Великий художник не имеет права быть счастливым человеком. Слишком много счастья вредно для творчества. Питер Пауль Рубенс, на мощных плечах которого зиждется фламандское барокко, долгое время был очень счастлив и, возможно, привык думать, что так будет всегда. Несчастье, постучавшееся в дверь его дома 20 июня 1626 года, носило маску чумного доктора. Изабелла Брант, обожаемая супруга антверпенского живописца, скоропостижно скончалась от чумы.
Рубенс, море забвенья, бродилище плоти,
Лени сад, где в безлюбых сплетениях тел,
Как воде в половодье, как бурям в полёте,
Буйству жизни никем не поставлен предел…[5]
Шарль Бодлер, автор этих проникновенных строк, быть может, точнее всех критиков выразил те чувства, которые возникают у зрителя перед картинами Рубенса. Там действительно царит буйство жизни: не важно, какой сюжет выбирал живописец и кого он изображал – античных богов, новозаветных мучеников или вполне реальную королеву Марию Медичи, – на его холстах всегда бурлит мощная жизненная энергия, забирающая в единый вихрь обнажённые тела, горы, деревья, животных и даже неодушевлённые предметы. Всё здесь пронизано радостью жизни и восхищением красотой. Это бурное кипение картины Рубенса хранят на протяжении многих столетий. Пусть даже тип женской красоты, которому он поклонялся, давно вышел из моды, его красавицы не утратили ни капли своего очарования. Пышущие здоровьем модели Рубенса выглядят живыми, настоящими, земными: кажется, прикоснёшься к картине и почувствуешь под пальцами не шероховатость красочного слоя, а тёплую женскую кожу.
Современники поговаривали, что Рубенс примешивает к краскам собственную кровь – чем иначе можно объяснить появление этого поистине телесного оттенка? Никто из художников на такое больше не способен – разве что Тициан. И, в далёком будущем, Ренуар. Три мастера, три таких разных художника, каждый по-своему решили задачу, как нужно изображать обнажённое тело, чтобы оно вызывало восхищение, вожделение, желание прикоснуться к холсту, как к женщине.
Питер Пауль Рубенс, бывший в жизни примерным мужем, остался в истории искусств не только как новатор и первопроходец, но и как один из самых эротических художников, умевший запечатлеть момент влечения. Он, кстати, работал с невероятной скоростью, потому и оставил такое грандиозное творческое наследие (ну и ещё потому, что на пике карьеры многое за него делалось помощниками). Ему, как уже было сказано, до поры до времени невероятно везло – наверное, это был один из самых удачливых художников, обласканный фортуной, которая убирала с его пути любые преграды. А ведь начиналось всё непросто… Первые годы жизни Рубенса совпали со временем испытаний – как для его семьи, так и для родины.
Задолго до рождения Питера Пауля его отец Ян Рубенс был вынужден бежать из родного Антверпена в Германию: юрист и эшевен, старший Рубенс симпатизировал протестантам, и, когда стало известно, что к Южным Нидерландам приближается безжалостный испанский герцог Альба, направленный королём Филиппом II, чтобы навести порядок в бунтующей провинции, семейство покинуло город. В 1568 году Ян Рубенс, его жена Мария Пейпелинкс и дети Ян Баптист, Бландина, Клара и Хендрик переехали вначале в Лимбург, а затем в Кёльн, где отцу семейства удалось устроиться на службу к штатгальтеру Вильгельму Оранскому-Нассаускому (Молчаливому), а точнее, к его супруге Анне Саксонской. Отец будущего художника стал адвокатом Анны – не слишком красивой и не особенно счастливой женщины.
Анна вела тяжбу против испанских властей, арестовавших имущество Оранских в Нидерландах, и Яну было доверено представлять её интересы. Своих детей, юных принцев Оранских, Анна поручила воспитывать жене Рубенса, а со временем, как говорят, нашла своему адвокату ещё одно применение. Ян Рубенс, добропорядочный антверпенский юрист и отец четверых детей, вступил с женой своего начальника в преступную связь. Вильгельма, мужа Анны, вечно не было дома, супруги практически не виделись, но вдруг в 1570 году она забеременела. Представители дома Нассау восприняли этот факт как глубочайшее оскорбление фамильной чести. Яну Рубенсу предъявили обвинение в адюльтере и посадили под замок. Вначале он два года провёл в Дилленбурге, а потом его перевели в замок Зиген, где, как утверждала молва, он в прошлом и предавался любовным утехам со своей клиенткой. По законам времени обоим изменникам грозила смертная казнь, но… была ли измена на самом деле?
Существует вполне стройная версия, что Вильгельм Оранский давно мечтал избавиться от надоевшей супруги, и Ян Рубенс просто подвернулся ему под руку. Анна своей вины не признавала. Родила дочь Кристину, о дальнейшей судьбе которой ничего не известно – спустя несколько лет её забрали у матери. Власти угрожали казнить Рубенса, если Анна не покается в прелюбодеянии. Сам он под пытками дал признание и, более того, свалил всю вину на супругу Оранского. Из жалости к любовнику Анна созналась в супружеской измене и была вынуждена подписать бумаги о разводе.
