В академическом садике залили каток. Излишне говорить, что Полли не оставила это событие без внимания. И, как следствие, отдуваться пришлось нам с Мишелем. Мне – по понятным причинам, я продолжал числиться в женихах. С Мишелем же вышло сложнее.
После того как Мишель формально защитил Полли в ситуации с несостоявшимися заговорщиками, она явно стала куда больше к нему благоволить. Во всяком случае, спасение сработало лучше, чем золотая брошь (которую она, впрочем, продолжала носить, не снимая, будто медаль).
Сказать наверняка, что именно происходит в голове госпожи Нарышкиной, я не мог. В качестве рабочих у меня было два варианта. Первый: Полли наслаждается тем, что якобы за её сердце сражаются двое мужчин. И второй: не рассматривая Мишеля в качестве жениха, Полли полагала, будто, приблизив парня к себе, оказывает ему высочайшую честь. Позволяет погреться в лучах своей замечательности.
Для того, чтобы понять, что именно происходит, нужно было поговорить с ней на эту тему. Только, разумеется, говорить должен был не я.
– Ты издеваешься? – спросила Кристина, скользя по льду рядом со мной.
Как раз сейчас внимания Полли удостоился Мишель, и я слинял, перехватив госпожу Алмазову. Кататься на коньках учился во время каникул, пришлось уделить этому занятию особое внимание. Зато сейчас получалось уже вполне сносно.
Кристину, вопреки её опасениям, из тайной канцелярии не уволили. И даже не убили. Несмотря на то, что один из самых ценных заговорщиков погиб якобы при её попустительстве.
С Андреем, Анатолем и Мишелем, которые невольно стали свидетелями присутствия в академии заговорщиков, провел беседу лично Калиновский. Стоит отдать должное его педагогическому и дипломатическому таланту: ни о какой иностранной разведке ректор и словом не обмолвился. Он постарался представить заговорщиков членами некоего закрытого клуба. Снисходительно назвал их «заигравшимися мальчишками», объяснил, что деятельность этой, несомненно, вредной организации отныне прекращена. Поблагодарил Андрея, Анатоля и Мишеля за помощь, которую они оказали, и попросил их сохранить «некрасивую историю» в тайне. Не посвящать в неё никого из однокашников и даже своих родных.
Просьба ректора, как ни странно, подействовала. Слово дворянина в этом мире действительно значило очень много. Слухи о том, что случилось рождественской ночью, по академии, конечно, ходили, но это были именно слухи. Андрей, Анатоль, Мишель и даже Полли о своём участии в событиях не рассказали никому.
Друг с другом мы это также почти не обсуждали. О той роли, которую играла во всем этом Кристина, Калиновский ухитрился умолчать. По крайней мере, мне никто из друзей вопросов не задавал. Тайна осталась тайной – курсантам не нужно знать, что вместе с ними учится сотрудница «органов». И устраивать тайные встречи с Кристиной теперь, когда работать не над чем – означало лишь навлечь на себя проблемы.
– Напротив, я всё рассчитал, – сказал я, лавируя между однокурсниками и старшими товарищами, пришедшими опробовать каток. – Вы с Полли вроде бы стали неплохо ладить. А от подруги такой вопрос – вполне ожидаем.
– Во-первых, «стали неплохо ладить» и «подруги» – это разные понятия, – процедила Кристина сквозь зубы. – А во-вторых, господин Барятинский, я вас что-то не пойму. К чему эти сложности? Если у вас есть опасения относительно твёрдости чувства, живущего в сердце госпожи Нарышкиной, сделайте ей уже официальное предложение. После чего дайте понять, что вам неприятно, когда она оказывает внимание другим. Только не надо говорить, что для вас важно, чтобы она сама приняла решение. Я в это поверю так же охотно, как в то, что по ночам вы пишете стихи и томно вздыхаете о предмете своего обожания.
– Ты переходишь на «вы», когда нервничаешь, – заметил я и насладился вспыхнувшим на щеках Кристины румянцем. – А стихи по ночам пишет Мишель. Хотя, справедливости ради, старается при этом громко не вздыхать. Всё же коллектив у нас мужской, суровый – могут неправильно понять, потом шуток не оберёшься.
Кристина покраснела ещё сильнее.
