Они шли к городу, как и прежде, только теперь втроём. И Норико нехотя отметила, что так выходит значительно быстрее. Сколько бы Киоко ни занималась, но до уровня самураев и ёкаев её выносливости всё равно не дотянуться. Во всяком случае сейчас.
– Переживаешь? – поинтересовался Хотэку.
Норико только дёрнула хвостом.
– Мы найдём её – и я убью того, кто посмел отнять у меня мою принцессу.
– Императрицу.
– Тем более.
– Тебе удобно? – внезапно спросил он.
– Удобно что?
– Идти. Лапкам не горячо?
Земля действительно обжигала: солнце в безоблачные дни здесь становилось совершенно беспощадным, и укрыться от него было почти негде. Но ей ли жаловаться? Мелкие неудобства – последнее, о чём она сейчас думала.
– А ты с чего вдруг такие вопросы задаёшь, птиц?
– Понести тебя?
Норико аж фыркнула от такой наглости.
– Я тебе что, домашняя кошка? Иди вон Иоши понеси, ему явно паршивее.
И это даже не было неправдой. Иоши выглядел взволнованным и подавленным одновременно. Норико могла бы при желании почувствовать его ки, узнать все его страхи и желания, тревоги и надежды, но ещё ни разу этого не делала. Да и не нужно было. Это Киоко умела обращать своё лицо в искусную маску, Иоши, как бы ни старался, не был и на четверть так в этом хорош.
Сейчас он шёл впереди и не оборачивался, намереваясь добраться до города как можно быстрее. Разговоры, как и любое возможное промедление, его только злили.
– Не отставайте, – словно расслышав мысли Норико, скомандовал он. – Мы почти пришли.
И действительно, город был уже совсем рядом, так что Хотэку снова накинул кимоно, а Норико припустила бегом. Она уже чувствовала вонь человеческих жилищ – от немытых тел, странной еды и горькой выпивки. Окраины всегда так пахли. Но в этот раз к привычным ароматам примешался едва уловимый, совсем не похожий на остальные запах… Он был знаком, но Норико никак не могла понять, где раньше его чувствовала.
Не успели они подойти к городу, как навстречу им выскочил… Норико не была уверена, кто это. Лохмотья почти полностью скрывали не то человека, не то ёкая, а широкополая каса не позволяла взглянуть в глаза, хоть и была вся изодрана и изъедена временем.
– Добрые путники, – голос его был измождённым и сиплым, – не будет ли у вас какой крохи для старика или капли воды? Два дня не пил, шесть дней не ел.
Он ковылял прямо на них, не поднимая головы. Норико только вздохнула, намереваясь пройти мимо, но Иоши остановился и завозился в мешках. Она почти наорала на него, но вовремя вспомнила, что, хотя это и Западная область, проще будет оставаться для всех кошкой.
«Иоши, ты перегрелся?» – она осторожно пробралась в его мысли.
Тот замер, но уже через мгновение продолжил рыться в мешке.
«Оставь мешок и пойдём дальше, мы торопимся».
«Старику нужна помощь», – отмахнулся он так же мысленно.
«Сам разберётся. – Норико начинала закипать. – Кому и правда нужна помощь, так это Киоко!»
Он снова замер. Ну наконец-то понял!
А затем осел на землю.
– Иоши? Иоши! – Норико подскочила к нему и осторожно прислушалась к ощущениям: живой, здесь, тело тоже дышит, но… Благословенная Каннон, как же ему больно!
Хотэку уже сидел рядом и осматривал его. Старик тоже осторожно приблизился.
– Доброе сердце, – прохрипел он, – но слабое…
– О чём вы говорите? – спросил Хотэку.
Норико тем временем заметила, как что-то блеснуло у его уха. Всего на мгновение, но… Этот запах, точно! В прошлый раз она даже не обратила на него внимания, но этот же запах – почти неуловимый – был там, где остались гэта Киоко, там, откуда она бесследно исчезла.
С этим осознанием пришло ещё одно: старик, стоявший теперь возле неё, совсем не пах. Но так не бывает. От людей должно пахнуть. Всегда. Даже от трижды вымытых людей, а тем более – от таких оборванцев.
Норико зарычала и попятилась. Её спина изогнулась, хвост распушился, но она пока не рисковала выдавать себя. Может, она в чём-то ошиблась, может, всему этому есть объяснение…
– Какая дикая у вас кошка. – Старик послушно отошёл и даже поднял руки, но Норико это не успокоило.