Пожалуй, самое удивительное во всей этой нелицеприятной истории – это то, как повела себя жена Рубенса, Мария Пейпелинкс. Католичка, смирившаяся с кальвинизмом мужа, она, будучи ославлена на весь свет, принялась с невероятной энергией вытаскивать своего Яна из тюремных застенков. Она не только простила ему измену и трусость, но приложила все силы для того, чтобы освободить его из заключения и спасти от смерти. «Я охотно, если бы это было возможно, спасла бы вас ценой моей крови»; «И неужели же после столь длительной дружбы между нами возникла бы ненависть, и я считала бы себя вправе не простить Вам проступок, ничтожный в сравнении с теми проступками, за которые я молю ежечасно прощения у всевышнего Отца?»; «И больше не называйте себя “Ваш недостойный муж”, ибо всё прощено», – такие слова писала Мария супругу в узилище, чтобы поддержать его и успокоить. Те три года, что Рубенс-старший провёл в заключении, Мария Пейпелинкс в одиночку заботилась о детях. А потом, после освобождения, приняла его в своём доме и родила ему ещё трёх – Филиппа, Питера Пауля и Бартоломеуса, вскоре скончавшегося.
Будущий великий художник появился на свет в том самом городке Зигене, где Рубенсы жили под домашним арестом, где все помнили о позоре его отца. Матери, привыкшей к более-менее обеспеченной жизни, пришлось собственноручно выращивать овощи, чтобы прокормить семью.
И если бы не великодушие и преданность Марии Пейпелинкс, в истории искусств было бы одним гением меньше.
Лишь в 1583 году история с Оранскими наконец-то завершилась и Рубенсам разрешили уехать из Зигена в Кёльн. Мария по-прежнему занималась огородничеством и сдавала внаём свободные комнаты, а Ян, вернувшийся в лоно католической церкви, вновь был допущен к юриспруденции. Помимо работы, он много времени и сил отдавал воспитанию и обучению своих детей. Ян Рубенс был широко образованным человеком, он давал детям уроки французского языка и латыни, следил за тем, чтобы они хорошо знали Священное Писание. Всё будто бы пошло на лад в этой настрадавшейся семье, но, увы, счастье не бывает долгим. Когда Питеру Паулю исполнилось десять лет, его отец умер от лихорадки.
После смерти любимого мужа Мария Пейпелинкс решает вернуться на родину – в Антверпен. Германией она сыта по горло, к тому же война закончилась. Самое тяжёлое для Фландрии время – когда солдаты железного герцога Альба истребляли местных жителей – Рубенсы провели в изгнании. Момент их возвращения совпал с относительным затишьем, но, как пишет Мари-Анн Лекуре, автор биографии Рубенса, «жители Антверпена больше не бились ни с кальвинистами, ни с французами, ни с испанцами – они сражались с голодом и крысами. Уже два года катастрофически не хватало еды».
Жители некогда прекрасного и богатого города, привыкшие к роскоши, дорогим одеждам и тонким винам, были вынуждены искать пропитание на помойках, если сами не становились жертвами волков и разбойников. Сепаратисты, выступавшие за независимость от Испании, не допускали в порт корабли с продовольствием. Но Мария Пейпелинкс даже в таких условиях сумела дать детям самое лучшее из возможного.
Средства поначалу были – считается, что Мария получила наследство, или же секвестр с её имущества был снят. В Антверпене имя Рубенса не было запятнано, его семью уважали. Семейство заняло дом на площади Мэйр, и Мария со всей своей энергией принялась устраивать будущее троих детей. Почему лишь троих? Старший сын Ян Баптист давно покинул семейное гнездо – уехал в Италию и там спустя годы скончался. Клара, Хендрик и маленький Бартоломеус умерли. На руках у Марии остались Бландина, Филипп и теперь уже младший Питер Пауль.
Бландину вскоре выдали замуж за торговца; Филипп, благодаря занятиям с отцом прекрасно знавший латынь, поступил на службу секретарём к советнику двора; а что касается Питера Пауля, то он был ещё слишком мал для того, чтобы где-то служить или жениться… В этом возрасте характер детей достаточно гибок, и родители могут направлять их интересы и склонности в нужное русло. Все силы и неожиданно освободившееся от постоянных забот время Мария Пейпелинкс посвящала отныне младшему сыну.
Главное, что ему потребуется в жизни, по мнению матери, – это прекрасные манеры и хорошее образование. Пока Антверпен восставал из руин, юный Рубенс посещал занятия в школе для детей из высшего общества. Учил латынь и греческий, с восторгом читал античных авторов (забегая вперёд, скажем, что он сохранит это увлечение на всю жизнь). Питер Пауль обладал прекрасной памятью, позволившей ему освоить несколько живых и мёртвых языков, он в равной степени хорошо владел родным фламандским, а также немецким, французским, латинским и древнегреческим. Проявлял ли он интерес к рисованию? Если и проявлял, то втайне от матери и учителей. Возможно, он копировал иллюстрации из Библии, но уроков живописи ему в детстве не давали: матери это было и не по карману, и не по вкусу. В семье юристов и честных торговцев отродясь не бывало художников!
