Четверг, 30 апреля 1812 года
Следующим утром в половине десятого Хелен стояла посре ди будуара, а ее разведенные в стороны руки покоились на смазанном воском панье из ситца и китового уса, привязанном к талии. Дерби натянула на широкий каркас украшенную вышивкой нижнюю юбку из белого шелка, и он больно надавил на бедра. Ей предстояло добавить еще три слоя, чтобы подготовить Хелен к выходу в свет, но девушка уже изнемогала под тяжестью плотной ткани старомодного панье.
Как ее мать и тетушка не уставали каждый день наряжаться в эти громоздкие платья? И как выдерживали испытание вышедшими из моды прическами, которые полагалось носить при дворе?
Хелен просунула указательный палец под одну из подушечек с накладными локонами, на которой держался целый пучок страусиных перьев, и нащупала свободное пространство между слоем помады для волос и густой паутиной шпилек. Несколько из них девушка осторожно переместила, чтобы они не слишком больно стягивали ее собственные волосы. Стало намного легче, однако в воздухе разлился тяжелый аромат жирной жасминовой помады. Хелен закашлялась, и каркас слабо дернулся.
– Миледи, прошу вас, – взмолилась Дерби, отвлекаясь от разглаживания складок на подоле.
Хелен придержала покрытое шелком панье, и горничная расправила последнюю складку. Она была крайне сосредоточенна и походила на шестилетнюю девочку за написанием письма: брови нахмурены, кончик языка зажат между губами.
Накануне Хелен сообщила ей о том, что граф не располагает никакими фактами об исчезновении Берты, и Дерби мужественно приняла эту новость. Впрочем, по ее усиленной заботе о Хелен во время утреннего туалета было видно, что камеристка опечалена. Тем более что она согласилась со словами Хелен о том, что предположительное обвинение лорда Карлстона было вызвано скорее неприязнью графа и не имело под собой достаточно основания. Разумеется, если в деле замешан лорд Карлстон, Берту вряд ли удастся спасти. Хелен склонила голову при этой мысли. Господи, защити бедняжку от подлого человека.
Дерби поднялась на ноги:
– Атлас, пожалуйста! – Она махнула рукой двум горничным, которые держали наготове белое платье с завышенной талией, роскошной серебристой вышивкой и щедрой россыпью жемчуга на вырезе.
Благодаря указаниям Дерби служанки действовали расторопно, и три последующих слоя – атласное платье, полупрозрачная юбка из тюля и еще одна из сетчатой ткани с вышивкой, жемчугом и мелкими стеклянными бусинками – были ловко накинуты поверх затянутого шелком панье.
Наконец Хелен продела руки в рукава белого бархатного спенсера, за который цеплялся шлейф, и Дерби застегнула миниатюрные жемчужные пуговки и бриллиантовую пряжку-аграф под грудью:
– Готово, миледи.
Дерби отошла назад, и девушки улыбнулись друг другу.
Горничные расправили шлейф платья: четыре фута белого бархата с шелком и изобилием жемчуга, стеклянных бусин и серебряных цветов, вышитых на ткани.
– Ваше платье прекрасно, миледи, – прошептала Тилли, самая младшая из девушек. – Оно похоже на замерзший ручей, и все блестит!
Вторая горничная, темноволосая Бет, энергично закивала.
– Тилли, твоего мнения никто не спрашивал, – строго заметила Дерби.
Она взяла Хелен за правую руку и осторожно натянула ей на пальцы изысканную белую перчатку.
– Ничего страшного. – Хелен улыбнулась юной горничной. Слова Тилли не были лестью, в ее глазах светилось искреннее восхищение. – Я тоже считаю, что оно напоминает замерзший ручей.
Плотно прилегающие к коже перчатки украсили ее руки, и Хелен подошла к зеркалу. Разумеется, она тренировалась ходить в панье, и они с горничными не раз надевали праздничный туалет, но ни одна из них не лицезрела конечного результата. Больше всего девушку поразило то, что инкрустированный жемчугом вырез открывал слишком много кожи. Плечи оставались голыми, а вырез был невероятно глубоким – он соответствовал требованиям двора, – и плотная цепь бриллиантов привлекала внимание к бледным, гладким округлостям груди. Хелен не могла оторвать глаз от изгибов, которые прежде никогда не выставлялись напоказ. Подобная откровенность вызывала в ней неприятное волнение и в то же время странное удовольствие.
