Сегодня принято считать, что будущее всего мира будет определяться возвышением Китая, то есть продолжением феноменально быстрого экономического роста Китая (пускай в наши дни этот рост немного замедлился) и наглядными естественными последствиями этого грандиозного всплеска экономической мощи – от усиления влияния в региональных делах и на мировой арене до дальнейшего укрепления китайских вооруженных сил. Что ж, это мнение вполне подкрепляется экономическим состоянием Китая после смерти Мао в сентябре 1976 года. Экономика КНР начала быстро расти в 1980-е годы, рецессии если и случались, то были краткими и не слишком сильными, да и признаков структурного замедления темпов роста не видно по сей день, несмотря на три десятилетия экономического бума. Рост валового внутреннего продукта ежегодно превышает 9 % с лишним, что вдвое выше максимального устойчивого прироста экономики Соединенных Штатов Америки и почти втрое выше прироста многих зрелых европейских экономик (не говоря уж о жалких темпах роста на Западе после кризиса 2007 года).
Нет очевидных оснований полагать, будто экономическое развитие Китая должно существенно замедлиться в ближайшем будущем. В сельской местности и даже в непосредственной близости от крупных городов многочисленные работники до сих пор не находят себе полноценного применения, подвизаясь в традиционном сельском хозяйстве, в мелкой уличной торговле и в розничных услугах. По мере того как бедные сельские жители получают занятость в промышленности, пусть даже это ручной труд, в строительстве и в современной сфере услуг, производительность их труда резко возрастает, увеличивая ВВП Китая. Вдобавок нужно помнить об органическом росте современных секторов китайской экономики, среди которых многие сохраняют высокую конкурентоспособность и потому способны быстро развиваться, даже если мировые рынки остывают.
Что касается военных расходов Китая, то за последние годы они, согласно доступным данным, увеличивались не менее высокими темпами, чем экономика в целом, достигая 9 % в год в реальном исчислении: феноменальный рост в эпоху, когда мировые военные расходы, в том числе в США (за исключением расходов на текущие военные действия), преимущественно стагнируют или даже сокращаются[1].
Народно-освободительная армия Китая (НОАК) тем самым получила в свое распоряжение постоянный приток снаряжения, и давно миновали те дни, когда обилие ресурсов не обеспечивало укрепления военной мощи, поскольку все эти ресурсы расходовались на восполнение насущных потребностей, которыми долго пренебрегали.
Денежное довольствие и различные льготы в НОАК сегодня достаточно привлекательны для найма необходимого числа офицеров и солдат при росте занятости в гражданских секторах экономики[2], а ремонт старых и возведение новых казарм, военных баз, складов и прочих объектов вооруженных сил в основном завершились, и армия может рассчитывать на надлежащее сопровождение и поддержку.
Покончив с былым отсутствием внимания со стороны властей, НОАК, несмотря на изрядное число случаев мошенничества с поставками (даже бдительные гражданские покупатели, совершая покупки с куда более скромным размахом, нередко становятся жертвами фальшивых этикеток, подделок и мнимого сервисного обслуживания) и откровенное казнокрадство офицерского состава[3], сумела приобрести новое вооружение, боеприпасы и сопутствующее оснащение для умножающихся видов вооруженных сил и построить, расширить и модернизировать военные объекты всех типов, одновременно повышая уровень боевой и оперативной подготовки личного состава.
Все это привело к быстрому и комплексному росту военного потенциала – до уровня, который в последний раз был свойственен армии США в годы перевооружения в ходе Корейской войны, а в случае СССР – периоду с конца 1960-х до 1980-х годов.
В обоих случаях несомненный качественный прогресс сопровождался количественным ростом вооружений и личного состава для каждого рода войск; как любили выражаться марксисты, крупное увеличение количества способствует улучшению качества, подытоживая конечный результат. Вот почему, например, расходы на ВВС США в 1950–1960-х годах выросли более чем в три раза, а количество и характеристики самолетов заметно повысились, и боевые возможности ВВС стали не просто лучше, но изменились принципиально – возросли несопоставимо.
Логично предположить, что при сохранении стремительных темпов экономического и военного развития КНР и если мировое влияние Китая будет и далее возрастать, окажутся обоснованными широко распространенные сегодня ожидания того, что Китай вот-вот превратится в главную сверхдержаву, затмив собой Соединенные Штаты Америки[4].
Но такой исход все же выглядит наименее вероятным, потому что он опровергается самой логикой стратегии в мире множества государств, каждое из которых ревностно бережет свою автономность. К тому же ряд государств имеет культурную предрасположенность и политическую структуру, необходимые для попыток оказания влияния на другие страны; они не готовы принимать влияние извне.
