Книга поддержки. Как справиться с любыми потрясениями и стать сильнее - читать онлайн

Что происходит, когда наши сказки превращаются в кошмары

Раньше я считал, что телефонные звонки не способны изменить человеческую жизнь, пока однажды не убедился в обратном. Это был звонок от моей матери.

– Твой отец пытается покончить с собой, – сказала она.

– Он пытается сделать ЧТО?

Она говорила, а я мало что понимал: что-то связанное с ванной, бритвой и отчаянные мольбы о помощи.

– О боже.

– И на этом все не закончилось. Позже он попытался выброситься из окна, пока я готовила яичницу.

Как писателя, меня часто спрашивают, не учился ли я писать у своего отца. Ответ – нет. Мой отец был необычайно дружелюбным, даже сияющим – мы называли его профессиональным жителем Саванны, приморского городка в штате Джорджия, где он прожил 80 лет, – но он больше любил слушать и делать, чем рассказывать и записывать. Ветеран флота, общественный деятель, член Демократической партии, он никогда в жизни не впадал в депрессию.

Пока у него не началась болезнь Паркинсона, ограничивающая свободу движений и прямо влияющая на настроение. Отец моего отца, в конце жизни тоже страдавший от этого недуга, выстрелил себе в голову за месяц до того, как я окончил среднюю школу. Мой отец много раз обещал, что никогда ничего подобного не сделает. «Я знаком с болью и стыдом, которые это вызывает», – говорил он.

Затем он передумал – по крайней мере той частью своего разума, которую все еще мог контролировать. «Я прожил полноценную жизнь, – сказал он, – и не хочу, чтобы меня оплакивали. Я хочу, чтобы мне радовались».

Шесть раз в течение следующих 12 недель отец пытался покончить с собой. Мы перепробовали все мыслимые средства – от психотерапии до электрошока. И все же не смогли преодолеть главную трудность: как помочь человеку, для которого жизнь утратила свой смысл.

Моя семья, всегда немного гиперфункциональная, с головой погрузилась в работу. Старший брат взял на себя управление семейным бизнесом в сфере недвижимости; младшая сестра исследовала методы лечения.

Но я рассказчик. Три десятилетия своей жизни я посвятил изучению историй, придающих смысл нашей жизни – от племенных собраний древнего мира до современных хаотичных семейных обедов. Я давно поглощен тем, как истории объединяют и разделяют нас на социальном уровне, как они утверждают и ниспровергают нас на личном уровне.

С учетом этого интереса я начал задаваться вопросом: если мой отец, по крайней мере частично, столкнулся с проблемой интерпретации происходящего, возможно, она требовала повествовательного решения? Может быть, моему отцу была необходима искра для того, чтобы перезапустить свою жизненную историю.

Однажды утром в понедельник я сел и сделал самый простой, самый действенный поступок, который только мог вообразить.

Я отправил папе вопрос.

Какие игрушки ты любил в детстве?

То, что произошло потом, изменило не только его, но и всех окружающих и в конечном итоге заставило меня переосмыслить то, как все мы обретаем цель, гармонию и радость в своей жизни.

Эта книга повествует о том, что произошло дальше и какие уроки мы все можем из этого извлечь.

Это рассказ о проекте «История жизни».

История вашей жизни

Остановитесь на секунду и прислушайтесь к истории, которая крутится у вас в голове. Она где-то там, на заднем плане. Это то, что вы рассказываете другим при первой встрече; то, что вы говорите себе, посещая значимые места, листая старые фотографии, празднуя достижения, спеша в больницу.

Это повествование о том, кто вы, откуда вы пришли, куда мечтаете попасть в будущем.

Это высшая точка вашей жизни, ее низшая точка, ее поворотный момент.

Это то, во что вы верите, за что боретесь, что для вас важнее всего.

Это история вашей жизни.

И эта история не просто часть вас. По сути, это и есть вы.

Жизнь – это история, которую вы рассказываете сами себе.

Но то, как вы рассказываете эту историю, будь вы героем, жертвой, любовником, воином, воспитателем или глубоко верующим человеком, имеет огромное значение. Еще большую роль играет то, как вы эту историю адаптируете: как пересматриваете, переосмысливаете и переписываете свое личное повествование по мере того, как что-то в вашей жизни меняется, дает крен или идет не по плану.

Недавно со мной случилось нечто такое, что заставило сосредоточиться на этих вопросах: я потерял контроль над историей, болтающейся у меня в голове. Какое-то время я не знал, кто я такой; не знал, куда иду.

Я потерял себя.

