„Хорошо, что русские цари навоевали нам столько земли. И нам теперь легче с капитализмом бороться “. В. Молотов
Дождавшись, когда выйдут из кабинета оба генерала, Керенский опустился в кресло и задумчиво допил чай. Генерал Брюн так и не прикоснулся к своему. Немного поколебавшись, Керенский выпил и его чай. В горле пересохло и хотелось пить, последствия ранения, что тут скажешь.
А ещё его ждала беседа с Рыковым и Унгерном, а также с Щегловитовым. Сколько дел, сколько дел! Голова раскалывалась от боли и забот. Керенский с неудовольствием сознавал, что он уже настолько во всё вник, что и не мыслил себе другого образа жизни.
Оставался очень небольшой шанс покинуть этот кровавый банкет и сбежать в заграничную глушь, куда-нибудь в Парагвай или Новую Зеландию, но ведь найдут всё равно. Он уже основательно нагадил всем, кому мог. Не поймут-с! А то и на границе убьют. А зачем он нужен тогда и кому. Нет у него теперь иного выхода, только вперёд. Но как много надо сделать.
И на кого опираться, с кем делать, кругом один обман, ложь и предательство. Керенский поперхнулся последним глотком чая и закашлялся. В комнату просунулась Мишкина голова.
– Всё нормально, вашбродь?
– Всё нормально, Мишка. Чаинка в горло попала, сейчас обедать пойду.
– Ото-ж, обедать завсегда надо, я уж распоряжусь об этом?
– Распорядись, я почти иду.
Мишкина голова скрылась. Стукнула дверь, а мысли опять вернулись, вращаясь в голове, как детская карусель. Керенский задумчиво посмотрел на серебряный подстаканник с двуглавым орлом. Ложь и обман… Значит, придётся стать ещё более лживым и циничным. По-другому никак. Есть у него послезнание, но этого катастрофически мало. Всё течёт, всё меняется.
Он ведь не знает, чего ожидать от Антанты, если он совершит то или иное действие. Всё это было скрыто и в его время, особенно роль Англии, а сейчас и вовсе непонятно. Какие действия предпримет Антанта без участия русских? Загадка…
Глупо думать, что у всех европейских держав нет своих интересов в России. У Германии это окончание войны любой ценой и единственная возможность, к тому же, деморализовать русскую армию. А если цель видна, то уже можно понять, кто есть кто из революционеров и на кого он работает.
Англии же нужно было не допустить усиления России и особенно развития её военно-морского флота, и это только те цели, что видны. Значит, им надо подыграть и пожертвовать флотом, чтобы было время решить возникшие проблемы на суше. Это их на время успокоит и даже обманет, или он сам себя обманет, что тоже весьма может быть.
Франция? У Франции главные цели – ослабить Россию, но не фатально, а так, чтобы она могла выплачивать взятые кредиты, а также подмять под себя весь её бизнес, пользуясь случаем. Но если она развалится, то и не беда, оккупационные войска помогут вывезти из неё компенсацию. И чем больше будет осколков, тем проще будет и им.
Австро-Венгрия… ну, этим тоже нужно только прекращение войны, они и так на волоске от гибели, счёт пошёл на месяцы, их подданные, чехи, собираются воевать против них же.
Керенский заложил руки за голову. Кто там ещё остался? Италия, Румыния? Смешно. САСШ, да, но эти сволочи за любой кипишь, лишь бы деньги за него получить. Тут уж надо лавировать. Мало информации. Как только военное ведомство будет его, разведка и контрразведка всё доложит, всю секретную информацию, а там видно будет, что дальше делать.
Устав от невеселых размышлений, Керенский встал и, выйдя из кабинета, направился в столовую. Рыков успел пообедать и ожидал его, задумчиво рассматривая большую фарфоровую супницу, поставленную для Керенского.
– Александр Николаевич, вы не ушли?
– Как можно?!
– Отлично! – Керенский подождал, пока нанятая женщина разольёт суп и оставит приборы и чай. Женщина ушла, и Керенский продолжил беседу.
