивнули друг другу. Они оба гордились своими магистерскими степенями – у папы по истории искусства, а у мамы – по педагогике.
– Старый дом Свенсонов? – уточнила я. Мы проезжали мимо него на нашем автобусне, прямо перед поворотом к Гоблину, а затем прямиком к нашему дому. Когда-то у миссис Свенсон рядом с кухней был салон красоты, где она могла подзаработать. Она проколола мне уши по пять долларов за каждое, хотя одно из них так заразилось, что мне пришлось вынуть серёжку и дать дырке зарасти.
– Он самый, – кивнула мама.
– Там всё ещё висит вывеска «Продается», – сказала Сефи.
– Они скоро её снимут, – ответил папа. Он уже расслаблялся, а его голос становился беспечным. – У них трое детей, и они сказали, что им иногда нужна будет помощь сиделки.
Сефи просияла. Она копила на кукольную голову Барби для причёсок. Правда, сейчас явно был неподходящий момент, чтобы сообщить родителям, что она решила не идти в колледж, а исполнить свою мечту и стать парикмахером.
– Я могу помочь! – сказала она.
– Нет, если не сдашь химию, – хмыкнул папа. – Кэсси может понянчить детей.
– Хорошо, – ответила я слишком быстро.
Он наконец-то обратил на меня свой взор, его глаза стали похожи на бусинки от водки.
– А как у тебя дела в школе, Кэсси?
Я знала, что ему нужно. Он любил заканчивать свои лекции чувством стыда, независимо от того, как они начинались. Я не хотела отвечать ему, не хотела никак участвовать в унижении Сефи.
– Нормально.
– Ты всё ещё дружишь с этой девочкой? С Линн? Я её уже давно не видел.
Мои щёки загорелись. Сейчас не стоило упоминать о моём приглашении на день рождения.
– Не, мы уже не общаемся.
– Её родители наконец-то пришли на одну из наших вечеринок прошлой осенью, да ведь, Пег? Тогда они мне показались недостойными нас.
Мама похлопала его по руке.
– Налить тебе ещё воды?
Он допил оставшееся и передал ей стакан. Мы с Сеф напряжённо наблюдали, добавит ли она туда водку. Но она, слава богу, не стала, и поднесла стакан под керамический дозатор для воды. Мы наполнили десять пятигаллонных ёмкостей в общественном водохранилище в Сент-Клауде. Они фильтровали воду прямо из Миссисипи, и на вкус она была чистой, как облака. Гораздо лучше, чем наша металлическая колодезная вода.
– Девочки, – сказала мама, – почему бы вам не пойти и не позаниматься до ужина? Нам с папой надо кое-что приготовить для следующей вечеринки.
– Что? – спросила я, сжимая вместе мои руки. Предыдущая была в сентябре – первая и единственная, на которую пришли родители Линн, как и сержант Бауэр. Я могла бы и догадаться, что скоро будет новая вечеринка, но я всегда надеялась, что последняя была последней.
– Ага, в субботу, – сказал папа. – Мы отметим начало лета. Это будет большая вечеринка. Больше всех предыдущих. Может, и последняя, пока государство не пустит эти электропровода, и тогда мы лишимся всякого уединения.
Мы с Сефи не смотрели друг на друга, но мне и не надо было видеть её лицо, чтобы понять, что она, как и я, совершенно не расстроится, если эта вечеринка станет последней. Мы поплелись к ней в комнату и сразу же углубились в химию. Пара часов моих вопросов – и она уже усвоила основы. У неё ничего не получалось, потому что она и не пыталась, но на самом деле она была умной. Если завтра вечером мы снова будем вместе заниматься, я знала, что она всё сдаст.
– Эй, Сефи, – спросила я, когда она настолько выучила таблицу Менделеева, насколько могла за один присест. – Я хотела сказать тебе ещё в автобусе. Это на Краба напали, нам вчера утром об этом говорила Бетти. У нас был симпозиум в школе, хоть нам и не сказали, из-за чего весь сыр-бор. В городе введут комендантский час.
– Я знаю, – сказала она.
Я видела, что ничего она не знала.
– Иви сказала, что ему сильно досталось. Она не думает, что это было банда. Считает, что это был какой-то вуайерист. Ты о нём слышала?
– Все слышали.
Я вздохнула. Сефи правда очень хотелось чувствовать себя умной.
– Конечно. Но вот что я думаю. Неважно, был это один человек или целая банда. Если кто-то напал на Краба и смог улизнуть, то они попытаются снова.
Я наблюдала, как Сефи обдумывает эту мысль.
– Полиция поймает тех, кто это сделал.
Я представила сержанта Бауэра. Ну не знаю.