Именно тогда я начал понимать: несмотря на то, что в последние годы рассказывание историй и вызывает значительный академический и общественный интерес, одному аспекту личного повествования не уделяется достаточного внимания. Что происходит, когда мы теряем сюжет нашей жизни? Когда нас сбивают с пути неприятные происшествия, неожиданные обстоятельства или превратности судьбы, с завидной частотой возникающие в наши дни?

Что происходит, когда наши сказки превращаются в кошмары?

Именно это случилось той осенью с моим отцом и примерно в то же время со мной. Это переживаем мы все в тот или иной момент нашей жизни.

Мы оказываемся в дремучем лесу и не можем оттуда выбраться.

Однако на этот раз я решил что-то изменить. Я был твердо намерен научиться находить выход из тупика.

Как я стал рассказчиком жизненных историй

То, что я делал дальше – путешествовал по стране, собирал сотни историй из жизни обычных людей, а затем прочесывал эти истории в поисках тем и выводов, способных помочь всем нам плавно огибать опасные участки нашей жизни, – имеет некую предысторию.

Я родился в Саванне, штат Джорджия, в семье пяти поколений южных евреев. Во мне столкнулись две повествовательные традиции переселенцев. Я покинул юг и переехал на север, чтобы поступить в университет, затем бросил его и переехал в Японию. Там, в городке в 50 милях и 50 годах от Токио, я начал писать письма на родину на шероховатой бумаге для авиапочты. Вы не поверите, что случилось со мной потом. Когда я вернулся домой, везде, где бы я ни оказался, люди говорили: «Мне нравятся ваши письма!»

«Замечательно, – отвечал я. – А мы знакомы?»

Оказывается, бабушка ксерокопировала мои письма и пускала их по рукам. Они стали, как сейчас бы сказали, «вирусными». «Если так много людей находят это интересным, мне стоит написать книгу», – подумал я. Мне повезло, и я заключил контракт с издательством. Что еще важнее, я обрел свое призвание. В своих историях я описывал обычного себя. В них я в связной форме воплощал свое беспокойство и мироощущение чужака.

В течение следующих двух десятилетий я писал истории – книги, статьи, сюжеты для телевидения – с шести континентов и из 75 стран. Я провел год, выступая цирковым клоуном, а еще один год путешествовал с Гартом Бруксом (Гарт Брукс – популярный американский исполнитель кантри-музыки. – Прим. пер.). Я обращался к величайшим из когда-либо рассказанных историй – от Ноева ковчега до Исхода. Я также женился и стал отцом однояйцевых девочек-близнецов. Жизнь шла по восходящей.

До тех пор, пока в моей душе не накопилась целая цепь негативных переживаний, разрушившая эту линейность, а вместе с ней и всякую иллюзию о том, что я могу контролировать повествование своей жизни.

Сначала мне поставили диагноз «редкий и агрессивный рак костей левой ноги». Моя болезнь была очень нетипичной: это детское онкологическое заболевание, развившееся у меня во взрослом возрасте. Напуганный, столкнувшийся лицом к лицу со смертью, я провел жуткий год, перенеся более 16 курсов химиотерапии и 17-часовую операцию по удалению бедренной кости, замене ее на титановую и перемещению малоберцовой кости с голени на бедро. Два года я ходил на костылях; в течение года после этого пользовался тростью. И с тех пор каждый шаг, каждый прием пищи, каждое объятие сопровождалось для меня длинным шлейфом из страха и ощущения собственной хрупкости.

Затем я чуть не обанкротился. Скромный бизнес в сфере недвижимости, построенный моим отцом, был разрушен Великой рецессией (Глобальный экономический кризис 2007–2009 годов, начавшийся с кризиса рынков финансов и недвижимости в США. – Прим. пер.). Были похоронены мечты трех поколений моей семьи. Я расстался со всеми своими сбережениями. В то же время интернет разгромил мир печатного слова, где я проработал два десятилетия. Все мои друзья один за другим оказывались на улице. Три ночи в неделю я просыпался в холодном поту, уставившись в потолок и задаваясь одним и тем же вопросом: что делать?

Далее последовала череда отцовских попыток самоубийства. Той осенью беседы практически не завязывались: язык не поворачивался говорить о решениях, которые нам приходилось принимать. Однако для меня в этом периоде было что-то до боли знакомое. Это возвращало меня к тому, что всегда было моей стандартной реакцией на кризис: в смятении всегда обращаться к повествованию. Правильный ответ на неудачу – это история.

