Кристи Мур всегда ненавидела школу. «Я возненавидела ее с самого первого дня, – рассказывает она. – Я притворялась, что меня тошнит на автобусной остановке. Мама дошла до того, что заставляла меня показывать ей, где у меня болит, прежде чем разрешить мне остаться дома». Если Кристи не могла ей этого показать, ей приходилось садиться в автобус. «Но тогда я просто заболевала в школе, и она была вынуждена приезжать и забирать меня оттуда».
Кристи была сорванцом и совершенно не интересовалась девчачьими штучками, от платьев до младенцев. «Как-то рождественским утром я разобрала кукольный домик Барби моей сестры». В старшей школе она была бунтарем. «Я понятия не имела, чем хочу заниматься в жизни. Я просто знала, что мне не нравится учиться». Она начала встречаться с футболистом; стала чирлидером, потому что именно так поступали 16-летние подростки в Южной Джорджии; она прогуливала уроки и околачивалась на пляже.
А потом, летом перед последним годом обучения, она забеременела.
«Я сказала Рою прямо: “Я рожу ребенка”, – говорит она о своем парне. – Если ты собираешься быть с нами, я его оставлю. Если же нет, отправлю его на усыновление». Рой обиделся; конечно, он будет рядом, сказал он. Она рассказала обо всем своей матери.
«В то время я не знала, что мама была алкоголичкой, – продолжает Кристи. – Она была тихой пьяницей; каждую ночь она заходила в свою кладовку и там напивалась, а потом отключалась. Мы всегда думали, что она рано ложится спать». Кристи села рядом с ней на диван и сказала, что им нужно поговорить. «Вы с Роем очень сблизились, – предупредительно сказала ее мать. – Возможно, тебе нужны противозачаточные средства». «Хм. Немного поздновато для этого», – подумала Кристи.
Мама Кристи предложила купить одежду для беременных, а затем найти книгу для бабушек и дедушек и дать почитать ее отцу, который работал допоздна. Книгу оставили ему на подушке. «Я проснулась в полночь от голоса отца, кричавшего на мою сестру, потому что она была “плохой”. “Это больше подходит твоей второй дочери”, – ответила ему моя сестра. Вот так он все и узнал».
Шесть недель спустя Кристи и Рой поженились. Он бросил колледж и устроился на работу в забегаловку Kentucky Fried Chicken. Кристи бросила школу. Они жили в доме на две семьи.
«Я думала, что это не просто разрушает нашу жизнь, это полностью меняет траекторию нашей жизни, – говорит она. – У меня совершенно не было желания иметь детей. На самом деле, я собиралась быть хорошей тетей. Но я мгновенно перешла от мысли “Я никогда не стану мамой”, к: “Я стану самой лучшей мамой на свете, буду сидеть дома и воспитывать хороших граждан нашей страны”».
В следующие восемь лет у Кристи и Роя родилось трое детей. Он сменил множество мест работы в сфере быстрого питания, пройдя путь от помощника менеджера до менеджера; а она с трех до шести утра развозила газеты. Им пришлось перейти из методистской церкви в баптистскую, потому что старая община ее сторонилась. В конце концов они смогли сформировать достаточно хорошую кредитную историю для того, чтобы взять ссуду и купить небольшой японский ресторан в торговом центре на острове Уилмингтон, штат Джорджия. Но Рой постоянно страдал от язвенного колита, перенес две серьезные операции и в течение нескольких месяцев не работал, в результате чего они увязли в долгах за медицинское обслуживание. «Мы были той типичной семьей в одной зарплате от потери дома, и мы не хотели такой жизни. Нам была необходима стабильность».
Затем произошло нечто немыслимое.