– Даже смешно сочетать платье с завышенной талией и панье, разве нет? – пробормотала она, однако волшебное очарование наряда и прически высосало яд из ее слов. Хелен не могла не признать, что выглядит блистательно.
– Хелен.
Из-за двери, ведущей в коридор, раздался голос дядюшки. Девушка резко отвернулась от зеркала и встретилась глазами с тремя ошеломленными горничными. Панье покачнулось.
– Иди, – прошептала она Дерби.
Камеристка поспешила к двери, легонько ее приоткрыла и исполнила реверанс.
– Моя племянница может меня принять? – требовательно спросил дядюшка.
Дерби вопросительно оглянулась на леди. Хелен нерешительно кивнула.
– Да, милорд, – ответила Дерби и открыла дверь.
Грузная фигура лорда Пеннуорта была облачена в лаймово-зеленый сюртук для утренних визитов, а старомодный седой напудренный парик подчеркивал синеватые мешки под глазами. Тилли и Бет присели в реверансе.
Дядюшка пристально изучил племянницу.
– Итак, дитя, тебя нарядили, – сказал он глухим от простуды голосом. – Чересчур пышно, как того и требует королева. Оскорбление хорошему вкусу и скромности.
Лицо Хелен вспыхнуло. Впрочем, ей следовало ожидать подобной издевки. Дядюшка пребывал во мнении, что двор королевы – это всего лишь рыночная площадь, на которой расфуфыренные леди обмениваются богомерзкими слухами, и часто его высказывал.
Лорд Пеннуорт нередко выражал свои взгляды на нескромность женщин и порочность общества в целом, как дома, так и на людях. Он восхищался добродетельной христианкой Ханной Мор[13], но его религиозность, в отличие от этой воспитанной, воздержанной дамы, выражалась в вечном недовольстве и брюзжании. Пылкое возмущение лорда по отношению к публичным домам привлекло внимание карикатуристов, и в своих безжалостных картинках они изобразили его как лорда Петуха. В одну из ночных вылазок Хелен обнаружила среди бумаг дядюшки опубликованную гравюру Крукшанка[14]. Ей пришлось засунуть кулак в рот, чтобы не рассмеяться над задиристым петухом, который был вылитый лорд Пеннуорт: широкая грудь колесом, выпученные круглые глаза, багрово-красное расплывшееся лицо и шутовской колпак того же цвета.
– Я не ожидала вас увидеть, дядюшка. – Хелен сделала реверанс и быстро оценила выражение его лица: узкий, обветренный рот был крепко сжат – явный признак того, что лорд собирается прочесть нравоучение.
– Оставьте нас, – обратился лорд Пеннуорт к служанкам.
Они еще раз почтительно присели и поспешили прочь. Дерби бросила полный отчаяния взгляд на Хелен, а затем на портрет, который все так же выглядывал из-за белой пиалы с ароматической смесью. Они обе стояли довольно далеко от туалетного столика и не успели бы его спрятать.
– Ты тоже, Дерби, – потребовал дядюшка.
Дерби снова сделала реверанс и вышла вслед за другими девушками.
Хелен прикинула расстояние до столика. Пара шагов, и за юбкой ничего не будет видно. Если, конечно, она успеет спрятать медальон до того, как его заметит острый дядюшкин глаз.
Девушка дернулась было в сторону, но лорд Пеннуорт уже переступил порог и встал посреди комнаты:
– Леонора сказала, что по ее просьбе ты подготовила ответ Ее Величеству на случай, если она спросит о твоей матери.
– Да, дядюшка.
– Покажи.
Хелен опустилась в глубоком придворном реверансе, стараясь не оглядываться на рамку портрета:
– Да, Ваше Величество. Моя мать – леди Кэтрин.
Серые брови дядюшки вздрогнули. Возможно, Хелен следовало говорить чуть мягче.
– Надеюсь, на Ее Величество ты не будешь смотреть столь бесцеремонно, – нетерпеливо взмахнул рукой лорд.
– Нет, конечно нет.
Дядюшка шагнул к туалетному столику, потирая сухие руки. Он точно увидит портрет.
