Данияр.
Племя кутургуров, к которому прибился купец, приближалось к ставке хана Баламира. Отсюда пойдет в поход основная часть войска, более дальние улусы присоединятся позже, по заранее оговоренному плану. От них прибыли только вожди с группой родственников, чтобы получить указания. Данияр встал вместе с кутургурами, помня про хищный характер новых хозяев степи, и пошел бродить по лагерю. Ставка раскинулась на тысячи шагов, кочевники не терпели тесноты, да и корм коням нужен был тоже. Данияр пересчитывал конские хвосты на шестах, стоявшие перед юртами вождей племен. Получалось, что в поход пойдет много, очень много воинов. Каждое племя выставляло на войну по одному воину с юрты, а это значит, что еще никогда на северных границах цивилизованного мира не собиралась такая сила. Юрта хана была видна издалека, рядом с ней стояли три красных бунчука. Два степняка со зверскими лицами подозрительно посмотрели на купца, и один из них сказал:
– Тебе чего тут надо?
– Да я купец, доблестные воины. Продаю вашим женам зеркала, бусы, иглы и нитки. И ткани у меня есть. А для жен хана я приготовил самые лучшие товары, что есть в степи.
– Жены хана в другом кочевье. Тут только одна наложница, – воин довольно похабно ухмыльнулся. – Но к ней нельзя, хан не велит.
– Да как же так, благородные воины, – закудахтал Данияр, – я же товар вез, у меня же дети, их кормить надо. Может быть, вы постоите рядом, и убедитесь, что ничего страшного не происходит? А я дам вам кувшин вина из самой Согдианы.
– Вино – хорошо, – глубокомысленно сказал воин. – Скоро будет много вина. И таких баб, как у хана, тоже много будет. Неси вино.
– А почему много вина будет, о, могучий воин? К вам приедут другие купцы?
– Мы пойдем в поход на юг, и возьмем все силой. Покупать недостойно воина.
– У князей Империи много воинов, и они сильны, о, могучий воин. Еще никто не смог их завоевать за тысячу лет, а ведь многие пытались.
– Вся степь пойдет. Хан сказал, что четыре руки туменов будет. Неси вино, и мы позволим продать ханской наложнице твои побрякушки.
Через четверть часа воины получили свой кувшин, а Данияр разложил перед любимой наложницей хана зеркала, бусы, заколки и прочую женскую мелочь. Айдана, не обращая внимания на купца и воина, который стоял рядом и бдительно зыркал на доверенное ему сокровище, смотрелась в зеркальце и мурлыкала песенку про любовь молодого степняка к девушке из-за реки. Та была из семьи земледельцев, а потому родители были против их брака. Но отважный парень ее украл, и они стали жить счастливо в его дырявой юрте, потому что для настоящей любви это не имеет никакого значения. Наконец, Айдана насмотрелась в зеркало, а потом расплатилась за него рубленым серебром. Также ей приглянулись затейливые заколки, бусы, серьги и ароматические масла. Она купила и это.
– О, прекрасная госпожа, такой красавицы нет и в самом Хорезме. Даже когда воины великого хана возьмут его, все равно вы будете самой красивой женщиной в этих землях.
Айдана высокомерно фыркнула, не сомневаясь ни на секунду в сказанном, и ушла в свой шатер. Данияр, благословляя щедрость госпожи и храбрость отважных воинов гуннов, с униженными поклонами удалился. Он пошел дальше по ставке, продавая вино, хорошие ножи и пояса. Вот только ни одного зеркала и бус он не продал больше. Женщин тут практически не было.
Он оседлал верблюдов, и с рассветом двинулся в сторону Хорезма, останавливаясь только для того, чтобы дать отдых этим бесконечно выносливым животным. Ему, офицеру разведки Согдийского княжества, для отдыха требовалось куда меньше времени.
Сообщение оказалось необыкновенно важным. Помимо количества войск, он должен был передать Великой Госпоже, что ее агент смог запустить в дело великое умение «Любовь». Страшное оружие, если работает настоящий мастер.
А вот Айдана вертела в руках пузырек с ароматическими маслами, что никакими маслами и не были, и обдумывала полученные инструкции. Все должно было случиться не сейчас, а в землях Хорезмийского княжества, которое степняки сначала должны превратить в головешки. И это значит, что ей нужно как-то увязаться в военный поход вместе с армией.