Идея набирала обороты. Годом ранее, проводя исследование для книги о высокофункциональных семьях, я познакомился с Маршаллом Дьюком, психологом из Университета Эмори. Маршалл и его коллега Робин Фивуш изучали феномен, впервые замеченный женой Маршалла, Сарой. Будучи преподавателем в школе для детей с особыми образовательными потребностями, Сара обратила внимание, что ее ученики, казалось, чем больше знают об истории своей семьи, тем лучше управляют своей жизнью. Чтобы проверить этот тезис, Маршалл и Робин разработали ряд вопросов. Знаете ли вы, где познакомились ваши бабушка и дедушка? Знаете ли вы о болезни или травме, которые пережили ваши родители, когда были моложе? Знаете ли вы о том, что происходило, когда вы родились? Дети, набравшие наивысшие баллы в этом тесте, больше верили в то, что способны контролировать мир вокруг себя. Это был показатель номер один эмоционального благополучия ребенка.

Почему же знание истории своей семьи помогает нам выстраивать свою собственную историю? «Все семейные рассказы принимают одну из трех форм», – объясняет Маршалл. Во-первых, это восходящее семейное повествование: у нас ничего не было, мы много работали, мы добились успеха. Далее – нисходящее повествование: раньше у нас было все, потом мы все потеряли.

«Самый полезный рассказ, – продолжает он, – это третий». Он называется колеблющимся семейным повествованием. Наша семья знала взлеты и падения. Ваш дед был вице-президентом банка, но его дом сгорел. Твоя тетя была первой девушкой, поступившей в колледж, но она заболела раком груди. Дети, которые знают, что в жизни бывает всякое, гораздо лучше подготовлены к тому, чтобы противостоять неизбежным потрясениям на своем пути.

Я был вдохновлен этим исследованием, и после того, как я написал о нем в газете New York Times, похожие чувства испытали и мои читатели. Статья «Истории, которые нас связывают» стала вирусной в современном понимании этого слова. Мне писали родители, ученые и политики из разных уголков земного шара. Все они заявляли об одном и том же: истории связывают нас друг с другом, объединяют поколения, побуждают нас рисковать, чтобы сделать свою жизнь лучше, когда все представляется совершенно безнадежным.

Столкнувшись той осенью с одним из тех самых беспросветных моментов, благодаря этой идее я преисполнился надеждой. Что если я попрошу отца рассказать свою историю? «Не слишком длинную, – думал я, – всего на пару страниц». Первый вопрос, который я ему отправил, о его детских игрушках, сработал, поэтому за ним последовал другой. Ты все еще дружишь с кем-нибудь из своих школьных друзей? Затем: каким был твой дом в детстве? По мере того, как он обретал уверенность, я начал присылать ему вопросы по электронной почте каждое утро понедельника. Как ты стал «орлиным» скаутом (Орлиный скаут – высший ранг в американской организации бойскаутов. – Прим. пер.)? Как ты попал на флот? Как ты познакомился с мамой?

В то время пальцы отцу уже не подчинялись, поэтому он не мог печатать. Он думал над вопросом всю неделю, диктовал свою историю умному помощнику Siri, затем распечатывал черновик и редактировал его. Будучи коллекционером на протяжении всей своей жизни, он начал добавлять фотографии, вырезки из газет, любовные письма моей маме. По мере того, как его тексты становились все смелее, я задавал все более глубокие вопросы. О чем ты больше всего сожалеешь? Как ты пережил свой первый кризис? Этот процесс продолжался в течение следующих четырех лет, пока мой отец, человек, никогда не писавший ничего длиннее записок, не решился написать автобиографию. Это стало самым замечательным преображением, которое когда-либо видели в нашей семье.

Но чем же именно объясняется подобное изменение? Чтобы узнать больше, я погрузился в нейробиологию и биохимию повествования; я опрашивал экспертов о том, какие психологические и эмоциональные преимущества несут в себе воспоминания о жизни; я выслеживал пионеров в зарождающихся дисциплинах нарративной геронтологии, нарративного пубертатного периода и нарративной медицины. То, что я обнаружил, было молодой, но стремительно развивающейся областью знаний, построенной на идее о том, что переосмысление и реконструкция наших личных историй совершенно необходимы для полноценной жизни.

Но также я обнаружил, что во всем этом чего-то не хватает. Один аспект того, через что проходил мой отец, что пережил я сам, что переживали почти все, кого я знал, казалось, оставался за рамками обсуждения. Этот недостающий ингредиент касался того, что Маршалл определил как ключевой элемент семейных историй, – их формы.