– Александр Николаевич, мне нужен ваш совет.
– Я весь во внимании.
– Мне необходима от вас информация. Первое, кто из нынешних адмиралов, не зависимо находятся ли они в отставке или служат до сих пор на флоте, является непримиримым ненавистником революции?
Рыков задумался. Потёр рукою лоб, словно стирая с него морщины. Морщины не собирались никуда деваться, оставаясь по-прежнему на своих местах. Рыков опустил руку и посмотрел в глаза Керенскому.
– Таких адмиралов было много. Но… Но многие изменили свои взгляды. Кто-то откровенно боится, если не за себя, то за свои семьи, кто-то поддался на провокации духа свободы, кто-то разочаровался, а кто-то и оказался совсем не тем, которым казался, – Рыков махнул рукой, расстроившись.
– Пожалуй, я вам смогу предложить только адмирала Куроша Александра Парфёновича. Он подавлял восстание в 1905 году в Гельсингфорсе, был комендантом Кронштадта, сейчас он до сих пор в тюрьме, там же. Его брат был убит в 1907 году во Владивостоке, когда организовывал отпор революционерам.
– Я понял. Вы знаете командира эсминца Георгия Лисаневича?
– Да, господин министр.
– Я тоже узнал о нём случайно. Это отчаянный человек, и он непрост. Вам надо с ним поговорить. Поговорить о поездке в Кронштадт и освобождении всех арестованных. Вы должны тщательно спланировать и осуществить эту операцию. Мне нужны люди, особенно люди, умеющие ненавидеть. Но не рассказывайте ему никаких подробностей, только то, что офицеров нужно освободить и доставить сюда. У него в подчинении есть целый эсминец, ожидающий в Ораниенбауме.
Рыков помолчал и спросил.
– А какой другой вопрос, господин министр?
– Расскажите мне о всех течениях среди флотских офицеров, кто является англофилом, кому нравятся французы и об остальных предпочтениях.
Рыков снова задумался.
– Это очень сложный вопрос. Мне трудно на него ответить.
– Так вы постарайтесь, господин контр-адмирал. Вы сейчас решаете вопрос всего флота, а флот, соответственно, судьбу страны. Или вы не видите, что творят морячки, и от кого всё пошло.
– Вижу, – сухо ответил Рыков. – И я отвечу. Я не могу рассказать о любом, но во флоте есть одно течение, его назвали «младотурками». Это собрание масонов, в которое входят многие морские офицеры. Это адмиралы Непенин, Колчак, Альтфатер, Максимов, Рентгартен, Дудоров, Вердеревский и ещё много других. Все они категорически приветствовали революцию. Выводы вы прекрасно сделаете и сами, господин министр.
– Спасибо, ваша информация для меня весьма ценна, Александр Николаевич. Организуйте, пожалуйста, освобождение адмирала Куроша, и кого вы можете рекомендовать ещё?
– Ещё адмирала Кербера Людвига Бернгардовича, он взял себе фамилию Корвин с условием, чтобы возглавить созданную с нуля Северную морскую флотилию.
– Ясно, я наведу по нему справки. Спасибо, Александр Николаевич, вы можете идти.
Доев суп, съев второе блюдо и выпив чай, Керенский вышел из столовой. Нужно, всё же, узнать, что нужно было барону Унгерну. Придя в кабинет, он вызвал Мишку.
– Миша, найди, где находится барон Унгерн и зови его ко мне, будем разговоры разговаривать.
– Есть, вашбродь. А барон этот, хоть и немец, а лихой казак, отчаянный и это, немного бешеный. С таким нужно ухо востро держать, вашбродь.
– Да иди уже, советчик, – Керенский отмахнулся. После сытного ужина хотелось спать. Организм требовал отдыха и лечения, лечения и отдыха. А тут мозговой штурм получался, как совсем в другие времена, когда он только стремился к должности управляющего гостиницы.
Барона долго не было, и Керенский незаметно для самого себя заснул. В этот момент в дверь постучали, но Керенский как раз находился в фазе быстрого сна и его слух, донеся информацию до головного мозга, не смог пробиться сквозь цепкие объятия Морфея.