Через неделю. Баламир.
Великий хан готовился выйти завтра. Вчера, на пиру, они все решили с вождями племен. Главной целью станет Гургандж, столица Хорезма. Это княжество было ближе к его кочевьям и гораздо слабее, чем Согдиана. Богатейший город, ничуть не беднее Мараканды, но укрепленный гораздо хуже. Так ему рассказала новая наложница, которая с караваном рабов бывала в обеих столицах. Надо взять это на заметку. Ведь и от баб иногда бывает польза, не только бесконечные дрязги, как от его четырех жен. Он возьмет наложницу с собой, она обещала не ныть и не жаловаться, что тяжело. Ведь без него Айдана умрет от тоски, а еще она боится, что без защиты хана на нее позарятся воины, оставшиеся в кочевье. Так она сказала. Баламир понимал, что весь поход будет думать, а вдруг и правда, кто-то из воинов возьмет его женщину. Тогда придется убить обоих, а непонятное томление в груди подсказывало, что он это перенесет очень тяжело. Он и сам не понимал, что это за ощущение такое, но самое близкое понятие, которое можно здесь применить, было «привязался». Он привязался к бабе, как мальчишка. Но тех это делает слабее, а с ним наоборот. Никогда он не чувствовал такого прилива сил, мог бы даже горы своротить, если бы захотел. Она шептала ему, как он могуч, и что он поимеет всех вокруг, как имеет ее. Только им это понравится гораздо меньше. А она просто умирает каждый раз, когда он берет ее. А потом рождается заново. Может и врет, бесовка, да только теперь все племя знает, что хан не мужчина даже, а могучий тур, потому что слышат ее вопли, что часами раздаются из его юрты. Баламир никак не мог насытиться новой наложницей. И он, выходя из своего шатра, ощущал на себе уважительные взгляды мужчин и, откровенно похотливые, женщин. Он, хан, жил теперь так, словно у него крылья выросли. Он бросит к ее ногам весь мир, не только эти три персидских княжества, зажатые между неприступными горами и Великой степью. Двадцать туменов всадников собрал он в поход, все племена от Енисея до Волги придут. Если бы такая сила была у его предков, плакали бы проклятые желтолицые ханьцы над развалинами своих городов. Ну ничего, он дойдет и туда, дайте время.
Через месяц. Хорезм.
Огненным смерчем пронеслись всадники по мирным равнинам Хорезма. Приграничные деревни запылали, а жители, кто не успел убежать, были убиты либо угнаны в рабство. В степь увели в основном молодых женщин. Мужчин брали реже, они к степной жизни непригодны. Да и в голодные годы их все равно гонят в степь, на верную смерть, кочевникам самим еды не хватает. А молодые бабы вторыми и третьими женами пойдут, все старшей жене облегчение. Стариков рубили на месте, а малых детишек гнали от матерей либо убивали, если те не слушались. Им тут без взрослых, все одно, смерть. Кузнецов и ткачей тоже уводили с собой, да и вообще мастеров старались жалеть. Особенно князь велел искать тех, кто огненные палки умеет делать, но в деревнях не было таких, тут больше декхане – хлебопашцы. Огромными жуткими крыльями обняло Хорезм степное войско, обойдя Арал с двух сторон. Конница не смогла пройти вся вместе, для такой орды не хватило бы корма в степи. А потому тумены, шедшие на расстоянии фарсанга друг от друга, переправились почти одновременно через Окс и Яксарт, разорив сначала селения на степных берегах великих рек. Мирные жители, видевшие всадников на другом берегу и дымы пожарищ, бросали свои дома и бежали в сторону крупных городов, под защиту их стен. Дороги были забиты перепуганными людьми, и именно они, зачастую, становились мишенью летучих отрядов степняков. Армия княжества ничего не могла с этим сделать, потому что те просто не вступали в бой, скрупулезно исполняя волю своего хана. Кочевников удалось прижать к побережью Арала, где две армии, наконец, вступили в битву. Баламир был доволен, ведь место для этой битвы выбрал именно он. Княжество могло выставить не более двадцати пяти тысяч регулярного войска, включая отставников и резервистов. Как и всегда в битвах с кочевниками, армия выстроилась в каре, чтобы огнем пушек и сифонофоров смять боевые порядки степных племен. Это была далеко не первая битва. Более того, иногда князья провоцировали мелкие походы сами, умело уничтожая по одному наиболее амбициозных вождей.