– Иногда мне кажется, что ты воспитывался в каком-то сарае, – буркнула она.
Ох, где я только не воспитывался… Впрочем, в сараях, кажется, бывать не доводилось. Подвалов на счету немало, это точно. Случались и гаражи. А вот с сараями – увы, не сложилось.
– Так чего ты хочешь? – настаивала Кристина. – Чтобы Полли прекратила заигрывать с Мишелем?
– Я хочу, чтобы вы, девочки, посекретничали, и Полли сказала тебе, что вообще думает по поводу сложившейся ситуации, – вздохнул я. – Влиять на неё не надо. Просто разведка, пока без боя.
Услышав околовоенные термины, Кристина внезапно сдалась и кивнула:
– Что ж, постараюсь. Но имей в виду: ты будешь мне должен.
– Вы знаете, где меня найти, госпожа Алмазова.
– Ты переходишь на «вы», когда издеваешься! – огрызнулась Кристина.
И, резко изменив направление, укатила от меня прочь. Кажется, в сторону Полли.
Удовлетворённо кивнув, я подъехал к скамейке. Они стояли вокруг катка, обогреваемые бытовой магией. Наматывать круги уже изрядно задолбался, да к тому же скоро ужин.
Я сел, начал расшнуровывать ботинки. Мысли в голове, надо сказать, бродили нерадостные. И чего я действительно развёл такую сложную деятельность вокруг Полли? Казалось бы, чего уж проще – сказать барышне твёрдое нет.
Но тут капитан Чейн вступал в конфронтацию с Костей Барятинским, и второй одерживал решительную победу. Его доводы были неотразимы.
Во-первых, аристократический мир тесен, и обиды здесь не забывают. Во-вторых, род Нарышкиных – отнюдь не последний в списке. Одно лишь то, что Полли поступила в Императорскую Академию – дорогого стоит. Без протекции сюда попасть почти невозможно. Конечно, за неё просил не император, но однозначно человек, к слову которого прислушиваются.
Ну и, наконец, в-третьих. Дружба с Полли меня полностью устраивает. С ней весело, на неё иногда можно положиться. А слёзы и обиды мне точно не нужны.
А ещё – и вот тут уже в рассуждения Кости вмешивался Капитан Чейн – Полли, так же, как и прочие, часть моей команды. Потеря бойца – вина командира. Потерять Полли из-за такой ерунды, как романтические чувства, мне претило.
Вот и получаем то, что получаем. Дурацкая ситуация, понимаю. И выходить из неё приходится так же по-дурацки. Но что поделать, если я не могу себя переломить? Костины ровесницы мне малоинтересны просто в силу возраста. Исключение… исключение, конечно, есть, – подумал я, скользнув взглядом по толпе катающихся, – но исключение лишь подтверждает наличие правила.
– Господин Барятинский, вас ожидают-с, – послышался сзади голос.
Я как раз успел переобуться. Связывал коньки шнурками, чтобы отнести в хранилище. Встал, повернулся. За спинкой скамейки стоял наставник и доброжелательно улыбался.
– Не видел вас раньше, – сказал я.
– Только что вышел из отпуску-с, – помедлив, поклонился наставник.
Отпуск длиной в полгода? Хм…
– Кто ожидает? – спросил я. – И где?
– Просили не называть имени. В Царском Селе. Я провожу-с.
Я откашлялся, маскируя замешательство. Всё выглядело, как примитивный развод, замануха. Но зачем? И – кто? Белозеров гниёт где-то в недрах тайной канцелярии, Рабиндраната, вероятно, уже прикопали. Понятно, что за Белозеровым кто-то стоит, но вот такая скоропалительная месть – это как-то… глупо, что ли.
Впрочем, предупреждён – значит, вооружён. На открытом пространстве ко мне так просто не подобраться. А увидев опасность издали, я точно успею среагировать подобающим образом.
– Идёмте, – сказал я. Повесил коньки на плечо и обошёл скамейку.
Мы двинулись к Царскому селу. Наставник вышагивал как-то необычайно величаво, заложив руки за спину. На лице его была странная отрешённая улыбка.
– Только вышли из отпуска и уже знаете, как я выгляжу? – спросил я.