Рубенсы не голодали, но жили очень скромно, и, когда мальчику исполнилось тринадцать лет, Мария устроила его пажом в замок Ауденард, на службу к графине де Лалэнг. Да, это было время пажей, графинь, королев и мушкетёров – именно в ту эпоху довелось жить Рубенсу. При графском дворе юноша получал кров, стол и одежду, да ещё и познавал этикет, обучался светским манерам. Мать была очень довольна таким поворотом судьбы, в отличие от самого Питера Пауля. Прослужив у графини с год, он попросил у матери дозволения заняться тем единственным делом, которое казалось ему достойным того, чтобы посвятить ему целую жизнь. Пятнадцатилетний Питер Пауль желал обучаться живописи, и Мария Пейпелинкс, хоть и была изрядно удивлена выбором сына, дала на это своё согласие.
Рубенс начал своё обучение достаточно поздно, в его возрасте многим другим подмастерьям уже доверяли серьёзную работу, например, сделать фон или даже выполнить какую-то деталь на картине учителя. Питер Пауль на это рассчитывать не мог, но он и не стремился как можно скорее создавать собственные полотна: юный фламандец очень серьёзно отнёсся к учёбе и долгое время не разрешал ни себе, ни кому-то другому называть себя настоящим художником. Восемь долгих лет он смиренно учился азам рисунка и тщательно копировал произведения великих мастеров. В Нидерландах учителями Рубенса были Тобиас Верхахт, Адам ван Ноорт и Отто Вениус, мастерскую которого он покинул в возрасте 23 лет. Окружающие полагали, что Питер Пауль давным-давно готов к самостоятельному творчеству, его даже приняли в антверпенскую гильдию святого Луки, объединяющую «свободных мастеров», но Рубенс не спешил проявлять себя, как будто знал, что ему ещё многому предстоит научиться. Его первыми известными работами считаются «Адам и Ева в раю», созданная по мотивам гравюры Раймонди с оригинала Рафаэля, а также «Портрет мужчины 26 лет» (собрание Лински, Нью-Йорк). Живопись Рубенса тогда ещё не оторвалась от родной фламандской почвы, не пережила плодотворное влияние Италии. Фламандская живопись в те времена развивалась по своим собственным законам, но раскол в стране, когда одна её часть осталась под управлением Испании, а другая боролась за независимость, повлиял в том числе и на изобразительное искусство. Многие художники Фландрии совершали профессиональное паломничество в Италию, где можно было воочию увидеть шедевры Микеланджело, Рафаэля, Тициана, научиться принципиально новой технике, узнать секреты мастерства и отыскать свой собственный стиль. Вслед за старшим братом Филиппом, окончившим Падуанский университет, Рубенс уезжает в Италию в самом начале нового, XVII века – он проведёт там восемь долгих лет.
Первой на его пути станет Венеция – конечно же, Питера Пауля восхищали роскошные палаццо и богато украшенные гондолы, но разве можно было сравнить эти впечатления с тем, что он пережил, знакомясь с живописью Веронезе, Тинторетто, Тициана? Именно здесь, в Венеции, стоит искать подлинные истоки творчества нового Рубенса, объединившего фламандскую скрупулёзность с мощной кистью гениев итальянской школы. Тициан – пусть не в прямом смысле слова – стал для Рубенса главным учителем, его работы он будет копировать всю свою жизнь, у него он позаимствует золотистый колорит своей живописи, у него научится изображать человеческое тело, делая его таким живым. (Даже слишком живым, по мнению некоторых.) Те, кто считает Рубенса «певцом дамского целлюлита», возмущаются, что его модели чересчур правдоподобны, что не стоило так любовно выписывать все складки и ямочки на женском теле. Да и не только на женском: посмотрите на мощный торс Христа («Снятие с креста», 1612) из антверпенского собора Нотр-Дам, на упитанного Ганимеда из Вены (1611–1612), на атлетически сложенного Прометея (1610–1612) из Филадельфии – разве скажешь, что этот Прометей страдал на протяжении многих дней? Мир Рубенса – это мир торжествующей плоти, где природа и вещи под стать человеку. Облака, деревья, птицы, мебель, цветы, плоды – всё здесь буквально лопается от сока, всё кричит: «Мы живые, мы и есть сама жизнь!»
Рубенс умел заводить полезные знакомства, вот и в Венеции он близко сходится с дворянином из свиты герцога Винченцо Гонзага. Показывает новому знакомцу свои картины, и – вуаля! – его приглашают на службу в Мантую! Это было колоссальное везение, так как герцог Гонзага не особенно обременял Питера Пауля заказами, и фламандец мог вволю путешествовать по Италии. На протяжении восьми лет он помимо Венеции и Мантуи посетил Рим, Флоренцию, Геную, где собирал сведения о здешних дворцах (Питер Пауль был увлечён архитектурой, впоследствии он напишет книгу о дворцах Генуи и спроектирует собственный дом в Антверпене).