– Норико, ты чего? – шепнул Хотэку. Ему она, к сожалению, ответить не могла, поэтому продолжила следить за стариком. Почему он не пахнет, как другие люди? И что случилось с Иоши?
«Иоши?» – она попыталась ещё раз пролезть в его мысли, но тщетно. Ничего. Кажется, он без сознания. И всё же боль его тела была ощутима. Это не было раной, что-то совсем другое, незнакомое ей…
Старик достал из рукава кусок мяса с душком и вытянул перед собой.
– Гляди, может, это тебе понравится?
Очень любопытно, откуда в рукаве у того, кто не ел шесть дней, угощение для кошки. Ещё любопытнее, как много людей здесь таскает с собой мясо, если в Шинджу животных для еды не убивают – это она усвоила в первый же день пребывания во дворце, когда маленькая Киоко попыталась накормить её бобовой пастой и мисо-супом.
Эти мысли пронеслись за мгновение. То же, в которое Хотэку рванул вперёд, а в его руке сверкнуло лезвие. Он и сам всё понял, потому сейчас стоял вплотную к старику и прижимал кинжал к его горлу. Норико невольно восхитилась: когда Хотэку видел перед собой врага – всё его тело менялось, подбиралось, а движения становились резкими, при этом сохраняя изящество. А какой взгляд! Спокойный, ледяной. Его чёрные глаза пытливо изучили старика.
– Кто ты и что ты сделал с нашим друг… кх… – И Хотэку завалился набок.
Норико не успела понять, что произошло, но она слишком часто в своей жизни попадала в ситуации, где на её жизнь покушались, потому твёрдо знала: сначала бей, потом разбирайся. Уже привычно она сменила свою ки, невольно отметив, что всё-таки не зря с голода убила ту ядовитую желтоголовую змею, которая пряталась в песках. На какие безрассудства не пойдёшь, когда есть нечего, а твои люди таскают с собой только сою…
Повинуясь природе, она качнула несколько раз головой, а затем нанесла удар. Второй. Третий. Чувствуя, как бока пронзает острая боль, она обернулась и встретила вторую фигуру – в совершенно обычной одежде, но тоже абсолютно без запаха. Да что это за люди такие…
Голова снова качнулась в сторону, рывок – и зубы впились в лодыжку того, кто её ранил. Он зашипел от боли и обрушил что-то ей на голову. Что ж, если они умрут, как минимум двоих она утащит за собой. Этот яд был смертелен. Несколько часов – и укушенные пройдут по Ёмоцухира в сторону страны мёртвых.
Она улыбнулась этой мысли, и мир поглотила тьма.
Норико никогда не видела снов – бакэнэко живут меж двумя мирами, и третий им ни к чему. Она видела путь, изученный десятилетиями скитаний. Она видела прошлое: своё и тех, чьи ки забрала. В беспамятстве она просто ложилась у дороги, ведущей к скрытой от жизни стране Ёми, у которой хотя и было своё местоположение – гораздо западнее лисьего леса Шику, – но всё же не было иного входа, кроме пути через Ёмоцухира, и следила за теми, кто только что распрощался с жизнью.
Она знала, что ещё жива – все её ки были при ней, она могла бы надеть любую из них. Но сама Норико, её суть, её ками и её начало были изранены, ослаблены и находились на пограничье. Здесь, в Ёмоцухира, ей сейчас самое место. Может, позже она найдёт в себе силы, чтобы оправиться и вернуться. Но позже, не сейчас.
Киоко становилось скучно. Её напоили, накормили и оставили с Чо, которая все стражи, что они уже успели провести вместе, просто сидела и угрюмо смотрела на неё. Она успела вспомнить несколько легенд, особенно известных произведений, которые читала на уроках Акихиро-сэнсэя, вспомнить самого учителя, помедитировать, хотя последнее вызвало беспокойство Чо, и та рявкнула, велев прекратить, что бы Киоко ни делала.
Оставалось только сидеть и тревожиться об остальных. И ещё о своих конечностях, которые развязали ненадолго, давая ей размяться и поесть, а затем снова связали, ещё и затянув потуже.
– Зачем вы решили нас похитить? – Киоко знала ответ на этот вопрос, но тишина и безделье были настолько невыносимы, что разговор с куноичи показался куда лучшим вариантом.
– Деньги, – коротко бросила Чо.
– И стоят эти деньги чужих жизней?
– По-моему, вы, Киоко-хэика, ещё живы, – она произносила это с издёвкой, будто насмехаясь над титулом Киоко. Это было ей непонятно; раньше она встречала лишь почтение – если не к себе лично, то, во всяком случае, к своему роду.