– Помилуйте, ваше сиятельство, – ещё откровеннее улыбнулся наставник. – Да кто же вас не знает? Чай, люди мы не совсем тёмные, газеты читаем-с.
Перед тем, как ответить, он снова немного помедлил. Так бывает, когда с тобой разговаривает иностранец, нетвердо знающий язык – он сначала мысленно строит фразу. Однако наставник говорил чисто, без акцента.
Я поморщился, вспомнив фотографию, на которой танцую с великой княжной. Впрочем, были и ещё публикации… Н-да, не планировал я тут карьеру селебрити, однако уже не отвертеться. С преимуществами пока не освоился, зато проблемы видны невооружённым глазом. Когда тебя знает каждая собака, спрашивать, откуда она тебя знает – заведомо бесполезно.
Тем временем мы углубились в занесённый снегом парк. Дорожки здесь чистили. Хоть императорская семья зимовала в Петербурге, Царское Село оставалось значимым объектом. Да и золотая молодёжь – я в том числе – львиную долю досуга проводила здесь.
Признаться, поначалу я воспринимал такое времяпрепровождение, как прогулки по парку, скептически. Памятуя о родном мире, сомневался, что подростки поведутся на такую аферу. Однако за полгода многое изменилось.
Красота и величие Царского Села успокаивали, настраивали на задумчивый лад. Никто из курсантов не рвался устраивать здесь мордобой, пить водку и курить дурь. Внезапно возможность гулять по красивом месту, где природа переплелась с архитектурой, в непосредственной близи от верховной власти, оказала благотворное влияние на всех, на меня – в том числе. Ну, если вынести за скобки ситуацию с кружком заговорщиков, конечно.
Сейчас в Царском Селе было пусто – курсантов приманил каток. Я, как ни старался, не мог ни увидеть, ни почувствовать опасности. От наставника держался на достаточном расстоянии, чтобы меня было невозможно достать холодным оружием. Если же он достанет пистолет, я десять раз успею выбить его цепью.
Остановившись, наставник повернулся ко мне.
– И где же эта скромная персона, не пожелавшая назваться? – спросил я, мгновенно напрягшись.
– Перед вами, Константин Александрович.
По лицу наставника как будто пробежала волна, и оно изменилось. Я вздрогнул.
В следующую секунду рефлексы, вбитые в меня в этом мире, взяли своё. Я поклонился.
– Ваше величество…
– Оставьте, Константин Александрович, – сказал император. – Я тут инкогнито. Мы с вами не во дворце, свидетелей вокруг нет. Можем поговорить, ни на кого не оглядываясь, как обыкновенные люди.
– Чем обязан честью? – спросил я.
– Действительно, – как будто задумался император. – Вы спасли от позора мою дочь, пресекли заговор против меня… И в самом деле, чем же вы заслужили честь стоять на морозе рядом со мной?
Судя по прищуру, император сдерживал смех. Я тоже улыбнулся и развёл руками:
– Ну… это мой долг, как аристократа и гражданина своей страны.
– И я благодарю вас за то, что вы его исполнили, – кивнул император. – Моя благодарность вас не оставит, поверьте. И вот её часть – я хочу, чтобы вы узнали правду. Узнали её лично от меня.
– О чём же?
– О господине Иванове. Вы ведь читали его дневник?
Я молча посмотрел на императора. Тот снова улыбнулся:
– Если некто прикасался к некоей вещи даже неделю назад – я это почувствую. Немногие маги могут скрывать отпечатки ауры… Впрочем, вы, полагаю, скоро обучитесь этому искусству. Теперь, после моих слов.
Как и в разговорах с Платоном, у меня вдруг возникло ощущение, что император знает всё.
Знает, что я, едва успев дочитать дневник Рабиндраната и услышав в коридоре шаги представителя контрразведки, самым пошлым и дурацким образом сиганул в окно – едва успев прикрыть его за собой. Рассчитывал, что осматривать улицу этому человеку в голову не придёт, и не ошибся.
Я не удивился бы, даже если бы узнал, что император знает, кто я, откуда и как сюда попал. Хотя уж это наверняка было иллюзией.