Я начал думать, что наши личные истории точно так же, как и семейные, имеют определенную форму. У каждого из нас есть ряд невысказанных предположений, диктующих то, как, по нашему мнению, будет разворачиваться наша жизнь. Эти ожидания приходят со всех сторон и влияют на нас больше, чем мы готовы это признать. Например, нас заставили поверить, что наша жизнь всегда будет развиваться по восходящей, и теперь мы шокированы, обнаружив, что вместо этого в ней постоянно случаются взлеты и падения. Наше общество говорит, что нам следует наслаждаться прогрессом, но опыт подсказывает, что мы часто бываем удручены провалами. Может ли это несоответствие объяснить беспокойство, которое испытывают столь многие из нас?

Все эти вопросы пришли мне в голову в один прекрасный день. Поводом стала 30-я встреча выпускников моей школы. Я надорвал спину, и мой одноклассник Дэвид предложил захватить меня из Бруклина, где мы оба живем. «У нас будет шанс наверстать упущенное», – подумал я. Но Дэвид, как выяснилось, закрывал многомиллионную сделку с недвижимостью и всю поездку на машине провел, переключаясь между телефонными разговорами с возбужденными юристами с одной стороны и удрученными коллегами с другой. Накануне девятимесячный ребенок одного из деловых партнеров Дэвида заснул и больше не проснулся. Дэвид был одновременно на вершине мира и полностью раздавлен.

В тот день я представлял группу выдающихся одноклассников. В процессе подготовки я собрал их резюме – все аккуратно напечатанные и довольно впечатляющие. Но я был настолько потрясен историей, которой поделился Дэвид, что, когда вышел на сцену, то посмотрел на зал, полный людей, взял резюме и разорвал их пополам. «Меня не волнуют ваши успехи, – сказал я. – Рассказывайте о них своим матерям. Я хочу услышать о вашей борьбе, ваших трудностях, о том, что не дает вам спать по ночам».

В тот вечер выпуск 87-го года собрался под огромным шатром. На одном конце был бар, а на другом – барбекю. Мне потребовалось два часа, чтобы пройти от одного его конца до другого, пока одноклассники один за другим подходили ко мне и рассказывали свои душераздирающие истории.

Моя жена попала в больницу с обычной головной болью и на следующее утро умерла.

Моя 13-летняя дочь вскрыла себе вены.

Моя мать – алкоголичка.

Мой босс – мошенник.

На меня подали в суд за злоупотребление служебным положением.

Я лечусь от депрессии.

Мне страшно.

Смысл того, что все говорили, так или иначе сводился к одному и тому же: моя жизнь разрушена, мечты пошли прахом, уверенность в себе подорвана. Существует разрыв между идущей по восходящей, стабильной жизнью, которую мне продали («любую проблему можно решить с помощью таблетки, приложения или пяти минут медитации»), и нестабильной, непредсказуемой, крайне изменчивой жизнью, с которой я вынужден иметь дело.

Моя жизнь – это совсем не то, чего я ожидал.

В моей жизни нет порядка.

В ту ночь я позвонил жене: «Что-то происходит. Никто больше не знает, как рассказывать свою историю. Я должен придумать, как помочь».

«Расскажите мне историю своей жизни»

Так у меня родился проект «История жизни». Я колесил по стране, находя людей, готовых рассказать интересные истории своей жизни, часами беседовал с ними о трансформациях, кризисах и переосмыслении ими своей жизни, а затем искал в этих историях закономерности и подсказки. Естественным образом я начал с людей, которых знал, затем постепенно стал подходить к вопросу более тщательно, выискивая представителей самых разных демографических групп. Я занимался древнейшим делом – просто общался с людьми – и делал это наиболее современным способом: собирал истории жизни в гостиных, спальнях, больничных палатах, на лодках, в барах, трейлерах, индейских резервациях, бродвейских театрах и женских монастырях. Я делал это лично, по сотовой и стационарной связи, а также с помощью Zoom, FaceTime и Skype.

200 лет назад легендарный датский отшельник и философ Серен Кьеркегор прерывал свое уединение тем, что называл народными банями: он выныривал на улицы Копенгагена и вовлекал знакомых и незнакомцев в энергичные полуденные беседы. Именно так я себя и чувствовал: я отправился в трехлетнюю народную баню.

