Где-то в лесу. Макс.
Макс пробирался через густой подлесок и не понимал, где он находится. Грунтовки не было, машины не было, а густой липкий туман все никак не рассеивался. Наконец, белесое марево стало немного проясняться, и Макс посмотрел туда, где должен был находиться его дом. Километрах в пяти по прямой, где на въезде в родной город стояла дурацкая пирамида из красного пластика и горел вечный огонь, тоже стояла пирамида, и тоже полыхал вечный огонь. Макс, раскрыв рот, смотрел на чудовищный зиккурат с газовым факелом, бившим в небо.
– Твою ж налево! – потрясенно сказал он. – А где же Воронеж?
Он шел уже второй час, и место, где трасса М4 должна была огибать родной город, оказалось совершенно незнакомым. Никакой дороги тут не было и в помине, как не было и признаков наличия поблизости миллионного города. Ведь скрыть такое совершенно невозможно. Пустые пластиковые бутылки, замусоренные пляжи, смятые пачки сигарет и использованные контрацептивы за кустами были неизбежны в этом месте. Тут неплохая и спокойная речушка Воронеж еще не превратилась в мутное и воняющее в жару болото, названное недалекими товарищами из журналистского цеха «морем». Это штамп был настолько же заезжен, насколько и мерзок, вызывая у любого думающего человека, что случайно включил местные новости, ощущение запредельной дремучести. Несмотря ни на что, Макс родной город любил, хоть улицы его были неопрятны, асфальт во дворах разрушен, а люди от тех же сибиряков отличались примерно так же, как марсиане. Хитросделанное население, которое оказалось ядреным коктейлем из потомков ссыльных петровских стрельцов, ссыльных же гулящих баб, хоперских казаков и набежавших после войны крестьян, выживало в девяностые торговлей. Оно отличалось в этом особым цинизмом и потомственной изворотливостью, свойственной украинцам, кои составляли львиную часть юга области. В результате этого генетического эксперимента получился ушлый горожанин, сильно себе на уме, точно знающий с какой стороны у бутерброда масло, и еще более точно знающий, где лежит бутерброд соседа. Но, как уже и было написано, Макс свой город любил и был его сыном в полном смысле этого слова, со всеми присущими его жителям достоинствами и недостатками. Тут жили родные и друзья, веселые девчонки, которые здесь всегда отличались красотой и акульей хваткой, и лавочки, где он, тайком от родителей, пил с пацанами пиво. Он все это хотел увидеть, особенно мать и отца, которые должны были быть уже в годах, но живы и вполне здоровы. Только вот отсутствие федеральной трассы и жуткая пирамида с факелом на ней подсказывали, что ничего из того, что он помнит, тут уже нет. Или еще нет. Или вообще никогда не было. С этим еще предстояло разобраться. Нагорная Дубрава, что росла по правому, крутому берегу Воронежа, располагалась на своем месте, и была существенно больше, чем помнил ее Макс. Сильно больше там росли и дубы, а некоторые и вовсе оказались такой немыслимой толщины, что Макс таких и не видел никогда. Но все же, идти там оказалось куда легче, и кое-где даже встречались тропинки, по которым еще за два с лишним часа Макс добрался до той самой пирамиды, построенной, как ему показалось, прямо там, где он жил последние годы. Хотя, возможно, ему это показалось.
Пирамида стояла в гордом одиночестве, жилья вокруг не было, и Макс совершенно растерялся. Она оказалась огромна, примерно метров триста в длину и ширину, и была вовсе не каменной, как казалось издалека, а сделана из какого-то пластика, слегка шероховатого и теплого на ощупь. Что делать дальше, Макс решительно не представлял и начал обходить ее по периметру, надеясь увидеть что-нибудь еще. И вскоре он это что-нибудь увидел.
