8 июня 2018 г. Санкт-Петербург
– Итак, господа сыщики, – обращаясь к своим молодым коллегами, проговорил майор Авдеев, – на наше с вами счастье, пресса до сих пор не пронюхала про убийство супругов Пановых, но думаю, радоваться нам осталось недолго. А потому предлагаю, не тратя время даром, приступить к активным розыскным действиям.
Денис Рюмин и Никита Грязнов согласно кивнули.
Утро среды выдалось пасмурным, прохладным, совсем не летним, впрочем, как и все утра июня. А потому лейтенанты не были сильно огорчены перспективой очередного рабочего аврала.
– Итак, как следует из отчета, представленного Мартой Львовной, отпечатков преступников в квартире обнаружено не было. Но удалось извлечь генетический материал из тела изнасилованной Арины Пановой, и он… – тут майор сделал едва заметную паузу, – не совпал с образцами, полученными у задержанного Фофанова.
– А может, это его дружок постарался, – не сдержался Денис Рюмин.
– Эту вероятность мы сегодня же и проверим. В комитет вызваны все собутыльники Виктора Егоровича. Думаю, такое решение вопроса должно вас удовлетворить, Денис, – с едва уловимой насмешкой взглянул на подчиненного майор. Тонкость натуры была основной чертой майора, которая напрягала его сослуживцев, оной не отличавшихся. Коллегам Станислава Дмитриевича часто мерещилась насмешка там, где ее не было, и они регулярно не улавливали скрытой в его словах иронии там, где она была. Особенно туго приходилось Денису с Никитой, поскольку именно они чаще всего работали с майором. По какой причине он их так выделял среди прочих сотрудников, не известно было даже самим старшим лейтенантам, но в душе такое предпочтение Станислава Дмитриевича им очень льстило, потому что именно он считался лучшим сыщиком города, и именно ему доставались самые интересные, самые громкие дела. А значит, и продвижение по служебной лестнице под крылом такого начальства могло быть самым быстрым. А к характеру и манерам майора оба лейтенанта давно приспособились и даже перестали трепетать перед ним, а так, лишь побаивались и очень уважали.
– Что у нас с водителем Панова, – майор заглянул в свои записи, – Павлом Барышниковым?
– Я вчера с ним встречался, – наклонился к столу Денис. – Крепкий такой парнишка, двадцать семь лет, служил в армии, имеет среднее профессиональное образование, колледж какой-то окончил, в страховой компании работает четвертый год. Панова возит меньше года, раньше возил его зама, но когда прежний водитель Панова уволился, Барышникова вроде как повысили.
– С этим ясно. А где господин Барышников был вчера утром? Он приезжал за Пановым?
– Нет. Вчера он не приезжал. Как раз накануне к нему бывший сослуживец приехал в гости из Мурманска. Так что Павел еще с вечера отпросился у Панова, взял сутки за свой счет, чтобы с сослуживцем погужбанить. Это он так выразился, – поторопился оправдаться Денис.
– И Панов его отпустил?
– Да. Барышников сказал, что Панов сам хорошо водил машину и, если у Барышникова случались какие-то обстоятельства, без проблем его отпускал.
– Эту информацию нужно проверить в фирме, хотя бы у секретарши Панова. И желательно в их транспортном отделе. Мало ли что этот Барышников наговорить может, – заметил майор. – Ну а что у него с алиби на ночь убийства?
– Так пили они, он и дружок его армейский. Я его видел. Лицо и запах соответствующие.
– Лицо и запах, старший лейтенант Рюмин, к делу не пришьешь, нужны свидетели и доказательства. Задача ясна?
– Так точно.
– Вот и хорошо. Барышникова проверьте самым тщательным образом. В случае с водителем мотивов может быть несколько: месть, заказ, ограбление. Он много времени проводил с Пановым, мог случайно что-то услышать и сделать определенные выводы. К тому же водитель – человек, хорошо знакомый супругам, позвони он им в дверь под благовидным предлогом, его бы впустили, – продолжал размышлять майор. – Опять же, сослуживец Барышникова может быть соучастником убийства. По мнению экспертов, преступников было двое. Вот что, Денис, работайте с Барышниковым осторожно, не вспугните. На прямой контакт старайтесь не выходить, а я его на завтра вызову, посмотрю, что он за человек, заодно возьму подписку о невыезде.
– А мне что делать? – вытянул шею Никита Грязнов.
– Ищите свидетелей и выясните, с кем близко общались супруги Пановы, и главное, кто часто бывал у них дома. Я займусь рабочим окружением покойных, – решил Станислав Дмитриевич. – Ну что, добры молодцы, по коням?
День прошел в хлопотах. Полиция выдала разрешение на погребение, и Максим был вынужден весь день заниматься похоронами. Все это время он старался думать о том, чем занимается, отстраненно, как о работе. Заполнить бумаги, выбрать гробы, венки, цветы, заказать службу. Зарезервировать зал, заказать меню для поминок. Известить знакомых, родственников, коллег отца и матери. Тут ему на помощь пришли тетя Лена, мамина подруга, и Юрий Петрович, старинный друг отца. Они взяли на себя оповещение общественности, и Максим был избавлен от многочисленных объяснений и соболезнований. Они поступали лишь в виде СМС. От генерального тоже, с предложением взять недельку за счет отпуска. Максим с благодарностью согласился.
А еще безостановочно трезвонили теща, тесть и Анька. Последняя бомбила его эсэмэсками. Но Максим хранил упорное молчание. Надо будет позвонить Ирине Григорьевне и попросить ее об одолжении, собрать Анькины вещи и отвезти их по адресу. И чем скорее, тем лучше, а то задолбит звонками. Женушка Максима отличалась завидным упорством и настырностью.
Звонила сестра, вся зареванная, с дрожащим от слез голосом, вот тут Максим дал слабину и сам едва не разревелся, пришлось парковать машину и радоваться, что стекла затонированы и никто его не видит. После разговора с Машей и подробного обсуждения обрушившегося на них несчастья, а заодно обстоятельств смерти родителей, снова захотелось напиться. Счастье, что еще дел было по горло, надо было торопиться на кладбище и в храм.
Вечером Максим добрался до дома голодный, измотанный и, войдя в свою просторную пустую квартиру, вновь ощутил острый приступ тоски и боли. Но скучать ему пришлось недолго.
Сперва приехала Ирина Григорьевна, а затем нагрянули бывшие родственники. Тесть, теща и Анька. Только тут он вспомнил, что у них имеется запасной комплект ключей. Надо же такого дурака свалять! Но горевать по этому поводу было уже поздно.
– А! Дома зятек! – напустилась на него прямо с порога теща Нина Романовна. – Отдыхаешь? Мерзавец! Думаешь, раз деньги есть, можешь как угодно над женой издеваться, что за нее некому заступиться? Это же надо, абсолютно голой из дома выгнать, без копейки денег! Сволочь ты настоящая! А мы к нему как к родному относились, я, как последняя дура, всем рассказывала, как Ане с мужем повезло. Какой он добрый, да умный, да заботливый. Хорош заботливый! Ну, ничего! Ты теперь не перед нами, ты теперь перед судом и полицией отвечать будешь! Аня, а ты не стой, как побитая собака! Это и твой дом, половина квартиры тебе по закону принадлежит, и все, что здесь имеется. И вообще, мы теперь с тобой поживем, чтобы он не мнил себя барином.
За спиной тещи стоял угрюмый тесть, молча кивая при каждом слове супруги. Анька стояла за спиной родителей и смотрела на Максима с наглым насмешливым вызовом, из чего он сделал вывод, что правды о вчерашнем происшествии она родителям не сказала.
Он сегодня дико устал, был измотан морально и физически, и разборки с бывшими родственниками были ему сейчас совершенно не нужны. Но как от них избавиться? Никак.
– Что ж, половина квартиры, разумеется, по закону принадлежит вашей дочери. Так же как и половина долга по ипотеке, которую я ежемесячно выплачиваю за квартиру, – недрогнувшим голосом сообщил Максим.
– Какой еще такой ипотеки? Ты же говорил, что купил квартиру, что она в собственности? – выдвинулся вперед тесть.
– В собственности, пока я исправно выплачиваю ипотеку, – согласился Максим.
– Ну, вот и выплачивай, а Ане достанется выплаченная половина, как пострадавшей стороне, к тому же ипотека на тебя оформлена, – нашлась теща, и Анька ей одобрительно кивнула.