При дворе мантуанского герцога, покровителя искусств и страстного коллекционера, бывают именитые гости, в 1606 году здесь ненадолго появляется Галилео Галилей. Рубенс с наслаждением изучает коллекции герцога – это не только полотна Рафаэля, Веронезе, Корреджо и так далее, но и резные античные камни, камеи, инталии, вызывающие у Питера Пауля такое восхищение, что он приобретает несколько экспонатов для себя лично (постепенно он соберёт собственную ценнейшую коллекцию). Между прочим, герцог не спешит заказывать Рубенсу картины, зато отправляет его с дипломатической миссией в Испанию, ко двору короля Филиппа III. С ним посылают подарки – картины. Во время морского путешествия полотна оказались серьёзно повреждены, и Рубенс в одиночку реставрирует чужие работы, а также пишет по сделанным в Риме наброскам «Демокрита» и «Гераклита» (Прадо, Мадрид). О своём испанском путешествии 1603 года Рубенс подробно докладывает секретарю герцога Аннибале Кьеппио, те письма сохранились по сей день. Он также постоянно копирует все понравившиеся ему работы великих мастеров, сопровождая их своими рассуждениями-размышлениями, для чего держит при себе запас чистой бумаги.
В Италии Рубенс впервые делает алтарные картины и портреты «под заказ» для знатных лиц испанского и мантуанского двора. Наряду с официальными портретами – конным изображением герцога Лермы (1603, Прадо), первого министра испанского короля, и чудесным портретом маркизы Бриджиды Спинолы Дориа (1606, Вашингтон) – Рубенс позволяет себе сделать работу частного характера – «Автопортрет с мантуанскими друзьями» (1606, Музей Вальраф, Кёльн). Художник смотрит прямо на зрителя – красивое умное лицо, живой взгляд и, увы, ранние залысины, которые он вскоре станет скрывать под шляпой.
Во всех этих картинах уже проявляются основные черты барокко – насыщенный колорит, некоторая избыточность деталей, тщательное внимание к костюмам и атрибутам, с помощью которых ярче выделяются лица и фигуры персонажей. Это уже настоящий Рубенс, тот, кого вскоре стали называть «королём живописцев и живописцем королей». Он синтезировал в своём творчестве все достижения художников прошлого, проложив дорогу тем, кто придёт после.
Портреты Рубенса надолго определили законы, по которым будут работать идущие вслед за ним художники: от Ван Дейка до Йорданса, от Ватто до Буше, от Делакруа до Ренуара. Семена, посеянные во Фландрии, дали пышные всходы в Италии, но, чтобы собрать поистине богатый урожай, Рубенсу следовало вернуться на родину.
В 1608 году Питер Пауль получил письмо из Антверпена: его мать, 72-летняя Мария Пейпелинкс, с которой они не виделись много лет, тяжело больна, и художнику следует незамедлительно покинуть Италию, если он хочет застать её при жизни.
Рубенс горячо любил свою мать. Вполне возможно, что отчасти и ей обязаны своим очарованием его женские образы. А пребывание в Италии и без того затянулось, точнее, затянулись размышления Питера Пауля: стоит ли ему остаться здесь навсегда или будет лучше вернуться домой. Ему 31 год, и здесь, в Италии, он написал свои первые значительные работы. Это несколько триптихов для храмов, и бесчисленные портреты, и картины на мифологические темы, и множество копий, эскизов, набросков… Рубенс витален и плодовит, чисто фламандское трудолюбие сочетается у него с романской страстностью. У Караваджо, с которым они свели знакомство в Риме, он почерпнул драматизм и пристрастие к затемнённому заднему плану, от Микеланджело взял монументальность и почти физическую одержимость скульптурными формами мускулистых тел. Открылось и ещё одно качество, свидетельствующее о зрелости мастера: он работает быстро, свои широкие мазки кладёт уверенно и может закончить картину в очень короткие сроки. Считается, что Рубенс оставил нам более 1300 произведений, и это не считая рисунков, эскизов, гравюр. М.-А. Лекуре подсчитала, что «в среднем он писал по шестьдесят картин в год, то есть по пять картин в месяц, или по картине меньше, чем каждую неделю!» Мало кто из великих живописцев мог похвастаться такой производительностью труда.
