Книга жизни. Мемуарная проза - читать онлайн

Начало. Воробьи

Писать мемуары я мечтала лет в двадцать. Поэтому в двадцать три я решила их начать – вдруг в старости меня хватит склероз (всё время забываю название!), или по какой-то другой причине свет не захочет увидеть мои мемуары.

К этой рукописи я возвращаюсь каждые десять лет – в основном, дополняя, но при этом твёрдо решив не выходить за рамки написанного в 23 года. Поэтому эта книга – а таким образом, она и есть для меня книга жизни – начинается монастырём, и им же заканчивается. Так же, как к мемуарам и переосмыслению прожитого и пережитого, я возвращаюсь и туда – но всё-таки чаще.

Я пишу это в память о людях, благодаря которым моё детство было счастливым, благодаря – и вместе с которыми – я оказалась в той яркой вспышке реальности из небытия, между рождением и смертью, которая и есть жизнь.

Алена Воробьева, 2011 год. Фото Сергея Володина

В моем роду намешано немало крови – русских, белорусов, украинцев, татар, северных народов. Предки мои были донскими казаками, воинами, монахами – и крестьянами, хотя моя фамилия упоминается в нескольких частях родословных книг дворянских родов, в том числе, и вологодской – когда в 90-е стало модным искать в своих предках дворянские корни, долгое время я думала, что дед мой по отцу, Иван Григорьевич Воробьёв, родом из села Заборье, приехал из-под Вологды. Впоследствии, познакомившись заочно с Варварой Заборцевой, я узнала, что село Заборье есть и в Архангельской области, которая граничит с Вологодской, и решила, что в моём роду могли быть поморы – или как раз раскулаченные крестьяне или же обедневшие дворяне, полностью «забывшие» своё происхождение.

Беседа со старшей сестрой отца, тётей Таней, мало что прояснила – откуда был родом Иван Григорьевич, она не помнила, считала, что из Ленинградской области. Есть, конечно, посёлок Заборье и там – судя по карте, в глухих лесах, между Санкт-Петербургом и Вологдой, что ещё раз возвращает нас к легенде о дворянском роде вологодских Воробьёвых, которых звали то Иванами, то Григориями – как и по папиной линии. Из больших водоёмов, кроме реки Лидь, взявшей своё название из вепсского языка, на берегу которой стоит Заборье, ближайшее к селу – озеро Белое. От Финляндии и Карелии тоже недалеко. Возможно, на самом деле мой дед по отцу был из восточных вепсов.

Деревня Заборье ведёт свое начало с XVIII века – в 1792 году она упоминается на карте Новгородского наместничества. И до революции, и в советское время село, стоящее в лесах, жило лесозаготовками, мужчины были в основном лесорубами. Возможно, поэтому мне с детства так запомнилась сказка Вильгельма Гауфа «Холодное сердце», а не только потому, что мне, как человеку, родившемуся в воскресенье, нравятся строки песенки:

Если исходить из версии о старинных дворянских родах и передаваемых по мужской линии одинаковых именах, как раз сохранилось изображение герба дворян майора Григория Воробьёва и подпоручика Ивана Воробьёва – красивая, но неподтверждённая легенда

Тётя Таня, называя село своего отца, ударение ставила на «а». Как звали дедушек и бабушек, которых она не застала, припоминала с трудом, но было понятно, что обоих мальчиков в семье – моего папу Гришу и его брата Мишу назвали в честь дедов, а тётю Катю – то ли в честь одной, то ли сразу обеих бабушек. Кто-то из прадедов был поваром у господ – папа утверждал, что умение хорошо готовить у него от деда, и что прадеда этого по дороге домой убили разбойники за его зарплату в 35 рублей.

Готовил папа действительно хорошо – даже простую картошку жарил так, что мы всегда с ним мечтали когда-нибудь открыть небольшой ресторанчик. Это была наша с ним семейная присказка – а с папой было легко общаться потому, что мы с ним читали и любили одни и те же книги, как, например, сатирический роман в письмах «Самоглот-Загребаевы» Николая Лейкина – и в день папиной получки я вполне могла подойти к нему с нашей любимой фразочкой из романа: «Добрый папаша! За долги меня выгнали из полка. Не с чем выехать в Петербург». Когда я поступила учиться в Санкт-Петербургский университет, эта семейная шутка была особенно актуальной.

Единственное, что сохранилось от папы, как раз касается этой семейной шутки – его письменный ответ мне на цитату из романа в письмах «Самоглот-Загребаевы»

Папа родился 27 декабря 1956 года в Чаплыгине – роддом тогда находился в доме, который потом передали под жильё врачам, и моя бабушка получила там квартиру, где мы с мамой и жили.

Всего у родителей отца было 8 детей – из тех, кто выжил в младенчестве и дожил до взрослого возраста. Мама называла их «воробьи» – они и вправду, когда собирались вместе, за одним столом на семейных праздниках, были похожи на слетевшуюся стайку воробьёв, и дружили между собой, хотя трое из них переехали из Чаплыгина в Ленинград – теперь уже Санкт-Петербург.

Сведениями о деде и бабушке со мной поделилась моя двоюродная сестра из Питера Ульяна Громова. Дед мой по отцу, Иван Григорьевич Воробьёв, родился 11 сентября 1922 года, в Ленинградской области, Ефимовском районе, деревне Заборье. Был призван на фронт в самом начале Великой Отечественной войны, в июле 1941 года. Сначала служил в 106 отдельном полку связи 61 армии, потом – в 7 запасном линейном полку связи. Воевал в полку у Рокоссовского связистом, рассказывал детям, что когда поздоровался с маршалом за руку, после этого руку не мыл три дня. Дошёл до Вильнюса, был ранен. Награждён Орденом Славы 3 степени.