В то время Кристи водила дочь в публичную библиотеку на занятия для малышей. Однажды дети ушли заниматься декоративно-прикладным искусством, и Кристи, беременная вторым ребенком и совершенно вымотанная, плюхнулась в ближайшее удобное кресло. Не в силах пошевелиться, она протянула руку и схватила единственную книгу, до которой смогла дотянуться. Это был «Грозовой перевал» («Грозовой перевал», англ.: Wuthering Heights – единственный роман английской писательницы и поэтессы XIX века Эмили Бронте и самое известное ее произведение. – Прим. пер.). «Я не поняла и половины из того, что прочитала, поэтому мне пришлось перечитать ее дважды». Когда она закончила, то перешла к следующей книге. На этот раз это оказалась книга «Убить пересмешника» («Убить пересмешника», англ.: To Kill a Mockingbird – роман-бестселлер американской писательницы Харпер Ли, опубликованный в 1960 году. – Прим. пер.). «Эта книга изменила мою жизнь, – вспоминает она. – Я и по сей день перечитываю ее ежегодно. Я начинаю в ночь благодарения и медленно читаю вплоть до кануна Рождества. Мои дети смеются надо мной. Мам, тебя не изменить. Но каждый раз, когда вы ее читаете, вы узнаете что-то новое».
Каждый вторник и четверг Кристи ходила в библиотеку, садилась и брала книгу. Она постепенно осилила всю полку классических произведений: «Гордость и предубеждение» («Гордость и предубеждение», англ.: Pride and Prejudice – роман Джейн Остин, который увидел свет в 1813 году. – Прим. пер.), «Великий Гэтсби» («Великий Гэтсби», англ.: The Great Gatsby – роман американского писателя Фрэнсиса Скотта Фицджеральда., увидевший свет в 1925 году. – Прим. пер.), «Моби Дик» («Моби Дик, или Белый кит», англ.: Moby-Dick, or The Whale, 1851 г. – роман Германа Мелвилла, итоговое произведение литературы американского романтизма. – Прим. пер.). И именно там, на том стуле, на той полке, она нашла ответ, который они с Роем так долго искали. Она вернется в школу. Она обратится к тому единственному, что всегда ненавидела в детстве, – к образованию.
В тот день, оставив своего третьего ребенка в детском саду, Кристи поехала прямиком в Государственный университет Армстронга. «Я плакала всю дорогу. Что я творю? Я же мамочка-домохозяйка. Я отсидела свой первый урок по психологии и подумала: “Я же понятия не имею, о чем говорит этот человек”. Все сидевшие вокруг меня 18-летние, очевидно, знали, потому что качали головами и делали записи. Я вернулась к своей машине и заплакала: “Ты сошла с ума. Ты же бросила школу. Ты недостаточно умна”».
Но она вышла из машины и пошла на второй урок, потом на третий. Каждый день она оставляла младшую в детском саду, а потом ехала на занятия. «Я молилась Богу: “Я не знаю, смогу ли я это сделать, просто вложи эту информацию в мою голову”». Она пережила первый семестр, затем записалась на следующий. Ее оценки улучшились. С полной загрузкой, тремя детьми, больным мужем, репетициями балета и бейсбольными играми ее жизнь была организована до секунды. Она вписывала все свои дела в бумажный календарь чернилами разных цветов и втиснула свою жизнь в синий ученический рюкзак. И заполнила горы дидактических карточек.
«Мои дети быстро поняли: на красный свет мама достает свои карточки; когда загорался зеленый свет, они говорили: “Ма-амммм”, – я их убирала и ехала в следующее место. Я училась даже в Диснейленде».
За четыре года она получила степень бакалавра в области респираторной терапии. Девушка, не любившая детей, пока у нее не родились собственные дети, стала экспертом в сфере сохранения жизни недоношенным детям. Затем она получила степень магистра, на что потребовалось еще три года. Наконец, после того, как ей был поставлен диагноз рак щитовидной железы, она сделала самый большой прыжок из всех. Она поступила в аспирантуру.
Спустя шесть лет (через 16 лет после того, как сняла с полки «Грозовой перевал», 24 года, как бросила среднюю школу, и 38 лет с того момента, как ее намеренно вырвало на остановке школьного автобуса) в жаркий августовский день Кристи, одетая в майку и шорты, натянула синюю шапочку-конфедератку и мантию, и пошла по проходу за своим дипломом. Она совершила невообразимое: прошла путь от средней школы до кандидата наук. Она назвала это самым счастливым днем в своей жизни.