Нечто, похожее на блестящую каплю, бесшумно летело в его сторону, и Макс остановился. Бежать смысла не было, ибо некуда, оставалось только ждать. Капля, длиной метра три, приземлилась рядом, и механический голос задал вопрос, который Макс, впрочем, не понял. Ни единого слова, совсем. Проскальзывали какие-то смутно знакомые сочетания звуков, но не более. Ни малейших ассоциаций услышанное у Макса не вызвало. Не дождавшись ответа, капля раскрыла в гладком боку люк в виде диафрагмы, и он бестрепетно залез внутрь. Терять-то нечего, а угрожать ему вроде бы никто не собирается. Летательный аппарат бесшумно взлетел и пошел на юг, где километров через десять Макс увидел небольшой аккуратный городок, занимавший место, соответствовавшее южной окраине Воронежа. Улицы его были строго перпендикулярны, а дома тяготели к кубическому стилю, и оказались довольно просты по архитектуре. По крайней мере, никаких башен из бетона и стекла, уходящих в небо шпилей и прочей фантастической атрибутики тут и близко не видно. Как не видно и архитектурных излишеств в центре городка – вычурных колонн, памятников, клумб и сложных по изгибам улочек. Все было либо прямым, либо квадратным. Даже деревья росли тут в каком-то унылом и правильном порядке. Людей на улицах было немного, а вот серебристых капель в воздухе прибавилось. Летательный аппарат приземлился на стоянке в ряду точно таких же, и диафрагма раскрылась вновь. Макса уже ждали. Люди, одетые в просторные брюки и длинные кители, с какими-то значками на груди, своим профессиональным взглядом поедали его, не оставляя ни малейших сомнений. Его замели в местную ментовку. Для установления личности, видимо. Местные правоохранители оказались чернявыми и кареглазыми, ничуть не напоминая тех людей, с которыми жил и общался Макс. В его время Воронеж был почти исключительно славянским, лишь узбекские гастарбайтеры и азербайджанские торговцы фруктами выделялись на их фоне. Эти же товарищи по типажу были весьма похожи на персов или вавилонян, только имели чуть более светлую кожу. Ну и бород они не носили. Полицейские рассматривали измазанную максову хламиду, даже не скрывая удивления. Один из них, что выглядел немного постарше и повыше, задал ему какой-то вопрос, и Макс пожал плечами, показывая, что не понимает. Для верности он произнес слово «Не понимаю» на русском, аккадском и персидском языках.
Двое, поняв, видимо, что пациент скорее мертв, чем жив, жестом пригласили его идти за собой. Макс повиновался, ему все равно ничего не оставалось. Зайдя в здание, он с любопытством огляделся. Все выглядело просто, добротно, и без малейших украшений. Стандартный офис, лишь мебель была непривычного вида, да экраны компьютеров оказались просто рамочками, без малейших признаков блока и клавиатуры. Зато атмосфера оставалась прежней. Макс попадал пару раз по молодости в отдел, пописав после пива в неположенном месте, и ауру полицейского участка не спутал бы ни с чем и никогда. Видимо, это стало судьбой таких мест, и не зависело ни от времени, ни от страны.
Его завели в какую-то комнату, где тонкая рамочка превратилась в экран, по которому побежали какие-то символы, и тот же механический голос начал произносить непонятные слова. Судя по тому, как менялся тембр, вопрос оставался прежним, а язык менялся. Все это было, конечно же, бесполезно, и полицейский удалился, и вскоре пришел с каким-то прибором, которым посветил Максу в глаз. Потом они оба с тупейшим выражением лица посмотрели на маленький экран, не понимая полученный результат. Потом один из них хлопнул себя по лбу и что-то сказал. Выражение лица и то, что он говорил, могло означать только что-то вроде: «я все понял! Смотри, какой я умный!». Видимо так оно и было, потому что выражение чернявой физиономии его товарища выражало полнейшее согласие с данным тезисом. Тот, что помладше и пониже убежал куда-то, и вскоре вернулся еще с одним прибором и запечатанной в пластик штуковиной, в которой Макс с немалым удивлением узнал ватную палочку. Последнюю засунули ему за щеку, а потом вложили в прибор, который тут же выдал результат.
Судя по лицам, результат был интересным. Даже очень интересным. Потому что лица сотрудников правоохранительных органов на этот раз выражали неподдельный ужас.
Год 2712 от основания. Окрестности Заратуштрии. Великий князь Ардашир.
