Впервые войдя в дом, я обнаружил там нечто, к чему был совершенно не готов, – абсолютную тишину. Ни единого звука не достигало моих ушей. Ни тиканья часов. Ни скрипа половиц. Лишь тихое постукивание моего сердца и сердца стоящей рядом Рейчел.
– Здесь всегда так тихо? – спросил я ее.
Рейчел усмехнулась.
– Нет, – только и сказала она.
Так началась моя экскурсия по дому на Кровавом ручье.
Четверо писателей, Уэйнрайт и Кейт вошли в переднюю и стояли, прислушиваясь к дому, к невидимым колебаниям воздуха внутри.
Они не испытали ничего необычного, перешагивая порог: ни внезапного озноба, ни ощущения постороннего взгляда, ни приступа ужаса. Лишь заложило уши, как будто поменялось атмосферное давление. Совсем чуть-чуть, никто даже не упомянул об этом вслух. Меньше чем за минуту все прошло.
Дэниела Манниака больше всего удивило тепло, испускаемое домом на Кровавом ручье. Пол, вручную оструганный и покрытый лаком столетие назад, являл собой беспорядочный узор из кленовых и ореховых досок разной длины и ширины, темных и светлых, покрытых годичными кольцами и следами сучков. Однако несовершенство лишь добавляло уютного очарования. А у самых стен, где пол встречался с изящно вырезанным плинтусом, доски были ровные, аккуратные.
У западной стены на второй этаж вела широкая лестница в федеральном стиле. Квадратные стойки перил и округлые балясины создавали обманчивое впечатление простоты. Стоило присмотреться внимательнее, и становилось видно, что каждая стойка покрыта тщательно вырезанными узорами, каждую балясину украшает спиральная резьба.
Кое-где доски потрескались, кое-где облупилась краска, и повсюду толстым слоем лежала пыль. Однако заметное глазу мастерство строителя искупало все недостатки. Джошуа Гудман вложил свою любовь в каждый дюйм этого дома.
Дерево не отражало солнечные лучи, проникающие в переднюю сквозь арочные проходы слева и справа, оно поглощало их и заново излучало в виде мягкого золотистого блеска. Дэниел проследовал за солнцем к дальней стене, на которой висело покосившееся распятие. Простое, из того же дерева, что и доски пола, без сомнения вырезанное Гудманом.
Он повернул распятие примерно на двадцать градусов по часовой стрелке.
Вот так.
Услышал, как фыркнула Мор, и закрыл глаза.
– С холма раздался громкий грохот. Они обернулись и увидели над собой дьявола. Древний, он вперил свой взгляд в их души и выведал их тайны. Он пришел за ними. Их похоти суждено было стать их приговором.
– Дайте-ка угадаю. «Евангелие от Павла»? – спросила она.
– Вообще-то это из «Книги Даниила», – поправил Дэниел и подмигнул Мор, проходя мимо. Он заметил, что Сэм и тщедушный Себастьян улыбнулись. И сам улыбнулся. – Ничего страшного, Мор. Во мне веры на нас двоих хватит.
Дэниел бросил взгляд на Кейт – та направила на него камеру. Она сняла их с Мор разговор.
«Чудесно, как раз такое им и требуется для их грандиозного шоу», – подумал толстяк.
Уэйнрайт развернулся к писателям на каблуках своих поношенных черных рабочих ботинок.
– Добро пожаловать в дом на Кровавом ручье. Давайте я вам все здесь покажу.
Дэниел Манниак снова прислушался к дому. Здание не казалось ему дурным. По правде говоря, в тот момент он не сомневался, что оно ему даже радо.
Они вышли из передней через левый арочный проход.
«Ох, – подумал Себастьян. – Вот она какая, комната моей мечты».
Они оказались в кабинете. Выходящие на запад большие окна были грязны. Впрочем, света, пробивающегося сквозь замызганные стекла, хватало, чтобы даже в сумрачный непогожий день придать помещению жизнерадостный, гостеприимный вид. Между двумя стульями из красного дерева расположился украшенный резьбой столик. Вдоль стены прямо перед писателями тянулись уставленные книгами полки.
– Вся мебель осталась от сестер Финч, – пояснил Уэйнрайт. Свои потрепанные «Фантомы прерии» он теперь держал в правой руке. – В завещании они указали, что, даже находясь в собственности округа, дом должен оставаться в таком же виде, как при их жизни. Нетронутым.
Себастьян провел пальцем по корешкам книг на полке. Заголовки для него значения не имели. Перед ним стояли книги. Наполненные мыслями. Ценность этой библиотеки была сомнительна: наверняка здесь встречались выдающиеся произведения, но большинство, скорее всего, обладали невеликими достоинствами. Себастьян был не из тех, кто считает, что всякая книга заслуживает прочтения. Но сейчас литературный уровень роли не играл. В книгах были слова, соединенные так, чтобы запечатлеть возбуждение нейронов, передающих информацию через синапсы. Это были человеческие души, заключенные в бумаге, и Себастьян любил их все, даже те, что годились лишь на одну ночь.