Барон Унгерн, а это был именно он, не дождавшись ответа, оглянулся на ординарца Керенского.
– Не отвечает?
– Ну-ка!
Чубатая голова Мишки просунулась в дверь.
– Ага, спит вашбродь. Ну, это недолго. Вы подождите чутка, осемь минуток будет достаточно, а потом я чай ему принесу, он и проснётся. А нет, – вдруг поправил он сам себя. – Какой чай, он же кофий пьёт. Скажу, гадость ещё та, но не спят от него. Это точно!
Унгерн усмехнулся и молча сел на стул, уставясь своими светлыми, до прозрачности, голубыми глазами на барельеф вестибюля. Мишка тем временем отправил первого попавшегося караульного солдата в столовую.
Появилась барышня, она несла кофе. Мишка деликатно постучал в дверь, не услышал ответа, тревожно заглянул в кабинет, хмыкнул и снова громко постучал. Сквозь дверь донёсся сонный голос.
– Кто там? Войдите!
Мишка дал знак барону и, перехватив поднос с кофе, проник в дверь.
– Вашбродь, кофий для бодрости и барон для беседы.
– Вноси, Миша. Барон, входите.
Барон Унгерн вошёл вслед за адъютантом и остановился в центре кабинета.
– Присаживайтесь, господин барон.
Керенский внимательно рассматривал барона, он теперь вспомнил, кто это.
– Так что вас привело ко мне в столь удачный момент?
– Да ничего особенного. Слышал о вас, а фронт стал разваливаться, вот и решил сюда приехать. Я командовал отрядами ассирийцев, воевал с ними, но это уже не имеет значения, все события происходят в Петрограде, а не там. Здесь я слышал о есауле Шкура, что поднялся возле вас и занимается весёлыми делами. Слух уже пошёл…, и я тоже не прочь, знавал я его, не хуже его буду.
Тем более, что тут у вас не соскучишься. То гранату в вас кинут, то кинжалом норовят заколоть. Интересная у вас жизнь, господин министр, похлеще, чем на войне. Мне такая нравится, готов служить вам на любом посту, но больше всего мне нравится воевать на востоке.
Керенский задумался, он вспомнил об этом бароне. Естественно, все, кто читали о Гражданской войне, слышали эту фамилию. Весьма жестокий и очень храбрый и отчаянный рубака, да ещё и немец. Всё в одном флаконе.
– Ну, раз так. Перво-наперво я одарю вас десятью тысячами рублей за своё спасение. Всё же, вам надо жить тут как-то, пока всё не прояснится. И буду подыскивать вам должность. Раз у вас всё так хорошо выходит с иноверцами, то, пожалуй, я направлю вас снова на Кавказ, набирать себе полк, а то и два. Или езжайте в Туркестан, с той же целью.
– Нет, лучше снова на Кавказ, я там наберу хоть целую дивизию.
– Набирайте, я выпишу вам все бумаги. Как наберёте, вернётесь с ней сюда, у вас будут свои задачи. Нет, не в Петрограде и не в Москве, в несколько другом месте. Дерзайте, а пока вам нужно обождать около недели или двух.
– Я всё понял.
Унгерн встал, встал и Керенский. Шагнул к высокому комоду и, выдвинув верхний ящик, зашуршал крупными и мелкими ассигнациями, после чего вручил их Унгерну.
– Здесь чуть больше десяти тысяч. Не сочтите за мелочность. После назначения в Закавказье вы получите в своё распоряжение значительно более крупные суммы, но их стоит потратить с умом и в то же время, не мелочиться. Мне нужна боеспособная дивизия или бригада, на сколько у вас хватит сил её создать. Можно даже обкатать в коротких боях. Ну, это вопрос будущего. Ступайте, барон. Звание войскового старшины вы получите перед убытием.
– Слушаюсь! – барон вытянулся и, повернувшись, вышел.
Керенский тоже встал и, выйдя из кабинета, направился по вестибюлю в сторону выхода. Сестра милосердия, дежурившая в коридоре, вскочила и бросилась к нему.
– Господин министр, доктор настоятельно рекомендовал вам уйти отдыхать. Иначе ваш организм не выдержит пережитого.
– Хорошо. Я только взгляну в окно.
Опершись о подоконник, Керенский задумался. За окном вечерело. Весна постепенно вступала в свои права, но очень и очень медленно. Временами моросил дождь, налетая на окна мелкой взвесью.
– Противно, господа, противно! – сказал вслух Керенский и, повернувшись, зашагал в комнату отдыха. Выпив предложенные сестрой микстуры, он подложил руку под голову и крепко заснул.
Утро наступило, как и всегда. Снова повторив про себя: «Время не ждёт!», Керенский заставил себя встать с кровати и, морщась от незначительной боли, стал одеваться. Нужно было появиться в правительстве, оправившись после очередного чудесного спасения.
Уже надоело вечно попадать под пули, но очевидно, что это будет не в последний раз. Надо ехать в Мариинский дворец и заявлять свои права на всё. Но сначала необходимо переговорить с Щегловитовым. До него вчера очередь просто не дошла.
– Мишка!
Ординарец быстро появился в проеме двери.
– Ищи Щегловитова и ко мне веди, а то вчера так и не смог с ним поговорить.
Не успел ординарец исчезнуть за дверью, как в кабинете разразился длинной трелью телефон. Странно, что он вообще стал трезвонить только сегодня. Не став ломать над этим голову, и так больную, Керенский поднял трубку.
– Керенский.
– Александр Фёдорович, вы живой?! Какое счастье!
Судя по голосу, это был князь Львов.
– Да, живее всех живых.
– Александр Фёдорович, мы вас все ждём, надо принимать меры, кругом сплошная анархия и хаос.
– Не знаю, Кирпичников мне об этом не докладывал, да и Рыков тоже. Обстановка на улицах контролируется, хаоса нет, это преувеличение.
– Да, но военное и морское министерство обезглавлены, генералы не знают, кто ими сейчас командует, и идёт война.
– Ну, покомандуйте вы, Георгий Евгеньевич, – резко бросил Керенский. Этот латентный гомосексуалист, толстовец, англофил и абсолютно бесхребетный человек уже начал его откровенно раздражать.
Князь абсолютно не умел ничего делать, только заседать и говорить банальности. Что Толстой, желая прославиться на весь мир, пресмыкался перед англичанами, охаивая собственный народ, что этот безвольный чиновник, который ничего не хотел делать.
– Что вы, что вы. Руководство армией взял на себя пока генерал Алексеев, а морским министерством – начальник морского генерального штаба контр-адмирал Кедров.
– Ну, вот видите. Я буду завтра, созывайте совещание. Я обязательно буду. Мне многое нужно сказать господам министрам. И, Георгий Евгеньевич, готовьте документы для моего вступления в должность военного и морского министра.
–Да-да, конечно, мы вас с нетерпением ждём. А то у нас тут хаос в правительстве полный. Все боятся последствий и того, что и до них доберутся революционеры.
– Хорошо, завтра в девять я буду в правительстве.
– Ждём-с!
Керенский опустил трубку на рычаги и, не снимая руки, задумался. Хотелось прийти завтра, сразу разогнать всю эту подлую кодлу и взять власть. Но…
Но не получится. Так грязные дела не делаются, надо работать, работать и ещё раз работать. В дверь постучали.
– Войдите.
В кабинет быстро вошёл министр юстиции Щегловитов, которого царь прочил в главу правительства.
– А, Иван Григорьевич! Наконец-то, а то я уже заждался вас.
– Заждался вас это я, Александр Фёдорович. Вы со мной хотели встретиться ещё вчера, но, видимо, вам было не до сук, ой, оговорился, недосуг.
– Ммм, а я и не знал, что вы умеете ёрничать и грубить, а, казалось бы, царский министр…
– В тюрьме научился, в ней плохому быстро учат.
– Да, не спорю. Но сейчас вы уже не в тюрьме и, кроме того, вы же не знаете, что случилось со мною вчера.