Разумеется, у него были помощники – не просто помощники, а полноценные соавторы, работавшие с ним в мастерской. Чаще всего Рубенс делал начальный эскиз, который другие живописцы переносили на холст в нужном масштабе, а мэтр заново подключался к работе уже в финале: проходился по картине своей волшебной кистью и ставил подпись. Лица он предпочитал писать сам, Франс Снейдерс изображал для него животных, Ян Брейгель (Бархатный) отвечал за цветы и листья, Якоб Йордане – выдающийся живописец, находившийся в тени Рубенса всю свою жизнь, – делал по его поручению картоны для гобеленов. Но не стоит думать, что участники этой творческой артели состояли у Рубенса в рабстве. Питер Пауль щедро платил им за работу; кроме того, он помогал, к примеру, тому же Снейдерсу, прорисовывая лица персонажей на его картинах. Такой метод творчества был тогда в порядке вещей – в одиночку справиться со всеми заказами было попросту невозможно. Другое дело, что Рубенс возвёл эту традицию в абсолют – он был прекрасным организатором, творческие способности чудесным образом сочетались в нём с редкой практичностью. Наголодавшийся в детстве, Питер Пауль не желал, чтобы нищета однажды вернулась, – и потому разработал систему, не дававшую сбоев. Он брал больше заказов, чем смог бы осилить без посторонней помощи, а отказываться от верных денег не решался. Потому и писал чаще всего алтарные картины, заказные портреты, жанровые сцены, выбранные богачами. Очень редко Рубенсу удавалось выкроить время для того, чтобы сделать какую-то вещь по собственному вкусу, желанию, порыву. По этой причине искусствоведы так часто говорят о картинах великого фламандца, что это, дескать, пол-Рубенса, а это – всего лишь его четверть. Чистый Рубенс, работа, сделанная им самим от начала и до конца, встречается значительно реже.
Италию Питер Пауль покидал, уже будучи известным, авторитетным мастером, слава о котором вышла далеко за пределы Апеннинского полуострова. По наитию или нет, Рубенс увозит с собой свои лучшие работы, но уезжает в Антверпен, так и не решив окончательно, стоит ли ему там обосноваться. Произошедшие вскоре события делают этот выбор за него.
Увы, Рубенс не успел проститься с матерью. Дорога домой заняла пять долгих недель, а в середине пути пришло известие, что Мария Пейпелинкс скончалась 14 ноября 1608 года. Её похоронили в антверпенской церкви Святого Михаила, и сын, приехав в город через несколько недель, отнёс к её склепу свою картину. Так он пытался отблагодарить Марию за всё, что она для него сделала, и хотя бы этим способом доказать ей: она не ошиблась в нём, он её не подвёл.
Рубенс тяжело переживает смерть матери, даже проводит несколько месяцев в монастыре, чтобы справиться с этой утратой. На его родине, в Нидерландах, в то время относительный мир и покой. Страной управляют из Брюсселя эрцгерцог Альберт и инфанта Изабелла – они делают это с оглядкой на Мадрид. Уставший от кровопролития народ смирился и с католицизмом, и с испанским владычеством, лишь северные провинции по-прежнему борются за свободу и независимость.
Брат Питера Пауля, обожавший его и восхищавшийся его талантом, давно вернулся на родину. Филипп получил должность городского эшевена, которая принадлежала когда-то их отцу, Яну Рубенсу. Ещё несколько лет назад он рекомендовал своего талантливого брата Альберту и Изабелле, и благодаря этому Рубенс ещё в Италии получил от них крупный заказ. Теперь, когда художник вернулся, правители принимают его в Брюсселе и предлагают стать придворным живописцем. Питер Пауль соглашается, но при этом решительно отказывается переезжать – он желает работать исключительно в Антверпене.
Рубенса часто называют «художником власти», и даже в восторженной характеристике – «король живописцев и живописец королей» – звучит ироничная нотка. Он действительно умел находить общий язык со власть имущими – не зря считался успешным дипломатом, не зря именно ему французская королева-мать Мария Медичи доверит впоследствии создать целый цикл работ, восхваляющих правление Генриха IV и её собственное регентство. В Италии ему покровительствуют Гонзага, в Испании – Лерма, в Англии – герцог Бэкингемский, тот самый, знакомый нам по романам А. Дюма-отца. Но Рубенс чётко определяет для себя границы, выйти за которые ему не позволяют чувство собственного достоинства и чутьё живописца. Он никогда не был ни придворным лизоблюдом, ни слугой, мог позволить себе ответить отказом даже на самое соблазнительное предложение. В Брюсселе Питера Пауля ждали полный пансион и беззаботная жизнь, но он предпочёл остаться в Антверпене и устроить свою жизнь так, как того требовало призвание. Эрцгерцоги приняли его условия и даже удостоили своего придворного художника подарком – медальоном, где хранились их портреты.
Сначала Рубенс жил в родительском доме неподалёку от церкви святого Михаила, а через некоторое время у него появился свой собственный дом в Антверпене. Но прежде была свадьба – лишь только утихла тоска по умершей матери, как Рубенс объявил о помолвке со своей соседкой и дальней родственницей.
Восемнадцатилетняя Изабелла Брант была племянницей жены Филиппа Рубенса. Отец её служил городским секретарём, увлекался философией, издавал античных классиков, что, конечно же, импонировало Рубенсу. Не было ни одного дня с 8 октября 1609 года, даты венчания Питера Пауля с Изабеллой, когда бы он не благодарил судьбу и Бога за свой счастливый брак.