– Я попытаюсь докопаться до истины, – сказала я, не подумав. Но я произнесла эти слова, и они прозвучали правильно. Я собиралась стать писателем уровня Нелли Блай «Хочешь – верь, хочешь – нет», и разве это не было похоже на журналистское расследование? И вообще, сколько людей захотят со мной дружить, если я выясню, кто напал на Краба?
Куча, вот сколько.
Как только идея родилась, она начала всё больше формироваться. К тому времени, как мама позвала нас на ужин, я уже начала планировать, что надену, когда начну расследование.
Всё моё волнение почти исчезло, когда я увидела, как они с папой бурно планировали вечеринку. Даже у курицы был привкус пепла, когда я думала о том, что будет в субботу. Сефи тоже кусок не лез в горло. Мы быстро поели, вымыли посуду и разошлись по своим комнатам.
К тому времени, как я закончила свою домашнюю работу, было уже почти одиннадцать. Окно моей спальни было открыто, из него сочилась пахнущая грязью прохлада позднего майского вечера, наполняя мою комнату. Я была измотана, но у меня был долг.
Я открыла Нелли Блай, сунув лицо в книжку, чтобы понюхать странички, проведя по ним щеками. Затем притворилась, что слова написаны шрифтом Брайля, закрыв глаза и проводя по ним пальцами. Когда я поняла, что придётся использовать глаза, я погрузилась в чтение.
Я закрыла книжку и вздохнула. Нам с Сукарно было бы о чём поговорить. Иногда я не знала, где заканчиваюсь я и начинаются мои проблемы. Мы жили бы лучше без папы. Я говорила об этом маме, и не раз. Она всегда отвечала, что я драматизирую.
Время спать. Моё тело просило меня свернуться.
В объятиях своего шкафа я уютно устроилась на облачно-фиолетовом одеяле, которое сшила мне бабушка и которое было таким мягким, что мы с Сефи могли на нём кувыркаться, не рискуя вывихнуть себе шею. Если я вытяну руки над головой, то мои пальцы смогут поиграть на вешалках, как на колокольчиках. Обычно их сладкое динь-динь меня успокаивало.
Всё было идеально для сна, но я никак не могла уснуть. И я точно знала, почему. Всё дело было в жажде. Она началась два часа назад, но я не могла выйти из своей комнаты. Папа топтался на кухне внизу, эти звуки усиливались из-за решётки в моем полу.
Решётка была установлена так, чтобы тепло поднималось на второй этаж еще тогда, когда это был продуваемый сквозняками старый дровяной фермерский дом. Теперь у нас была печь, и мы со Стефи переделали отверстие в полу в глазок. Мы часами сидели, прижав уши к кованому железу, и слушали, как мама с папой ссорятся, устраивают вечеринки или занимаются всякими гадостями. Однажды мы даже опустили пустую банку из-под овсянки, проделав в ее боках дырки и продев в них бечевку. Мы сняли решётку и опустили в дыру этот «кухонный лифт». Мама клала туда еду, и мы рывком поднимали банку обратно и съедали все, что было внутри, хихикая до боли в животе. Это продолжалось до тех пор, пока мы не забыли вынуть оттуда яблочные огрызки, и тогда вся банка стала склизкой.
Отвлекаться на воспоминания не помогало.
Моя жажда сводила меня с ума.
Я пошевелилась, зарываясь в свое лоскутное гнездо. Я сглотнула, но моя слюна только наполовину скатилась в горло, прежде чем раствориться. Не помогал и тот факт, что если я открою дверцу шкафа и загляну через эту решетку, то смогу увидеть дозатор воды. Один щелчок, и у меня будет достаточно жидкости, чтобы утолить самую страшную жажду. Я предположила, что именно так львы охотились на антилоп – просто прятались вокруг воды, пока более слабые, мясистые животные не могли больше терпеть и не приходили на водопой.
Я не буду такой тупой.
Мама ушла в комнату где-то в девять. Если бы она все ещё была в гостиной, то я бы попросила её подать мне стакан воды и надеялась, что папа не вмешается.
Что он там делал? В это время ночи он обычно устраивался в своем кресле на противоположной стороне дома. Сегодня вечером он, казалось, метался между гаражом и кладовкой с дверью в подвал. Его дыхание было тяжелее, чем обычно.
Мне так хотелось пить, но я не могла спуститься.
Это было одно из моих немногих жизненных правил, те счастливые амулеты, которыми я гремела, чтобы оставаться в безопасности.
Спи там, где ты защищена.
Не ходи в ванную, когда мама уже в постели. На всякий случай под кроватью я хранила ведро.
И уж точно не ходи за водой после темноты.