Глава 5

Весь день не находил себе места в ожидании встречи.

Рыжего Ивана отправил на помощь матросам. Ублюдок пытался мне противоречить, злился, не понимая зачем ему выполнять ненужную, чужую работу, но отказаться не посмел. Время замерло, мне казалось, что этот проклятый вечер никогда не наступит. Гребаное солнце не спрячется за горизонт. Еще ни одну бабу я не ждал с таким нетерпением…Баба…не мог я так о ней. Не баба она для меня и слово-то это «баба» не подходит к ней. Сучка – да, девка продажная – да, шлюха…но не баба. Ох, не похожа она на бабу простую. Душою чую.

Болтовня на палубе начала стихать. И эти муки ожидания всю душу изгрызли. Вышел на палубу, посмотрел в воду. Штиль. Вода как розовое зеркало, окрашенное закатом. Заключенные спали на своих тюфяках, набитых соломой. Дьявол. Тысяча гребаных, адских чертей. Кто бы мог подумать, что арестантку ждать буду сильнее чем графиню аль княжну какую-то. Преступницу, воровку, заговорщицу, осужденную на пожизненную каторгу. Совсем крыша съехала. Прав Глеб. Бес меня попутал.

И думать о том, что через несколько дней ее придется отдать в лапы правосудия, отправить на верную смерть? И как мне с этим жить дальше, блядь? А вдруг она не придет? Вдруг к рыжему пошла? Сердце сдавило как в кулак, стиснуло так, что кровь перестала поступать. Втянул воздух поглубже.

Еще раз бросил взгляд на заключенных. Потом сплюнул за борт и подняв повыше воротник пошел к ним. Сбились кучками. Болтают.

– Отбой для кого был?

Громко спросил, и они все дернулись, обернулись на меня. Сегодня с утра приказ отдал не сковывать на ночь. Чай не сбегут. Пусть спят нормально пока можно. И так холод дикий по ночам. Прижмутся к друг другу, обнимутся и теплее будет. Хотя какого хрена меня это должно волновать?

– Начальник пожаловали. А, бабоньки, хорош наш капитан, ох, хорош. Маруська, слюни подбери! Не зыркай на капитана, зеньки повылазиють!

Самая борзая из заключенных – Анфиска руки в бока уперла и на меня смотрит нагло, исподлобья. Другие тоже не отстают. Переглядываются, перешептываются. А я только на одну смотрю. На ту, что сидит в самом конце. В тулуп укуталась, голову склонила. Лицо не видать. Только руки тонкие перебирают складки на арестантском платье. Из-под платка прядь волос выбилась и отливает золотом, блестит даже в полумраке.

– Так как же не смотреть? Глаза-то они на то и даны. А наш капитан…он только на Катьку смотрит.

Бросил тяжелый взгляд на ту, что назвали Маруськой.

– Язык прикуси, Марфа. – прошипела на нее Анфиска и толкнула в бок.

– Языки всем прикусить надобно, а то можно и без языка на каторгу приехать, – осмотрел всех и они тут же притихли.

– Наказывать пришли, капитан? Чем провинились?

– Провинишься с крысами болтать будешь в трюме. А ну легли все. Отбой – это значит рты закрыли и спать! Не то прикажу снова вас всех в кандалы, а кому надо и тряпку в рот.

– Не надо, начальник. Не серчайте. Сейчас уляжемся.

– Смотрите мне.

Отыскал снова взглядом Катерину. Сидит на тюфяке, голову опустила, на руки свои смотрит.

– Эй! Ты! – крикнул и она голову подняла на меня мельком посмотрела – Спать ложись!

Развернулся и пошел к носу корабля. Значит не спят еще. Надо ждать. Убедился, что там она…что к рыжему не пошла. Чувствую, как продолжает под ребрами гудеть. И дыхания не хватает. Прождал больше часа, ветер поднялся неожиданно, пробрало до костей. Позади себя услыхал легкие шаги и резко обернулся.

Стоит передо мной. Бледная, дрожащая. Совсем на себя ту, прежнюю и дерзкую не похожа. Но все такая же ослепительно прекрасная. Посмотрел ей в глаза и дух перехватило. Сверкают, блестят. Влажные, огромные и такие глубокие нырнуть и захлебнуться. Раньше думал нет ничего красивее моря, красивее заводи морской…а теперь точно знаю – глаза ее. И мне кажется, что воздух стал горячим и вот-вот искры посыплются как от вспыхнувшего пламени.

– Я…с ума сошла…, – прошептала и подняла на меня глаза.

Хрен там. Это я сошел с ума. Схватил за плечи и резко к себе привлек. Все поплыло под ногами, мозги взорвались и разлетелись на ошметки. От ее запаха меня трясло как в лихорадке, содрал платок и обеими руками зарылся в волосы, погрузил в них обе пятерни и сжал, притягивая ее к себе. С громким стоном набросился на ее рот и ошалел. От мягкости губ, от свежести дыхания и вкуса адской страсти выворачивающей кости.

С тихим рычанием прижался жаждущим ртом к ее шее, щекам, глазам. Целуя как озверевший, потянул к каюте, ударяясь о стену, прижимая к ней девчонку спиной и вдираясь в ее рот с таким исступлением что кажется искры из глаз сыплются. Распахнул дверь каюты, ввалился туда вместе с ней, захлопывая ногой, сдернул тулуп и он полетел на пол вместе с моим плащом. Возбужденный до адского предела, приподнял за талию и опрокинул на жесткий матрас, лихорадочно дергая тесемки платья, нетерпеливо расстегивая пуговицы и распахивая ворот, обнажая девчонку до половины. Ошалело посмотрел на голую грудь с вздернутыми нежно розовыми сосками и дернулся всем телом, чувствуя, как окаменевший член упирается в жесткую ткань штанов. Черт возьми она прекрасна, эта полнота и округлость эти крошечные камушки сосков, которые хочется жадно кусать и всасывать в рот, ласкать в исступлении языком.