О том, как выглядела Изабелла в юности, мы можем судить по знаменитому двойному портрету, известному под названием «Автопортрет с Изабеллой Брант» («Жимолостная беседка», 1609, Мюнхен). Это свадебный портрет, где молодые супруги запечатлены в самом начале своей счастливой совместной жизни. Их лица дышат спокойствием, в жестах сквозит доверительность. Питер Пауль смотрит на зрителя серьёзно, а Изабелла кокетливо улыбается. Жена Рубенса обладала крепким фламандским сложением. На щеках – ямочки, глаза самую чуточку раскосые, взгляд – удивлённый, лукавый. На поздних портретах, датируемых 1626 годом, Изабелла выглядит всё такой же смешливой и наивной, как на том первом, свадебном, а муж-художник пишет её с прежним восхищением. Никакой обнажённой натуры, максимум, что позволяет себе Рубенс, работая над портретами жены, – это подчеркнуть модное декольте и руки совершенной формы. Совсем другой видит взрослую Изабеллу ученик Рубенса Антонис ван Дейк, к которому наш герой испытывал профессиональную, а возможно, и личную ревность. Рубенс вообще с большим трудом мирился с чужими успехами, и сказанное особенно верно в отношении ван Дейка, одарённость которого была неоспорима. Ходили слухи, что между ван Дейком и женой Рубенса однажды вспыхнуло взаимное чувство, но даже если так, эта мимолётная страсть не изменила привычного хода вещей и не отняла у Питера Пауля ни грамма семейного счастья.
По принятому тогда обычаю, сразу после свадьбы Рубенс переехал к родителям жены, но вскоре начал приглядывать место для собственного дома – и приобрёл в 1611 году просторный участок на канале Ваппер. Семейное гнездо Рубенсы вили не спеша: художник слишком хорошо представлял себе, какой дом он хочет, и понимал, что реализация мечты займёт много времени и денег. Лишь через пять лет Изабелла и Питер Пауль перебрались в своё новое жилище, которое вскоре будут называть «прекраснейшим домом Антверпена». Это был настоящий дворец, где нашлось место не только для жилых комнат, но и для огромной мастерской, прекрасного сада со скульптурами, фонтана и даже триумфальной арки. После заката здесь принимали гостей, друзей хозяина дома, а с утра до вечера он много и усердно работал.
Дом Рубенса стойт по сей день, теперь это один из самых посещаемых музеев Бельгии и чуть ли не главная достопримечательность Антверпена.
Художнику там прекрасно жилось и работалось – последнее было, скорее всего, главным, потому что в те годы он любил свою работу больше всего на свете. Но и семью, разумеется, любил и ценил. Может быть, пылкость чувств к Изабелле с годами несколько угасла, но он был безмерно благодарен ей за счастливые годы супружества, за её заботу, терпение и за трёх чудесных детей, которые к тому времени родились. Новую утрату – в 1611 году скончался Филипп, горячо любимый старший брат Рубенса, – супруги переживали вместе, и точно так же, плечом к плечу, они переносили все выпавшие на их долю испытания и радовались удачам.
Женитьба на Изабелле окончательно меняет стиль Рубенса-художника. Долгое учение и почерпнутые в Италии знания легли на фламандские дрожжи, и, когда к этому коктейлю добавилось семейное счастье, гений Рубенса наконец-то проявился в полной мере, озарив своим светом всю историю мировой живописи. Сразу после свадьбы Питер Пауль начинает работать над грандиозными картинами для антверпенского собора: «Воздвижение креста» и «Снятие с креста» (1610–1614) упрочили профессиональную репутацию мастера, и полку его поклонников прибыло.
В 1611 году, когда Рубенс теряет брата, он впервые становится отцом. Судьба любит такие совпадения, как бы подтверждая: пусть все мы смертны, жизнь всё равно продолжается.
Клара Серена – так счастливые родители назвали свою дочку. Вскоре у неё появились младшие братья,
Альберт и Николас. Рубенс, и прежде с удовольствием писавший детей – особенно пухленьких, в ямочках и пережимчиках, – теперь делает это с полным осознанием своего нового, отцовского статуса. Он создаёт набросок маленькой Клары Серены, пишет портреты сыновей, прямо-таки пронизанные чувством родительской гордости.
Судьбы детей Рубенса от этого брака сложились по-разному. Он мечтал, чтобы хоть кто-то из них пошёл по его стопам – даже оставил им в наследство все свои учебные работы, но этой мечте не суждено было сбыться. Клара Серена умерла в возрасте 12 лет. Альберт, на которого отец возлагал особые надежды, увлекался коллекционированием, конкретно – нумизматикой и стал уважаемым профессионалом в этой области, экспертом-нумизматом. Николас прожил жизнь типичного антверпенского буржуа, он удачно женился и стал отцом семерых детей.