И вот что из этого вышло: я собрал 225 историй жизни людей всех возрастов, происхождения и слоев общества. Из всех 50 штатов. Истории включали в себя ошеломляющее многообразие жизненных событий: потерянные конечности, потерянные рабочие места, потерянные дома; смена религии, смена карьеры, смена пола; рассказы тех, кто бросил пить, развелся, порвал с сектой; а также огромное количество людей, которые прошли через повседневные трансформации надежды, возрождения и обновления. Вот небольшая выборка:

• трейдер с Уолл-стрит, превратившийся в романиста;

• водитель грузовика, ставший медбратом;

• армейский рейнджер, обнаруживший Саддама Хусейна;

• человек, дважды поборовший рак и поднявшийся на Эверест;

• аналитик ЦРУ, бросивший работу, чтобы дрессировать собак-спасателей;

• писатель, ставший гробовщиком;

• физик-теоретик, оставивший штатную преподавательскую работу, чтобы полностью отдаться творчеству в своей группе на YouTube под названием Ninja Sex Party;

• автор песен в стиле кантри, ставший лютеранским пастором;

• самый титулованный паралимпиец в истории Америки;

• генеральный директор фармацевтической компании, ушедший со своей должности, чтобы воспитывать троих своих сыновей, после того как его жена покончила с собой;

• сенатор США;

• обладатель «Грэмми»;

• бывший белый расист;

• исправившаяся алкоголичка, ходившая от двери к двери, чтобы извиниться перед двумя дюжинами людей, дома которых она ограбила в пьяном виде;

• три человека, попавшие в тюрьму;

• четыре человека, пережившие клиническую смерть и вернувшиеся к жизни;

• пять человек, пытавшихся покончить с собой;

• шесть человек, сменивших пол;

• и наконец, деловой партнер моего друга Дэвида, чей ребенок заснул, да так и не проснулся.

Со всеми этими людьми я проводил интервью, которые назвал «История жизни». Более 30 лет назад малоизвестный доктор философии из Гарварда по имени Дэн Макадамс разработал процесс опроса людей об их жизни для того, чтобы понять, как они развивали и совершенствовали чувство собственного «я». Впоследствии Дэн стал заведующим кафедрой психологии в Северо-Западном университете, а нарративные исследования привели к передовым открытиям в области психологии людей от подросткового возраста до старости.

Я обратился к Дэну, и он великодушно согласился взять на себя руководство моим проектом. Он посоветовал мне вооружиться шаблоном, разработанным им в 1980-х годах, но изменить его с учетом интересующих меня вопросов. «Не пытайтесь быть ученым, – сказал он. – Будьте собой». Как он и предсказывал, быстро стали появляться новые удивительные темы, о которых я не читал в литературе по жизненному циклу, человеческому развитию и личностным изменениям.

Вскоре я обнаружил, что на современную жизнь – технологическую, политическую, духовную, сексуальную – оказывает воздействие беспрецедентное множество сил, однако методы, которыми мы пользуемся для того, чтобы придать смысл нашей жизни, за ними просто не успевают. Мы проходим через трансформации все чаще, но наш инструментарий, призванный с ними справляться, не изменился настолько, чтобы идти в ногу со временем.

Проводимые мной интервью были разработаны с целью понять и изменить такое положение вещей. Мой первый вопрос носил довольно общий характер: «Пожалуйста, расскажите мне историю своей жизни за 15 минут». Большинству людей требовалось больше часа. Затем я спрашивал об основных жизненных моментах: о высшей, низшей и поворотной точках; о значимом опыте; с какой из важных трансформаций они справились хорошо, а с какой – плохо.

Поскольку умение ориентироваться в подобных трансформациях быстро стало главной темой, я потратил много времени на изучение этого недостаточно обсуждаемого явления. Я спрашивал испытуемых, была ли их самая большая жизненная трансформация добровольной или вынужденной, использовали ли они ритуалы, чтобы пережить это время, с какой самой сильной эмоцией они боролись, как структурировали свое время, от каких старых привычек избавились, какие новые завели, как долго происходила эта трансформация.

В заключительном разделе я интересовался выдающимися сюжетными линиями, которые сформировали их жизнь, и заканчивал двумя своими любимыми вопросами – теми, что давали наиболее поучительную информацию:

Огромное количество исходного материала, с которым я в итоге столкнулся, было одновременно и глубоко трогательным, и едва ли не ошеломляющим. По окончании у меня оказалось более тысячи часов интервью. Все говорили «под запись». Когда я расшифровал эти беседы, общее количество страниц достигло 6 тысяч. Сложенные в стопку, они доходили до плеч моих дочерей-подростков. На их чтение от начала до конца у меня ушло два месяца.

