– Тельма, я должна была быть рядом. – В трубке прозвучал голос Келли-Энн, напомнив Джоан Кроуфорд в фильме «Милдред Пирс». – Пусть это было тяжело, пусть я нуждалась в отпуске: в конце концов, это моя мама, а меня рядом не оказалось.
Тельма нахмурилась. Вся речь Келли-Энн была выстроена так, чтобы подвести к единственной реакции: чтобы ее успокоили и заверили, что это не так. Тельма чувствовала себя немного виноватой, издав вместо этого неопределенный звук. Келли-Энн, однако, пропустила это мимо ушей. Любая попытка вступить на тонкий лед и спросить о лекарствах становилась все менее и менее вероятной, поскольку словесный поток и не думал иссякать.
– Я спрашиваю себя снова и снова: могла ли я что-то сказать или сделать? Положа руку на сердце, Тельма: нет, ничего.
Разве что не уезжать за три тысячи миль, не удосужившись заранее позаботиться о матери. Тельма тут же произнесла про себя покаянную молитву за эту осуждающую мысль. Было уже почти двадцать пять минут пятого, Тедди вот-вот вернется из финансового комитета колледжа, а значит, он будет озабочен и недоволен, и к этому времени хорошо бы уже начать готовить ужин и предложить ему рюмку хереса.
– …и если она действительно приняла не те таблетки…
Тельма подобралась, все мысли о замороженной лазанье из фермерского магазина улетучились из головы. Не те таблетки?
– Дело в том, Тельма, что когда она их принимала, я была в трех тысячах миль от нее… – Драматическая пауза.
Тельма воспользовалась моментом.
– Полиция ведь что-то спрашивала у Лиз, – вставила она. – Насчет таблеток?
– Да, они интересуется этим. Лиз сама видела, как обстояли дела – все вверх дном. Но маме становилось только хуже, упокой Господь ее душу: вся ее жизнь превратилась в одну большую путаницу. Вы же сами видели. – Голос Келли-Энн прозвучал с новой силой. Тельма открыла дверцу морозильника: он был набит битком. Извлечь лазанью одной рукой будет непросто.
– Я имею в виду, все к этому и шло, без вариантов: находиться одной стало для нее небезопасно. Она уходила искать отца в любое время дня и ночи… Мне постоянно звонили: «Тут на автобусной остановке твоя мама». Иногда она бродила по полям в тапочках…
В тапочках? Две запеканки и карри с грохотом свалились на плиточный пол. Это было новостью для Тельмы, и она хотела спросить еще что-нибудь, но Келли-Энн уже сменила тему, рассказывая о маминых заморочках – вернее, о том, как заморочки матери мешали дочери. Доставая и убирая еду, Тельма вознесла еще одну краткую молитву. Ей не следовало так раздражаться; в конце концов, Келли-Энн потеряла мать.
– Я хочу сказать, эта поездка была моим последним шансом… – Пока Келли-Энн говорила, Тельма успела заглянуть в ящик с овощами и записать помидоры черри на доске напоминаний.
Прошло уже двадцать две минуты.
– Я должна была быть рядом, – повторила Келли-Энн. Тон изменился. Джоан Кроуфорд превратилась в потерянного, избалованного ребенка, и Тельма наконец-то почувствовала что-то кроме переживаний из-за ужина.
– …я подъехала к дому, и, клянусь богом, Тельма, внутри вдруг пробежала холодная дрожь, и я поняла, сразу поняла: что-то не так.
Звук поворачивающегося ключа заставил Тельму подняться. Никаких радостных возгласов «Священник в здании!». Плохой знак.
– Келли-Энн, мне пора, – бросила она.
– Взгляд? – Зажав телефон под подбородком, Тельма соскребала остатки лазаньи в контейнер. – Какой такой взгляд? – Прошло два часа, и Тедди расслаблялся за бильярдным столом.
– Не знаю, просто взгляд, – ответила Пэт, свернувшись калачиком на диване с бокалом в одной руке и телефоном в другой.
– Злой? – уточнила Тельма. – Нетерпеливый? – Она поставила блюдо из-под лазаньи отмокать. Догадается ли Пэт, если она потрет его губкой прямо посреди разговора?
– Нечто среднее. Трудно быть уверенной, не зная контекста. Но она совершенно точно была недовольна. Что бы ни замышляла Мэнди, думаю, Джо была в курсе, и ей это не нравится. – Она сделала глоток «Мерло» насыщенного бархатисто-красного цвета. – В любом случае полиция разберется.
– И ты собираешься пойти на эту зумбу? – спросила Тельма.