В пору раннего детства своих отпрысков Рубенс пребывал в расцвете творческих сил, и расцвет этот совпал с воцарением в искусстве стиля барокко. Эпоха Контрреформации, в которую выпало жить Питеру Паулю, требовала вернуть католической церкви утраченную мощь – и художники Южных провинций, ставших оплотом европейского католицизма, откликнулись на это требование. Самая суть барокко, с его избыточностью, стремлением к украшательству, прославлению богатства и мощи престола святого Петра, все эти завитушки и ангелочки граничили с безвкусицей и отдавали лицемерием, но только не в случае, когда за дело брался Рубенс, первопроходец северного барокко. Мы не знаем, был ли он истово верующим католиком, но все его работы, созданные по заказу церковников, сделаны человеком, относившимся к господствующей конфессии почтительно. Он не нарушает канон, не стремится шокировать зрителя, но, оставаясь в жёстких рамках заказа, следует своим путём. Художник не чужд иронии: он может нарядить французского короля Генриха IV в спущенные чулки, чем впоследствии будет восторгаться Бодлер. Он позволяет себе разбавить тесную компанию христианских святых языческими богами, чему так безуспешно сопротивлялись клирики. Как любой мастер на пике сил и славы, Рубенс доверяет в первую очередь своему собственному вкусу и интуиции, но, будучи дипломатом, выдерживает иногда поистине драконовские условия заказчиков.
Рубенсу нравятся сложные многофигурные композиции: «По природной склонности я больше тяготею к большим полотнам, нежели к мелким диковинкам. Каждому своё. Таков уж мой дар, что в предстоящей работе никогда меня не пугали ни крупная форма, ни сложность сюжета». Интересно, что художник не любил жанр портрета и впоследствии отказался от него, делая исключения только для членов своей семьи, друзей и женщин, внешность которых казалась ему достойной запечатления. Портрет Сусанны Фоурмен «Соломенная шляпка» (Лондон) был написан около 1625 года – не по заказу, а по вдохновению (Сусанна позирует художнику не в соломенной шляпке, а в модной фетровой, с перьями, но в перевод названия однажды закралась ошибка[6] – и укрепилась в веках). Сусанна была дочерью богатого торговца шпалерами и старшей сестрой второй жены Рубенса, прекрасной Елены, но об этом пока ни художник, ни его модель не знали. Солнечный портрет молодой женщины, свежей прелестью которой так явно любуется Рубенс, сегодня считается одним из главных шедевров Лондонской национальной галереи.
Намного больше загадок таит в себе другой женский портрет – «Камеристка инфанты Изабеллы» (1623–1626, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Кем она была на самом деле, эта прекрасная девушка, чьё лицо так взволновало Рубенса? Может, состояла при «начальнице» Рубенса, инфанте Изабелле, и он, увидев её среди других, уговорил позировать? Или же мастера связывало с неизвестной красавицей нечто большее, и лёгкая прядь, выбившаяся из строгой причёски, нежный взгляд девушки пытаются поведать нам некую тайну?
Существует несколько версий того, кем была на самом деле таинственная камеристка. Согласно первой, это посмертный портрет дочери Рубенса Клары Серены. Несомненное сходство «камеристки» с «Портретом девочки» (коллекция Лихтенштейна, Вадуц) заставляет поверить в то, что скорбящий отец попытался воплотить на холсте примерный облик своей так и не повзрослевшей дочери.
Рисунок, изображающий сына художника Альберта (1618, Эрмитаж), и двойной портрет Альберта и Николаса (1626–1627, коллекция Лихтенштейна) навели академика Валентина Янина на мысль о том, что камеристка – не кто иная, как… юная Изабелла Брант – и этим объясняется сходство девушки с детьми художника. По мнению Янина, в облике камеристки Рубенс запечатлел юный лик своей жены, которая находилась одно время при дворе инфанты Изабеллы.
В 1620-х мастерская Рубенса работает как часы, тетрадь заказов заполнена на десять лет вперёд, рядом с ним в прекрасном доме – любимая жена и обожаемые дети. И всё же он не спешит почивать на лаврах и тихо стариться в Антверпене. Он ведёт обширную переписку с юристами, политиками, коллекционерами из разных стран Европы, проявляет себя как дипломат, вначале доморощенный, затем профессиональный. С 1621 по 1625 год он проводит больше времени во Франции, чем дома, – работает над грандиозной галереей Медичи, целой серией работ, заказанной ему королевой-регент-шей. Об этом периоде жизни Рубенса можно написать отдельную книгу, как и о его дипломатической карьере, в ходе которой он оказывается причастным к придворным интригам, бесконечным переговорам и даже объявлению Тридцатилетней войны. Он знакомится с кардиналом Ришелье и герцогом Бэкингемом, которому продаёт впоследствии свою коллекцию – с большой выгодой для себя. Исторические персонажи «Трёх мушкетеров» Александра Дюма – реальные знакомые Рубенса. Ришелье – его поклонник, Анна Австрийская позировала ему для портретов, как и герцог Бэкингем, и Людовик XIII, и, разумеется, сама Мария Медичи – старая, склочная, некрасивая женщина, получившая, благодаря кисти Рубенса, вечную славу. В Испании, уже после смерти Изабеллы, Рубенс пишет портреты короля Филиппа IV и сводит знакомство с придворным художником Диего Веласкесом, только начинающим свою карьеру. Рубенс даёт Веласкесу несколько ценных советов.
Он всё время вдали от дома, но его старания, и на дипломатическом, и на художественном поприще, приносят щедрые плоды. Когда он возвращается домой – победителем, обласканным и своим, и чужими монархами, – ему увеличивают ренту, а в 1624 году Рубенс получает дворянство, о котором мечтал не менее страстно, чем Портос во втором романе мушкетёрской саги.