Следующим шагом была их обработка. По образцу процесса, используемого моим другом, гуру менеджмента Джимом Коллинзом, а также Дэном Макадамсом, я собрал команду, помогавшую мне анализировать истории. Мы потратили год на создание огромной базы данных, кодируя каждую историю по 57 различным переменным. Переменные варьировались, начиная с того, какая фаза трансформации людям казалась наиболее сложной, до того, какие советы они сочли наиболее полезными; с того, когда произошли важнейшие события в их жизни, до того, о каком будущем они мечтают. И мы спорили над нашими выводами на бесконечных дневных совещаниях, так что ни одна идея не осталась незамеченной, и направляли друг друга обратно к расшифровкам стенограмм и существующим исследованиям, чтобы дважды и трижды проверить полученные результаты. Могу с уверенностью сказать, что 90 процентов обнаруженных нами закономерностей никогда ранее не были описаны. И мы располагаем всеми подтверждающими это данными.

Грядущие трансформации

Прежде чем погрузиться во все эти данные и стоящие за ними истории, я хотел бы начать с одного общего наблюдения. Если бы я мог выразить то, что я узнал, в простой формуле, это выглядело бы так:

Я понимаю, что эти утверждения могут показаться слишком очевидными и несколько туманными. Что вы имеете в виду под «линейной жизнью»? Как можно быть уверенным, что жизненных трансформаций становится больше? Как мне всем этим овладеть, если я даже не знаю, что это такое? Вполне справедливо. Но для меня эти закономерности ясны, сигналы тревоги мигают, и каждому из нас необходимо срочно обновить способ, с помощью которого мы составляем свое представление о нашей жизни и придаем ей смысл.

С учетом этого предостережения, я хотел бы начать с предположения о том, что, на мой взгляд, вызывает большую часть беспокойства, которое испытывают многие из нас, и с изложения того, чего я надеюсь достичь с помощью этого проекта. В частности, для этой книги у меня есть три цели, два предупреждения, одно обещание и, наконец, одна высокая мечта. Начнем с целей.

Во-первых, я хочу дать название малоизученному явлению современной жизни, которое, как мне представляется, оказывает чрезмерное влияние на то, как мы думаем о себе: наша жизнь больше не идет по традиционному, линейному пути. Если бы в начале моего проекта вы попросили меня описать форму моей жизни, я бы сказал, что это линия. Та, что тянется назад через всю мою семью, затем уходит вперед, вверх и вниз по моей жизни, во многом основанной на моем внешнем успехе. Предположительно, нечто подобное сказали бы и многие другие.

И были бы неправы – глубоко, опасно неправы. Хуже того, упустили бы нечто фундаментально важное относительно того, как устроена сегодняшняя жизнь.

Самые светлые умы современности, включая тех, кто изучает компьютерные технологии, биологию, математику, физику, пришли к пониманию, что мир больше не придерживается предсказуемых, линейных парадигм. Напротив, жизнь наполнена хаосом и сложностью, периодами порядка и беспорядка, линейности и нелинейности. Вместо устойчивых линий наблюдатели теперь видят петли, спирали, колебания, фракталы, скручивания, переплетения и развороты.

Интересуясь тем, как это применимо к нашей повседневной жизни, я начал спрашивать всех, кого встречал: «Какова форма вашей жизни?» Я был ошеломлен ответами. Люди упоминали всевозможные формы: круги, сердца, бабочек, бумеранги, реки, деревья, горы, спирали. Когда я просил их объяснить, они распускали передо мной туго скрученный клубок желаний, поражений и разочарований – все то, что нашло свое отражение в многомерных формах их личных повествований.

Мысль о том, что жизнь состоит из череды тщательно выверенных последовательностей – от детства к юности и от среднего возраста к старости; от свиданий к браку, детям и к опустевшему гнезду; от работы низшего уровня до должности среднего звена, от должности высшего уровня до выхода на пенсию – кажется абсурдно устаревшей. Вместо того чтобы проходить через серию предопределенных жизненных этапов, прерываемых периодическими кризисами в дни рождения, которые заканчиваются ничем, мы воспринимаем жизнь как сложный водоворот празднований, неудач, триумфов и возрождений на протяжении всего отпущенного нам жизненного срока.

Более того, представители поколения Х (Поколение X – термин, применяемый к поколению людей, родившихся примерно с 1963 по 1980 год. – Прим. пер.) чувствуют это острее, чем представители поколения бумеров (Беби-бумеры – люди, родившиеся в послевоенных 1946–1964 годах, когда наблюдался взрыв рождаемости. – Прим. пер.), а представители миллениалов (Поколение родившихся между 1981 и 2000 годами. – Прим. пер.) – даже глубже, чем представители поколения Х. Рутинное прежде ожидание того, что у человека будет одна работа, одни отношения, одна вера, один дом, одно тело, одна сексуальность, одна идентичность, начиная с подросткового возраста и вплоть до немощной старости, в настоящее время мертвее, чем когда-либо. Вот что значит жить нелинейной жизнью. И все это имеет глубокие последствия для решений, которые мы все принимаем изо дня в день.