– Дядюшка, удалось ли вам отыскать Берту? – Хелен улыбнулась, пытаясь смягчить ласковым выражением лица внезапность вопроса. Лорд Пеннуорт с непониманием взглянул на племянницу, но, по крайней мере, отвлекся от столика. – Пропавшую служанку, – добавила Хелен.
– Я сделал все, чего требовала моя честь, – проворчал дядюшка. – Девчонка сбежала, гадать тут нечего.
– Но она не взяла свой сундук…
– Это не твое дело, – отмахнулся дядюшка. – Ты обязана предстать перед королевой достойной леди. – Он уперся ногами в пол и скрестил руки на груди. – Я долго думал над замечанием о твоей матери. Маловероятно, что королева ее упомянет. Однако я не сомневаюсь, что другим дамам во дворце хватит наглости спросить о ней, в том числе и на других приемах в этом сезоне. Игнорируй их по возможности. В противном случае говори так. – Лорд прочистил раздраженное мокротой горло. – Моя мать утонула в море, и для всех это было к лучшему.
Хелен резко выпрямилась:
– Прошу прощения?
Дядюшка заново проговорил всю фразу. Каждое слово убивало Хелен. К лучшему?
– В подобных случаях всегда лучше держаться правды, – добавил лорд. – Повтори, дитя. И не надо намеков. Покажешь свою слабость – и они накинутся на тебя, как стая гарпий.
Хелен облизала губы. Буквы не складывались в слова. Эти слова и не хотелось складывать. Осознав это, девушка расправила плечи.
– Ну же, скорее. Я хочу услышать, как ты это произносишь.
– Прошу вас, дядюшка, я не могу так сказать.
Ни один мускул на лице лорда не дрогнул, однако рот скривился от неудовольствия. Три удара сердца Хелен отмерили жуткую паузу. Дядюшка глубоко вдохнул:
– В тебе говорит невежество и молодость, а также, несомненно, радостное волнение в такой важный день. А теперь повтори то, что я сказал.
В горле у Хелен пересохло. Она сглотнула и еле выдавила из себя:
– Простите меня, дядюшка, но я не могу представить, как смерть моей матери могла стать лучшим исходом для всех.
Какое-то время лорд молча смотрел на девушку, и его лицо заливалось краской. Голубая вена на лбу угрожающее пульсировала.
– Вот как? – Лицо дядюшки придвинулось так близко к Хелен, что она ощутила на себе его тяжелое дыхание и разглядела желтоватый оттенок век. – Ты бы предпочла, чтобы ее судили, а затем обезглавили? Великая леди Кэтрин! Голова отдельно от тела, народ разрывает волосы на сувениры! – Лицо отдалилось. – Ты неглупая девчонка. Должна сама понимать, что это действительно было к лучшему.
Хелен сосредоточила внимание на ковре, чтобы выдавить из воображения отвратительный образ обезглавленного тела матери, обвисшего на колоде, со стекающей по позвоночнику кровью, – подобная расправа грозила изменникам родины из высшего сословия.
Лорд с отвращением выдохнул.
– Должен заметить, что это еще и черная неблагодарность по отношению к твоей тетушке, – со злостью сказал он. – Она заботится о тебе, любит, как родную дочь, а теперь ты заявляешь, что ее нежная привязанность – это плохо?
– Нет, я не это имела в виду, дядюшка.
– Ты и не знаешь, что имела в виду. Говоришь, не подумав, как и все представительницы твоего пола, – с раздражением заметил дядюшка и сделал шаг назад. – В этот раз я не могу запретить тебе посещение гостиной, но, клянусь Господом, если ты не будешь поступать, как велено, я позабочусь о том, чтобы ты больше не показалась ни на одном балу или рауте. – Лорд вновь навис над племянницей. – И я прекращу подготовку к твоему балу. Я не потерплю никакого позора – большого или малого – для своей семьи!
Хелен знала, что дядюшка не блефует. Это было видно по его сузившимся от злобы глазам. Тетушка не раз сглаживала подобные конфликты, но этот ей смягчить не удастся. Нет, если Хелен мечтает о свободе и жизни вне этого дома, ей следует подчиняться, как бы сильно это ни уязвляло ее гордость.
– Извините, дядюшка. – Девушка с трудом приняла покаянный вид. – Пожалуйста, простите меня.