– Если бы я говорил с чёрным магом, я бы начал с вознаграждения, – продолжил император. – Однако я с большим уважением отношусь к цвету вашей жемчужины. Поэтому начну – с правды. Господин Иванов не был моим сыном.
– Я и не думал, что…
Император покачал головой:
– Думали, Константин Александрович, думали. Верили или нет – дело другое, но мыслям не прикажешь. Я сам ненавидел себя, читая этот дневник.
Император повернулся и пошёл дальше по тропинке. Я двинулся за ним, держась рядом. В свете фонарей блестели, кружась, редкие снежинки.
– Моё знакомство с матерью господина Иванова было коротким и мимолётным, – проговорил император. – Уже тогда мне показалось, что она – женщина крайне неуравновешенная. Был в ней какой-то… надрыв. И, боюсь, знакомство со мной не пошло на пользу. Госпожа Иванова была… раздавлена – вот, пожалуй, правильное слово. Вы ведь знаете, какое впечатление производит моя сила. С вашего позволения, не буду прятаться за ложной скромностью.
– Понимаю, – просто сказал я.
– Я очень быстро забыл об этой женщине, – продолжил император. – Она же, по всей видимости – нет. Что-то повредилось в её голове настолько, что единственная мимолетная встреча – уж поверьте на слово, ни о какой любовной связи и речи идти не могло, – приравнялась в её фантазиях к рождённому от меня ребёнку. Несчастного господина Иванова, который впитал эту фантазию с материнским молоком, обвинять, по сути, не в чем. У него было полное право злиться на своего так называемого отца и считать себя обделённым.
– Всё это не может оправдывать участия господина Иванова в заговоре, – заметил я.
– Не может, – кивнул император. – Однако сложно спорить с тем, что в идеале господин Иванов должен был лечиться у ментальных магов, а не погибнуть в ледяной воде на дне канала.
– Вот это уже – моя вина, – покаялся я.
– Бросьте, Константин Александрович. Это – ничья вина. В том и состоит трагедия большинства жизненных ситуаций: никто ни в чём не виноват, все поступают так, как было должно. Но на душе остаются горечь и тяжесть.
А вот теперь доводы Кости спасовали перед капитаном Чейном. Потому что это у аристократов могли оставаться на душе горечь и тяжесть после того как погиб агрессивный сукин сын, пытавшийся тебя убить. У аристократов слишком много времени на размышления и слишком спокойная жизнь. Капитан Чейн не мог этого понять при всём желании. Вернее, понять-то мог, но от души посочувствовать сукиному сыну – тут уж увольте.
Поэтому я промолчал, опустив голову – надеясь, что это прокатит за сочувствие. Но забыл, с кем имею дело.
– Не нужно притворяться, Константин Александрович, – спокойно сказал император. – Юность всегда жестока. Способность жалеть своих врагов появляется гораздо позже.
Я героически сдержал усмешку. Поднял голову, посмотрел в глаза императору. И вдруг подумал: а как выглядела бы наша встреча в моём мире?
С одной стороны – я, опалённый и изуродованный войной старый злой пёс. С другой стороны – этот холёный аристократ, который, тем не менее, обладает огромной силой и несёт на своих плечах огромную ответственность. Стали бы мы с ним друзьями? Как знать… Это зависело бы от множества обстоятельств. В первую очередь – от того, на чьей стороне стоял бы этот человек.
– Раскрыв заговор, вы совершили большое дело, Константин Александрович, – продолжил император.
– Я не один работал над этим делом, – сказал я.
– Верно. Однако госпожа Алмазова выполняла приказ. Вы же руководствовались одним лишь гражданским долгом.
– Тем не менее.
– Скромность украшает белого мага, – кивнул император. – И всё же, в фокус моего внимания попали именно вы. Причём, попали уже достаточно давно. Уверен, это – не последняя наша личная встреча. Не скрою – я бы хотел, чтобы меня окружали люди, подобные вам. Люди, которым я могу доверять не потому, что им плачу, и не потому, что им выгодно находиться рядом с властью. А потому, что сама их натура созвучна моей.
– Вы… что-то мне предлагаете? – осторожно спросил я.
Выслушивать комплименты приятно секунду. Ну, две. Потом надоедает и хочется перейти к сути. Потому что за обилием тёплых слов частенько прячут весьма неприглядную суть.