Но в этот раз все пошло не так. Кочевников оказалось впятеро больше, чем приходило раньше в самый большой из набегов. А потому они просто перли на пехотные полки, засыпая их тысячами стрел. Артиллерия била картечью, но этот урон степняками был уже учтен, они знали про пушки. А вот огнеметы в этот раз помогли куда меньше, конники на маленьких лошадках били из тугих луков издалека. Легкую кавалерию Хорезма, что состояла, в основном, из таких же степняков на службе князей, вырезали вчистую в первый же час боя. Основной ударной силой Хорезма были пять тысяч кирасир с пистолетами и длинными палашами, способные смять любых кочевников своими тяжелыми конями, несущими всадников в стальном доспехе и шлемах. Столкнувшись с плотным огнем элитной кавалерии, степняки отступили, а потом ринулись в бегство. Тяжелая конница во главе с князем, вытащив палаши, начала набирать разгон, чтобы втоптать в землю обнаглевших оборванцев, но через полфарсанга встретила набирающую ход элиту гуннов – отборные ханские тысячи, закованные в броню и вооруженные длинными копьями. Засадный тумен ударил хорезмийцам во фланг, и все было кончено. Множество всадников-персов было выбито из седел могучим копейным ударом. Кирасиры потеряли ход, вступив в жестокую рубку с такими же закованными в броню конниками. Пистолеты уже были разряжены, а тяжелые палаши уступили копьям и длинным мечам гуннов. Те били в незащищенные ноги, будучи не в силах пробить стальные кирасы, и персы истекали кровью. Двойное превосходство и неожиданный первый удар привели к тому, что все больше и больше хорезмийцев оказывалось на земле, под копытами лошадей. Князь вскоре был убит, а из его кавалерии уцелела едва лишь пятая часть.
Пехота поначалу держалась лучше. Баламир бросил в лобовую атаку те племена, что покорил недавно, придерживая своих воинов. Даже пушки, плюющиеся картечью, и огнеметы не могли сдержать всадников, так много их было. Обычно пехотное каре, ощетинившееся штыками, прекрасно показывало себя против степной конницы, но в этот раз в тыл пешим полкам ударили страхолюдные гунны, которые с жутким завыванием проломили ряды солдат и начали рубить, колоть и бить булавами отступающую людскую массу. Пешие воины, потеряв строй, перестали быть армией и начали разбегаться кто куда, спасая жизни. Некоторым это даже удалось.
Баламир ехал по полю битвы, держа в руке окровавленный клинок. Он жадно вдыхал пороховой дым, который еще не развеялся тут, и тяжелый запах крови, что шел от десятков тысяч тел, усеявших поле. Опьянение боя еще бушевало в его венах, и он спешил к своему шатру, чтобы сбросить то возбуждение, что охватывает воина в битве. Потому-то и насилуют женщин во взятых городах. Кровь бодрит воинов, вызывая желание не меньше, чем голая баба. Зайдя в шатер, он накинулся на Айдану. Хотя, если быть точным, это она накинулась на него.
– Ты пахнешь победой, мой хан. И кровью.
Он с рыком развернул ее, и овладел грубо и быстро. Она же, извернувшись, как кошка, вцепилась ему в волосы и впилась в губы поцелуем.
– Иди, мой тур, у тебя сейчас много забот. Но ночью ты мой.
День пролетел в одно мгновение, закончился и пир с князьями, и Баламир снова раз за разом брал свою наложницу, что, казалось, была сделана из железа. Наконец устал и он, день боя давал о себе знать. Она уселась сверху и, покусывая его ухо, прошептала:
– Закрой глаза, мой хан, тебя ждет кое-что приятное.
Он послушал, а она привычным движением вытащила заколки из прически, засыпав его водопадом густых волос. Только заколки в ее руках на этот раз были те, что привез ей тот самый купец Данияр. Она примерилась и резким движением всадила два стилета в закрытые глаза того, кто был готов бросить к ее ногам целый мир. С противным хрустом каленая сталь прошла тонкую кость глазниц и пронзила мозг. Баламир изогнулся дугой и сбросил ее, будучи гораздо сильнее своей убийцы даже сейчас, и испустил дух.