ЕЕ кожа порозовела, глаза закатились, она вся задрожала и когда я обхватил руками ее грудь, закусила губу, тихонько всхлипнув и выгибаясь мне навстречу.

Я снова набросился на ее губы, прорываясь в рот языком, сжимая тугие полушария и потирая соски большими пальцами, заставляя их затвердеть еще больше и сатанея от понимания что это от моих ласк они такие сжатые и вытянутые. Меня подбрасывало, меня просто корежило от похоти. Я хотел ее, я ослеп от этого бешеного желания до такой степени, что казалось сошел с ума. Повел по согнутой в колене ноге вверх, по грубому чулку, задирая платье, отрываясь от безумно вкусного рта, чтобы посмотреть ей в глаза и вдруг увидел в них слезы и…и страх. Внезапно накрыло яростью и едким разочарованием, смешанным с такой дикой страстью, что казалось меня сейчас разорвёт на хрен.

– Боишься? Боишься меня? – зарычал ей в губы и обхватил лицо пятерней, заставляя смотреть на себя и не давая отвернуться. Но она и не пыталась, вскинула руки и обхватила меня за шею, заставляя шалеть еще больше. – Так может вон пойдешь?

– Нет! – выдохнула и…и свою ладонь к моему рту прижала, потом по щеке провела и у меня кожа задымилась там, где коснулись ее пальцы.


– Не пойду. Поздно уже идти…все теперь поздно. Умереть хочу вот так с вами, в ваших руках. Боюсь…потому что раньше никогда и ни с кем. Не было никого…не трогал, не обнимал никто, не целовал.

Щеки румянцем покрываются, глаза прячет. А я дурак. Меня так утащило в ад моей страсти, так всего вывернуло, что я ничерта не заметил. В себя ее вдавил до хруста костей, за волосы назад голову запрокинул, чтоб видеть снова глаза, чтоб потеряться в них. Привык к бабам гулящим…порченым и поверить не могу, что она правду говорит.

– Почему со мной тогда? М? Почему мне? – шепчу и губы ее своими трогаю. Но не целую. Самого трясет всего, дергает как в лихорадке, потому что сдерживаюсь, потому что накинуться на нее хочется и разорвать. Брал других баб, трахал по-всякому, со счета сбился сколько было. И не понял, сам себе не поверил…Среди хлама этого, сброда, чтоб чистая. Блядь, да я б ее и грязную, и перепачканную… я б ее любую. Понимал ведь, что среди каторжных девственницы вряд ли найдутся. А тут шепчет, что никто и никогда, душу умотало в пятки, сердце зашлось. Громыхает так, что кажется оглохну сейчас.

– Потому что увидела и поняла…что мое сердце теперь бьется иначе.

Уткнулась лицом мне в грудь, сжимая дрожащими руками ворот моей рубашки.

– Может быть это любовь?

Резко отстранил от себя и обхватил нежное лицо обеими руками.

– Думаешь?

– Не знаю…никогда еще так сердце не болело и из груди не выпрыгивало, никогда еще не было так тяжело дышать и не казалось, что моя кожа горит там…там, где вы ее коснулись.

Мне никогда не признавались в любви. Многое было и «хочу тебя» и «возьми» и «давай»…и даже «трахни меня», но вот этого всего не было. Так чтоб от каждого слова душа взлетела, перевернулась, запылала и превратилась в пепел от восторга. Сама ко мне потянулась и губами в губы ткнулась. Сдавил за талию, вжимая в себя, жадно нападая на ее губы, вбиваясь в ее рот языком, втягивая в себя ее язычок, снова опрокидывая девчонку навзничь на постель, задирая юбку выше на талию. А она целует меня и шепчет…я с трудом разбираю, потому что меня уже накрыло, я уже несусь десятым валом в самое пекло.

– Ну и пусть…плевать…плевать на все. Пусть уплывают. С тобой хочу…твоей.

Рука сжала бедро, скользя к пояснице, дергая ткань панталон.

– Кто уплывает? – бессвязно в исступлении целуя ее губы.

– Никуда не побегу…не хочу больше…твоей хочу быть…

Застыл, сдавил ее тело обеими руками на долю секунд, а потом рванул за толстую косу назад так, что ее всю выгнуло и в глазах слезы появились. Так вот оно что? Охренеть! Идиот! Какой же тупой идиот! Побег! Так вот почему поет соловьем и заливает в уши так сладко. Шлюха каторжная, подзаборная! Врет падлюка!

– А куда бежать должна была, а? – второй рукой сдавил щеки и к себе лицо ее приблизил. Ладонь чешется сдавить шею так чтоб позвонки хрустнули. – Использовать меня решила, да?!

– Нет…, нееет… – шепчет и быстро головой мотает, по щекам слезы катятся, тонкие пальцы хватают меня за запястья, сдавливают. – они…они уже уплывают без меня. Я не поеду. Не поеду…слышите? Пусть пару дней, но с вами…ваша…

За горло схватил и все же сдавил не в силах удержаться, все еще трясет от близости ее голого тела. От того как груди колыхаются, когда дернул ее. Эти голые, сочные груди с острыми сосками…Блееееаааадь, как же мне хочется в них вгрызаться и на адской скорости долбиться в ее тело. Но слышать правду хочется намного сильнее.

Загрузка...