– Что будет с моими друзьями?
– Вашими подданными, которые сбежали вместе с вами? Вы правда думаете, что они вам друзья?
– А вы полагаете, что у меня не может быть друзей?
– При всём уважении, – в её голосе было что угодно, кроме уважения, – я не верю в дружбу богатых и угнетённых. Ребёнок, поцелованный самим Ватацуми, вдруг подружился с ёкаем? У крылатого не оставалось выбора после нападения на сёгуна.
«Нападение на сёгуна». Ну конечно. Никто не знал истинную историю Хотэку, все верили в слухи о ёкае, пробравшемся во дворец под видом самурая, чтобы убить Мэзэхиро. За пределами дворца даже не говорили о том, что этот самурай годами учился у сёгуна и находился под его личным командованием. Мэзэхиро знал, какой полуправдой отравлять людей, чтобы посеять среди них ещё больше ненависти к другим.
Был ли смысл переубеждать? Киоко решила попытаться. Рано или поздно она вернётся, и ей придётся заново выстраивать этот разрушенный мир. Если она не сумеет открыть глаза даже одной девушке – как можно надеяться, что у неё получится сделать это с целой страной?
– Хотэку был предан Мэзэхиро-доно, – сказала она.
Чо лишь скептически усмехнулась:
– Предан, а как же. Поэтому напал на него.
– Поэтому Мэзэхиро-доно, узнав, что в его личной армии ёкай, пошёл на него с оружием. Он едва не застрелил Хотэку, но тот сумел сбежать и позже присоединился ко мне, чтобы помочь. Я обязана ему жизнью. И ему, и Иоши, и Норико.
– Разве наш покойный император не от рук Хотэку погиб, когда отбивал нападение ёкаев у стен дворца?
– Какие же вы разведчики, если все ваши знания основаны на слухах, разносимых по наущению сёгуна? – усмехнулась Киоко. Шиноби уже не казались ей такими страшными. Да, выследили, да, узнали её. И всё же они были так же слепы и несведущи, как остальной народ.
Чо прищурилась и уже готова была бросить что-то – судя по презрительной мине, совершенно едкое, – но Киоко поспешила объяснить:
– Иоши был предан своему отцу лишь до той поры, пока не узнал его истинное лицо – лицо убийцы собственного господина. Зачем бы ёкаям нападать на дворец и императора? У каждого зла должна быть причина. Даже если вы считаете их чудовищами – это не…
– Я так не считаю, – перебила Чо. – Ёкаи не чудовища, они жертвы. И сейчас они страдают из-за того, что какой-то выскочка решил пробраться во дворец и отомстить за несправедливость. Ваш друг – если он и правда вам друг – виновен. Даже если сам он не нападал, его ложь стала причиной той бойни, которая сейчас происходит в наших домах.
Наших.
– Вы ёкай… – тихо сказала Киоко.
Но Чо лишь фыркнула:
– Не больше, чем вы. – Она встала, потянулась, расправляя плечи, и продолжала, уже измеряя шагами их небольшое… Киоко не знала, какое название подобрать помещению, поэтому про себя решила звать его «убежищем». В какой-то мере это действительно их убежище – от мира и любых прохожих, каких тут рядом, видимо, не бывало. – Я росла с ёкаями. Чем дальше к северу и к западному берегу нашего острова – тем больше таких семей. Хотя откуда вам знать.
Но Киоко знала. Она собственной рукой подписала указ о запрете подобных союзов перед богами. Строго говоря, их никто и не позволял, но ни её отец, ни дед, ни прочие императоры, что правили до них, не смели диктовать народу, кого любить и с кем жить вернее. Все они ходили под Аматэрасу, все дети Ватацуми, живущие на его жемчужине посреди Драконьего моря. Нет вольных выбирать, в каком обличье рождаться – так отчего же по нему судить, каким душам можно любить друг друга? Никому из правителей рода Миямото подобное даже не приходило на ум. И лишь Мэзэхиро, отравленный собственным ядом, посмел запретить любить, как будто ветрам Сусаноо в открытом море можно противиться.
Хотела бы она знать, что думала на сей счёт Аими-сан. Наставница, для которой любовь была высшим проявлением самого Творца… Вряд ли она сумела с этим примириться.
– Моя мать дзёрогумо, – пояснила Чо. – Она назвала меня Чо – бабочка – лишь потому, что я родилась человеком. Красивое, но слабое существо, которое так легко заманить в сети.