Айдана деловито вскочила, пытаясь унять дрожь в ногах. Она все же не была двужильной, и порядочно устала. Айдана оделась, и вышла из ханского шатра.
– Куда это ты собралась? – подозрительно спросил охранник.
– Хочу пройтись и поболтать с другими женщинами, – привычно сказала она и осеклась. Это была непростительная ошибка.
– Какими еще женщинами? Тут баб нет, – удивился воин. – Я спрошу хана.
– Он спит и велел его не будить, – перегородила вход Айдана.
– Пошла в юрту, без разрешения хана ты никуда не пойдешь. Он велел следить за тобой, – упрямо сказал воин.
Айдана закусила губу и вернулась в шатер. Надо было выбираться, иначе ей конец. Айдана ждала, когда глубокая ночь упадет на поле боя, и она, наконец, сбежит. Лагерь затих, и она ножом Баламира распорола ткань шатра и разломала руками деревянную решетчатую основу. Айдана высунула голову, убедилась, что никого нет рядом, и вылезла на свежий воздух. После спертого запах шатра, где коптил очаг и лежал труп хана, свежий воздух опьянил ее. Она двинулась в сторону коновязи, но тут петля аркана захлестнула ее, прижав руки к туловищу.
– Видишь, Оглан, я был прав. Бежать хотела эта визгливая сука. Буди хана.
– Отпусти меня, воин, я сделаю все, что скажешь, – зарыдала Айдана, упав ему в ноги. – Ты можешь даже взять меня, и никто не узнает.
Увидев легкое колебание, она спешно заговорила.
– Ты можешь взять меня прямо сейчас, пошли скорее. Только освободи меня.
– Хан мертв! Эта тварь убила его, – заорал на весь лагерь Оглан, выбежавший из шатра.
Ее товарищ наотмашь хлестнул Айдану по щеке, сбив ее с ног.
– Буди вождей! – крикнул он.
Со всего лагеря бежали воины, которые услышали крики. Страшная весть передавалась, подобно волне, от человека к человеку. Охрана едва спасла девушку от самосуда, ее хотели разорвать на куски, протягивая жадные руки.
Вожди племен, что спешно прибыли в лагерь гуннов, с трудом держась в седле от выпитого на победном пиру, решили вопрос быстро. Разорвать конями стерву, а потом уже решать все остальные вопросы. Казнь назначили на утро, надо проспаться после бессчетных чаш вина, выпитых за неслыханную победу. Айдану спеленали и бросили рядом с трупом Баламира, дожидаться казни.
На рассвете ее развязали и грубо вытолкали на улицу. От былой красавицы не осталось и следа. Синяк на пол лица, распухший от слез нос и всклокоченные волосы вызывали скорее отвращение, чем жалость. Ее потащили к расчищенному пятаку, где уже ждала четверка самых рослых коней. Стражник грубо сорвал с нее одежду, явив всему войску юное свежее тело, а потом ударом кулака опрокинул наземь. Ее грубо подтащили к коням, не обращая внимания на то, что волосы тащатся по пыли, и сноровисто привязали руки и ноги к упряжи. Коней стегнули, и ремни натянулись. Истошный визг раздался над лагерем, вызвав одобрительный свист глазеющих воинов. Раз за разом кони тянули все дальше, почти сразу вывернув из суставов тонкие руки. Визг перешел в тяжелый хрип, да и тот вскоре затих. Первой оторвалась рука, заставив коня по инерции двинуться вперед. А через недолгое время на земле лежало кровавое месиво, в котором ничего не напоминало самую желанную женщину от Енисея до Волги.
Теперь нужно было выбрать нового походного хана, и это требовало долгого, обстоятельного обсуждения и торга. Но не случилось….
– К оружию! – это скакал гонец из переднего дозора, что был в часе пути от войска. – Воины, много! – Старейшины и вожди переглянулись. Никакого войска они не ждали, ведь только что они одержали оглушительную победу. А вождя у них нет, и времени нет. А враг, как раз, есть. И это было очень и очень скверно.