Великий князь Ардашир, девяносто седьмой этим именем, читал сообщение и не мог понять ничего. Руководитель Службы Порядка княжества в употреблении средств, расширяющих сознание, замечен никогда не был, но то, что он прислал, выглядело редкостной дичью. Далеко на северо-востоке, в районе Священной Пирамиды, из леса вышел человек со светлыми волосами и в дурацкой одежде. Устную речь он не понимал, ни на один из языков, что был ему выдан стандартной программой, не отреагировал и сам произносил что-то, чего понять не смог никто. Генетический анализ показал, что он является прямым родственником сиятельного по мужской линии, а это было абсолютно невозможно. Всех своих родственников князь знал лично и не выпускал из виду. Этим у него специальный отдел занимался. И среди семейства Ардашир не было блондинов. Более того, в этом семействе не водилось блондинов как минимум последние шестьдесят поколений, ведь все они висели на стенах с одухотворенными лицами и смотрели на потомка с укоризной. Мол, кто это у нас так прокололся и блондина родил. Более ранние портреты были уничтожены в одной из войн, о чем князь безумно жалел. Говорят, там хранился портрет самого Ардашира первого, его великого предка, завоевавшего эту землю для своих потомков. Блондинов не было не только в его семье, их не было в Великих Семьях вообще. Это князь знал точно, и странной загадкой решил заняться немедля. Он отбил сообщение с тем, чтобы анализ провели еще раз, но надежда была слаба. Его безопасники – профессионалы, и не рискнули бы прислать ему непроверенную информацию. Это стало бы просто эпическим залетом, а князь такого не прощал. Перепроверили наверняка, и не раз. У князя имелось всего десять родственников мужского пола, происходящих по прямой линии от основателя фамилии, единственного сына самого Пророка. Это не какие-то захудалые Ахемениды, которых насчитывается почти миллион. Ох, и могуч был Ахемен первый, и дети от него не сильно отставали. А вот в его семействе многоженство принято не было, так еще издревле повелось. И родители позволяли детям по любви замуж выходить, ну или хоть познакомиться до свадьбы разрешали, что считалось немыслимой вольностью. Впрочем, если вопрос престолонаследия вставал под угрозу, то брали и вторую жену, и третью, и даже бастардов делали законными сыновьями. Потому и земли они свои сохранили, а не разорвали их на безумное количество частей, как это случилось с другими родами в Смутные Века. Тут еще прадедушке, Ардаширу пятьдесят девятому, спасибо надо сказать. Изрядно родственников перерезал, и под себя все земли подгреб. Этим дедуля только усилился, и степняков за Волгу выдавил, и его всадники стали там своих коней пасти, от устья Дуная и Волги до самых Словенских лесов, куда на конях уже несподручно идти.
Священная пирамида была не только местом, где родился сам Пророк, но и северным форпостом княжества. Южнее ее раскинулись степи, издавна населенные персами, что выдавили оттуда саков и массагетов. Севернее – чудовищный по размерам лес, который шел от самых Уральских гор до реки Одра, где жили самые западные из народа словен. А с юга на север он занимал почти сто фарсангов, от самого Воронежа до Оки, где словенам уже разрешали корчевать столетние деревья и устраивать пашни. Географию, как и почти все прочие науки, даровал людям Пророк, и еще ни один умник не мог понять, что означают эти названия и на каком они языке. Несчастные дети век за веком учили в школах, что вот эта река называется Амазонкой, а вот эта – Леной. Вот это море – Черное, вот это – Белое, это – Красное, а это Желтое. Нелепость жуткая, но хоть понятно. А вот что означало слово «Балтийское», так никто и не докопался. Дети плакали, коверкая язык, ведь в древнеперсидском наречии всего три гласные были – а, и, у. Приходилось приспосабливаться.
Неожиданного родственника скоро должны были доставить, а князь думал о насущном. Великие Семьи хоть и многочисленны, но каждый из них известен поименно, а уж про прямых потомков основателей и речи быть не может. Появление неизвестной личности с таким набором генов могло просто взорвать имперскую политику, а то и позволит врагам поднять вопрос о престолонаследии в его княжестве. Хазарапат империи князь Дайаэ уж точно не пропустил бы такого подарка, даром что товарищ по Первой Сотне и дальний родственник. Император тоже попытался бы вмешаться в этот вопрос, в тщетной надежде оттяпать у княжества Ардашир верховья Евфрата. Очень боится Салманасар четырнадцатый, что его Вавилонии воду когда-нибудь перекроют. Тут даже мелкие княжества Ахеменидов на Рейне возбудятся, а вдруг и им чего-нибудь перепадет. Нет, допускать утечку нельзя ни в коем случае, это может дестабилизировать все, что Великие Семьи выстраивали столько лет.