Киоко передёрнуло. Чо не выглядела слабой или безобидной. Но кое-что начало проясняться…
– И всё же вы пошли по стопам матери?
Взгляд Чо был полон непонимания.
– Дзёрогумо – паучихи, что превращаются в красавиц, соблазняют мужчин, а затем убивают их. Разве не тем же занимаются куноичи?
– Ну конечно, – усмехнулась Чо. – Все ваши познания о ёкаях наверняка из детских страшилок. Некоторые из паучих бывают кровожадны, но по большей части они хотят любви так же, как и все остальные женщины. Хотят работящего мужа, которому смогут служить и которого будут ждать дома. Дзёрогумо верны, любят спокойствие и предпочтут тихую, мирную жизнь.
– И ваша мать такая?
– Была такой, – кивнула Чо. – Она жила на севере Южной области и была изгнана оттуда. Мы… Мы давно с ней не были близки, но я ждала её в ближайшем к югу городе Северной области, в провинции Китоми. Я знала, что ёкаи с юга бегут туда, а оттуда уже разбредаются по острову… Но я хотела вывезти её из Шинджу и найти безопасный дом, а она… Она так и не пришла.
Киоко почти не дышала, боясь спугнуть этот миг откровений, но Чо, словно почувствовав её затаённость, тряхнула головой и вновь посмотрела в глаза, пряча в этом нарочито прямом взгляде все свои чувства.
– Я тоже потеряла маму. И старшего брата. А затем и отца… – зачем-то произнесла Киоко. Наверняка Чо и так это знала, но ей казалось важным подчеркнуть, что она признаёт её боль, разделяет её.
– Я знаю, – голос Чо вновь стал совершенно ровным. – Мы с вами не подруги, Киоко-хэика, и никогда ими не станем. Я это рассказала лишь потому, что не хочу, чтобы обо всех ёкаях ходила дурная слава. Даже если вы умрёте, как только мы доставим вас во дворец, вы хотя бы будете знать, что дзёрогумо не так уж плохи, как в дурных сказках, – она не сводила глаз и, не моргая, медленно приближалась. – Не думайте, что можете ткнуть меня в мою слабость. Я давно ничего не чувствую, – голос звучал искренне, а взгляд подтверждал: всё так.
Но Киоко с детства училась превращать лицо в маски и умело сменять их, а потому прекрасно видела, когда подобное делает кто-то ещё. Чо испытывала боль и обиду. На неё, на Киоко, на весь род Миямото, а возможно, и вовсе на весь дворец. Она плохо скрывала злость, но прекрасно прятала за ней собственную человечность.
– Это сделал сёгун, – напомнила Киоко. – Не я. Я лишь хочу вернуть себе власть, а жителям Шинджу – дома. – Она сглотнула. Идея была слишком смелой, но надежда уже теплилась внутри, и давить её значило смириться с поражением заранее. А разве дочь Ватацуми имеет право сдаваться?
– Смелые, наивные мечты. Только мою мать они не вернут.
– Но вы росли с ёкаями. Не с одним. Есть ещё, я права? – она всмотрелась в чёрные глаза так же прямо, как смотрели на неё они. – Братья? Сёстры? Дяди и тёти? Друзья? Сколько ёкаев ещё пострадает? Или, думаете, если увезёте с острова парочку – это смоет с вас смерти остальных?
– За смерти отвечаете вы. Разве это не ваши указы?
– Вы знаете, чьих рук это дело.
– Предполагаю. Раз вы здесь – наверняка ваше правление ничего не стоило. И всё же это было сделано вашей рукой.
Эти слова ранили, но Киоко понимала, что они справедливы. Она смирилась, она делала всё, что требовал сёгун, пока за ней не пришла Норико. Её вина в происходящем неоспорима.
– И потом – не вы ли своим мелким детским восстанием разворошили улей? Не вы ли разозлили сёгуна? Не ваш ли друг стал причиной того, что Мэзэхиро-сама обозлён на ёкаев и видит в них столько угрозы?
Чо повернулась и выглянула в окно.
– Я уже сказала, что намерена сделать. – Киоко не хотела упускать шанс.
– А я сказала, что вы едете в Иноси. Мы получим деньги и уберёмся с этого проклятого острова, и мне плевать, что с ним и с вами будет дальше.
Дверь открылась, и через неё бросили что-то маленькое прямо к ногам Киоко. Она присмотрелась и ахнула:
– Норико!
Кошка была покрыта порезами и запёкшейся кровью. А главное – без сознания.
