Лиз, как и Тельме, толком не спалось. На следующий день, сонно бродя по «Теско» среди корзин и тележек, брокколи и булочек (не забыть: Джейкоб решительно отказался от тефтелей и перешел на сэндвичи с индейкой), она осознала, что утро и впрямь приносит свежие мысли. Полиция задает вопросы? Ну и что в этом такого, это их работа в случае внезапной смерти. Да и они не выглядели слишком уж взволнованными… Она вспомнила детектива Донну, беззаботно глядящую на зарождающиеся примулы, сопение и шмыганье констебля Триш (не отдавая себе отчета, Лиз бросила в тележку две упаковки порошков от простуды). Правда заключалась в том – и это был тот тип правды, о которой гораздо лучше размышлять здесь, в «Теско», в десять тридцать утра, а не в ненастные ночные часы, – что люди смертны. И порой смерть наступает внезапно. Люди – она посмотрела на окружающих – каждую неделю выбирают мюсли, спелые помидоры и мусорные мешки… а потом наступает конец.
И даже если Топси действительно перепутала таблетки от сердца – что с того? В этом нет ничего зловещего. А та ситуация с банковским мошенничеством – просто совпадение, неприятное, но совпадение. Все сходилось.
Но почему же тогда она постоянно ощущает это леденящее душу беспокойство?
Как и Тельма ранее, Лиз вознесла молитву – вернее, что-то вроде молитвы. Ухватившись за ручку тележки в отделе готовой еды, она обратилась к любым высшим силам, которые были готовы услышать ее усталый разум: «Как бы мне отпустить все это?»
В течение многих лет Лиз воспринимала Бога в двух ипостасях: с одной стороны, это добрый дух, которого прославляют на Рождество, накинув кофейное полотенце на голову во время спектакля, и на Пасху, подготовив километры яркой папиросной бумаги; на протяжении тридцати шести лет она рассказывала детям о нем наряду с лягушачьей икрой, самыми важными профессиями и счетом до десяти. Вторая его ипостась, однако, была куда суровее: небесное божество, готовое нахмуриться и неодобрительно покачать пальцем, когда она втискивалась на последнее парковочное место или проходила мимо продавца уличных газет. В последнее время это полярное представление менялось – выход на пенсию, смерть родителей, подозрение на рак у Дерека и следом – моменты внезапного покоя в солнечные дни: она начала задумываться, что, возможно, ее прежнее восприятие было слишком упрощенным и во всем этом кроется нечто большее.
И все же на данном этапе своей жизни Лиз твердо верила, что любые ответы на вопросы, обращенные к Всевышнему, будут сопровождаться грозным негодующим перстом. Вот почему она не сразу опознала маленькую фигурку в ярком бирюзовом пиджаке, хмуро уставившуюся на пачку куриных палочек, как ответ на свою молитву.
Паула, некогда уборщица в школе Святого Варнавы, а впоследствии домработница Топси, подняла голову, заметила Лиз и посмотрела на нее безо всякого удивления.
– Вы только посмотрите на это! – Она с отвращением помахала куриными палочками. – Подорожали на пятьдесят пенсов, а упаковка-то вдвое меньше, чем год назад.
– Кошмар, – произнесла Паула, энергично разрывая и высыпая два пакетика сахара в кофе. Она злобно оглядела кафе «Оазис покупателя». – Совершеннейший кошмар от и до. Но она становилась, упокой Господь ее душу, не от мира сего. Так было с моей матерью. Я точно знала, к чему все идет.
Лиз с надеждой посмотрела на женщину, которую Келли-Энн окрестила святой. Если кто и мог унять тревожные мысли о Топси, так это Паула с ее фирменными едкими и категоричными замечаниями. У нее было два основных воспоминания, связанных с ней. Первое: что бы ни происходило в жизни, стакан Паулы был всегда более чем наполовину пуст. Всякий раз, когда Лиз думала о ней, в ее памяти всплывало агрессивное мытье полов, сопровождаемое горькими монологами с неизменным мотивом «это отвратительно». Второе: сын Паулы, Найджел (с ранних лет получивший прозвище Рокки, после того как ударил лампой хулигана вдвое старше себя), который (после фальстарта, завершившегося тремя месяцами в учреждении для малолетних правонарушителей) нашел работу стриптизером в составе популярной местной группы, известной как «Северные рыцари».