Да, в 1980-х и 1990-х годах (за исключением событий 1989 года[5]) трехнаправленное развитие Китая – экономическое, военное и политическое – еще не нарушало мирового соотношения сил, но только потому, что Китай еще не разбогател, не сделался сильным и влиятельным по американским меркам – или по японским; для Европы и Латинской Америки он по-прежнему оставался экзотическим и закулисным персонажем. Но враждебная реакция фактически неизбежна, если экономический и военный рост Китая вырвется за пределы, единодушно приемлемые с точки зрения других держав – когда будет превзойден порог беспрепятственного восхождения КНР.
С учетом такой естественной реакции сопротивления любой дальнейший рост китайского могущества может быть одобрен другими державами лишь при наличии радикальных изменений внутри страны или вне ее границ – будь то демократизация самого Китая с последующей легитимацией правительства или появление новых, более серьезных угроз, способных превратить Китай из угрозы в желанного союзника (стоит обратить внимание на Пакистан: чем сильнее Китай, тем все охотнее Пакистан рассматривает его как важного покровителя).
Демократизация вряд ли обнулит значимость возвышения Китая и спровоцированной этим возвышением реакции – ведь даже сугубо демократические Соединенные Штаты Америки сталкиваются порой с сопротивлением со стороны собственных союзников просто по причине чрезмерной мощи.
Но если демократизация Китая все-таки состоится и политика страны перестанет формироваться в обстановке совершенной секретности немногочисленными партийными руководителями, если она сосредоточится на общественном благе, а не на обретении могущества, тогда мир станет меньше опасаться возвышения Китая, а китайские соседи и другие сверхдержавы снизят накал сопротивления. Демократизация не сможет отменить логику стратегии, которая требует нарастания сопротивления при усилении могущества, зато она отодвинет порог беспрепятственного возвышения Китая.
Вообще Китай в своем развитии уже преодолел этот порог в экономической, военной и политической областях, тем самым «разбудив» парадоксальную логику стратегии[6] через реакцию больших и малых стран, которые начали отслеживать китайскую мощь, противодействовать ей, умалять ее и перенаправлять.
На любом уровне, от уличной поножовщины до многосторонних взаимоотношений большой стратегии в мирное время, логика неизменно гласит, что действие (здесь – укрепление могущества) влечет ответную реакцию, которая не обязательно остановит это действие, но непременно затормозит его простое, линейное развитие.
Тут – из-за увеличения противодействия других стран – дальнейший стремительный рост экономического потенциала и военной мощи КНР, а также усиление регионального и глобального влияния неминуемо прекратятся. Если китайские лидеры проигнорируют предупреждающие сигналы и двинутся вперед, парадоксальная логика стратегии приведет к тому, что вместо наращивания могущества мы увидим его ослабление по мере роста сопротивления.
Нельзя утверждать, что налицо ход событий, предопределенный уже наметившимися тенденциями, ибо на пути к превращению в мировую сверхдержаву через непрерывное нарастание экономического, военного и политического влияния Китай может столкнуться с непредвиденными препятствиями[7]. Сама логика стратегии подсказывает, что можно ожидать замедления и даже частичного прекращения подъема Китая; первое более вероятно, если китайская политика будет более примирительной или даже сговорчивой, а второе вероятнее при более решительном характере этой политики.
Ничто из сказанного выше не предопределяет провокационного или угрожающего поведения китайцев. Все обуславливается естественным откликом на стремительное усиление могущества державы, столь немалой по территории. Учитывая размеры Китая, быстрое развитие страны является дестабилизирующим фактором само по себе, вне зависимости от поведения Китая на мировой арене. Поэтому прозвучавшие недавно призывы – мол, Китаю необходим свой Отто фон Бисмарк для менее контрпродуктивной внешней политики – бьют мимо цели: дело не в поведении Китая, а в разрастании его и без того изрядных возможностей.
Пассажиры перегруженного лифта, куда только что зашел большой и толстый «мистер Китай», должны ради самозащиты как-то реагировать, если он вдруг начнет раздуваться дальше, вжимая остальных в стенки кабины – даже избегая угроз, более того, вежливо и дружески. Конечно, в кабине переполненного лифта уже расположился еще более толстый и крикливый «мистер Америка», склонный к проявлению насилия, однако к нему в целом привыкли за десятилетия совместной езды и почти смирились с фактом его присутствия – против разве что Куба, Иран, Северная Корея и Венесуэла, этакие наглядные доказательства респектабельности «мистера Америки». Важнее всего то, что «мистер Америка» раздувается не слишком быстро и не нарушает достигнутые в прошлом договоренности и компромиссы размещения; кроме того, от него не приходится ожидать внезапных угроз, так как американский процесс принятия решений в основном открыт и демократичен.