– Что вы сделали? – Киоко попыталась наклониться к ней, чтобы почувствовать сердцебиение или хоть что-то, но верёвки плотно держали её у столба.
– Она жива, – бросил вошедший следом мужчина. – А вот мы, кажется, не вполне… – Он покачнулся и опёрся о стену.
Иоши очнулся с головной болью и онемевшим телом. Он приоткрыл глаза и постарался сосредоточиться, насколько был способен, чтобы разобраться в происходящем. Норико сидела в ошейнике и была привязана к столбу. Рядом с ней – Киоко. Киоко! Хвала Ватацуми, с ней всё в порядке.
Сбоку послышался тихий шелест. Приложив неимоверное усилие, чтобы повернуть голову, он заметил знакомую босую ногу в хакама и часть чёрного грязного кимоно. Хотэку. Шелестели его перья, значит, тоже живой и тоже очнулся.
Больше в этом полупустом помещении, где из мебели были только столбы, предназначенные, казалось, исключительно для привязывания пленных, он никого не наблюдал. Странно, что их оставили одних.
– Киоко, – тихо зашипела Норико. – Давай просто обратимся и уйдём отсюда муравьями, пауками – кем угодно. Тебе на что дар достался, чтобы ты им не пользовалась в такие моменты?
– Мы не можем их бросить, – возразила Киоко.
– Если они не смогут разобраться с горсткой шиноби – что за самураи тогда?
Иоши про себя согласился. Шиноби – вот, значит, кто их похитители. Тогда всё встаёт на свои места. С такими легко попасть в засаду, но в открытом бою у них с Хотэку будет преимущество. Надо только застать их врасплох. Проблема лишь в том, что шиноби никогда не теряют бдительности с пленными. Всё, что Иоши знал о них, сводилось к двум постулатам: никогда не верь и не позволяй себе их недооценивать. Если в сражении вдруг понимаешь, что тебе хоть немного везёт, значит, это ловушка.
– Мы их не оставим, – отрезала Киоко.
– Зря.
Они обернулись на него, и Иоши понял, что сказал это вслух. Что ж, оно и к лучшему.
– Нам не перехитрить шиноби, – продолжил он, выдавливая каждое слово через боль. – Хотя и вам двоим наверняка тоже. Что им известно? И что нужно?
– Им нужен был Хотэку, но теперь они знают, кто я.
– И я, – встряла Норико.
– Обо мне не в курсе?
– Кажется, нет, – Киоко покачала головой.
– Это хорошо, – подал голос Хотэку. – Хотя и странно. Не знать, как выглядит император… Возможно, позволяют нам верить в то, что не знают?
– Я был императором всего ничего. Меня знают в лицо придворные, некоторые жители столицы, даймё и, возможно, несколько самураев из их сопровождения запомнили. Я умер до того, как мои портреты разошлось по Шинджу.
– И всё же я бы не отметал вероятность подвоха.
– С шиноби ничего не стоит отметать, – согласился Иоши.
Повисло молчание. Никто не знал, как действовать дальше.
– Эта девушка, Чо… – прервала тишину Киоко. – Мне кажется, с ней можно договориться.
Какая наивность. Иоши только покачал головой:
– С шиноби не договариваются – их покупают. Это наёмники и лжецы. Их интересуют деньги. Восставшая из мёртвых императрица наверняка стоит очень много. А вместе с двумя сбежавшими ёкаями-изменниками… Даже представить сложно, как расщедрится отец.
Отец… Иоши предпочитал теперь называть его по имени, он не хотел больше родства с этим человеком, хотел забыть всё, что их связывало. И всё же, похоже, привычки не исчезают так быстро.
– Я это понимаю. Но, полагаю, мы можем сыграть на её желаниях. Нам есть что предложить. Мне есть что предложить.
– Мне не нр-р-равится, к чему ты клонишь, – проурчала Норико.
– Но она права, – подал голос Хотэку и усмехнулся. – Киоко-хэика – императрица по праву крови. Если она вернёт себе престол… – на мгновение он замялся, а затем поправил сам себя: – Если вы оба вернёте себе престол, союзники могут рассчитывать на щедрую награду. Особенно ближайшие.
Норико протестующе мяукнула.
– Если Киоко вернёт себе престол, у Шинджу будет слишком много забот по восстановлению нормальной жизни, потому что вернуть его можно только через войну. Тратить после неё деньги на эту девицу неразумно – она ещё и затребует наверняка столько, что можно будет отстроить всю столицу.
– Да и, Хотэку, тебе ли не знать, что шиноби не сражаются за идею, – напомнил Иоши.