«Тем не менее, я живу абсолютно беспорядочно, – сказала она, – если бы я делала все в ожидаемом порядке, у меня не было бы ни моего мужа, ни моих детей, ни той жизни, которую я обожаю. Я стояла бы где-нибудь на углу, употребляла наркотики или хваталась за первую попавшуюся работу».
Вместо этого сегодня она консультирует проблемных учеников – именно тех, кто не любит школу, – о достоинствах отступления от традиционного пути и необходимости продолжения образования. И она считает свой перевернутый образ жизни величайшим свидетельством ценности поиска своего собственного жизненного пути.
В своей книге A Short History of Myth (Карен Армстронг. Краткая история мифа. Эксмо, 2011) Карен Армстронг подчеркивает, что каждый раз, когда люди делают шаг вперед, они пересматривают и обновляют свое понимание мира. Этот пересмотр обычно затрагивает множество вопросов – от религиозных верований до сексуальных табу. Мало кто не согласится, что сегодня мы переживаем подобный период преобразований. Кажется, что в одночасье мы стали свидетелями стремительных технологических прорывов, ослабления влияния религиозных институтов, изменения гендерных ролей. Тем не менее, немногие люди, по-видимому, признают или даже понимают, что вместе с этим перестраиваются и наши ожидания относительно того, какую форму должна принимать наша жизнь.
Я понимаю, что слово «форма» может казаться не соответствующим контексту при обсуждении человеческой жизни. Постойте, вы хотите сказать, что моя жизнь – это круг, треугольник или линия? В каком-то смысле да, потому что именно это нам диктует общество. Я использую это слово – и идею, лежащую в его основе, – так, как оно использовалось на протяжении веков для обозначения глубоко укоренившихся предположений и невысказанных парадигм, определяющих наш взгляд на идеальную человеческую жизнь. В частности то, будет ли наша жизнь следовать по дуге, восходящей, нисходящей, колеблющейся или совершенно иной траектории. Хотя эти различия могут показаться абстрактными, они имеют тысячи реальных последствий, регулирующих все: начиная с того, когда нам следует вступать в брак, до того, когда мы должны начинать работать; когда нам пора заболеть, а когда необходимо совершать рискованные поступки.
Иными словами, кто же должен контролировать все эти «следует» в нашей жизни?
Самый простой способ понять эти изменения – это сначала оглянуться на предшествовавшие культуры и то, как они понимали все эти формы и «следует». Вообще говоря, в нашем понимании формы жизни произошло три значительных изменения, которые напрямую связаны с нашим представлением о времени. Мы перешли от концепции, основанной на естественном времени (сезонном, циклическом), к представлениям, моделируемым на основе механического времени (регулярного, синкопированного, линейного), и далее – к понятию, характеризующемуся более изменчивым пониманием времени как динамического, непредсказуемого, нелинейного. Начнем с самого начала.
Самые ранние представления о времени отражали наблюдения людей за окружающим миром. Не имея часов, ранние цивилизации – от Вавилона до Египта – сравнивали время с природными явлениями: временами года, погодой, обнадеживающим циклом регулярности. В древнем мире практически не было ощущения хронологии, истории, влияния одного жизненного события на другое. Вместо этого в большинстве культур считалось, что люди следуют уже существующему кругу жизни. (Египетский уроборос, когда змея пожирает свой собственный хвост, является одним из самых ранних представлений.) В этом циклическом мировоззрении высшей формой жизни было не прокладывать свой собственный путь, быть героем своей собственной истории, а заново переживать то, что уже происходило раньше, повторять универсальную историю.
Все это начало меняться в поздней античности с приходом линейного времени. Значительную роль в этом сыграла Библия, поскольку она представила идею о том, что время следовало историческому прогрессу от Адама и Евы через патриархов, царей, пророков и так далее. У христиан это продвижение достигло своего апогея с приходом Иисуса. Постепенно жизнь превратилась из круга в нечто линейное и способное к прогрессу. Теперь каждый из нас мог пойти по пути, улучшающему наше положение; теперь все мы могли стремиться к жизни, полной самореализации. Это привело к новой согласованной форме на Западе: жизнь как серия этапов.
Жизнь Девона Гудвина вовсе не была цикличной. Он прошел через столько непредсказуемых поворотов, что считал свою жизнь пятиугольником.
Девона воспитывала мать-одиночка в трущобах Питтсбурга. Его отец был заключен в тюрьму по обвинению в распространении наркотиков. «Мой брат постоянно злился, – рассказывает он. – Но я думал: “Да, у каждого есть папа, с которым можно поиграть. Круто, что у меня есть мама!”» Однажды летом Девон навестил свою бабушку в Северной Каролине и начал копаться у нее на заднем дворе. «Земля изменила всю мою жизнь, – вспоминает он. – Я захотел быть ботаником. Я хотел играть с цветами. Большинство людей в моем мире говорили: “Ты гей; должно быть, ты гей”. Но я просто любил растения».
По возвращении в Питтсбург директор школы предложил Девону заняться заброшенной оранжереей, так что ежедневно во второй половине дня он ухаживал за тропическими растениями, а остальную часть времени проводил на тренировках по борьбе. «Я начал искать колледж, в котором есть борьба и ботаника, – говорит он. – А таких мест не так уж и много!» В итоге ему предложили стипендию в Университете Северной Каролины в Пембруке.
В середине первого курса он ушел из борцовской команды. Он сказал тренеру: «Спасибо, но я хочу развлекаться, хочу есть больше одного раза в день и хочу насладиться студенческой жизнью». Вскоре его успеваемость упала, он потерял стипендию и лишился возможности оплачивать счета. Армейский вербовщик предложил ему 60 тысяч долларов на оплату обучения, и Девон записался в армию. Его мать была в ужасе: «Какого черта ты это сделал?» Но он заверил ее, что водит грузовики в не участвующем в боевых операциях подразделении и может продолжать учебу, пока служит.
Потом его часть передислоцировали. Сначала это был просто Кувейт, который был относительно безопасным, но затем вошел его сержант и объявил: «Нас немедленно перебрасывают в Афганистан. Собирайте вещи. Вылетаем через час». «Дерьмо вот-вот станет реальностью, и очень быстро», – подумал Девон.
«Я знал, что все будет плохо. Как только самолет приземлился на взлетно-посадочной полосе, они открыли заднюю дверь и сказали: “Прыгай!”»
Какое-то время все шло стабильно; Девон даже съездил в отпуск домой. Через две недели после его возвращения ему было поручено управлять танком-тягачом Oshkosh M1070, самым большим автомобилем в армии, во время миссии в провинции Гильменд, к западу от Кандагара. «“Талибан” был повсюду», – рассказывает он.
Накануне вечером у Девона возникло плохое предчувствие, он не мог уснуть. Он сказал своему командиру: «Я не знаю, что это, но что-то подсказывает мне не садиться сегодня за руль машины». Офицер ответил: «Тогда, по крайней мере, тащи свою задницу на пассажирском сиденье».
Спустя 15 минут грузовик проехал по самодельному взрывному устройству весом в 500 фунтов прямо у него под ногами. Автомобиль был разорван в клочья. «Единственное, что я помню, – это как я умолял: “Боже, вытащи меня из этого грузовика”».
В то утро Девон сломал два поясничных позвонка и получил то, что он называет «чертовски сильной черепно-мозговой травмой». Его доставили самолетом в Германию, затем в Форт-Брэгг в Северной Каролине. Он страдал от острой боли в спине, депрессии и тяжелой формы нарколепсии (Нарколепсия – заболевание центральной нервной системы, характеризующееся сложными расстройствами сна. – Прим. пер.). «Я начал сильно пить. У меня появились суицидальные мысли. Однажды ночью я вошел в ванную и заглянул в свою аптечку. Я сказал себе: “Если я приму все эти таблетки, что мне терять?” В этот момент зазвонил телефон. “Не отвечай”, – подумал я. Но я посмотрел на него и увидел, что это моя мама. Она сказала, что увольняется с работы в Питтсбурге и переезжает в Северную Каролину: “Я буду рядом на случай, если тебе понадобится моя помощь”».