В странном контрасте с непрекращающейся горькой усталостью от мира было в отношении Паулы к выбранной сыном профессии что-то трогательно невинное; в то время как большинство родителей старались бы лишний раз не упоминать о таком, уголок котельной всегда был увешан фотографиями Рокки с его идеальной белоснежной улыбкой и потрясающими голубыми глазами в различных стадиях наготы. Сейчас, сообщила ей Паула, пока они стояли в очереди за кофе, он работает в продажах и дела идут в гору. Настолько, что он уже купил шикарную машину в том шикарном автосалоне в Бороубридже. Лиз не была уверена, правда ли это, но одно было очевидно: Паула верила каждому слову сына о его успехах.
Заказав кофе, они сели за столик, и разговор резко перешел на Топси.
– Ее нельзя было оставлять на произвол судьбы. Не в таком состоянии. Никогда. Отвратительно, скажу я вам. А ее дочери плевать.
– Келли-Энн рассказала мне, как много вы для нее делали, – дипломатично сказала Лиз.
– А она рассказала, как подозревала меня в краже денег и натравила на меня полицию? – Паула с коронным возмущением выпятила грудь и плечи; этот жест был прекрасно знаком Лиз.
– Нет.
– Полиция нагрянула чуть ли не на следующий день: с банковского счета миссис Джой сняли четыреста фунтов стерлингов, не знаю ли я, мол, что-нибудь об этом? «Нет, – говорю я. – И более того, прежде чем вы покинете этот дом, я хочу, чтобы вы обыскали мою сумочку и мои карманы; вообще-то вам лучше обыскать все вокруг, а пока вы это делаете, я расскажу, какие деньги и где вы найдете: банку из-под варенья, где лежат двадцать пенсов на рак, вот так-то». Это заставило их замолчать.
– То есть пропали какие-то деньги?
– Сняли с ее карты, ага.
– Но разве сама Топси не могла этого сделать? Она же не отдавала себе отчет.
– Ей пришлось бы сильно постараться, – мрачно улыбнулась Паула. – Денежки-то сняли после ее смерти, в воскресенье утром, как они сказали. И сняли их в этом банкомате, на улице.
Лиз перевела взгляд на банкомат напротив залитой дождем парковки, словно ожидая увидеть там зловещую фигуру в красно-черной полосатой майке и черной маске, терпеливо стоящую в очереди. Она снова посмотрела на Паулу.
– Они выяснили, кто их снял?
Паула снова фыркнула.
– Оказалось, никакого преступления-то и не было; это миледи Келли-Энн перепутала карточки. Жаль, что она не поняла этого до того, как ко мне в дверь постучала полиция. И подумать только: слиняла в Алгарве, оставив бедняжку одну-одинешеньку. Но это было для нее в порядке вещей.
Лиз издала нейтральный звук.
– Я бы сама навестила миссис Джой, да только наш Рокки выступал в Клиторпсе, и я присматривала за Ческой и Рубеном. Я сказала: «Келли-Энн, меня не будет в эти выходные – я сижу с внуками». Но, как пить дать, у нее в одно ухо влетело, а в другое вылетело. Как обычно. И вот в воскресенье утром мне звонит Келли-Энн, в ужасном состоянии. Никак не может разбудить мать. Буря эмоций. – Она мрачно покачала головой. – Если б только она сказала, что уезжает в Алгарве, я бы что-нибудь придумала; конечно, я бы что-нибудь придумала.
– Как я поняла, она собралась в последнюю минуту.
Паула издала фирменный неодобрительный звук, нечто среднее между фырканьем и сопением.
– Сколько времени нужно на один телефонный звонок?
– Возможно, она не хотела вас беспокоить.