Бабушка, Мария Михайловна Карамнова, была старше его на год. Она родилась в Тамбовской области 12 июня 1921 года. На фронте в составе комсомольской бригады рыла окопы под Смоленском. Там они с девчонками попали в окружение. Какое-то время провели под бомбёжкой в окопах – тех, кто пытался высунуться, скашивали автоматной очередью. Красная Армия отступила, комсомолкам пришлось выходить самостоятельно. Тогда-то они и поклялись с подругами, если выживут, рожать много детей – и обещание своё сдержали. Оружия у них не было – повезло, что чудом смогли перебежать в лес, где ещё две недели скитались без еды, и вышли к своим уже с раздутыми от голода животами. Какая-то женщина сжалилась над ними, поделилась своим хлебом. Воистину «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…»

Детская фотография папы и его брата: Гришка и Мишка у новогодней ёлки

С дедом бабушка познакомилась на вокзале в Раненбурге уже после победы. Иван Григорьевич ехал из госпиталя. Это был примерно 1946 год. Бабушка уже тогда жила в своём доме, у неё была однокомнатная квартира, которая досталась ей от её сестры Клавы – она получила жильё, когда работала в колонии для несовершеннолетних, а потом переехала в Богоявленск. Бабушка тогда училась в Сасово на пожарного инспектора, работала на железной дороге. Однажды, по дороге на работу, на вокзале и познакомилась с будущим мужем – симпатичный солдатик горевал об умершей матери, ехать ему было некуда. Так, с вокзала, и привела к себе домой.

Мария Михайловна и Иван Григорьевич Воробьёвы

Папа рассказывал другую историю – что с бабушкой, Марьей Михайловной Карамновой, дед познакомился в госпитале или когда вышел из него, поэтому я решила, это было на территории госпиталя, а значит, бабушка была санитаркой. Жизнь после войны была тяжёлой, но тогда все жили примерно одинаково.

Сначала в семье рождались девочки – Таня, Надя, Катя, Люба. Потом появился на свет папа. За ним его младший брат Миша – мне он всегда казался добрее отца, я его очень любила. Младшие девочки – Галя и Олечка; тётя Галя стала моей крёстной, а тётю Олю я помню ещё невестой, когда её выдавали замуж за дядю Славу Камагина. Мама ещё заставила меня красть у новобрачной туфельку для выкупа – вроде бы из неё должны были выпить, и я полезла под длинный стол, чтобы незаметно снять с невесты туфлю, но незаметно сделать это не удалось – тётя Оля наклонилась ко мне и спросила, что происходит. Пришлось объяснять. Туфелька оказалась в моих руках – почти как в сказке про Золушку!

Отец говорил, что больше всех своих детей дед любил Любу. Может, потому, что дочка родилась в один день вместе с ним. Каждый год на их день рождения он покупал на базаре арбуз – а день рождения обоих приходился на 11 сентября, день усекновения главы Иоанна Предтечи, когда, по примете, ничего нельзя есть круглого, что напоминает голову.

«Воробьи». Эта фотокарточка стояла на серванте в комнате бабушки Маши. Вверху: папа, Люба, Таня, Катя, Миша. Внизу: Надя, Галя, дед, Оля, бабушка

С детьми он был строг, но справедлив. Думаю, я бы его боялась, хотя до своих многочисленных внуков дед не дожил. У меня, судя по фотографиям, от него фамильный «воробьёвский» нос.

Всю жизнь дед боялся грозы – тётя Таня рассказывала, что в юности в одиночку он пережил страшную грозу в поле. После войны был электриком. Его фотографию как трудовика публиковали в местной газете.

Дед по отцу, Иван Григорьевич Воробьёв

Умер он от удара электричеством на работе 24 июля 1974 года, когда мой отец ещё был школьником. На папе, который был старшим сыном в семье (до него рождались и выживали девочки), ранняя смерть отца сказалась сильно – эмоции гасил в вине, связался с «крутыми» ребятами, на каких-то разборках оказался с обрезом, и за обиду, нанесённую его другу, выстрелил в обидчика. Ранил в живот. Тяжкие телесные – и вместо армии и лётного училища, о котором папа мечтал – и по всем данным, поступил бы – год в исправительной колонии и совсем другая судьба. Без взлётов, но зато со мной – неизвестно, родилась бы я или нет, если бы всё сложилось иначе. В тюрьме (он попал в Липецк) его уважали. Зарабатывал он там столько, что посылал деньги домой, а выйдя оттуда, приехал в Чаплыгин на такси с тортом для матери. Но о лётном училище речь уже не шла. Устроился работать водителем, жить остался в родительском доме – как старший сын, помогал.

Папа в 10 классе. Небо так и осталось – в его глазах

О смерти отца мой папа сожалел всю жизнь – не только за свои поломанные крылья – он считал, что Ивана Григорьевича можно было спасти, если бы вовремя и правильно оказали помощь. После смерти мужа Мария Михайловна растила детей одна. Воспитала и внуков, застала правнуков, и умерла 3 января 2002 года, дожив до 80 лет. Дата её похорон есть в книге стихотворений «Созвездие Лебедь» моей бабушки по матери, поэта и детского врача Галины Григоренко. Она написала Марии Михайловне такие строки:

Умерла Марья Михайловна, справив за полгода до этого пышный юбилей в окружении детей, внуков и правнуков – как и мечтала, старенькой, серебряноволосой, и провожала её вся улица. Ушла Марья к своему Ивану… А вслед за ней ушла из жизни их дочка Надя, любимая сестра отца…

Но детство моё больше связано с семьёй матери.