Самым большим из этих последствий является то, что, несмотря на все преимущества нелинейной жизни – личную свободу, возможности для самовыражения, проживание своей собственной жизни, а не той, которую хотят для вас другие, – это обязывает всех нас проходить через практически подавляющее большинство жизненных трансформаций. Это подводит к моей второй цели: понять эту быстрорастущую разновидность жизненных событий.

Конфликт – одно из непременных условий рассказа. Для того чтобы повествование вообще имело место, должно произойти что-то непредвиденное. На голливудском жаргоне это «лихо закрученный сюжет»; согласно определению Аристотеля, это «перипетии». «Все согласны с тем, что история начинается с некоторого нарушения ожидаемого положения вещей, – пишет Джером Брунер, пионер нарративной психологии. – Что-то идет наперекосяк, а то и рассказывать-то не о чем». История – это инструмент для ликвидации этих пробоин.

Главный вывод из моих бесед – и для меня весьма тревожный – заключается в том, что частота, с которой эти нарушения возникают в наши дни, быстро увеличивается. Мы столкнулись с эпидемией сломов, или, как я их называю, разрушителей. Это объясняется многими причинами (см. Главу 2), но пока позвольте мне просто сказать, что мы подсчитали все варианты тревожных жизненных событий, о которых я услышал. Всего вышло 52 типа. Это 52 разных источника конфликтов, потрясений или стрессов, с которыми может столкнуться человек. Они варьируются от добровольных (стремление похудеть, открытие компании) до вынужденных (увольнение, обнаружение у вашего ребенка особых потребностей); от личных (воздержание от алкоголя, потеря любимого человека) до коллективных (присоединение к общественному движению, стихийное бедствие). Количество разрушителей, ожидающих человека во взрослой жизни, составляет около трех десятков. Это в среднем один раз в 12–18 месяцев.

Нам удается пройти через многие из этих разрушителей с незначительным нарушением нашей жизни. Мы приспосабливаемся, опираемся на близких, перестраиваем свои жизненные истории. Но время от времени один или чаще всего скопление из двух, трех или четырех таких разрушителей поднимается до уровня, способного действительно дезориентировать и дестабилизировать нас. Я называю эти события жизнетрясениями, потому что наносимый ими ущерб может быть разорительным. Они находятся очень высоко по шкале последствий Рихтера, и их отголоски иногда длятся годами. Средний человек в своей взрослой жизни переживает три-пять подобных масштабных переориентаций; их средняя продолжительность, как показывают мои данные, составляет пять лет. Если посчитать, это означает, что почти половина нашей жизни тратится на то, чтобы реагировать на эти эпизоды.

Вы (или ваш близкий человек) почти наверняка проходите через нечто подобное прямо сейчас.

Мало кто ожидает такого шквала жизненных изменений, что подводит нас к моей третьей цели: поскольку мы сталкиваемся с большим количеством подобных событий, чем мы обычно ожидаем, и это число, как я в дальнейшем объясню, вероятно, в ближайшие годы только увеличится, приобретение навыков, необходимых для их прохождения, становится все более насущным. Жизнетрясения могут быть добровольными или вынужденными, но преодоление трансформаций, которые из них вытекают, может быть только добровольным. Мы должны овладеть для этого необходимыми навыками.

Так что же это за навыки? Я считаю самым захватывающим то, что я обнаружил четкий и подробный инструментарий для навигации по этим трансформационным переходам. Многие люди выполняют некоторые из этих шагов инстинктивно, но знание (или выполнение) всего списка встречается довольно редко – не в последнюю очередь потому, что многие из этих идей противоречат многовековым представлениям о том, как мы управляем личностными изменениями.

Формирование этого набора инструментов также представляет собой самое большое изменение, через которое я прошел во время работы над этим проектом. Вначале я ожидал, что то, как люди справляются с кризисами в своей личной жизни, на работе или в духовной жизни, будет сильно отличаться друг от друга. У каждой трансформации должен быть свой сценарий. Я ошибался. Я обнаружил гораздо больше сходства и существенно более унифицированный инструментарий, чем я когда-либо мог себе представить. Вторая половина книги (начиная с Главы 7) подробно описывает этот набор необходимых приемов.