Сразу же по приезде она заставила Девона пойти в церковь. В середине службы проповедник попросил новых посетителей поделиться своими историями. Девон сопротивлялся, но мать настаивала: «Ты должен рассказать свою историю, потому что твоя история имеет значение». Так что он все рассказал. «Я плакал и плакал, а она такая: “Видишь, теперь все в порядке. Тебе не нужно стыдиться”. Это был день, когда я снова начал жить».
Офицер реабилитационного центра, где проходил лечение Девон, утверждал, что тот больше никогда не сможет читать, но Девон не поверил ему, поэтому выписался из больницы и снова поступил в колледж. Он начал с одного предмета, потом добавил еще. Он женился, у него родился сын. «Это дало мне еще один повод жить», – рассказывает он. Он закончил учебу, но у него не получалось найти работу. Никто не хотел нанимать нарколептика. «Мне говорили: “Ты молодец, но мы не можем позволить тебе ничего делать”».
Он уже задолжал арендную плату за последний месяц, когда встретил местного врача, владевшего фермой в 500 акров на окраине. Они искали менеджера, он пошел на собеседование, сунул руки в землю и сразу вспомнил свою детскую любовь к садоводству.
«Это трудно объяснить, – говорит он, – но мне казалось, что эта почва исцеляет. Я забыл свою прежнюю мечту – быть ботаником, лечить рак, путешествовать по миру. В тот день, когда меня подорвали в Афганистане, закончилась моя первая жизненная миссия. Но теперь у меня новая миссия: помочь цветным сообществам получить доступ к свежей продукции. Все, что я могу сказать, – это то, что та бомба была не бомбой; эта бомба была благословением. Она заставила меня придумать новую мечту».
В нескольких шагах от Темзы, в лондонском районе Блэкфрайарс, находится брутальное бетонное офисное здание, занимаемое BT (BT – британская телекоммуникационная компания. – Прим. пер.). Том Круз сломал здесь лодыжку, выполняя трюк для шестой части фильма «Миссия невыполнима». Во дворе находится алюминиевая скульптура в виде тотемного столба, состоящего из семи лиц. Скульптура отдает дань уважения самому известному монологу из комедии Шекспира «Как вам это понравится», прекрасно отражающему следующий важный поворот в восприятии людьми формы своей жизни.
Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той.
К началу Нового времени идея жизни, идущей по кругу, окончательно угасла, ее сменило представление о жизни, протекающей через серию возрастов, фаз или стадий. Мало кто знал или заботился о своем точном хронологическом возрасте; вместо этого люди рассматривали свою жизнь как состоящую из периодов: юность, ученичество, брак, отцовство, болезнь, смерть и так далее. Возник ряд выражений, отражающих эту последовательность. Теперь все следовали по жизненному пути, времени жизни или жизненному циклу. Слово «карьера», от латинского «колесное транспортное средство», было изобретено в то время, чтобы передать, каково это – пройти такой путь.
Основной визуальной метафорой этого образа жизни была лестница, ведущая вверх и вниз. Ожидалось, что люди будут подниматься в раннем возрасте, достигать пика в среднем возрасте, а затем медленно спускаться. У мужчин и женщин были свои собственные лестницы, но общая форма была все той же: дети играют; те, кто в расцвете сил, работают; старые ковыляют. Поразительно то, что, в отличие от более поздних парадигм, здесь средний возраст – это вершина.
По мере того, как в эти годы жизнь становилась все более городской, ширились и городские развлечения. Первое среди них – театр. Поскольку пьесы ставятся на сцене, сцена быстро стала основным способом разговора о жизни. Каждая ступенька на лестнице была сценой, на которой вы были актером в великой драме жизни. Семь стадий Шекспира включали младенца, школьника, любовника, солдата, дряхлого старика и второго ребенка «без зубов, без глаз, без вкуса, без всего».
Этапы жизни. Различные возрастные группы и стадии жизни, изображенные в виде двенадцати различных этапов от рождения до могилы
Трудно переоценить, насколько влиятельными были эти концепции. Они нормализовали представление о том, что жизнь универсальна, жестока, неумолима. Жизнь шла вверх, потом вниз. Никаких исключений, никакого второго шанса: не получится ни начать жить с чистого листа в свои 40, ни обрести новую любовь в 60. У вас есть только один шанс, а дальше все идет под откос. Чтобы усилить это послание, на этих лестницах обычным делом было изображение песочных часов. Времени не хватало всем, а потом появлялся сам Повелитель Времени, чтобы сообщить вам, что «ваше время истекло».