– Что-то раньше это никогда ее не останавливало. – Это выражение лица Паулы было слишком хорошо знакомо Лиз (тот ужасный раз, когда Пэт дернуло посыпать бумажные фигурки блестками!).
– Забота о матери наверняка отнимала у нее столько сил, – сказала Лиз.
В ответ снова раздалось фырканье, еще более выразительное и злобное.
Отсутствие присмотра… перепутанные таблетки… все это вырисовывалось в трагическую, но цельную картину.
– Келли-Энн, наверное, было очень тяжело, – заметила она.
– Я вам кое-что скажу, Лиз. – Тон Паулы был мрачным, она разглаживала фольгу с таким видом, будто точила лезвие. – Мадам Келли-Энн и знать ничего не желала, когда дело касалось матери. Я буквально заставляла ее признать проблему. «Келли-Энн, – говорила я, – меня беспокоит ваша мама. С моей было так же, я знаю, как это развивается».
– Такое трудно признать.
– Можно отмахнуться, да только дело это не решит. – Паула никогда не отличалась умением выслушивать чужие аргументы. – Я говорила ей: «Келли-Энн, послушайте мой совет, обратитесь к доктору». И ничего.
– Но ведь в конце концов она так и сделала?
– Только после того, как у них увели все деньги. Вот тогда-то она поняла, что ей пора поднять свой большой зад и что-то сделать.
– Это так ужасно, – вздохнула Лиз. – Деньги исчезли так просто.
– В первый раз я разговаривала с тем мерзавцем. Конечно, откуда мне было это знать? «Здравствуйте, это миссис Джой? – говорит он с таким приятным шотландским акцентом. – Я звоню из отдела по борьбе с мошенничеством банка “Роял Йорк”». Ну я и пошла за ней, да только он уже трубку повесил. Странное дело. Я тогда Рокки и сказала: «Не нравится мне это». А Уэйн из «Рыцарей» сказал, что это похоже на какие-то махинации, и Рокки почитал про такое в интернете. И вот звоню я, значит, мадам Келли-Энн, и что слышу в ответ? – Она выдержала паузу, но Лиз промолчала. Паула обожала риторические вопросы. – «Если это важно, они перезвонят».
Паула покачала головой с видом человека, чьи мрачные пророчества были проигнорированы.
– Ну, перезвонили они. Да еще как. И вот я снова говорю Келли-Энн: «Вашей маме тут перезвонили из банка и велели перевести куда-то деньги, и все это мне очень не нравится, скажу я вам». И знаете, сколько она выжидала? Три дня. – Три пальца с ярким оранжевым лаком постучали по пластиковой столешнице. – Ну, разумеется, к тому времени было уже поздно.
– Это, наверное, так ужасно.
– Для мадам Келли-Энн само собой. Не думаю, что миссис Джой, бедняжка, поняла, что случилось. Я прихожу – а там царит бедлам: Келли-Энн гудит и булькает, а эта ее бестолковая подружка что-то там вещает. Просто кошмар. А тут еще бедолажка миссис Джой ни о чем не догадывается. «Что происходит, Паула?» – спрашивает она. «Какой-то бардак, – говорю я. – Пойдемте лучше телеигру с вами посмотрим». – Паула перевела взгляд на кофе. – Скажу вам честно, Лиз, как это ни ужасно, но так лучше для нее. Через это очень трудно проходить, а если твоим родным и близким наплевать, то и подавно. – Женщина вздохнула. – Она так мирно выглядела в своем любимом кресле.
В ее голосе не осталось ни следа едкости, но появилась хорошо знакомая Лиз дрожь. Она положила ладонь поверх руки Паулы, и они молча почтили память Топси в кафе «Оазис покупателя».
– То есть вы думаете, все дело в перепутанных таблетках? – в конце концов спросила Лиз.
– Ну а в чем же еще, – откликнулась Паула, доставая из рукава салфетку. Лиз показалось или в ее голосе прорезалась язвительная нотка? – Она была в таком состоянии, что это неудивительно. – Она засунула салфетку обратно. – Это был лишь вопрос времени. В конце концов, дошло же дело до пожарной сигнализации.