«Ленин был великим организатором. Его сила была в умении организовывать. С другой стороны – и это очень важно знать – ему не были ведомы в политической жизни такие понятия, как уважение к другим, сдержанность, верность политической линии. Он был готов на что угодно, если в этом нуждалась партия и «мировая революция». А. Керенский.
За всеми этими событиями Керенский совсем упустил из внимания прессу, чего нельзя было делать ни в коем случае. Многие газеты и редакции эсеров, большевиков, а теперь уже и анархистов были разгромлены, но номинально не были запрещены. Это было неправильно, необходимо запускать процесс цензуры, шла война, не до сантиментов и экивоков политическим противникам. Не был решен ещё один очень важный вопрос.
Керенский вызвал к себе министра юстиции Скарятина.
– Григорий Николаевич, как без меня идут дела в министерстве?
– Всё прекрасно, Александр Фёдорович, мы держим руку на пульсе.
– Рад, что вы не запустили весь процесс, но наступили сложные времена и вашему министерству нужно срочно подготовить указ о введении обратно смертной казни.
– Но как же нам быть со свободой и прежними обещаниями?
– Как? Да никак! Мы должны руководствоваться текущим моментом и спасением страны, а не предоставлением ещё больших свобод всем подряд. Хватит, нахлебались свободы и беззакония вдоволь. Через сутки я жду от вас полноценный указ о введении смертной казни. После моего одобрения он будет напечатан во всех газетах и доведён телеграммами до армии.
– Хорошо, – Скарятин обречённо кивнул, – я сделаю.
– И как идут дела с созданием военно-революционных судов?
– Суды создаются. Военные с радостью восприняли эту идею и быстро назначили свои представителей, но с юристами возникли проблемы. Многие не хотят судить, и мы не можем обеспечить все суды своими людьми.
– Тогда увеличьте им оклады в три раза и придумайте дополнительные льготы, наконец, дайте мне список отказников, и я смогу найти слова для их убеждения. Если они хотят идти против власти и закона, значит, я имею полное право не защищать их жизнь, личное достоинство и имущество. И попрошу вас, Григорий Николаевич, давайте без ненужных сантиментов. Мы здесь не играемся, мы выживаем. На кону стоит очень многое. Вам понятно?
– Да, я всё понимаю. Мне тяжело выполнять подобные распоряжения, но я тоже не вижу иного выхода.
– Рад, что нашёл в вас единомышленника. Информируйте меня обо всех возникающих трудностях, я помогу вам.
– Всенепременно.
Когда Скарятин ушёл, Керенский вызвал адъютанта и приказал найти Модеста Апоксина, «верного» слугу жёлтой прессы. Этот перезрелый фрукт сейчас мог очень сильно пригодиться. Ну и что, что мерзко пахнет? Каждому фрукту – своё место. Всё в дело, всё в дело.
Апоксин примчался буквально через два часа. А почему и не примчаться, когда всех матросиков и других его недоброжелателей к ногтю прижали, а его приблизили. Это очень сильно грело сердце зрелого неудачника, он уже давно расплатился со всеми долгами, завёл любовницу, пристроил детей. А впереди уже замаячили далёкие горизонты роскошной жизни, ну какой дурак откажется от всего этого? Модест дураком не был, а потому мигом и примчался на «ковёр» к Керенскому.
– О, господин Модест, – Керенский даже изволили выйти из-за стола, чтобы пожать руку Апоксину.
В ответ Апоксин изогнулся так, что стал похож на вопросительный знак. Его узкая ладошка мигом вспотела. Керенский холодно улыбнулся и удалился обратно к столу, мимоходом вытирая ладонь о штанину.
– Ну, как идут дела с прессой?
– Весьма-весьма прекрасно! – Модест ел взглядом начальство, которое изволило пожать ему, недостойному…, руку.
– Это радует, а что с тиражом газеты?
– Очень возрос и всё благодаря вам, господин министр! – Апоксин снова изогнулся в поклоне.
– Не сомневался, вы хорошо себя зарекомендовали на этом посту, господин Апоксин, и я думаю, что вас пора переводить на другой уровень, но для этого нужно, прежде всего, ваше желание и команда единомышленников, которой у вас нет.
– Что вы, что вы, у меня всё есть, а чего нет, то я достану, хоть из-под земли.
– Ммм, да вы присаживайтесь, – Керенский скривил губы в понимающей ухмылке. – А вы ценный человек, я не разочаровался в вас. Я вот тут подумал, что вам нужно подобрать пост в правительстве, как вы считаете, потяните?
– Да я, да я! – Модест внезапно сполз со стула, встал на колени и пополз к Керенскому, – Да я, да я, да я… на всё готов ради вас!
Керенский, глядя сверху вниз на Апоксина, улыбался, но не брезгливо, а поощряюще.
– Что же, ваш энтузиазм очень радует. Я собираюсь создать отдел пропаганды при военном министерстве и назначить туда именно вас за ваши заслуги передо мной. А потом, специально под вас, мы создадим в правительстве министерство информации и прессы. Как вы смотрите на это?
– Да я, да я! – Модест больше ничего не мог сказать, его просто заклинило на этих двух словах.
– Но вы должны учесть, что на этом посту нужно будет здорово поработать. Вашей обязанностью будет объяснение нашей политики и вложение в головы несознательных граждан понимания об их чудовищной ошибке, если они пойдут против правительства. Это надо делать напористо, органично и агрессивно.
Люди должны знать, что мы несём им закон и порядок. Много закона и много порядка. Мы творцы добра против зла, мы…, – Керенский мысленно сплюнул и осёкся. Вид Апоксина, стоящего на коленях, возбуждал в его голове чувство вседозволенности и силы. А это опасное и ненужное чувство. Признаться, оно опьяняло сильнее вина.
– Встаньте! Негоже будущему министру стоять передо мной на коленях.
Апоксин резво вскочил.
– Вы можете стать моей левой рукой и помощником во многих скользких делах. Вы же понимаете, о чём я говорю? – вкрадчиво осведомился Керенский, спокойно сидя на стуле, откинувшись на его спинку.
– Как есть, как есть, господин министр.
– Вот и прекрасно! Тогда начнём готовиться к новой должности уже сегодня. Вам следует составить список литераторов, тех, кто усиленно поддерживал большевиков и эсеров, и выяснить, где они сейчас живут. После чего передать список мне и в Бюро особых поручений. Прежде всего, там должны оказаться Максим Горький и Владимир Маяковский. Желательно ещё узнать все адреса подпольных типографий. Всех их накроет Бюро. Вы готовы этим заняться?
– Всенепременно.
– Ну, что же, деньги у вас есть, осталось получить к этому власть. Вы сможете найти людей в свою команду?
– Сколько угодно.
– Замечательно! Тогда дерзайте, жду от вас результатов.
Апоксин, непрерывно кланяясь, дошёл до двери, быстро обернулся, пнул её чуть ли не носом и, на ходу надевая котелок, выбежал из кабинета.
А Керенский уже звонил в Бюро.
– Евгений Константинович, в скором времени некто Модест Апоксин передаст вам список литераторов, сочувствующих левым революционерам, вы там перешерстите их досконально. Дураков предупредите, показав им тюремный карцер, умных нужно перетянуть на свою сторону, а всех остальных посадить. И нужно, как можно быстрее, арестовать Горького и отправить его в самый сопливый, то есть холодный каземат Петропавловки. Он парень простой, из низов, пусть привыкает к скотской жизни, певец свободы…
Ещё есть некто Владимир Маяковский, его нужно напугать, чтобы он бежал в Финляндию. Да, сажать не надо, убивать тоже. Пусть он у финнов достаёт из широких штанин. Что? Это юмор у меня такой. Да, он непонятный, что поделать, захлёстывает иногда. Вы поняли. Прекрасно! Звоните!
А вечером Керенский принимал у себя бывших черносотенных деятелей: Булацеля, Никольского и Меньшикова.
– Господа, как идут дела с вашей Российской крестьянской партией?
– Скорее плохо, чем хорошо, но всё же, что-то начинает получаться, – вздохнул Булацель.
– Хорошо, но я предлагаю вам переехать в город Орёл или в Тулу и уже там непосредственно расширяться. В Петрограде нет крестьян, да и вокруг их тоже не то, чтобы много. Вы должны работать в сельскохозяйственных губерниях. Орловской, Курской, Воронежской, Белгородской и других, расширяясь и на юг, и на восток. Мы должны максимально рассказывать и объяснять свою позицию и всегда ратовать за спасение Отчизны. По стране пробежала волна атеизма, но она неровная и рваная. Где смогла найти дыру, туда и прорвалась, вам же предстоит упирать на православие и семейные ценности. Я надеюсь на вас.
– Боюсь, вы слишком много возлагаете на нас надежд, – сказал Никольский.
– Ничуть, – прищурился Керенский. – Всё получится, если вы будете твердо знать, что если мы не победим, то погибнем. Никто ни вас, ни меня не пощадит, вы даже не представляете, с чем вам придётся столкнуться. Я, к сожалению, тоже не всё понимаю, и потому вы должны приложить все силы для просвещения огромной массы крестьян, это очень необходимо. Не жалейте ни себя, ни других в продвижении своей цели, иначе будет поздно.
– Мы всё это понимаем и предупреждали об этом со страниц газет ещё десять лет назад.
– Что же, тогда прошу всех вас посетить императора, после чего господин Меньшиков опубликует в своей газете дарственную императора на свою землю в пользу государства. Кроме этого, он объявит в своём послании, что вся земля должна управляться государством, а не частными лицами. А мы закрепим это своим указом, но с отсрочкой для тех, кто владеет ею в порядке частной собственности на время войны и первых пяти лет после неё. Дальнейшее решение о выкупах и остальном распоряжении уже примет Учредительное собрание или новое правительство. Не будем заглядывать так далеко.
– Неожиданное решение, весьма неожиданное. Последствия его очень трудно будет просчитать, но возможно, что оно и правильное, – удивлённо покачал головой Павел Булацель. – И вы собираетесь допустить нас до императора?
– А почему нет?! Это в его интересах и в моих тоже. Власть ему больше никогда не вернуть, а семью он спасти может только в том случае, если я смогу оставаться и дальше у власти. Пусть ненадолго, но этого времени России должно хватить для того, чтобы закончить войну и восстановиться после хаоса революции.
– Благодарим вас за доверие и возможность повидаться с Романовым.
– Не стоит, – Керенский пожал всем троим руки и проводил из кабинета.
Саша Керенский, продукт двадцать первого века, имел намного меньше знаний по истории и общественным наукам, чем Александр Керенский, продукт культуры начала двадцатого века. В то же время, обладая после знанием (в меньшей степени), логикой и разносторонними знаниями XXI века (в большей степени), он мог сразу разложить по полочкам всю составляющую управления государством.
Главное – это кадры! И кадры решают всё! И то, и другое – правильные высказывания, но лишь тогда, когда понимаешь, куда идти и знаешь, какие препятствия встретятся на пути. Саша Керенский уже давно разложил для себя революцию и войну на все составляющие, выделив собственно боевые действия и всё, что с ними связано, информационную войну, включая влияние прессы и митингов, и психологическую войну, проявляющуюся в распространении неизбежности власти и неотвратимости закона среди масс с помощью различных политических решений.
Для этого он и использовал все имеющиеся у него ресурсы, постоянно выискивая всё новые и новые, небезосновательно считая, что он в этих вопросах ещё ребенок, по сравнению с теми же послами Англии и Франции. Но знания – это великая сила, а ненависть, замешенная на знаниях, это вообще термоядерная бомба.
Сейчас он готовился нанести удар по всем фронтам, уничтожить оппозицию, как таковую, заручившись поддержкой меньшевиков во главе с Плехановым, что были проводниками воли буржуазии, и поставить в определённые рамки кадетов с их поддержкой крупного бизнеса и остатков аристократии.
Это была одна сторона вопроса, другая же сторона – основание крестьянской партии, которая должна была стать противовесом РСДРП (м) и кадетам. Её цель – завладеть умами многих и многих крестьян, но не общинников, а хуторян или отрубников, как их называли тогда. Опираясь на отрубников, оказывать влияние и на остальных крестьян, коих было хоть и большинство, но они были малоактивны и к тому же замарали себя поджогами и разграблением поместий. Опасаясь расправы за свои проступки, они согласятся на любые условия, если наказание для них со стороны власти будет смягчено.
Сила, собственно, не всегда бывает в правде, сила чаще кроется в понимании этой правды и умении применять свои знания на практике, а правда у каждого своя. Керенский понимал, что если бы черносотенцы не опустили руки, а боролись до конца в другом мире, то всё, возможно, и было бы по-другому. Сейчас же он давал им ещё один шанс.
Те из них, кто кричал о еврейском засилье были либо дурачками, либо провокаторами. Серьёзные люди об этом не кричат, если данный факт имел бы место, то его надо было решать, а не провоцировать всех шумом и возней, давая огромный козырь в руки угнетаемым. Поэтому Керенский не доверял ни Маркову, ни Пуришкевичу, а последнего ещё и уничтожил. Провокации должен делать только он, а не давать возможность делать это другим. Сами по себе евреи не были опасными, они были опасны лишь как орудие в чужих руках.
Уже сидя в столовой, пережёвывая еду, вкуса которой он почти и не чувствовал, Керенский «пережёвывал» и все события, и встречи, которые он либо пережил, либо провёл. Ошибаться было крайне опасно, но и того, что он уже сделал, было вполне достаточно, чтобы удержать империю от краха. Но что будут делать на это немцы? Ведь с уничтожением большевиков все их планы рухнут! Неизвестно, что они предпримут, но, скорее всего, это будет локальное восстание.
А пока все петроградские газеты тиражировали известие о том, что Керенский навёл порядок в Кронштадте. Газета Апоксина продолжала демонизировать матросов, которые и сами в конце концов стали себя бояться. Стихийно возникающие митинги требовали расстрелов матросов за их преступления, протестующих успокаивали, рассказывая о проведённых арестах и торжестве закона.
Керенский создал и разослал приказ по войскам, текст которого гласил.
«Запретить все газеты, прокламации, листки всех без исключения партий. Любого агитатора, призывающего к окончанию войны или братанию с немцами, считать провокатором и диверсантом, немедленно арестовывать и предавать революционному суду. Создать при штабах, начиная с полка, красный уголок, где распространять только патриотические воззвания и газеты. При штабах фронтов создать типографии, в которых печатать только сообщения о положении дел в стране, не противоречащим настроениям воевать. Ввести военную цензуру. Отстранить от должностей офицеров, провоцирующих нежелание солдат воевать, а также тех, кто проводит политику разобщения между офицерами. Немедленно арестовывать офицеров, открыто призывающих закончить войну и свергнуть Временное правительство. Таких немедленно передавать в Бюро особых поручений с сопроводительным письмом и под надёжной охраной. О выполнении данных указаний уведомлять телеграммами в адрес военного и морского министра». Керенский.
Больше собирать прессу, устраивать пресс-конференции, давать обширные интервью, купаться в свете софитов или, что точнее, магниевых вспышек, Керенский был не намерен. Весь этот люфт он уже выбрал и не считал нужным это делать и дальше. Свобода слова – это, конечно же, хорошо, но постепенно она стала мешать претворять его цели и задачи в жизнь.
Пока никаких репрессий к оставшимся органам печати Керенский применять не планировал, а может, и вообще их не будет, главным было не допустить развала армии. Для этого и создавалась новая служба информации. Войну ты можешь и не выиграть, но проиграть ты в ней не смей.
Через трое суток, как и договаривались, к Керенскому прибыл главный раввин Яков Мазе. Встреча происходила в кабинете у Блюменфельда. Что уж тут скрывать?!
– Господин министр, – обратился к Керенскому Мазе, – ваше предложение мы со смятением в душах всё же утвердили. Не буду вас обманывать, но согласиться с ним нам стоило больших трудов. Многие были не согласны, многие остались в недоумении от того, что революция нам дала права и свободы и тут же их отобрала вашими руками.
Керенский только усмехнулся.
– Уважаемый ребе, у вас пока ничего ещё не отобрали. Всех, кто чем-либо не доволен, как не доволен моим предложением или ситуацией в республике, я прошу удалиться на другой континент, где они найдут для себя новую и прекрасную жизнь и будут жить в свободе и равноправии. Вольному воля, а спасённым рай. Ни один волосок не упадёт с головы тех, кто захочет самостоятельно покинуть нашу страну из-за несогласия с моим предложением. Это я могу вам обещать твёрдо.
Мазе тяжело вздохнул, Блюменфельд порывался что-то сказать, но в конце концов так и не решился.
– Рад, что вы прекрасно понимаете, кто в доме хозяин. Я хотел бы, чтобы вы уяснили для себя, что любой еврей, который будет боготворить Россию и прилагать все силы для её процветания и благоденствия, будет ею обласкан и восхвалён. И это не пустые слова. Но как только любой из вас решится поднять руку или вести подрывную работу против России, он будет уничтожен.
– Да, мы так и предполагали и приняли ваши условия с небольшой оговоркой. Вы говорили, что думаете создать протекторат государства евреев в Палестине?
– Да, я от своих слов не отказываюсь. Но, как вы и сами понимаете, это можно будет сделать только после войны, в том случае, если Россия будет иметь определённый международный вес. Так что, это в ваших интересах.
– Мы понимаем, но что делать с теми, кто отказывается от своего рода и нации?
– Сообщайте о них в Бюро особых поручений, тем самым снимая с себя ответственность, и мы примем к ним соответствующие меры. И я бы порекомендовал вам связаться с евреями других государств, в том числе и Америки, и рассказать им о моём предложении. Общими усилиями вы сможете переселиться и создать своё государство, а русская армия своими штыками поможет вам разогнать недовольных этим арабов и турков.
– Весьма заманчиво, – проговорил Мазе, мечтательно глядя вдаль.
– Я вам изложил свои условия, теперь дело за вами.
– Благодарю вас за этот разговор. Теперь предстоит сделать очень много дел на благо еврейского народа.
Керенский пожал плечами.
– А мне на благо всех народов, что населяют моё Отечество.
– Я вас понял, господин министр, и раз у нас получился столь откровенный разговор, то наша община желает вам помочь деньгами.
– Мне деньги не нужны, – отмёл это предложение Керенский. – Всё, что мне нужно, у меня есть, а вот если вы сможете договориться с американцами о срочных поставках паровозов и вагонов к ним, то это весьма поможет нам. Кроме этого, нам нужны профессиональные рабочие и ремонтники для транспортировки скопившихся грузов в Мурманске, Архангельске и Владивостоке.
Профессиональных железнодорожников нам категорически не хватает и если американское правительство в частном порядке отправит нам этих людей, то мы будем им платить содержание вдвое больше, чем они получали у себя на родине. И у меня есть предложение к американским банкирам, от которого им будет трудно отказаться. Подумайте над этим, перед вами открываются огромные горизонты для личного обогащения многих из вас и создания трансконтинентального торгового пути между крупнейшей державой мира и огромным рынком, истощённым войной.
– Я обязательно переговорю с заинтересованными в этом людьми, – заверил Мазе.
– Ну, что же, разговор с вами меня весьма обнадёжил.
– Взаимно, господин министр, взаимно.
Оставался ещё один вопрос, и этот вопрос был – меньшевики. Выбрав время, Керенский пожаловал в кабинет к Плеханову.
– Георгий Валентинович, как идут дела на вашем поприще?
– Тяжело, но вы же не зря меня об этом спрашиваете? Эта должность для меня слишком мелковата. И подчиняться еврею, вы уж простите, как-то не очень комфортно.
– Вы подчиняетесь только своей совести, действуя в интересах народа, а я вас прикрою от Блюменфельда, но он ведь и не лезет к вам?
– Нет, на удивление, я очень редко получаю от него какие-либо указания.
– Вот видите, работайте спокойно, а там всё может измениться. Возможно, что вы и возглавите наше правительство, я ведь не против этого. Вы давно уже заслужили такую должность. У вас обширные связи с социал-демократами Германии и Франции, да и не только с ними, разве я не прав.
– Безусловно, вы правы. Но что вы хотите?
– Я хочу, чтобы вы все силы бросили на сдерживание раскачивания ситуации и уменьшение революционных порывов людей, которые принадлежат к вашей партии. Мы все должны работать в одной упряжке на благо Отечества, а любую паршивую овцу или лошадь необходимо безжалостно выкинуть на свалку истории. Вы согласны со мной?
– Согласен, но что я должен сделать?
– Отдать команду прекратить всяческую деятельность в армии. Эту прерогативу оставьте мне, а сами займитесь внутренней жизнью нашей необъятной Родины. У нас не решён вопрос с землёй и продовольствием. Нужно направить все силы на это, а всё остальное, в том числе и образование, пока подождёт.
– Но я и так усиленно работаю в этом направлении.
– Не знал, не знал. Что же, я только буду рад любой помощи от вашей партии и вас лично. Спасибо за разговор и до свидания.
– До свидания, Александр Фёдорович, – не успел сказать Плеханов, а Керенского уже и след простыл. Старый марксист только в недоумении покачал головой, удивляясь импульсивности военного министра.