Возможно, вы подумаете, что в современном мире мы отказались от этой мрачной безнадеги. Мы сделали все, что в наших силах, чтобы освободиться от этой жесткой формы движения вверх и вниз. Вместо этого мы сделали кое-что похуже.
История Дэвида Парсонса является доказательством того, что строгие модели «вверх-вниз» не работают.
Дэвид родился в семье американских автомобилестроителей из Детройта в 1952 году – в то время, когда американские автомобили вызывали зависть всего мира. В его семье было восемь автомобилей, «по одному на каждого ее члена». Трое из дедушек и бабушек Дэвида эммигрировали через остров Эллис. Один из них был фермером, который выращивал картофель в Швеции, а затем переехал в Мичиган и изобрел скрытые дверные петли, что сделало его преуспевающим человеком со связями и республиканцем. Его сын, отец Дэвида, пошел по тому же пути. Он был в первой группе награжденных Национальной медалью США в области технологий вместе со Стивом Джобсом и Стивеном Возняком (Сооснователи компании Apple. – Прим. пер.).
«В старшей школе все ожидали, что я буду спортсменом, – рассказывает Дэвид. – Я собирался в Дартмутский колледж (Дартмутский колледж является одним из старейших и престижных вузов США. – Прим. пер.), вероятно, чтобы играть в футбол и изучать юриспруденцию, как вдруг я получаю роль Керли в мюзикле “Оклахома!” В шоу есть момент, когда Керли целует Лори, затем поворачивается к публике и признается ей в любви. «Меня абсолютно затянуло», – вспоминает он.
Дэвид сказал родителям, что хочет променять Лигу плюща на музыку. Отец пригласил его на обед с губернатором Мичигана, сенатором Соединенных Штатов и бывшим нападающим американской сборной по футболу – все они были юристами, и все в один голос пытались убедить его изменить свое решение. И потерпели неудачу.
Дэвид поступил на факультет музыки Мичиганского университета и получил степени бакалавра и магистра исполнительского мастерства. В отличие от своих сверстников, он также получил работу – в Опере Санта-Фе, в Хьюстонской Гранд-Опера, а после переезда в Нью-Йорк – в первых пяти операх, на которые пробовался. «Хороший средний показатель – это если вам повезет на одном из десяти прослушиваний, – говорит он. – В этом случае вы зарабатываете на жизнь. Я же делал карьеру». О нем восторженно писали в газете New York Times, делали передачи на канале CBS News Sunday Morning, его приглашал в Эдинбург Алистер Кук (Алистер Кук (1908–2004) – британско-американский писатель, журналист, телеведущий и радиоведущий. – Прим. пер.).
И вдобавок ко всему он женился на Мисс Америка. Они познакомились, когда он снова играл Керли в Опере Цинциннати, а она играла Лори. Она отменила свидание с иконой бейсбола Джонни Бенчем, чтобы встретиться с Дэвидом. «Мы просто полюбили друг друга», – продолжает он. Они быстро начали гламурную жизнь, наполненную путешествиями, музыкой, посещениями художественных галерей Европы. Их дом находился в Нью-Йорке, но сердце принадлежало сцене. И все это время он хранил свою мрачную тайну.
Дэвид был конченным алкоголиком.
«Я начал пить, когда мне было 11, – вспоминает он. – По-настоящему. Серьезно. Я вырос в мире, где на Рождество тебе дарят пепельницы. У моих родителей был винный шкаф со всеми видами спиртных напитков, которые только можно было пожелать, с дополнительными ящиками в подвале. Брать было легко».
После свадьбы Дэвид начал терять над собой контроль. Ему сделали неудачную операцию на голосовых связках, положившую конец его оперной карьере. Он начал преподавать. Пел в церковном хоре. Устроился на работу в магазин спорттоваров продавцом лыжного снаряжения. «Я просто сказал себе, что моя жизнь кончена. Единственное, чем я когда-либо серьезно занимался, был вокал. Я чувствовал, типа, ну что же, у некоторых людей просто не получается».
