– Такова великая история сотворения Шинджу – жемчужины Драконьего моря.
Учитель гордо поднял подбородок, прикрыл глаза и застыл так на несколько секунд, будто не пересказал в сотый раз всем известную легенду, а самолично положил начало людскому роду. Киоко невольно хихикнула, чем призвала строгий взгляд. Пришлось поспешно опустить голову и спрятать улыбку за лёгким поклоном.
– Да, Акихиро-сенсей. Спасибо за историю.
Мужчина провёл рукой, испещренной глубокими морщинами, по серебряным волосам и недоверчиво покачал головой.
– Тебе серьёзнее стоит быть, Киоко. Ты ведь принцесса. Обязана знать прошлое своей страны, – его скрипучий голос и манера говорить исключительно нравоучительным тоном нагоняли тоску.
Киоко знала, что обязана. Она чтила традиции, прилежно училась и любила свою страну. Но некоторые вопросы не давали ей покоя. Один из них – зачем? Императором женщине не стать. И влиять на что-то она не может. Политика – удел мужчин. Строго говоря, Киоко и в правящей семье жить осталось недолго. Завтра она выйдет замуж и переедет к сёгуну.
От этой мысли стало немного беспокойно, но Киоко отмахнулась от навязчивой тревоги – все нервничают перед свадьбой, принцесса не должна поддаваться панике. Да, жизнь не будет прежней, но она готовилась к этим переменам.
Хотела ли она их? А хотела ли Инари отдаваться Ватацуми и рожать для него первого императора Шинджу?
История велит. А значит – так верно. Что верно – то не должно беспокоить её ум. Она станет достойной женой своему мужу и родит прекрасного наследника.
Но почему от этой мысли становится так тоскливо?
Учитель смотрел строго, выжидательно.
– Прошу прощения, учитель. Я внимательно вас слушала и знаю эту историю.
Акихиро размеренно кивнул, покачивая длинной бородой, собрал со стола свитки, которые так ни разу и не раскрыл за время урока, и поднялся на ноги.
– Киоко, – старческий голос приобрёл оттенок заботы. – Беспокойства твои все на лице написаны. Аккуратнее думай. Кому-то может не понравиться, что ты сомневаешься.
Киоко округлила глаза. Учитель никогда не отличался особой проницательностью. Наоборот, он не обращал внимания даже на её детские выпады и все опасные вопросы, которые она имела неосторожность задавать когда-то, переворачивал в нужную ему сторону.
Так однажды она спросила, почему девушки не могут править страной. На лице учителя тогда появилась добрая улыбка: «конечно могут, Киоко, конечно, если будут чтить традиции, уважать прошлое и знать историю своего рода», а затем улыбнулся ещё шире и добавил: «такая девушка сможет выйти замуж за твоего брата и стать женой императора, матерью преемника и править страной через потомков».
Сначала Киоко думала, что он так подшучивает. Но со временем стало понятно: старик свято верил в то, что говорил.
Как-то раз отец поручил своему советнику пронаблюдать за успехами принцессы и, как она позже узнала, заодно проверить, не утратил ли Акихиро-сенсей ещё способности к обучению. Старик не выказывал никакого волнения, уверенный в своём деле, а вот Киоко распереживалась. Она всегда боялась семью Сато, а их глава Мэзэхиро-сан так и вовсе нагонял ужас одним своим видом. Правда, переживания улетучились уже через полчаса – в тот самый миг, как Киоко впервые услышала легенду о сотворении людей от пожилого учителя. Тогда она, десятилетняя девочка, которая ещё упрямо не хотела усваивать нормы приличия и не подозревала, к чему может привести свободное высказывание мыслей, озадаченно спросила:
– Акихиро-сенсей, а почему Ватацуми не рассказал Инари всю правду и не спросил у неё, вдруг она бы и так согласилась? Зачем обманул, сделал так, что она осталась должна?
Киоко по сей день помнит округлившиеся глаза сёгуна. Его лицо перекосило от гнева, и взгляд, полный осуждения и готовности вынести приговор, вперился в учителя. Стоит отдать должное сенсею, все морщинки на его лице остались неподвижны. Он улыбнулся той самой доброй улыбкой и ответил своим неизменно поучительным и снисходительным тоном, которым взрослые разговаривают со всеми маленькими детьми:
– Ты права, Киоко, – на этих словах лицо Мэзэхиро-сана вытянулось ещё сильнее, но учитель не обратил на это внимания и продолжил, – мог он, без сомнений, и рассказать, и помощи просить, просить навстречу пойти. Так бы женщина поступила. И потому ты будешь прекрасной женой, раз такой вопрос задаёшь. Другое дело, что Ватацуми – бог, дракон, владыка моря, что омывает наши земли. Как и все мужчины страны Шинджу – его потомки – он честолюбив, властен. Мужчины не станут просить, они берут. Другое дело женщины – дочери богини Инари – у сильных мужчин просят и благодарят за доброту оказанную, за поддержку и помощь.
Учитель умело перевернул слова Киоко и вмиг превратил её в глазах сёгуна из девочки, везде видящей несправедливость, в кроткую и послушную малышку, которая мыслит по-девичьи, а значит, что с неё взять.