Это приводит нас к двум предупреждениям:

И к обещанию: Полагаю, мы сможем вам помочь. В данном случае мы – это не только я или даже команда, помогавшая мне количественно оценить эти результаты. Это сотни людей, с которыми я исследовал данные проблемы, – те, что проявили смелость и искренность и поделились со мной дерзкими и изобретательными способами того, как они переживали свои личные победы и поражения. Идеи в книге принадлежат мне. Если они ошибочны или направлены в ложное русло, всю ответственность я беру на себя. Но я не навязывал их людям, которых встречал; я их обнаружил. Они восходят снизу вверх, а не наоборот. Я считаю, что они отражают правду о том, как на самом деле люди реагируют на этот период беспрецедентных перемен.

А это подводит нас к моей высокой мечте: я стремлюсь сразиться с величайшей культурной ветряной мельницей. Я хотел бы переосмыслить то, что представляют собой жизненные трансформации. Коль скоро всем нам приходится проходить через эти бурные периоды, причем не один или два раза, а три, четыре, пять или даже большее количество раз на протяжении всей нашей жизни; испытывать весь этот стресс и страдания, душераздирающие и душеочищающие; корректировать свои личные повествования, перестраивать приоритеты и восстанавливать равновесие тех форм, что наполняют смыслом нашу жизнь, почему же мы так настойчиво говорим об этих временах как о чем-то катастрофическом и разрушительном, как о злосчастных каторжных работах, во время которых мы вынуждены кайлом, зубилом или угодничеством прокладывать себе путь к свободе?

Поскольку жизнь всегда будет полна поворотов сюжета, почему бы не потратить больше времени на то, чтобы научиться с ними успешно справляться?

Уильям Джеймс, отец современной психологии, сказал об этом лучше почти полтора века назад, и его мудрость, к сожалению, забыта. Жизнь – это постоянные трансформации. Его точка зрения как нельзя более верна именно сегодня: мы не можем игнорировать эти важные моменты жизни; мы не можем желать или стремиться, чтобы они не происходили. Мы должны их принять, дать им название, отметить их, поделиться ими и в итоге превратить их в новое и жизненно важное топливо для воссоздания истории нашей жизни.

Волк в сказке

У итальянцев есть чудесное выражение о том, как наша жизнь переворачивается с ног на голову, когда мы меньше всего этого ожидаем: lupus in fabula. Fabula значит «сказка». Fabula – это фантазия нашей жизни, идеальная версия нашей жизни, когда все идет хорошо. Lupus значит «волк». Lupus – это проблема, конфликт, большая, страшная вещь, угрожающая разрушить все вокруг.

Другими словами, нашу реальную жизнь.

Выражение lupus in fabula означает «волк в сказке». Итальянцы используют его как эквивалент выражения «легок на помине», имея в виду дьявола. Когда жизнь идет слишком гладко, появляются демон, людоед, дракон, диагноз, сокращение штата, смерть.

Как только кажется, что наша сказка вот-вот станет былью, появляется волк.

Вот что случилось со мной много лет назад, с моим отцом в момент безысходности, со всеми, кого я знал, в то или иное время.

Мы заблудились в дремучем лесу и не видим выхода.

Мы теряем из виду счастливый конец сказки.

Сейчас я больше так себя не чувствую. Этот проект стал для меня гигантским убийцей волков. Он предоставил мне больше инструментов для борьбы с проблемами, больше сострадания, чтобы помочь другим, больше возможностей расширить и переписать историю своей жизни, чем я когда-либо считал возможным. Попутно он помог мне смириться с моей болезнью, страхом потерять работу, с моими ошибочными суждениями и грубыми промахами. Ежедневное прослушивание этих историй наполняло меня трепетом перед широтой человеческого опыта и признательностью за то, что мне посчастливилось избежать целого ряда ужасающих человеческих страданий – по крайней мере на данный момент.

И еще он научил меня вот чему: нам всем бывает больно. Мы все болеем, страдаем и тоскуем. Мы все погрязли в своих неправильных решениях, скорбим о своих потерях, зацикливаемся на недостатках собственного тела, неверных поступках и упущенных возможностях. Мы знаем, что были бы счастливее, более удовлетворенными и, может быть, даже в буквальном смысле слова богаче, если бы всего этого не делали. И все же мы ничего не можем с собой поделать. У нас есть то, что выглядит генетическим императивом, – пересказывать нашу историю снова и снова, иногда слишком долго задерживаясь на наших самых плохих проявлениях или самых слабых моментах.

Мы не можем пройти мимо волков.

И это нормально. Потому что, изгнав волка, вы лишитесь героя. И вот что я понял: мы все должны быть героями своей собственной истории. Вот почему нам нужны сказки. Они учат нас, как развеять свои страхи, и помогают нам спать по ночам. Вот почему мы рассказываем их год за годом каждый раз перед сном.

Они превращают наши кошмары в мечты.