Лорд снисходительно вздохнул:
– Не следует мне забывать, что ты все еще дитя, несмотря на твои роскошные одежды и высокий рост. В подобных вопросах тебе надо слушаться меня, пока ты не окажешься под защитой мужа. А теперь повтори то, что я тебе сказал, и постарайся сохранять достоинство.
– Моя мать утонула в море, – прерывающимся голосом сказала Хелен. – И для всех это было к лучшему. – Слова обожгли ей горло.
– Отрепетируй как следует эту фразу, – посоветовал дядюшка и спустя некоторое время добавил: – Я вижу, что тебе это показалось жестоким, но я стараюсь ради твоего же блага. Мы с тетушкой не хотим, чтобы ты страдала из-за грехов своей матери. При любой возможности демонстрируй свету, что ты приличная, скромная девушка.
– Да, дядюшка.
– Твоя тетушка ожидает увидеть тебя внизу через несколько минут. – Лорд в последний раз оглядел наряд Хелен. – Ты слишком высока и худа, чтобы считаться красавицей, Хелен, но определенное обаяние в тебе есть. Не делай глупостей, держи в уме мои наставления, и ты станешь гордостью всей семьи.
Дядюшка покинул комнату и с хриплым кашлем прошел по коридору. Хелен посмотрела в потолок, чтобы сдержать обжигающие слезы. Она не заплачет.
– Миледи, вы в порядке? – Дерби уже стояла у двери в спальню. Очевидно, она подслушала весь разговор, но Хелен это не беспокоило.
– Надо поспешить, Дерби, а то опоздаем. – Хелен взяла в руки серебряную расческу, чтобы отвлечься хоть на что-нибудь и забыть о жестких словах, которые ее заставили произнести.
Руки девушки дрожали, и она не смогла удержать расческу. Та упала на стол, и Хелен отыскала взглядом портрет матери. Возможно, она и навлекла на себя позор при жизни, но говорить, что ее смерть – лучший исход, совершенно неблагопристойно. По всем человеческим законам. Хелен сжала ладони. Она больше никогда это не повторит. Никогда. Более того, она окажет уважение своей покойной матери, которая восемь лет ее воспитывала, научила ездить верхом, гуляла с ней, сбрасывая с деревьев в саду яблоки, до которых девочке было не дотянуться, и терпеливо обучала всем движениям котильона.
Хелен, успокоившись, взяла в руки медальон. Да, леди Кэтрин все-таки пойдет с ней на церемонию.
– Дерби, где мой веер? «Верни Мартен».
У Хелен закружилась голова. Осмелится ли она пронести портрет матери во дворец? Приладить его к тому самому вееру, который дядюшка подарил ей к этому торжественному случаю?
– Прошу, миледи. – Дерби протянула Хелен длинный футляр, покрытый мозаикой из перламутра.
Осмелится ли?.. Перед глазами девушки вновь предстало сердитое лицо дядюшки, и она еще раз услышала его жестокие слова: «К лучшему».
Да, осмелится.
Удерживая в одной руке футляр и медальон, Хелен приподняла крышечку и достала веер. Щелчок – и он открылся. Пластинки из слоновой кости украшала пасторальная сцена: овцы и пастух спят под дубом. Веер покрывал фирменный бронзово-зеленый лак Мартен. Несколько дюймов у основания, где все пластинки скреплялись украшенным бриллиантом винтиком, расписаны не были. Девушка пробежалась пальцем по кремовому полукругу. Пластинки плотно прилегали друг к другу, но между двумя из них удалось бы просунуть нитку. Хелен зажала в руке медальон. Он был по-прежнему странно тяжелым. Обычная нитка тут не сгодится.
– Дерби, подай мне ленту, – приказала она.
– Какого цвета? – Горничная склонилась над корзинкой с принадлежностями для рукоделия, стоявшей возле кушетки.
– Неважно. – Хелен показала ширину указательным и большим пальцами. – Но примерно такую, в пару дюймов.
– Такая подойдет, миледи? – спросила Дерби, выудив из корзинки обрезок голубой ленты.
Хелен забрала у нее ленту и решительно кивнула, а затем разжала кулак и продемонстрировала горничной медальон:
– Помоги мне привязать его к вееру.