С утра, по случаю выходного, Гурьев провёл несколько часов в спортзале, вернувшись домой, пообедал, немного почитал. Вынужденное безделье его угнетало, как всегда. К счастью, недолго.
К шести вечера прибыли, наконец, долгожданные гости. Гурьев встречал их на автобусной станции. Делегация оказалась довольно внушительной: геологи, археологи, строители – одиннадцать человек. И Беридзе. Обнявшись с Тенгизом, Гурьев шепнул ему в ухо:
– Ты почему здесь?
– Работа, – вздохнул Беридзе и улыбнулся. – Да я сам попросился. Пока Света в больнице.
Гурьев увидел – улыбка даётся Беридзе нелегко. И сильно сжал его плечо пальцами, так, что Тенгиз поморщился.
– Это неправильно, Тень. Ты должен быть рядом, я же тебя учил.
– Я стараюсь.
– Хреново стараешься. Ладно, после договорим.
– Я твой мотоцикл привёз. Там, в «Газоне».
– Псих.
– Варяг велел.
– Я и говорю. Всё. По коням.
Автомобили – тентованный ГАЗ-АА, автобус на базе полуторки и ЗиС-101 – развернулись на небольшом пятачке станции. Гурьев сел в ЗиС к Беридзе, и маленькая колонна двинулась в город.
Первым делом они остановились возле школы, быстро перенесли гурьевский спортивный инвентарь в Денисово хозяйство. Следующей целью маршрута была квартира Гурьева. Пока они перетаскивали багаж, дольше всего провозившись с выгрузкой мотоцикла и сейфа, в чём помог находившийся на вахте Шульгин, Даша во все глаза рассматривала происходящее из-за занавесок. Справившись, они отбыли в санаторий ЦК, где разместили всю делегацию, за исключением Беридзе. Тенгиз отдал распоряжения, и они вернулись к Гурьеву, не забыв запастись провиантом в спецбуфете, находившемся здесь же, в санатории.
Макарова, увидев автомобиль и мотоцикл, ничего не сказала, но по тому, как взлетели её брови, было ясно: равнодушной она не осталась. Ну, не могу я ничего внятно объяснить вам, дорогие мои, тоскливо подумал Гурьев, хотя надо бы. Ладно. Рефлексии в ящик, как говорит Варяг. Пока что. Пожав руку Тенгизу, Макарова посмотрела на Гурьева:
– Ужинать будете?
– Спасибо, Нина Петровна. Даша как?
– Да что же ей сделается, – вздохнула Макарова. – Так будете?
– Мы посидим по-нашему, – Гурьев похлопал ладонью по бумажному пакету. – Вы не беспокойтесь, мы ребята тихие и вежливые. Денис, ты как?
– Не, – тактично отказался Шульгин, прекрасно понимая: московской птичке нужно будет многое обсудить с Гурьевым. – Дела у меня. Пойду я, Кириллыч. Спасибо за приглашение, конечно.
– Где посуда, вы знаете, Яков Кириллыч, – сказала Макарова, когда Шульгин отчалил.
– Ещё раз миллион благодарностей, – склонился в полупоклоне Гурьев, а Тенгиз сверкнул зубами из-под усов.
– Ну-ну, угодники, – хозяйка покачала головой. – Приятно посидеть и спокойной ночи.
Они прошли на половину дома, занимаемую Гурьевым. Оглядевшись, теперь уже основательнее, Беридзе кивнул:
– Нормально устроился, Гур. А то Сан Саныч переживает. А вторая комната?
– Так уж и переживает, – Гурьев усмехнулся. – Вторая пока занята небесным созданием по имени Даша. Расскажу позже, если будет повод.
– А пока нет? – лукаво осведомился Беридзе.
– Нет, – не принял шутки Гурьев. – А если будет, то не такой.
– Добро. Я деньги привёз, кстати.
– Это и в самом деле кстати, – кивнул Гурьев. – Я не хочу о делах говорить, Тень. Завтра. Про Светку и про себя мне расскажи.
– Чего рассказывать, дорогой, – потемнел Беридзе. – То плачет – приходи, то – видеть тебя не могу. Варяг злится… Бабы, говорит, эти нас доконают. Я и так, и эдак – Сеточка, Сеточка, не время сейчас, а она…
– И? – Гурьев, как всегда, слушал внимательно и сочувственно, и это неизменно действовало нужным образом.
– Не понимаю, – Беридзе вздохнул. – Я же не виноват? Варяг же не виноват?