– Господин, – склонился вошедший слуга. – Доставлен человек, о котором вы просили вас оповестить.
– Где он? – резко вскинул голову князь.
– В красных покоях, господин.
Князь поморщился. Красными те покои назвал кто-то из особенно остроумных предков, потому что проводил там допросы. С тех пор традиция закрепилась, и особенные гости князей попадали сначала туда, ведь там стоял новейший аппарат по утилизации крупногабаритных органических отходов. Достаточно было закрыть двери и дать соответствующую команду. Весь процесс занимал минут семь.
Князь спустился на лифте на минус третий этаж, который был в неизменном состоянии со времен его тезки с порядковым номером семнадцать, что построил Заратуштрию на берегах бухты Золотой Рог. Место, конечно, со стратегической точки зрения оказалось бесподобным и служило ключом к проливу Босфор. Демоны! Почему именно Босфор? Что за идиотское название, означавшее на древнем языке ахейцев «коровий брод»? Князь в школе ненавидел географию.
Ардашир подходил к покоям, где его встречал Надзирающий за Порядком Бероэс, почтительно поклонившийся при виде господина.
– Где он? – спросил князь.
– В допросной, господин. Не желаете сначала посмотреть на него?
Князь кивнул головой, он желал. Безопасник завел его в небольшую комнату, где движением руки активировал монитор. На том был крупно выведен гость, который в данный момент находился за стеной.
– Он доставил проблемы? – спросил князь, поедая глазами невесть откуда свалившегося на его голову родственника.
– Нет, господин, – почтительно ответил Надзирающий. – Абсолютно спокоен, неагрессивен. Но, господин, мои люди наблюдали за ним несколько дней, и я читал их отчет. Он абсолютно точно никогда не был в наших землях, и ему незнакомы совершенно обыденные вещи. Как будто он видит их в первый раз. Более того, господин, у него возникли проблемы с пользованием унитазом, пришлось показать.
Князь изумленно посмотрел на Бероэса. Конструкция унитаза не менялась уже лет четыреста и была одинаковой на всей планете. Не умели им пользоваться жители крайнего севера, индейцы Амазонии и африканские племена, жившие в гигантском заповеднике, что располагался от Сахары до южной оконечности Африки. Но им и металлическими вещами запрещали пользоваться, чтобы не нарушать хрупкую экологию тех мест. Ах да, аборигены Австралии и островов Борнео и Папуа тоже не умели, князь и забыл. Может, есть еще такие же уникумы, но они совершенно точно не были похожи на мужчину лет тридцати пяти с очень светлыми волосами и бородой, и пронзительно голубыми глазами. Внешне он походил на одного из словен из северных земель, там есть такие типажи. Но генотип! Словене не могли быть его родственниками. Их давным-давно загнали за гигантский лес, подальше от цивилизованных стран, дав возможность жить на своих холодных никчемных землях. Урожайность низкая, полезных ископаемых нет. Нищета и убожество. Великие семьи даже завоевывать те земли не стали, просто незачем. Каждые лет сто находился горячий молодой наследник, бредивший подвигами Ахемена первого и его сыновей. Но юношеские мечтания разбивались на этапе составления пояснительной записки для Великих Семей, которые не хотели менять сложившееся положение вещей, и все равно зарубили бы эту идею на корню. А без их санкции войны не начинали, это был обычай, освященный самим Пророком. Действительность оказалась еще прозаичнее. Бизнес-план военной компании в пух и прах разносили финансисты любого княжества. Приведение этих земель в цивилизованное состояние и дарование полного гражданства новым подданным стало бы абсолютно нерентабельным, а потому такие земли жили сами по себе, поставляя прочим странам наемников, лес, кожи и прочую дребедень. Но и словене умели пользоваться унитазом. Бедность не есть синоним дикости. А вот этот непонятный тип по виду был похож на словена, а по навыкам – на папуаса.
Кто же ты такой, родственничек?