– Вот еще, – фыркнула Пэт. – Как ты себе это представляешь? Я подскачу к ней и скажу: «Эй, Мэнди! Что это еще за фокусы?»
Она отпила еще – какое блаженство. А завтра она сядет на настоящую диету.
– Итак, уже три человека в доме, о которых мы знаем. – Лиз безуспешно пыталась не выдавать волнения; этот тон был знаком Тельме с давних времен. Наступила пауза.
– Ты тут? – уточнила Лиз.
– Я просто размышляла, – ответила Тельма, загружая посудомоечную машину.
– О чем?
Тельма не ответила, потому что не могла отчетливо сформулировать мысль – о таблетках, взглядах, заморочках, а еще о том, что ей надо поскорее убраться на кухне, чтобы присоединиться к Тедди за просмотром «Садовых спасателей».
Лиз на другом конце провода нахмурилась. Не этого она ждала, когда звонила подруге. Она хотела, чтобы Тельма успокоила ее в духе матери: все это, наверное, пустые домыслы.
– Разумеется, – сказала Тельма, – лучше всего спросить у Паулы.
– У Паулы?
– Она же вроде трижды в неделю у них убиралась? Так что кому, как не ей, знать обо всех визитах.
Лиз нахмурилась сильнее; она звонила совсем не за этим. Спросить у Паулы?
– Мне пора идти, – сказала Тельма, включив наконец посудомоечную машину.
Позже Тельма сидела за кухонным столом, потягивая ромашковый чай и мечтая о кофе. Обычно к ромашковому чаю у нее не было никаких претензий, но сегодня ей захотелось кофе, крепкого растворимого кофе. «Кофе для дежурных на детской площадке», как она его называла, – но тогда она не заснет. А ей нужно было хоть ненадолго отключиться от тех вопросов, которые постоянно крутились в голове на протяжении просмотра «Садовых спасателей». Могла ли Мэнди Пиндер сознательно перевести деньги мошеннику? И что это были за люди – Пронырливый Ремонтник, Командирша Несс и тот паренек, чинивший телефон и ломавший сборную мебель?
Тельма еще раз пробежалась по печальной веренице событий, предшествовавших смерти Топси.
С одной стороны, все вроде к этому и шло. Отвратительная махинация, последующее уныние, деменция – все это более чем объясняло жуткие слова Топси в садовом центре. А после – отъезд Келли-Энн, перепутанные таблетки и трагическое стечение обстоятельств…
– Боже, – выдохнула она. – Все складывается.
Так почему же тогда она сидит и мечтает о кофе, чувствуя, что далеко не все в этой картине складывается? И что это за деталь?
На следующий день, когда Тельма выкроила десять минут на размышление, закончив расставлять цветы в прохладной тишине церкви Святой Екатерины (отопление здесь включали только во время службы или если приходили группы), она задумалась: вдруг она была слишком строга к Келли-Энн, уехавшей за границу; в конце концов, Келли-Энн всегда делала что хотела, не заботясь о других.
Кому, как не Тельме, было это знать.
Потертый желтый кардиган…
Она заставила себя вернуться к делам; цветы расставлены (нарциссы довольно невзрачные, но это было лучшее, что она нашла), и через двадцать минут ей надо быть в благотворительном магазине. И ей следует поторопиться, если она хочет оплатить счет за газету до своей смены, но ей не хватало энергии: она совсем не выспалась. Тельма зевнула, моргнула, в миллионный раз прокручивая в голове слова Топси.
Было бы лучше, если б она умерла…
– Господи, – сказала она вслух. – Да что же здесь не так?
Тельма попыталась успокоить свой измученный разум, устремив взгляд на витраж за алтарем, где был изображен потускневший Иисус с протянутой рукой. Было пасмурно, и с трудом верилось, что в ближайшие недели весеннее солнце превратит витражи в яркие цветные фигуры. Взгляд Тельмы упал на алтарь, и она инстинктивно остановилась. Что-то не так. Что именно? Она присмотрелась внимательнее. Конечно же, нарциссы, которые она поставила. Слово «нарциссы» ассоциировалось с яркими пятнами цвета яичного желтка, а не этими тощими зеленоватыми экземплярами, в тусклом свете выглядящими нелепо и неуместно. Странно, подумала Тельма, когда ты сразу понимаешь, что что-то не так, хотя не можешь сказать, что именно: глаза опережают мозг.
Она слегка выпрямилась. Что это напомнило ей? Какую-то фразу, брошенную Келли-Энн… Я поняла, сразу поняла: что-то не так. Келли-Энн почувствовала, как внутри вдруг пробежала холодная дрожь.
Но почему? Как Келли-Энн поняла, что что-то не так, еще до того, как вошла в дом? Что она увидела?