– Я же тебе объяснял, – покачал головой Гурьев. – Это гормональное, когда женщина теряет ребёнка на таком сроке, у неё возможны даже необратимые психические подвижки. А тут ещё эти командировки твои… Нет, Варяг не прав. Нельзя тебе сейчас ездить. Надо тебе в Москве дело найти. Или вообще тебя куда-нибудь в Латвию отправить, на Рижское взморье. Там воздух сосновый, целебный, песок мягкий, тишина. Светочке там хорошо будет. Ладно. Я поговорю на эту тему с Варягом.
– Да каждый же человек на вес золота…
– Вот именно поэтому.
– Всё равно, Гур. Дело есть дело.
– Дело для людей, Тень. И для нас в том числе. Иначе не нужно никакого дела, понимаешь?
– Для людей, да. Только мы давно не люди, дорогой. Мы…
– Нет, Тень. Если мы – не люди, то ничего у нас не выйдет. А у нас выйдет. Потому что мы люди. И Варяг это должен понимать. Короче, завтра утром – назад. Я сам справлюсь. – Он поднялся. – А сейчас – спать, завтра подъём в четыре.
– Я не засну.
– Заснёшь, – кивнул Гурьев. – Ещё как заснёшь. Ложись.
Беридзе подчинился, скинул обувь, лёг, вытянулся на кровати. Гурьев подошёл к нему, надавил пальцем на точку в районе затылка, и мгновение спустя Беридзе уже дышал спокойно и ровно. А Гурьев вышел к ЗиСу, достал из багажника чемодан с аппаратом «Касатки», вернулся на свою половину, развернул оборудование, послал срочный вызов Городецкому. Аппарат у Городецкого был всегда в ждущем режиме, – и в кабинете, и дома, и в машине, поэтому ответил он быстро. При установлении связи принимающий аппарат показывал уникальный номер вызывающего, так что предисловий Гурьев не ждал. Их и не было:
– Исполать тебе, Наставник, – проворчал в трубку Городецкий. – Рад слышать тебя, бродяга.
– Салют, секретарь. Скажи мне, ты здоров?
– Ну?
– Не нукай. Ты зачем Тенгиза прислал? Ты спятил?
– Ты меня не лечи, учитель. Я на кадровой политике столько собак сожрал – тебе до меня, как до Луны пешком – семь вёрст в небеса, и всё лесом, – Гурьев увидел усмешку друга, словно наяву. – Так и быть, как самому близкому соратнику и сподвижнику, объясню. Пусть девочка прочувствует – без Тенгиза ей жизнь не в жизнь, особенно теперь. Вернётся Тенгиз – и пойдёт у них всё, как по-писаному. Понял, салага?
– Ты тупишь, Варяг. Просто тупишь, и всё. Это химия. Химия и биология. Тут твоя социальная инженерия только всё испортить может. Терпение. Ласка. Любовь. Больше ничего нельзя. Ничего. Когда ты это поймёшь?! С кадрами он меня учит обращаться. Это я тебя на семинар по вопросам кадровой политики пригласить могу. Так что?
– Отдыхай, учитель, – Городецкий вздохнул. – И я отдохну малость. А то дел у меня других нет, только за бабами слюни и сопли подбирать да истерики гасить. Человечка, что ты найти просил, нету. Можешь расслабляться в полное своё удовольствие. Хотя человек был… человек.
Выслушав короткий рассказ Городецкого, Гурьев зажмурился на миг:
– Так я и знал.
– А если знал, зачем теребил?! – рявкнул Городецкий так, что трубка завибрировала у Гурьева в руке. – Рефлексии душат?!
– Рефлексии? – усмешка Гурьева сделалась снисходительной. – Ты знаешь, зачем и почему я это делаю.
– Знаю, – буркнул Городецкий. – Знаю, только поверить всё никак не могу.
– А придётся.
– Да уж придётся.
– Не умножай… эманаций, Сан Саныч. Без особой на то нужды. И помни, кто и как этим пользуется. Веришь ты или нет – мне всё равно. Мир?
– А то как же.
– Отлично. Беридзе выезжает назад завтра утром.
– Беридзе выезжает, когда получит приказ. Послезавтра. Бывай, Наставник.
Гурьев посмотрел на умолкнувший аппарат и покачал едва заметно головой. И улыбнулся невесело. Вот так, подумал он. Что ж, пора последнюю бумажку для Верочки рисовать. Нельзя дальше тянуть, подумал он. И пусть будет, что будет. Посмотрев ещё раз на спящего Беридзе и на часы – начало одиннадцатого, – решился.