– Не знаю, – не стал отрицать Щегловитов.
– Вот! А в меня вчера стреляли и хотели взорвать, представляете? Некая девушка, в порыве революционного оргазма кинула в меня бомбу.
– Как, как вы сказали, оргазма? – не поверил своим ушам Щегловитов.
– Я сказал оргазма? – сделал вид, что удивлён, Керенский. – Нет, оговорился. Я имел в виду, что в порыве революционного экстаза или мракобесия, уж не уточнял. Но бомба была брошена в меня, и бомба разорвалась. Последствия налицо, то есть на лице.
– Да, я вижу, – признал Щегловитов.
– Но это ещё не всё. Ночью в госпитале, что в Зимнем дворце, ко мне приходил гость, некий полковник Герарди. Пришёл не в гости, а чтобы заколоть кинжалом. Банально, как в дешёвой театральной пьесе. Италия, стилет, мавр, и привет господу Богу…
– Да?! Тогда теперь вы можете оценить то, что делали господа эсеры по отношению к царским чиновникам и каково это, жить под постоянным страхом быть взорванным или расстрелянным…
– Могу, пренеприятно, скажу я вам, это чувствовать. Очень, очень неприятно. Да, теперь это будет повторяться с завидным постоянством. Впрочем, я готов ко всему, – и Керенский достал из ящика стола тяжёлый маузер, положил его на столешницу, а вслед за ним достал из наплечной кобуры ещё один пистолет, меньшего размера, но той же фирмы.
– Я умею стрелять, и уже не раз это делал. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – не совсем к месту сказал Керенский.
– Но, как же вас спасли в госпитале, господин министр? – холодно поинтересовался Щегловитов.
– Само провидение спасло меня.
Щегловитов поморщился, показывая, что пафос сейчас неуместен. Керенский усмехнулся.
– Зря вы так думаете, мир не без добрых самаритян, действительно, только самим провидением можно объяснить то, что ко мне явился один барон и спас меня от полковника Герарди.
– Позвольте, это точно был Герарди? – удивился Щегловитов.
– Да. Очевидно, что вы знакомы.
– Знакомы, и я удивлён и не ожидал этого от полковника.
– Ну, значит он решил устранить проблему одним ударом. Что поделать, дураками Россия никогда не оскудевала. Но дело не в этом. Дело в том, что я собираюсь воспользоваться данными покушениями. Уже сегодня об этом напишут во всех газетах, но в общих чертах.
А завтра, я подчёркиваю, завтра! Всё будет описано более развёрнуто. В красках, так сказать. Я собираюсь сделать очередной шаг к власти, но шаг, хоть и большой, но не очевидный, пока. Мне нужно опираться на буржуазные круги, на промышленников, на чиновников, на тот же народ, который поверил мне.
Единственное, сейчас я не верю никому, и не знаю, кто и на что способен. Все эти руководители, которые засели во Временном правительстве, ухватили здоровый куш, который не в состоянии даже прожевать. Более того, скажу я вам, они не знают, как его есть и как отмыться после еды.
– Но зачем вы с такой проникновенностью и доверием рассказываете всё это мне?
– Зачем? За тем, что вы находитесь под домашним арестом, и не в состоянии разгласить эту информацию всем и каждому. Можете себя считать рабом, но вас я решил поставить секретарём правительства. Пока тайным секретарём, а потом и настоящим. Возможно, вы станете заместителем председателя правительства в будущем.
Щегловитов недоверчиво усмехнулся.
– А кто же будет председателем правительства в таком случае?
– Председателем? Я!
– И почему я не удивлён!
– Действительно, это смешно слышать. Но в будущем, если меня не убьют, я стану лидером единственной партии. А вы, или тот, кто справится не хуже вас, станет премьер-министром в Российской республике. Как там дальше будет, я не знаю. Надо ещё что-то с императором делать.
– Но…
Керенский оборвал Щегловитова.