«Как эта чертова книга Адьюдела», – подумал он.
Да, даже книга Адьюдела заслуживала право на существование, потому что ради нее человек сел за стол и колотил по клавишам до тех пор, пока царивший в его голове сумбур не обрел четкую форму и не был явлен взорам других людей.
«Вот поэтому мы и пишем», – мелькнуло в голове у Себастьяна, когда его взгляд упал на ряды переплетенных в кожу томов.
Чтобы жить дальше. Чтобы продолжить существовать, когда наше существование прекратится.
Чтобы нас помнили.
– Красивая комната.
Себастьян обернулся.
Дэниел Манниак, засунув руки в карманы, стоял возле одного из стульев. Он рассматривал кабинет, словно турист, забежавший на десять минут в собор Парижской Богоматери.
– Сестры Финч любили этот дом, – сказал Уэйнрайт.
Что за голос. Привыкнуть невозможно. Как же он грохочет. Словно из репродуктора над самым моим ухом.
Остальные разговаривали. Обсуждали то время, когда Ребекка и Рейчел Финч были живы, когда обе сестры навещали эти комнаты. Но Себастьян не слушал. Разговор был для него не более чем шумом. Он думал о миллионах слов, которые предал бумаге. Он думал о бесчисленном множестве мыслей, что мелькали в его голове, точно колибри, перепархивающие от одного только что распустившегося цветка к другому. Наконец Себастьян моргнул, прогоняя наваждение.
Сэм прошел в двухстворчатую дверь и оказался на кухне.
«Да здесь, черт подери, лучше, чем у меня дома», – подумал он.
Кухня была просторная, классической L-образной формы, две стены занимали шкафчики из темного ореха. Сквозь застекленные двери слева была видна крытая терраса – плетеный диван, два стула и множество сморщенных бурых останков давно засохших растений. В центре помещения, прямо перед глубокой, деревенского стиля раковиной, располагался кухонный островок – дань современности. Раствор между щербатыми квадратами белой плитки переживал не лучшие времена, но в остальном кухня была в хорошем состоянии. Техника была древняя: четырехконфорочная газовая плита в корпусе из нержавейки и совершенно не сочетающийся с ней белый холодильник в духе пятидесятых, с массивной металлической ручкой.
Так же, как передняя и кабинет, кухня купалась в теплом послеполуденном свете. Мор встала рядом с Сэмом. Она так и не сняла темных очков.
– Немного странно, верно? – спросила она.
Сэм в растерянности тряхнул головой:
– Что?
– То, как славно выглядит дом. Ему же ведь сто пятьдесят лет?
Она была права. Если не считать пыли, щербин на плитке и легкой ноты плесени, ощущаемой в застоявшемся воздухе, придраться было не к чему.
На барабанные перепонки Сэма снова что-то надавило, как в первую минуту пребывания в доме. Он представил, как погружается все глубже и глубже в океанскую пучину и вода становится все темнее. Наверху был свет. Внизу была черная бездна.
Он огляделся вокруг.
И услышал, как кричит брат. Услышал, как вопит мать.
«Кухня – это сердце дома, – подумал Сэм. – Здесь члены семьи собираются вместе для задушевной беседы».
«Должны собираться», – поправил он себя.
Но в этом доме не было места задушевным беседам. Он был обиталищем смерти. Надежды Гудмана, его мечты, его любовь – все это жестоко отняли у него.
Уэйнрайт открыл дверь холодильника, и наружу вырвался морозный воздух.
– Хоть мы здесь всего на одну ночь, холодильник полон, – сообщил он писателям. – Вода, газировка, вино, пиво. Мясная нарезка. Овощи. Фрукты.
Визг проржавевших дверных петель заставил Мор вздрогнуть. Дэниел открыл заднюю дверь и смотрел на пересекающую двор линию из каменных плиток.
– Какого черта, Манниак? – рявкнула Мор.
Толстяк показал на дорожку, ведущую от места, где он стоял, к просвету между деревьями.
– Это куда ведет?
– К колодцу, – ответил Уэйнрайт таким тоном, словно больше никуда дорожка вести и не могла. – Там все сильно заросло, так что смотрите под ноги, если туда пойдете. Мне сказали, что колодец закрыли много лет назад, но, пожалуйста, постарайтесь, чтобы ваша прогулка не закончилась на дне.
Сэм заметил, как на лице Уэйнрайта мелькнула ухмылка, словно мысль о том, что кто-то из них может упасть в колодец, его позабавила.
