В учебнике по природе написано, что в тундре живут северные олени. Бродят среди карликовых берез и едят ягель.
Ну карликовую березу нарисовать, допустим, можно. Получилось у меня очень кривенько, но это даже в тему. В учебнике так и написано, что они кривенькие. Света им и тепла не хватает.
Дальше – сложнее.
Ягель – это такой белый мох. Попробуй нарисуй белый мох на белом листе бумаги! Поэтому пришлось рисовать целый пейзаж – чтобы и земля, и трава, и на этом коричнево-зеленом фоне – ягель.
Да и северный олень – это вам не Бемби из мультика. Рыжую шкурку в пятнышках все с детского сада рисовать умеют, а тут нужен такой седой, могучий, рогатый зверюга.
Я старательно вычерчивал рога, когда из ванной донесся мамин вопль.
– Что за грязища!
Через секунду она уже была на пороге комнаты.
– Кира, ты опять самокат мыл? – грозно вопросила она.
Мне захотелось самому прикинуться оленем. Но мама и в тундре достанет, если надо.
– Сколько раз я тебе говорила: ванна – не автомойка!
– Ну где ж его еще мыть, ну ма, – пробормотал я.
– Налей воды в ведро и мой во дворе! Изволь-ка прибрать грязищу, которую ты оставил!
Пришлось отмывать ванну. Я драил эмалированную лохань – всю в крапках засохшей грязи, – и думал о кладе. Вот найду сокровища и найму мойщика самокатов, и пусть мама на него ругается. И вообще самокат мне тогда не понадобится. Гироскутер заведу!
Не подозревая о грозящей отставке, самокат стоял в прихожей, нахально растопырив рогатый руль. Начистил я его так, что стал как новенький. Руль и вовсе два раза с мылом мыл. Все-таки шелудивый он какой-то, этот Обнос.
Ночью мне снился северный олень, который копается копытом в оранжевом ящике, и мама, кричащая:
– Почему в ванной ягель? Сколько раз говорила: мой его во дворе!
Утром мы встретились у Васькиного подъезда. Я спросил ее про тундру, про русский. Буднично обсуждал с ней домашку и никак не мог понять: помнит она про Обносов клад или нет? Стоит ли вообще о нем заговаривать?
Мы уже въехали в школьный двор и катились под освещенными окнами классов, обгоняя бредущих нога за ногу старшеклассников. Как вдруг Васька резко затормозила, чуть не подрезав меня.
– Смотри!
За забором рыжел вчерашний ящик. У него была откинута крышка! Но, как назло, откинута она была именно на забор. И ничего, кроме этой самой крышки, нам видно не было.
– Давай ближе!
Переехать поток бредущих к первому уроку школьников – это как пытаться переплыть косяк рыб. Вроде снулые, медленные, с мутными глазами, но шарашат плавниками целеустремленно, словно их магнитом тянет.
В общем, пока мы через них пробрались, да еще со своими сменками-самокатами, ящик как раз закрылся.
И за ним обнаружился человек в таком же оранжевом, как ящик, жилете. У него была кожа цвета спелого каштана, ежик черных волос, узкие глаза.
Он запер ящик на замок и, сунув ключ в карман, пошел прочь.
Ничего себе!
Тем, что мы увидели, конечно, нужно было поделиться с Обносом – как-никак он этот клад нашел. Мы увидели его на перемене в коридоре. Он сидел, привалившись к стене, и тыкал себе в живот иголкой.
– Что он делает? – в ужасе прошептала Васька.
Да кто ж этого Обноса разберет!
Но подойдя поближе, мы увидели, что он тычет в себя иголкой не просто так, а с осмысленной целью – пришивает к рубашке пуговицу.
– Привет!
Обнос поднял голову и заулыбался. Рядом с ним лежал его портфель – какой-то немыслимый, кожисто-потертый, с двумя тусклыми металлическими пряжками. Я такие только в старых «Ералашах» видел.
– Привет! – и перекусил нитку. – Вот, после физ-ры оторвалась… Хорошо не потерялась!
– В твоем кладе кто-то рылся, – напрямик сообщила Васька.
– Дворник! Узкоглазый такой, в оранжевом жилете! – добавил я.
– Мы видели.
– Сами видели!
Обнос впал в задумчивость.
– Тахир? – спросил он.
– Что?
– Ну, дворник. Их тут двое, Тахир и Алишер.
Мы с Васькой переглянулись. Обнос всегда знает какие-то неожиданные вещи. Мы вот даже вопросом никогда не задавались, как зовут дворников. Да мы даже не знали, сколько их – один, или двое, или десятеро! Жилет и жилет, оранжевый и оранжевый.
– Тахир худой, а Алишер такой… коренастый, – продолжал Обнос.
– Скорее худой, – сказал я.
– Да нет, коренастый, – возразила Васька, хотя я не уверен был, что мы с ней правильно понимаем это слово.
– Ну не тощий-тощий, но худой…
– Совсем даже не худой!
Тут зазвенел звонок, и мы ринулись обратно в класс.