– Разумеется, – согласно кивнул Максим. – Но думаю, что суд, выслушав показания любовника вашей дочери, с которым я вчера застукал ее в постели и, кстати сказать, успел заснять на телефон, – тут Максим несколько приврал, ничего он в припадке бешенства на телефон не снял, а зря, – решит вопрос иначе, и выплаченная половина достанется мне.
– Чего? Ты что придумываешь? Тебе как не стыдно! – припустила с новой силой теща. – Ах ты мерзавец бессовестный!
– Да как же это вам не стыдно? – раздался у них из-за спины чей-то тихий укоризненный голос.
Максим уже и забыл, что Ирина Григорьевна в соседней комнате собирает Анины вещи. Ей он, конечно, ничего не объяснял, просто просил помочь. И вот теперь Ирина Григорьевна ангелом-спасителем появилась в гостиной.
– У человека такое горе, родители умерли, он целый день похоронами занимался, а вы? Как только не совестно? Что удивляться, что дочь у вас выросла такой… не буду называть, чтобы самой не позориться.
Тихие укоризненные слова Ирины Григорьевны произвели впечатление. Теща удивленно заткнулась. А тесть, нахмурив лоб, озадаченно поинтересовался:
– У кого родители умерли? Аглаю Игоревну уже две недели как похоронили.
– Вы даже этого не знаете? – взглянув на Аньку, спросила Ирина Григорьевна. – Да, вот это жена! У Максима Сергеевич вчера родители погибли, он целый день похоронами сегодня занимался, а вы?
– Не понял. Как погибли? Когда? Ты почему нам не сказала? – обернулся тесть Дмитрий Алексеевич к дочери.
– Не сказала, потому что не знала, – огрызнулась Анька, но тут же спохватилась: – Видимо, для него такие мелочи значения не имеют, раз он жене не счел нужным сказать.
– Когда же они погибли? – не повелся тесть.
– Вчера утром их обнаружили в квартире убитыми, – коротко ответила Ирина Григорьевна, взглянув на Максима. – А не сказал Максим Сергеевич ничего, потому что, как я понимаю, придя домой в неурочное время, в надежде на поддержку близкого человека, нашел вашу куклу в постели с чужим мужиком. А то, что он ее из квартиры вышвырнул, так правильно сделал, надо было еще врезать разок.
Максим был Ирине Григорьевне благодарен, сам он эту тему обсуждать не хотел, а скандал ему был противен, но и как отделаться от Аньки с родителями достойно, он тоже не представлял.
– Та-ак, – протянул тесть. Надо отдать должное, Дмитрий Алексеевич был мужиком честным, порядочным, добродушным и с принципами. Услышанное ему явно не понравилось. – Вырастила вертихвостку, – обернулся он к жене. – А с тобой мы дома поговорим, – пообещал он Аньке. – Опозорила семью, а потом еще и дураками выставила? А ты, Максим, прости нас, прими соболезнования. Никаких судов и дележки квартиры не будет.
– Дима!
– Пап, ты вообще, что ли?
– А ну цыц, курицы! Я вам посужусь, – прошипел он жене и дочери. – Прости, Максим, я бы очень хотел с родителями твоими проститься. Хорошие были люди, но теперь совестно даже на кладбище появляться. – И он повернулся к двери.
– Вот я тут вещички собрала, – выкатывая в гостиную два огромных чемодана и сумку, сообщила Ирина Григорьевна. – Здесь конечно не все, шубы, сапоги и прочее не поместилось, но я обязательно в ближайшее время привезу.
– Спасибо вам, но никакой спешки нет, – поблагодарил ее, едва сдерживаясь, Дмитрий Алексеевич, было видно, что ему не терпится побеседовать с женой и дочерью. – А ну вон отсюда, и чтобы больше не смели человека беспокоить, и ключи сдайте от чужой квартиры, – прошипел он им, толкая в спины. Анька хотела было что-то возразить, но встретившись с отцом взглядом, прикусила язык.
– Спасибо, Ирина Григорьевна, – от души поблагодарил Максим, едва за Анькой с родителями закрылась дверь.
– Да что вы, Максим Сергеевич! – полным сочувствия голосом ответила Ирина Григорьевна. – Если бы я раньше знала, что тут у вас творится, я бы еще не так их встретила, а точнее, проводила. У меня у самой дочь, но все равно скажу, до чего же девки наглые и распутные пошли! Тьфу! А вы не расстраивайтесь. Беда она всегда как катализатор, всех на чистую воду выводит, и плохих и хороших. А вы молодой, красивый, найдете себе другую, получше и покрасивее.