– А что здесь? – Обернувшись, все увидели, что Себастьян положил руку на ручку двери в нескольких шагах от плиты. – Кладовка, полагаю?
Уэйнрайт покачал головой:
– Подвал. Туда спускаться никакого смысла нет. Там только крысы и наш верный генератор. К тому же подвал как таковой занимает лишь треть площади фундамента. Остальное – технический подпол.
– Странно, – заметил Дэниел. – Почему не сделали большой подвал?
– Возможно, мистер Гудман начал его копать, но на что-то наткнулся. – В глазах Уэйнрайта блеснул огонек. – Возможно, поняв, что он открыл проход в некое темное и пустое место, он запечатал его. Как можно скорее. Пока тьма не выбралась наружу.
Дэниел охотно закивал, включаясь в игру:
– Ну да. Ну да, он докопался до преисподней, и грехи, которые он совершил в прошлом, потянули его вниз.
– Конечно, если воспринимать все вопиюще буквально, – сухо сказал Себастьян.
Мор усмехнулась:
– А может быть – предположим смеха ради, – его просто задолбало копать гребаную яму.
Себастьян улыбнулся:
– Маловероятная гипотеза, но я не исключаю, что все так и было.
– Возможно, дело в фундаменте, – вступил Сэм. – Оттого что дом совсем рядом с ручьем, в подвал могла проникнуть вода. Дренажных насосов в те времена еще не было, и, чтобы не получить бассейн под домом, Гудману пришлось ограничить подвал в размерах. Готов поспорить, вода до сих пор сюда просачивается во время сильных ливней.
– Вы это прочли у Адьюдела? – спросил Дэниел. – Вы же вроде сказали, что не…
Сэм покачал головой:
– Я вырос недалеко отсюда, в двух часах езды на юг. В Канзасе часто случаются бури. И у многих дома с подвалами. И полно паршивых подрядчиков, которые плохо делают эти подвалы.
Ярко сверкнул отраженный стеклом свет. Сэм повернулся и увидел, что Кейт направила на него объектив.
Внезапно его захлестнула волна тошноты, и он закрыл глаза.
Я не хочу здесь находиться. Не хочу стоять на этой кухне.
Казалось, он вот-вот потеряет равновесие. Вот-вот упадет. Сэм торопливо схватился за край кухонной стойки. Край был округлым и странно холодным. Металлическим.
Он открыл глаза. Под рукой была стальная плита. Выглядела она в точности как на кухне матери.
А на задней левой конфорке стояла глубокая чугунная сковорода.
Сэм дернулся, словно от ожога.
– Сэм, с вами все хорошо?
Это был Себастьян. Он говорил шепотом, чтобы не привлекать внимания остальных.
Несколько секунд Сэм не знал, что ответить на простой вопрос старика. Потом кивнул и тихо сказал:
– Да, я в норме.
– Что случилось, Мак-Гарвер? Дом на вас действует? – с ухмылкой поинтересовался Уэйнрайт.
Сэм сжал зубы.
– Просто хочу уже пойти дальше.
Уэйнрайт жестом пригласил его к следующей двери:
– Ну так пойдемте. Нам еще многое предстоит осмотреть.
Писатели потянулись из кухни.
Сэм вышел первым.
Вдоль южной стены шел узкий коридор. Мор шла в хвосте цепочки мимо длинного ряда окон слева. Двери комнат в коридор не выходили, был лишь арочный проход из передней, через который они сюда попали, и дверь в дальнем конце.
– Нам туда, – сообщил Уэйнрайт.
Мор подумала: «Ну и голос. Все, что он говорит, звучит приказом. Не люблю я такого».
Выйдя из коридора, они быстро миновали череду смежных комнат – уборную, комнату для шитья, маленький кабинет – и оказались в неожиданно просторном помещении в западной оконечности дома. Элегантный диван, отделанный пестрой тканью с павлинами, и два стула, обитые по контрасту простой тканью в клетку, расположились у растрескавшегося, но красивого кирпичного камина. Крепкий дубовый стол стоял под окнами, выходящими на крыльцо. Из них был ясно виден чудовищный, уродливый бук.
Здесь эти ублюдки повесили Альму Рид. Мор показалось, что она слышит, как скрипит веревка и хлопает на ветру платье Альмы. Она почти что видела смутный силуэт ее безжизненного тела, тихо покачивающийся за окном.
– Ну, вот мы и пришли, – объявил Уэйнрайт, звучно хлопнув в ладоши. – Это главная гостиная и, если хотите, наш штаб, место, где мы будем проводить большую часть своего времени. От предыдущих постояльцев, спасибо им большое, остался хороший запас дров, так что вечером у нас будет огонь. В доме, понимаете ли, довольно холодно.
– Еще бы, – сказала Мор. – В классическом доме с привидениями без такой фигни никак не обойтись, Уэйнрайт.