Со временем она перестала задавать неудобные вопросы. Те, что ставили под сомнение традиции и общий уклад. Даже себе. Хотя иногда в голову лезли непрошеные мысли. Киоко годами изучала культуру, училась чтить её и убеждала себя, что ей повезло родиться принцессой в этой богатой и величественной стране. Стране, которую выбрал Дракон. Но иногда, особенно тёмными вечерами, когда солнце уже давно за горизонтом, все уходит спать и дворец замолкает, тогда в окружении подушек и одеял она чувствовала невыносимую тоску. Будто всё в жизни неправильно. Будто она рыба в тесном ящике, за стенками которого от неё прячут море.
Днём такого почти не бывало. Только изредка отголоски грусти по неизведанному могли случайно выбраться наружу, но тут же спрятаться обратно под правила этикета или новые уравнения. Так неужели эти мгновения сомнений так ясно отражаются на её лице? Неужели учитель всё это время знал о них, но ни разу ничего не сказал по этому поводу?
Киоко опустила глаза и тихо согласилась:
– Вы правы, Акихиро-сенсей. Спасибо за этот урок.
Старик учтиво поклонился и вышел за дверь, оставив Киоко наедине с ворохом мыслей и абсолютным непониманием, как этот ворох усмирить, раз прикрывать за вежливой улыбкой оказалось недостаточно.
Стоило выйти из кабинета, как чёрный вихрь пронёсся мимо, едва не сбив принцессу с ног.
– Норико! Ты чего так носишься?! Это ведь дворец, ходи аккуратно, как и полагает императорской кошке!
Вихрь развернулся на скорости и врезался в правую лодыжку. Кошка потёрлась о ногу и тихонько проурчала так, чтобы не услышал никто посторонний:
– Во дворце всё вверх дном перевернули.
– То есть?
– Кто-то из слуг пошёл за Кусанаги для завтрашней церемонии, – кошачья морда заиграла ухмылкой, – а его нет.
– Подожди, что значит нет? Как нет?
– То и значит – нет, – её голос оставался неизменно спокойным, но Киоко не смогла разделить эту невозмутимость. Никто кроме императора и ответственных лиц не знает, где хранится меч Кусанаги. Его и достают всего раз в несколько лет – во время важных церемоний вроде передачи трона или свадьбы кого-то из правящей семьи.
– То есть его потеряли?
– Нельзя потерять то, что не успел взять, – гордо заметила Норико. – Скорее, украли, – она задрала хвост и направилась дальше по коридору. – Идём, поговоришь с отцом, спросишь, в чём дело. Мне тоже интересно.
– И как ты это себе представляешь? «Папа, я тут поговорила со своей кошкой…»
– Не вздумай! – зашипела она, перебивая.
– Шучу я, шучу, – Киоко не сдержала смешок. – Что я буду делать, если тебя убьют?
Норико ничего не ответила, только раздржённо дёрнула хвостом и быстрее пошла вперёд.
Они вошли в императорские покои – часть дворца, которая отводилась под спальни правящей семьи, – и сразу погрузились в водоворот из бегающей в хаосе прислуги. Коридоры полнились возгласами, но разобрать в этой какофонии хоть что-то оказалось невозможным. Киоко подхватила Норико на руки, чтобы никто случайно не отдавил ей хвост. Однажды неуклюжая служанка прижала как-то ей лапу, так лекарь потом несколько часов зашивал бедняжке лицо. И это ещё повезло, что Киоко вовремя уговорила остановиться Норико. Иначе смерти было не избежать. Служанка с тех пор не подходит ни к принцессе, ни к её питомцу.
Киоко сначала злилась на натуру кошки, но годы дружбы сделали их терпимее друг к другу. Норико научилась слышать Киоко, уважать людей и вовремя останавливаться, а Киоко окончательно приняла её сущность. Почти окончательно. Она старалась не думать, что эта кошка может в любой момент перегрызть кому-нибудь горло и превратиться в свою мёртвую жертву. Строго говоря, она могла бы убить её и прожить жизнь принцессы Шинджу, но почему-то не делала этого. Киоко надеялась, что из-за дружбы и её большой любви к выбранному человеку, но что-то подсказывало ей, что той просто претит дворцовая жизнь и тьма ограничений, которую она накладывает.
Киоко вошла в свою комнату и закрыла дверь. Сквозь бумажную перегородку были видны мелькающие снаружи тени, но внутри она почувствовала облегчение и выпустила Норико из рук.
– Кому вообще мог понадобиться этот кусок железа?
– Понятия не имею, – кошка уселась в дальнем углу и стала остервенело вылизывать грудку, всегда так пыталась смыть с себя «человечину», если пересекалась со слишком большим количеством людей. – Но у твоего замужества появится отсрочка.
– Почему?
Она опустила лапу на пол и укоризненно посмотрела на Киоко.
– Если не ошибаюсь – а я точно не ошибаюсь – этот кусок железа является неотъемлемой частью свадебного ритуала. Никакой другой меч его не заменит. Думаешь, император захочет выдавать дочь замуж, пренебрегая многовековой традицией?
Киоко почувствовала, как в груди пощекотал нежными лепестками цветок надежды.
– Ты права, Норико. Мне и правда стоит поговорить с папой.