Максим согласно кивнул. Конечно, найдет. Не из-за Аньки он так расстроился, а из-за предательства. Именно в тот единственный в жизни момент, когда ему понадобилась ее помощь, поддержка… А, да что там говорить! Плюнуть и забыть. Права домработница.
– А что, если нам попить чайку? – прервала его задумчивость Ирина Григорьевна. – Я булочек сегодня утром напекла с корицей, ваших любимых. Пойдем?
– Давайте, – с удовольствием согласился Максим. Уж лучше чаю выпить, чем коньяком наливаться в одиночестве, с горечью рассудил он.
– Знаете, – помешивая ложечкой сахар, осторожно заметила Ирина Григорьевна, – я уже многое пережила в жизни, и хорошего, и плохого, и хочу вам сказать, Максим Сергеевич, что жизнь очень милосердна. И она всегда дарит людям утешение, так или иначе, но оно приходит. Вы, конечно, никогда не забудете родителей и будете скучать по ним, но со временем боль станет не такой острой, а затем перерастет в светлую грусть. А что касается вашей личной жизни, то возможно, ваша жена оказала вам большую услугу. Пока нет детей, расстаться всегда легче. Я уверена, очень скоро все у вас наладится. Вот увидите. У хороших людей всегда все налаживается. Как в сказке. – И она улыбнулась. – Правда-правда. И бабушка ваша в это верила. Она была очень сильной женщиной. Столько интересного про себя рассказывала! Мы ведь часто с ней вместе дома оставались, когда ваши родители на работу уходили. И она частенько предлагала мне чайку попить, а за чаем о себе рассказывала. Удивительная женщина.
– Да, бабушка была удивительной, – согласно вздохнул Максим. Если бы она была жива, ему было бы легче. Она бы его поддержала.
– Да. А завещание ее мы с Ариной Николаевной исполнили. Все книги собрали, и они с Сергеем Борисовичем их отвезли в библиотеку.
– Книги? – удивился Максим. – Какие книги? И куда их мама с папой отвозили?
– Вы не знали? – удивилась Ирина Григорьевна. – Аглая Игоревна завещала часть своих книг, классиков в основном, передать в дар районной библиотеке на Васильевском острове.
– Классиков? В библиотеку? Зачем? И в какую? Она же, насколько я знаю, никогда в библиотеки не ходила, у нее своих книг было много.
– Я тоже, честно говоря, очень удивилась. Да и библиотека на Васильевском острове. Она там и не жила никогда. Да и среди книг, признаться, несколько было очень старых, наверняка дорогих. Я еще удивилась, что Арина Николаевна так легко согласилась их подарить.
– Ну, это как раз понятно. Раз бабушка так хотела… – пожал плечами Максим, а потом добавил: – Спасибо вам. Вы очень меня поддержали. Пока Маша не приехала, мне, собственно, даже и поговорить не с кем о случившемся.
– А друзья как же?
Максим вздохнул.
– Нет. Это не совсем то. – Он покачал головой. – Я не могу никому о случившемся рассказывать. Просто не могу.
Ирина Григорьевна ушла. А Максим снова остался один в пустой квартире. И снова ему стало пронзительно одиноко, а в голову полезли тоскливые горестные мысли, и опять ему захотелось напиться. Перед глазами то и дело вставало жуткое видение – мама и папа с перерубленными шеями. Мама, такая утонченная, ироничная! Сколько себя помнил Максим, она всегда, несмотря на внешнюю строгость, любила посмеяться, и смех у нее был звонкий, девчоночий. Какими веселыми бывали их семейные посиделки! И папа в мамином присутствии всегда отбрасывал свою деловую суровость, становился мягче, проще, моложе. И хотя родители всегда много работали и не нянькались с ним, а может, наоборот, поэтому он очень ценил их общество. А теперь они мертвы, и выясняется, что какой-то маньяк пытал их, а потом убил топором. Не выстрелом, а варварски, дико, топором. Максим вдруг представил, как над ним медленно заносится топор, как опускается лезвие и он понимает, что сейчас настанет конец, мучительный, болезненный, неотвратимый. Он и сам не заметил, как оказался возле бара, а рука его уже тянулась к текиле, коньяк закончился еще вчера.