А потом дела пошли еще хуже. Старший брат Дэвида, Карл, тяжело заболел СПИДом. С конца 60-х Карл жил в Лос-Анджелесе, где был секретарем актрисы Жа Жа Габор и проектировал дома для звезд. Он и Дэвид сохранили близкие отношения. Карл прилетал на все дебюты Дэвида. Теперь Карлу пришлось лететь домой и переезжать к родителям. «Они понятия не имели, что он гей, – говорит Дэвид. – Отрицание – мощный инструмент».
Во время последней встречи Дэвида с Карлом тот был окружен пурпурными цветами. «У него была этакая пурпурная корона, – рассказывает Дэвид. – И он сказал мне: “Я жду от тебя многого”».
Карл умер на третьей неделе декабря. Четыре дня спустя Дэвид отправился на запад Оклахомы, где его тесть служил консервативным пастором. Дэвид спросил, можно ли ему спеть на рождественской службе. «Это было лучшее, что я когда-либо пел, – рассказывает он. – Я пошел домой и выпил бутылку виски с невероятной свирепостью и гневом. А на следующее утро я проснулся, встал на колени и сказал: “Я больше не могу этого делать ни дня”». По словам Дэвида, он ничего не знал о реабилитации. Никогда не посещал собрания анонимных алкоголиков. «Я просто взмолился: “Боже, пожалуйста, помоги мне сегодня не пить. Если у меня получится, я поблагодарю Тебя сегодня вечером и попрошу о том же завтра утром”». Он помолчал. «С того самого дня я больше не пью».
Вскоре после этого Дэвид сказал жене, что его призвали присоединиться к лютеранскому служению. Он рассказал, что все больше времени проводит в церкви. Он видел сопротивление геям и лесбиянкам – таким, как был его брат, – и хотел расширить миссию церкви. «Я заплачу за твою учебу в юридическом институте, – ответила она, – но я не желаю быть женой проповедника». Дэвид не смог противиться своему влечению. Он поступил в Объединенную теологическую семинарию в Нью-Йорке, и в конце первого года обучения она позвонила и сказала, что не вернется домой. «Я все время говорил, что это будет здорово, а она постоянно твердила, что это не так».
Дэвид начал работать в лютеранской церкви Св. Иоанна – Св. Матфея-Эмануэля в Бруклине за два дня до 11 сентября. Когда мы встретились, он жил в приходском доме вместе со своей второй женой и их 11-летней дочерью. Он пел в хоре, но мечтал однажды вернуться на сцену. Когда я спросил его про форму его жизни, он ответил: «Крест».
«Каждый пастор – богослов креста, – говорит он. – Но в моем случае я верю в историю Иисуса. Я знаю, что это пугает людей, особенно в Нью-Йорке. Но я прожил очень рассеянную жизнь, а теперь живу жизнью служения. Был очень специфический момент времени, когда Бог снизошел и коснулся моей жизни. Это тот перекресток, который привел меня туда, где я нахожусь сегодня».
Увлечение временем, начавшееся в конце Средних веков, стало всепоглощающим в индустриальную эпоху. В XIX веке люди были просто одержимы временем. Они ели по часам, работали по часам и даже спали по часам. Основная причина такой одержимости заключалась в том, что часы внезапно стали вездесущими. В 1800-х годах получили широкое распространение карманные часы, за ними последовали наручные и напольные часы. В песне 1876 года рассказывается, как дедушка обожал свои любимые часы, купленные в день его рождения. Они сопровождали его на протяжении всех этапов жизни, пока не «остановились, чтобы больше никогда не заводиться, когда старик умер». Ноты были распроданы миллионным тиражом.
Само собой разумеется, что, приступив к планированию своего дня по часам, люди также начали приводить в соответствие с часами и саму свою жизнь. Все преобладающие формы жизни в XX веке были механическими, индустриальными, последовательными. Стрела прогресса, конвейер жизни. Пробивайтесь наверх, из грязи в князи!