Мы с Васькой сидим у окна, и нам это никогда не мешало. Ну что там, за окном, разглядывать? Деревья, которые стоят голышом три четверти из четырех? Асфальт с классиками? Прошлой весной ворона свила у нашего окна гнездо – и то ничего не видно было, кроме самой вороны, которая с диким ором гоняла от окна всех, кто смел появиться за стеклом.
Но сегодня внизу орудовал оранжевый жилет: в руках у него был большой такой агрегат вроде пылесоса – только, в отличие от пылесоса, он воздух не всасывал, а наоборот, выдувал. Этим агрегатом дворник сгонял с асфальта нападавшие листья. Раньше сам этот гудящий пыледув был бы куда интереснее оранжевого жилета, но теперь нам не было покоя.
– Да худой, смотри!
– Очень даже и упитанный! Смотри зато какой коротенький!
Со второго этажа все коротенькие, поди разбери. Первоклашки вон прошли на экскурсию – казалось, куртки с шапками прямо по асфальту проползли. Ясно видны нам были разве что апельсиновый жилет и черная как смоль макушка.
– Ничего он не худой…
– Косицына, хватит болтать! – грозно одернула Ирина Николаевна.
Мы сели ровно, но гуделка всё гудела, и я опять полез через Ваську к окну.
– Руки худые!
– Да как ты там руки разглядел!
– А вот разглядел!
– Мирошкин! А ну-ка к доске!
Метнув на Ваську негодующий взгляд – если б она не спорила, меня б не вызвали, да и вообще, почему меня, а не ее? – я поплелся к доске.
– Расскажи-ка нам, что такое тундра?
Ну, я и рассказал. И про карликовые березы, и про ягель, и про северного оленя. Ирина Николаевна сначала явно сердилась и пыталась меня подловить, но когда я в качестве иллюстрации показал свой рисунок, как-то заулыбалась и повеселела. И поставила в итоге пять с минусом. Но мы же все знаем, что минус в журнал не идет. Минус – это такой палец, чисто погрозить.
– Очень интересно, спасибо, Кира, – сказала она. – Чувствую, эта тема тебя заинтересовала. Подготовь, пожалуйста, для нас доклад про северного оленя. Конечно, не к следующему уроку… скажем, недели через две.
У меня аж рот раскрылся от обиды. Почему я-то? Разве я так отвечал? Или так хорошо нарисовал?
Но потом я посмотрел в лукавое лицо Ирины Николаевны и понял: это за то, что я крутился и лез к окну. Ирина Николаевна такая: не будет замечание в дневник писать. Просто нагрузит какой-нибудь работой сверх нормы, и толку доказывать, что ты не верблюд.
– Только из интернета не списывай, – предостерегла она.
Ирина Николаевна в этом смысле – просто монстр. Она каким-то своим учительским чутьем всегда чует, когда домашка передута из интернета. Бывает, зачитывает человек свое сочинение «Каких животных я видел на летних каникулах», а она уже на середине перебивает и говорит: «Да-да, а еще ты катался на ламе. Я уже в интернете прочитала. Надо же, твое сочинение опубликовали!» И как влепит двойку. Или сделает кто-нибудь презентацию о деревьях средней полосы, а она у себя в компьютере такую же найдет, на смарт-доску выведет и язвительно так скажет: «Знакомое кино! Мне уже в прошлом году такое показывали!» И опять двойку влепит.
Ну а что ж делать-то? Интернет-то один на всех!
В унынии я вернулся на свое место. Пока я распинался у доски, окно, за которое я потерпел, сделалось мокрым и мутным. Капли летели и разбивались о стекло, растекались кривыми дорожками. Желтые кучки листьев, сметенные гуделкой, потемнели до цвета какао, а оранжевый жилет исчез.
Дождь то накрапывал, то затихал, и когда мы вышли из школы, небо было серючее. Мы остановились на крыльце, под крышей, и окинули зорким взглядом свежие лужи, которые усеивали закатанный в асфальт школьный двор, словно Великие озера – карту Северной Америки: расползаются круги или нет?
Но гладь озер, в смысле луж, была спокойна. Ура!
Мы рванули было вниз, но чуть не споткнулись об Обноса, сидевшего на одной из верхних ступенек. Васька притормозила, посмотрела на него с легким недоумением и сказала:
– Дождь кончился!
Может, он и не заметил? С него станется.
– Да, вижу, – ответил Обнос. – Спасибо.
Мы переглянулись. До чего ж он все-таки чудной!
– А чего тогда сидишь?
– Пусть подсохнет чуток.
Тут из шумных недр раздевалки вывалился на улицу Клющ: расхристанный, растрепанный и развеселый.
– Ты чего, в луже утонуть боишься? – он мимоходом толкнул Обноса и соскочил с крыльца в са-амую разливанную лужу, замызгав до колен отутюженные брюки.
И тут вдали показался оранжевый жилет. В руках у него была метла из прутьев, и он разгонял ею большущую лужу, загибавшуюся аж за угол школы. Видимо, чтобы сохла быстрее.
Мы с Васькой хором воскликнули: