«Чины сделались страстию русского народа». Озабоченный лишь продвижением по службе, дворянин «входит в свет безо всяких основательных познаний, <…> всякая мысль для него нова. Он не в состоянии ни поверить, ни возражать»;
***
«В России домашнее воспитание есть самое недостаточное, самое безнравственное; ребёнок окружён одними холопами, видит одни гнусные примеры, своевольничает или рабствует, не получает никаких понятий о справедливости, о взаимных отношениях людей, об истинной чести»;
***
А так как в России всё продажно, то и экзамен сделался новой отраслию промышленности для профессоров»;
А. С. Пушкин. 15 ноября 1826 года. Село Михайловское.
На официальный заказ от императора Николая Первого2.
***
В 1831 год. В Государственный совет записка от императора Николая первого:
«О некоторых правилах воспитания молодых людей…»
***
Детей от 10 до 18 лет обучать только в России, а за нарушение лишать возможности поступать на государственную службу. Исключением может быть только разрешение самого Николая I по очень веским причинам;
***
С отъезжающих за границу брать подписку, что их дети не будут обучаться за пределами России.
Сенатор Серге́й Семёнович Ува́ров уже в который раз, измерял шагами приёмную императора Николая Превого, дожидаясь своей очереди. Перебирал в уме все возможные прегрешения, за что мог быть вызван «на ковёр». Таковых не прослеживалось. Разве что некоторые стычки с поэтом Пушкиным, но ведь было за что. Нельзя же, всё как есть, спускать с рук, пииту, пусть даже и первому в империи!
Незаметно мысли перенесли его в далёкую юность. Вспомнилось как он, сын одного из адъютантов самого легендарного Григория Потёмкина, однажды взял да и изложил русскую национальную идею, состоящую всего из трёх слов: «Православие. Самодержавие. Народность». Много лет тому назад, именно он стал инициатором создания общества «Арзамас». Тогда в него вошли самые что ни на есть вольнодумцы, некоторые из которых позже примкнули к декабристам. И совсем ещё юный Пушкин не раз бывал на их заседаниях, помнится, читал сказку «Руслан и Людмила». А почему мы тогда назывались «Арзамасцы»? Ах да, вспомнил. В конце наших жарких споров всегда на стол подавали жареного гуся «По-арзамаски». Жаль, конечно, что в восемнадцатом году «Арзамас» развалился…
– Извольте-с пожаловать в кабинет! Его высочество вас ожидает – прервал его воспоминания секретарь, распахивая огромную дубовую дверь.
***
– Есть несколько вопросов, на которые я желал бы услышать ваш ответ, – при этих слова самодержец поднялся с кресла и подошёл к окну, взглянув на площадь и людей, снующих внизу:
– Итак, первое. Признайтесь честно, как вы относитесь к господину Пушкину и его сочинениям?
– Весьма положительно – без раздумья ответил Уваров, – год назад я перевёл на французский язык его поэтические творения: «Бородинская годовщина» и «Клеветникам России». За что получил от автора благодарность, следующего содержания: «Мне остаётся от сердца благодарить вас за внимание, мне оказанное, и за силу и полноту мыслей, великодушно мне присвоенных вами»3, – Серге́й Семёнович хотел ещё что-то сказать, но император его перебил:
– Достаточно, перейдём к следующему вопросу. Сколько лет мы с вами знакомы?
– Давненько, ещё ваш покойный брат нас знакомил, – нерешительно ответил Уваров, лихорадочно соображая, зачем император затеял этот разговор и куда он клонит.
Меж тем самодержец продолжал:
– Карамзин и Сперанский, и многие другие. Все, все горячо рекомендуют именно вас на эту должность.
– Кка-ку-ю?! – почему-то заикаясь поинтересовался сенатор.
– А разве я не сказал?! Сейчас поясню. Вся наша система образования ориентирована на запад. Учат из рук вон плохо! Настало время с этим что-то делать! Вот вам записка господина Пушнина, шестилетней давности, почитаете на досуге. Там, очень дельно, всё изложено. Посему я желаю, чтобы в нашей империи образование, наконец, стало системным и… патриотическим! Кому, кроме вас, сей воз тащить, не знаю. Подумайте и, соглашайтесь. Ныне министр народного просвещения в летах, немалых. С годик послужите его товарищем4, а потом, с божьей помощью, и возглавите всё ведомство!
С чего начнёте? Поделитесь с царём? – Николай Павлович подошёл к растерявшемуся Уварову и по-отечески его обнял.
– Надобно резко увеличить количество государственных гимназий. Далее – пришло время в Киеве открыть университет. Город развивается, следовательно, нужны местные образованные кадры. А в действующих университетах надобно увеличить штат профессоров, и в первую очередь наших, русских, но прошедших стажировку в лучших учебных заведениях Европы! Стране также надобны различные технические училища, коих по пальцам перечислить можно. И ещё обсерваторию, оборудованную по последнему слову техники…
– Ну, это вы уж лишку загнули, – Николай Первый улыбнулся, – казённые деньги да на заморские стекляшки?! Звёзды, что ль считать?! Впрочем, готовьте реляции, будем рассматривать. А сейчас ступайте с богом, я рад, что вы согласились взвалить на себя этакую ношу.
Уже стоя в дверях, Уваров обернулся, – и ещё цензура. Она должна быть закреплена за министерством.
– Но ведь есть же – Бенкендорф с его третьим отделением?! Или вы считаете, что он не справляется?! – хорошее настроение государя стало улетучиваться, и он насупив брови бросил:
– Пишите! Всё пишите. Если убедите – передадим и цензурный комитет в ваше ведомство. Была бы только от этого польза.
3 декабря 1832 года. Кабинет Уварова в Министерстве просвещения.
Серге́й Семёнович, в который уж раз перечитал письмо, пришедшее накануне.
«Президент Российской Академии А. С. Шишков обратился к членам Академии с предложением избрать в действительные члены Академии пять человек:
1) «Титулярный советник А. С. Пушкин
2) «отставной гвардии полковник» П. А. Катенин,
3) «директор московских театров» М. Н. Загоскин,
4) протоиерей А. И. Малов,
5) археограф Д. И. Языков.5»
В голове всплыла недавняя обида, заключающая в том, что этот кандидат в академики, минуя его ведовство, добился таки, разрешения на издание своей газетёнки «Дневник», в Министерстве внутренних дел!
Взял перо, макнул его в чернильницу, да так и застыл с ним. Решил ещё раз прочитать документ от начала до конца:
«Так как в голосовании этого предложения приняло участие менее двух третей членов Академии, в соответствии с Уставом остальным членам Академии были посланы извещения о произведённой баллотировке с просьбой «дабы благоволили прислать в Академию свои голоса в особой запечатанной записке»6.
***
«15 декабря 1832 года», – на этом документе всё же появилась лаконичная подпись Уварова: «согласен», благодаря которой, поэт Александр Сергеевич Пушкин стал действительным членом Российской Академии Словесности!
Из распоряжения по Министерству народного образования:
«Первое. Творения академика Пушкина цензурировать «на общем основании», без всяких на то привилегий!
Второе. Исключить из поэмы данного автора восемь стихотворных строк. Без разъяснения причины!»
***
Поэт негодовал. И причина этого заключалась не столько в министре, сколько в издателе, которому текст был уже продан и за него получен нешуточный гонорар – по десять рублей за строчку! Творчество Александра Сергеевеча оценивалось весьма недёшево!
Министерство народного просвещения.
– Ваше сиятельство, Серге́й Семёнович, как можно-с, целых два катрена исключить, из самого Пушкина, – невысокого роста цензор, переминался с ноги на ногу и заискивающе заглядывал в глаза грозного начальника:
– Господи помилуй, ведь скандал будет аж на восемьдесят рубликов. Поэт такого ни за что не простит, до царя-батюшки самолично дойдёт…
– Угомонитесь! – Оборвал его Уваров. В этом здании за всё отвечаю я! И таково моё последнее слово! Коль он у нас первый поэт империи, то так уж и быть! Разрешаю публиковать сей опус, но только без этих строк! Так и передайте… Пушкину. Не нравится, пусть идёт, жалуется… хоть, – при этих словах хозяин кабинета недвусмысленно поднял палец вверх.
***
Александр Сергеевич встречаться с министром не стал, но придя к цензору потребовал, чтобы вместо вычеркнутых строчек, там были проставлены точки, в количестве равном исключённым буквам.
Пусть издатель заплатит мне за эти точки, коль я их сочинил, а вы вымарали!
***
Издатель выкладывать кровные рубли за знаки препинания – отказался.
Александр Сергеевич, на попятную не пошёл и своего добился. При помощи и поддержке друзей, и поклонников его таланта, поэма была напечатана, причём в первоначальном варианте, без какого-либо вымарывания неугодных цензору сток!
Но, после этого вяло текущая вражда между Уваровым и поэтом вышла на новый уровень.
Из дневника АС. Пушкина. «10 апреля (по новому стилю) «О проведённом накануне вечере у Уварова («скука смертная»! )
***
В светских салонах шушукались:
– Несмотря на всяческую неприязнь, наш Пушкин снизошёл до очередной встречи с министром. Хлопотал за Гоголя, хотел, чтобы тому предоставили кафедру всеобщей истории во вновь открывавшемся Киевском университете.
– И представляете, кафедру таки, предоставили, и даже в самой столице.
– А писатель, неблагодарный, маленько попреподавал, а потом взял да и уехал.
***
Пушкинскую «Историю пугачёвского бунта» Николай Павлович прочитал лично, откорректировал некоторые моменты и одобрил к публикации. Книга вышла в свет.
Но Уваров, где только мог, критиковал это издание:
– Как можно такое публиковать? Это же форменное безобразие! Вот ежели бы сей опус проходил через мой цензурный кабинет, то я бы ни за что! Невзирая на все прошлые заслуги автора!
Из дневника АС. Пушкина.