– Нет. Так можно в алкоголика превратиться, – сказал сам себе Максим. – Сейчас еще десять вечера, надо продержаться хотя бы до двенадцати, а там уже и баиньки. А завтра купить снотворное в аптеке. Наверняка оно мне пригодится. И кстати, – останавливаясь перед зеркалом в спальне, добавил он, – надо перестать разговаривать с самим собой.
Он устроился в гостиной перед телевизором, отыскал какой-то фильм и попытался всмотреться в него.
Как все вдруг рассыпалось в их благополучной безоблачной жизни? Словно сглазил кто. И бабушка перед смертью все о каких-то напастях говорила. Ну, с бабушкой вообще все ясно, она сама себя залечила. Легла зачем-то в больницу, хотя самочувствие было хорошее, и еще и приговаривала, что не хочет, чтобы у них неприятности из-за нее случились. Завещание какое-то оставила, распоряжения особые.
И тут Максим впервые задумался об обстоятельствах бабушкиной смерти. Когда она умерла, он был занят на работе, в больнице ее не навещал, так, позванивал, поболтать минутки три, задать дежурный вопрос о самочувствии, не особо вслушиваясь в ответы. Он не ожидал, что бабушки внезапно не станет. А когда она умерла, был очень удивлен, расстроен такой скоропостижной кончиной, но все же не настолько, чтобы слишком много думать о случившемся. Бабушка была старенькой, все бабушки рано или поздно умирают. Вот мама – та да. Очень переживала, плакала и все время говорила, что этого не должно было случиться, что надо провести расследование, наверняка ее неправильно лечили, сделали не тот укол. Папа ее утешал, но по части расследования не поддерживал, и уж тем более таким планам противился персонал больницы. Старушка умерла, и делу конец.
А теперь выясняется, что бабуля какие-то книги библиотеке завещала. Да еще и на Васильевском острове. Почему там? Бабушка всю жизнь прожила в центре города. Родители жили на Петроградской стороне, он тоже. Странно это все. Да и еще, судя по рассказам Ирины Григорьевны, бабушка подарила среди прочего какие-то ценные старинные книги.
У нее была богатая библиотека, и некоторые книги принадлежали семье еще с начала девятнадцатого века, а может, и раньше. Зачем же она завещала их какой-то районной библиотеке? Как странно.
А ведь этот противный холеный майор спрашивал Максима о странностях.
И, пожалуй, бабушкина смерть и ее завещание можно было отнести к этим самым странностям. Если бы бабушка пребывала в старческом маразме или была склонна к эксцентричным поступкам, тогда бы это завещание удивления не вызвало. Но бабушка до самой смерти пребывала в здравом уме и твердой памяти и склонностью к причудам не отличалась. А следовательно, в ее поступке был смысл. Какой?
Максим убрал звук у телевизора и попытался припомнить подробности своих последних разговоров с бабушкой и маминых комментариев случившегося.
Почему он прежде был так равнодушен к собственной семье? Вот все, что ему говорила Анька, он всегда выслушивал внимательно, какую бы ерунду она ему ни рассказывала. Чего бы ни просила, к просьбам жены он всегда был неизменно внимателен. А когда бабушка просила его заехать к ней в больницу, потому что у нее плохие предчувствия, он почему-то отмахнулся, сказав, что она себя накручивает и что они еще на ее свадьбе погуляют. Погуляли.
А ведь действительно, бабушка все время намекала, что из больницы ей не выйти. Максим отмахивался, считая эти разговоры обычным желанием пожилого человека привлечь к себе побольше внимания. Но ведь бабушка никогда не изводила их пустыми капризами и вообще не была склонна к излишней сентиментальности. Бабушка Аглая Игоревна была человеком суровым и сдержанным, она пережила блокаду, сталинские репрессии и перестройку, и область предчувствий, интуиции, предположений и сомнений ей была чужда.
Максим все больше начинал тревожиться.
«Наверное, я просто себя накручиваю, но все же с бабушкиной смертью что-то было не так. Нет, эксгумировать тело я, разумеется, не буду, но хоть поговорить с врачами я обязан», – решил он. И хорошо бы расспросить Ирину Григорьевну, что мама думала о смерти бабушки. Разумеется, она не стала бы обсуждать подобные проблемы с прислугой, но вдруг Ирина Григорьевна что-нибудь да слышала?..