Мэзэхиро оседлал коня, взял поводья в руки и поскакал вперёд – прочь из столицы, подгоняемый криками своего войска. Он должен отыскать того, кто посмел поставить под сомнение его честь. Обязан найти преступника, посягнувшего на святое, забравшегося в хранилище незамеченным. В место, за которое Мэзэхиро отвечает своей жизнью.
Он пока не сказал самураям, но сомнений не было – люди на такое неспособны. Значит, это были ёкаи. Грязные души отродья добрались до святыни. После войны им отдали запад, позволили жить, дали пищу и кров. А эти… твари. Эти твари посмели вломиться во дворец – единственное место, что оставалось для них под запретом.
Сначала он намеревался лично добраться до западной границы острова, но сейчас там обитают тануки, а они почти безвредны. Нет, это был кто-то другой. Не жалкий оборотень-барсук или енотовидная собака. Кто-то серьёзнее. Возможно, это был настоящий демон. Тогда все самураи Шинджу будут бессильны.
Ведь Кусанаги был единственным способом сразить тёмные души врагов.
Но Мэзэхиро врал себе, когда так смело отбросил людей и сосредоточил всю свою ненависть на ёкаях. Был ещё один вариант, в который верить ему совсем не хотелось.
Это мог быть человек.
По всему острову расселились кланы ниндзя. Почти в каждом поселении жили наёмные убийцы. Самураи редко с ними встречались, но когда встречались – гибли чаще врагов. Потому что у ниндзя нет чести. Люди, что хуже чудовищ. Они прячутся под масками из грима, париков и платьев, крадутся в ночи, сочиняют легенды, а затем, подобравшись так близко, как только возможно, вонзают в сердце нож, лишая самурая возможности погибнуть с честью в открытом бою, защищая господина.
История твердит, что всё началось ещё до войны. Уже тогда самураи гибли в собственных постелях, пленённые чарами куноити. Отравленные чаи и поцелуи, танцы с режущим веером, которым вскрывали глотки. Армия сёгуна редела. И умирали самые верные самураи, которые служили при дворце.
Когда напали ёкаи – все решили, что смерти воинов – их уловка перед основной атакой. Но позже война закончилась, а люди продолжали умирать. И когда стало ясно, что ёкаи не имели к этому отношения – народ Шинджу впервые понял, что бояться нужно не только нечисти из-за моря.
Если Кусанаги украли ниндзя – наказать их будет проще, ведь чтобы убить людей, клинок не нужен. Но это будет унижением, после которого невозможно продолжать жить и служить империи. Проникновение ёкая можно себе простить, никто не был готов к нападению духов. Но упустить человека и позволить смертному похитить самую ценную реликвию дворца…
Мэзэхиро махнул головой, избавляясь от навязчивых мыслей, и сосредоточился на дороге. Он воин. Воин не должен переживать о том, что было. Воину следует сделать всё, что он может сделать с тем, что имеет, там, где он есть. То есть найти вора – будь то ёкай или человек, – отплатить ему и вернуть Кусанаги во дворец. И его сын наконец женится на Киоко. Выполнит долг, с которым был рождён.
Они миновали ворота и отправились по тракту к ближайшей придорожной идзакае. Раньше это были лавки, где продавали сакэ, но владельцы давно поняли, что люди предпочитают пить, не выходя за порог. Постелили татами, расставили несколько столиков и превратили свои лавки в идзакаи – дешёвые питейные заведения.
«Золотая лиса» – наиболее приличное заведение в округе. Ближайшее к столице. На подступах к торговому сердцу империи собирались самые богатые и влиятельные люди – владельцы мануфактур и фабрик из Северной, Восточной и Западной областей. Иногда даже из Морской заглядывали, хотя жители острова Дзифу, отделённые от всех заливом Комо, предпочитали не покидать свой маленький дом.
Купцы неизменно останавливались здесь и проводили несколько часов – а не особо прихотливые могли оставаться и на пару-тройку ночей, – рассказывая друг другу и местным зевакам байки родных провинций. Торговцы – самые болтливые люди. Они ездят по Шинджу и знают всё обо всём. А пьяные торговцы – подарок судьбы для всякого, кто ищет то, о чём не ведут светские беседы.
Мэзэхиро свистнул и спешился. Тринадцать самураев последовали его примеру.
– Господа, господа! – к ним подбежали три мальца и спешно неуклюже поклонились. Самый высокий протянул руки к поводьям. – Позвольте поухаживать за вашими лошадьми!
Мэзэхиро бросил три серебряные монеты – по одной каждому, от чего парни выпучили глаза, явно не очень доверяя своему зрению, – и пробасил через плечо, скрываясь за дверью:
– Хорошенько вычистите и накормите. Их ждёт долгий путь.
Внутри было не многолюдно: почти все торговцы уже добрались до столицы. Они не могли пропустить свадебную церемонию принцессы, ведь в её честь было организовано пышное празднество, на фоне которого даже ежегодная Ночь Огней казались дешёвым подражанием. И, конечно, ярмарка была частью этого события. Самая крупная ярмарка за последние шестнадцать лет. Прошлую такого размаха император устроил ко дню появления принцессы на свет.
– Господа, я присяду?
– Самурай-хк? – один из купцов был уже явно не в состоянии поддерживать беседу. Но именно такие Мэзэхиро и нужны.
– Идиот, глаза разуй! Это Мэзэхиро-сама, – второй мужчина, старше и опрятнее, суетливо привстал и поклонился, пока Мэзэхиро устраивался за столом. – Простите его, что взять с этого пьяницы. Глаза раздупли, дурень. А вы за данью? Не знал, что на подходах собираете! Мы при воротах всегда отдаём. Но если надо сейчас, так мы конечно, всё в повозке… – он снова неуклюже поднялся, задев стол, и чуть не свернул пойло на пол, на что тут же послышалось недовольное мычание его приятеля.