«Февраль 1835 года. « В публике очень бранят моего Пугачёва, а что хуже – не покупают! Уваров – большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении… Он не соглашается, чтоб я печатал свои сочинения с одного согласия государя! Царь любит – да псарь не любит!»7
В провинциальном Воронеже, тяжело заболел один из богатейших людей империи, граф Дмитрий Николаевич Шереметев.
Светских салонах начались пересуды на тему:
– Дни его сочтены и кому же достанется несметное богатство вельможи?
– У бедняги наследников, по прямой линии, не просматривается!
***
Уваров, женатый на одной из сестёр Разумовских, мать которой доводилась родной тёткой Шереметеву, посчитал себя претендентом на огромное состояние и приказал незамедлительно опечатать Петербургский дом Шереметева.
Рассуждал примерно так:
– Мало ли что! Пока будут хоронить покойного графа, да поминки устраивать, так и из имения вынесут всё самое ценное. С этой челяди – станется!
Однако граф Шереметьев внезапно взял да и… поправился.
Этим тут же воспользоваться Александр Сергеевич, сочинивший и опубликовавший оду «На выздоровление Лукулла».
***
А между тем наследник твой, Как ворон к мертвечине падкий, Бледнел и трясся над тобой, Знобим стяжанья лихорадкой. Уже скупой его сургуч Пятнал замки твоей конторы; И мнил загресть он злата горы В пыли бумажных куч.8
***
В обществе новое сочинение Пушкина произвела эффект разорвавшейся бомбы.
И без того натянутые отношения между поэтом и министром перешли в разряд открытого противостояния.
Министерство народного просвещения.
– Вызовите ко мне этого… Пушкина! Желаю объясниться с ним лично!
– приказал Уваров стоящему по стойке смирно секретарю.
– Осмелюсь поинтересоваться, – может быть всё же послать бумагу, с приглашением, посетить наше ведомство. Человек ведь известнейший, как бы чего дурного не подумал, – чиновник много лет служил в министерстве и боялся, что в случае чего, крайним могут сделать именно его.
– Делай, как велено! – или забыл, что за всё что здесь происходит, перед императором отвечаю лично… я!
***
О чём беседовали два этих антипода, нам доподлинно не известно. Но после их встречи, поэт обратился к всесильному шефу жандармов с письмом:
«Моя ода была послана в Москву без всякого объяснения. <…> Всякого рода намёки тщательно удалены оттуда. <…> В образе низкого пройдохи, скупца, ворующего казённые дрова, подающего жене фальшивые счета, подхалима, ставшего нянькой в домах знатных вельмож, и т. д. – публика, говорят, узнала вельможу, человека богатого, человека, удостоенного важной должности. <…> Мне не важно, права публика или не права. Что для меня очень важно, это – доказать, что никогда и ничем я не намекал решительно никому на то, что моя ода направлена против кого бы то ни было».
Министр просвещения также обратился к Бенкендорфу, прося у того защиты от зарвавшегося поэта, «нанёсшего ему оскорбление не столько частному лицу, сколько сановнику, занимающему крупный пост в государстве».
Пришлось Александру Сергеевичу отправиться на ковёр и к начальнику Третьего отделения.
***
«Александр Сергеевич! Я обязан сообщить вам неприятное и щекотливое дело по поводу вот этих ваших стихов. Хотя вы назвали их Лукуллом и переводом с латинского, но согласитесь, что мы, да и всё русское общество в ваше время настолько просвещено, что умеем читать между строк и понимать настоящий смысл, цель и намерение сочинителя!»9
***
После этого случая министр с поэтом более не разговаривал, но, затаив злобу, попытался отомстить Пушкину даже после его кончины.
***
Николай Первый узнав о последствиях дуэли, приказал издать, за казённый счёт, полное собрание сочинений Александра Сергеевича, а все доходы от продажи оного передать семье убиенного.
Уваров противиться воле государя не мог, но потребовал, чтобы каждая сточка будущих книг прошла через возглавляемый им цензурный комитет!
К чести самодержца – он повторного вымарывания текстов не допустил. Книги увидели свет в первоначальной редакции.
***
Прошли годы. Пушкина помнят все, Уварова – только историки. Но вот высказанная им триада «Самодержавие. Православие. Народность!». Нет, нет, да и промелькнёт на страницах журналов или всплывёт на каком-нибудь сайте, всё помнящего интернета.
1 – Антипо́д – противоположные, противостоящие.
2-https://dzen.ru/a/XDsiwmGtrQCq8A4
3-https://aif.ru/society/history/pravoslavie_
4 – В царской России «Товарищ министра» означало «заместитель министра».
5 – https://proza.ru/2019/08/04/1148
6 – https://proza.ru/2019/08/04/1148
7 – https://feb-web.ru/feb/pushkin/chr-abc/chr/chr-4523.htm
8 – https://www.culture.ru/poems/5021/ysclid=lynxy2ynu134648068
9 – https://dzen.ru/a/YGDLVL3lgBeqv5YV?ysclid=lymsykei8t565