– Я хочу, чтобы вы помогли мне перехватить управление империей, примерно через месяц. Нужны кадры, которым бы я мог хоть немного доверять и, самое главное, они должны быть компетентны. Подумайте, подберите фамилии. Меня интересуют все, кто может управлять, организовать и контролировать стратегические военные заводы.
– Что вы задумали? Ведь эти люди сейчас есть. Ну, может быть не на всех местах, но что мешает использовать сенаторов, как действующих, так и уволенных со службы.
– Согласен. Вот вы и подберите людей на все должности, которые являются ключевыми в государственном управлении. Исключение должны составлять евреи и старообрядцы. По всем остальным будет ясно позже. Также мне нужны кандидатуры на посты министра финансов, промышленности и иностранных дел.
– Я не понимаю, – развёл руками Щегловитов, – Но ведь это будут все люди, служившие царю. Зачем вам это, они же могут предать?
– Могут, все могут. Я им дам надежду, а за предательство буду карать. Карать показательно и всю семью, без всякой жалости. Другого выхода у меня нет и не будет. Я знаю, я вижу, я чувствую это.
– Вы страшный человек, – Щегловитов ссутулился, – очень страшный, но чего вы этим добьётесь? Вас убьют и довольно быстро. Вы будете вызывать только ненависть.
– Ненависть? Меня три раза пытались убить, или четыре, уже и не помню, и я ещё не был страшным, как вы выразились, так что, одним десятком покушений больше, одним меньше… Вон, Фиделя Кастро пятьдесят четыре раза убивали и ничего, жив.
– Простите, кого?
– Не важно, не берите себе это в голову. Был такой человек в истории.
Щегловитов обхватил голову руками.
– Вы делаете из меня раба и преступника.
– Не делаю я из вас никого. Всё это ляжет на меня неподъёмным грузом.
– Но зачем вам это? Вас же проклянут!
– Эх, давайте ближе к нашей теме, Иван Григорьевич.
– Хорошо, – Щегловитов потёр рукой переносицу, – Что вы задумали сделать?
– Провести переворот.
– Вы хотите стать диктатором?
– Хотелось бы, но в нынешних условиях это не получится в чистом виде, я буду лавировать, насколько смогу. А потом, возможно, что и придётся на какое-то время стать Верховным правителем. Не знаю, точнее, не уверен. Ваша задача – найти компетентных людей, и при первой же возможности я поставлю вас на министерскую должность. Вы понимаете, Иван Григорьевич?
– Понимаю.
– Сделаете?
– Сделаю. Но как мне искать людей и договариваться с ними, если я сижу у вас взаперти?
– Всё решаемо, вам будет предоставлен телефон, по которому вы будете разговаривать в присутствии сотрудника бюро. Если вам будет нужно передвигаться по городу, то тогда будет предоставлен персональный автомобиль с охраной или даже броневик. Дерзайте.
– Вы слишком щедры ко мне.
– Нет, я реалист. У каждого человека есть слабое место и есть чувство долга перед Родиной. У одних оно постепенно атрофируется, у других всегда находится на одном уровне, то скачкообразно повышаясь, то понижаясь, но есть и третья категория. Категория, к которой принадлежите и вы, это люди, у которых постоянно высокое чувство долга, вы живёте в мире своих страстей, пока они не мешают вам работать на благо Родины. Вас мало, и вы это доказали, сидя в тюрьме. Я это ценю и прошу вас сделать все не для меня, а для спасения нашего государства. Оно погибает, оно гибнет, раздираемое пятой колонной, шпионами и предателями.
Скажу больше, я тоже предатель, но хочу, чтобы это слово стояло после слова был. Был предателем… Сейчас моя цель – спасти страну от разрушения, чего бы это мне не стоило. Всё остальное тлен и пыль. Все мы умрём рано или поздно, но главное, ради чего и как.
– Спасибо, я согласен! – и Щегловитов откинулся на спинку стула, посмотрев на Керенского. – Неужели всё так плохо?
– Всё очень плохо, катастрофически плохо. Вы можете идти, Иван Григорьевич.
– Да-да, я иду, – и Щегловитов, с трудом поднявшись со стула, вышел из кабинета.