– Да, могли бы придумать что-то поинтереснее мистического холода, – вставил Себастьян голосом колючим, как осенний воздух.
– Я просто констатирую факт, – ровным, невозмутимым тоном ответил Уэйнрайт.
Мор коснулась рукой спинки стула.
Гостиная.
По сумрачным просторам сознания Мор пронеслась мысль, и Мор ее поймала.
Гость – иная.
Незачем в эту комнату заходить гостям.
Мор всегда ненавидела гостиные. От этого слова в мозгу возникал образ домочадцев, собравшихся, чтобы славно скоротать время вместе, – жалкая идиллия Нормана Роквелла. Мор знала, что многие люди и вправду считают, будто живут так, но она этим людям не верила. В семье всегда есть тайны. Папочка ходит налево. Мамочка сидит на таблетках. Сыночек как-то слишком увлеченно мучает во дворе насекомых. А дочка…
Ну что же, дочка напортачила, верно? Дочка сбежала – решила, что влюбилась.
– Жалко, что Гудман так недолго радовался этому дому, – сказал Дэниел.
Мор стиснула спинку стула, вонзила серебристые ногти в ткань обивки.
– Да бросьте. А чего он ждал?
Все повернулись к ней.
– Вы о чем? – спросил Уэйнрайт.
– О том, что белый мужик замутил с черной девчонкой накануне Гражданской войны. О чем он думал? Он полагал, что поганые душегубы из рабовладельческого штата в двух шагах от него спустят ему это с рук?
– Он любил ее. – Это произнесла Кейт, глядя на Мор поверх объектива. Камера щелкнула – Кейт перевела ее в режим фотографии.
– И погубил ее и себя. Что в этом хорошего? – спросила Мор.
– Они были не властны над своими чувствами. – Кейт нажала на кнопку и сделала серию снимков смотрящей на нее Мор. – Возможно, они понимали, что им грозит смерть. Возможно, от этого их любовь становилась… сильнее.
Кейт чуть повернула голову, чтобы поймать взгляд Уэйнрайта. На его лице застыло странное удивленное выражение.
«Дочка думает, что влюбилась», – снова подумала Мор. Она сжала кулаки:
– Чушь. Смерть не делает любовь сильнее. Смерть лишь убивает.
Щелк-щелк-щелк – Кейт сделала еще серию снимков.
– Мне кажется, вы достаточно меня пофотографировали, – холодно сказала Мор.
Кейт опустила камеру:
– Вы правы. Все, что нужно, я уже сняла. – Она снова переключила настройки. Камера тихо пискнула, возвращаясь в видеорежим.
– Что дальше? – спросил Дэниел.
Уэйнрайт махнул рукой в направлении передней:
– Ну, сейчас самое время принести из машины ваши вещи. А потом я покажу вам комнаты.
Сэм чувствовал, что за каждым его движением наблюдают.
Это Кейт.
Она стояла в нескольких ярдах, по пояс в траве. Прижимала камеру к груди, точно мать – младенца, и неотрывно глядела на ЖК-экран, записывая все происходящее в высоком разрешении.
– Они трахаются, – услышал Сэм голос Мор. Она вытаскивала свою сумку из микроавтобуса.
– Кто? – спросил Дэниел, побледнев от такой грубости.
– Уэйнрайт и операторша, – пояснила Мор. – Она любовница этого богатого козла. Так что завязывайте пялиться на ее сиськи.
– Я женат, – сказал Дэниел.
– Да, это останавливает целый ноль процентов мужчин, – ответила Мор, закидывая сумку за плечо.
На крыльце, спрятавшись в тени крыши, Уэйнрайт ждал, когда писатели достанут свой багаж. В руках он по своему обыкновению держал книгу Адьюдела.
– Как думаете, что он затеял? – тихо спросил Сэм остальных.
Себастьян проследил за его взглядом:
– Кто? Мистер Уэйнрайт? Он безобиден. Или настолько безобиден, насколько может быть безобидным нахальный сынок миллиардера.
– Они оба странные утырки, – сказала Мор.
«Потому что они что-то скрывают, – подумал Сэм. И тут же одернул себя: – Ты не знаешь наверняка. Прекрати выискивать проблемы там, где их нет. А то сам себя доведешь до психушки».
Вслух Сэм сказал:
– Вы все помните, как он повел себя в автобусе, когда понял, что я не прочел книгу.
– Может, он просто хочет, чтобы мы прониклись историей этого дома так же, как он? – предположил Дэниел.
– А может, он тайно привез нас всех сюда, чтобы убить, – сказала Мор. – Он вместе со своей девочкой Мэнсона будет нас пытать, потом прикончит, а потом выложит всю эту жесть в Интернет. И к завтрашнему полудню станет самой известной персоной в жанре хоррора.