– Не суетись. Налог отдадите на въезде, как и всегда. Я здесь не за этим. Тебя как звать?
Купец заметно расслабился и сел обратно.
– Мичи. Ямагучи Мичи.
– Ямагучи? Из Западной области, что ли? – Мэзэхиро слегка прищурился.
– Нет-нет! Отец отца моего отца был внуком Ямагучи Наои, тот родился на западе, но сумел перебраться и перевезти семью на север.
– Что ж, твой предок был умён, – кивнул сёгун. Да ты не нервничай, что стушевался так, лучше принеси выпить, а?
– А? – бедняга обвёл глазами зал, заполненный самураями, которые уже успели занять все свободные столики, и нервно сглотнул. – Всем?
– Они на службе. Возьми для нас. На вот, этого хватит, – он бросил две монеты и кивнул в сторону хозяина идзакаи. – Пусть не скупится на лучшее сакэ, понял? Проследи.
Купец округлил глаза, поднялся, поклонился, потом поклонился ещё раз и, крепко зажав монеты в кулаке, тут же скрылся.
– Ну что, парень, любишь выпить, а? – Мэхэзиро улыбнулся пьяному соседу, тот непонимающе уставился, пытаясь поймать взгляд нового собеседника, и икнул.
– Мы ж торгоооовцы, – он наклонился вперед и грохнул локтями об стол, – понимаешь? Нам тудааааа, сюдаааа, – он начал махать кистями в такт растягивающимся гласным, – и это недеееееели. А каааак, как тут недели трезвым, а? Х-ик! – он пожал плечами. – Никак, – взмахнул руками и упёр ладони в пол, откидываясь назад.
– Разве ж в дороге скучно? Вы, наверное, многое повидали.
– Оооо, – пьяница запрокинул голову. – Видели. Такое увидишь – жить – х-ик! – не захочешь!
– Да ну?! – теперь пришёл черёд Мэхэзиро наклоняться ближе.
– Говорюююю… По тракту долго ехать, мы через лес сокра… скра… – он с шумом выдохнул и произнёс, выделяя каждый слог. – Со. Кра. Ща. Ем.
– Это как же?
– По тенистой тропе. Там ух, что не увидишь!
– Что? – В глазах сёгуна горел неподдельный интерес.
Пьяница осторожно осмотрелся и понизил голос.
– А где этот? Ну, этот…
– Друг твой? За сакэ пошёл.
– Сакэээ, – протянул он мечтательно.
– Будет тебе сакэ, так что видели?
– Он мне не верит. – парень махнул рукой. – Говорит, я напился и мне привиделось. А я уже трезвый тогда – х-ик! – трезвый был! – он подался вперед, и теперь дышал Мэзэхиро прямо в лицо. – Я видел там… – он снова осмотрелся и, только убедившись, что никто не стоит рядом, сипло договорил, – волка.
Мэзэхиро недоверчиво отстранился.
– Волка? Их со времён войны не видели. Они вымерли тысячу лет назад.
– Я тебе – х-ик! – извините, вам, говорю. Это был волк. Оками. Своими глазами видел. Как вас сейчас.
Мэзэхиро встал, осмотрел пьяницу и оставил перед ним монету.
– Лучше купи себе еды или детям чего, ладно? И домой возвращайся по тракту. Нечего по тенистой тропе шастать.
– Мэзэхиро-сама, уже уходите? Сакэ… – купец неловко приподнял распечатанную бутылку, пытаясь привлечь внимание.
– Сакэ я возьму с собой, – Мэзэхиро забрал пойло, налил рюмку мужчине, его болтливому другу, а остальное перелил в дорожную флягу, намереваясь вылить дешёвую рисовую водку, как только они отъедут. – Хорошей торговли!
Купец ничего не ответил, только глупо моргнул. Похоже, здесь ещё долго будет гулять легенда о щедром сёгуне, что лично налил ему сакэ. Жаль, в это никто не поверит.
Лес, про который сказал пьяница, был ближе к центральной части острова. Тракт был длиннее и шёл по безопасному восточному побережью через крупные города. А где не было городов – были селения поменьше, между которыми устроились идзакаи – для тех, кому нужно дешевле, – и рёканы – постоялые дворы со всеми удобствами. Центр был не такой дружелюбный. Густой лес, много диких зверей и, возможно, кого-то страшнее. Конечно, и там где-нигде были вырубленные пятачки и жилища отшельников. Но всё же это было опаснее тракта. Особенно тенистая тропа, которую назвали так из-за нависших над ней раскидистых веток, что не давали солнечным лучам как следует освещать путь. Самая короткая дорога к северу, но самая опасная и самая нехоженая. Редкие смельчаки или такие отъявленные жадные пьяницы ходили по ней, чтобы сэкономить время в пути, истратить меньше припасов на дорогу и иметь больше денег в чистой прибыли со столичной ярмарки.
– Господин, куда дальше? – тринадцать лучших самураев империи смотрели на него в ожидании. Лошадей уже вывели. Чистые и сытые, они довольно притопывали копытами и слегка пофыркивали, подставляя лбы под пальцы своих хозяев.
– Туда, куда не заглядывает око Аматэрасу.
О центральной Шинджу ходило немало легенд. Говорят, люди там живут дикие, не молятся Ватацуми и поклоняются лесному духу. Но Мэзэхиро не верил россказням, хотя и запоминал все сплетни, чтобы потом проверить наиболее подозрительные и имеющие потенциальную важность.