Слишком много счастья – вредно для творчества. В 1625 году в Антверпен приходит чума и на протяжении многих месяцев собирает там свой страшный урожай. Рубенс спасается вместе с близкими, укрывшись от эпидемии под Брюсселем, но весной 1626 года принимает решение вернуться в родной город. Решение ошибочное: чума терпеливо дожидается супругу художника в Антверпене. Изабелла Брант скончалась 20 июня 1626 года в возрасте 34 лет.
Горе овдовевшего художника не поддавалось описанию. Он сам, впрочем, пытался объяснить свои чувства в письме к французскому библиотекарю Пьеру Дюпюи, с которым состоял в деловой переписке: «Я потерял действительно хорошую супругу, которую с полным правом можно, даже нужно было любить, потому что она не обладала теми негативными качествами, обычно присущими женскому полу. Она была невздорной и без обычных женских прихотей, всегда благонравная и жизнерадостная. Из-за этих качеств всеми любима и оплакиваема всеми после смерти».
Великий фламандец так страдал после ухода Изабеллы, что едва не утратил интерес к главному делу своей жизни – живописи, и к тому, что у него так хорошо получалось, – дипломатии. Изабеллу он похоронил рядом с матерью, добавив к сокровищам церкви святого Михаила ещё одну свою картину – «Богоматерь с младенцем».
Исцелить, как он считает, сможет только долгое путешествие – смена мест, занятий, привычек. Семь следующих лет своей жизни Рубенс проводит за границей, погрузившись в дипломатические интриги и политические игры. С ним всегда – кисти и краски, он считает себя прежде всего художником и только потом дипломатом, но сам чувствует, что и таланту, и душе его срочно требуются свежие силы.
Её считали самой красивой женщиной Антверпена, не зря Даниель Фоурмен назвал свою дочь Еленой! Светлые волосы, чувственное тело, лукавый взгляд, перламутровая кожа – она как будто вышла из грёз Рубенса, олицетворяя каждой клеточкой своего тела его любимый женский тип.
Елена Фоурмен была всего на два года старше Альберта, сына художника, которому минуло четырнадцать лет. Уставший и разочарованный 53-летний Рубенс вернулся в Антверпен в 1630 году после долгих странствий. Он не мог и надеяться, что возвращение на родину принесёт ему долгожданное счастье. Огромная разница в возрасте не отпугнула невесту, ведь её жених – знаменитый, успешный, богатый художник и, самое главное, он влюблён, как мальчишка-школяр!
Изабелла Брант была ему другом, помощницей, заботливой спутницей. Елена Фоурмен стала его возлюбленной, пробудившей в отчаявшемся художнике неистового творца, которому заново открылся источник вдохновения.
Они давно знакомы – старший брат Елены был женат на родной сестре умершей Изабеллы. Натурщицей Рубенса Елена впервые стала в возрасте одиннадцати лет – он писал с неё юную Мадонну в «Воспитании Богоматери».
«Я решил жениться вновь, потому что никогда не имел намерений вести воздержанную жизнь в духе целибата, – признаётся Рубенс в письме своему другу. – Я сказал себе, прежде чем уступить первое место воздержанию, мы должны с благодарностью наслаждаться дозволенными радостями. Я подыскал себе молодую женщину из достойной, однако мещанской семьи, хотя весь свет убеждает меня жениться при дворе. Но я страшусь тщеславия, этого порока, который, похоже, у дворян врождённый, и прежде всего у представительниц женского пола, и поэтому я решился в пользу такой, которая не покраснеет, увидев меня с кистями в руках. Кроме того, я вправду слишком люблю мою свободу, чтобы променять её на ограничения более старшей женщины».
6 декабря 1630 года в церковной книге приходской церкви святого Иакова в Антверпене появилась запись об освящении брака Питера Пауля Рубенса и Елены Фоурмен.
Так началась история личного возрождения Рубенса, его позднего счастья, которое подарила ему прекрасная Елена. Он пишет с неё бесчисленные портреты: «Елена Фоурмен в свадебном наряде» (1630–1631, Мюнхен), «Елена Фоурмен с перчаткой» (1630–1632, Мюнхен); он придаёт её черты героиням едва ли не всех своих картин: Елена появляется на полотне «Венера, Марс и Купидон» (1630, Картинная галерея Далвич, Лондон), «Аллегория мирного благоденствия» (1629–1630, Лондон), «Празднество Венеры» (ок. 1635, Вена), «Венера и Адонис» (1635–1638, Метрополитен-музей, Нью-Йорк), «Похищение сабинянок» (1635–1637, Лондон), она предстаёт перед нами в образе «Вирсавии у фонтана» (1635, Государственная картинная галерея, Дрезден), в каждой из «Трёх граций» (1638–1640, Прадо), каждой из трёх богинь на «Суде Париса» (1636, Лондон), она воплощает его женский идеал в чувственном «Саду любви» (1632–1633) из мадридского Прадо. Елена пробуждает в Рубенсе переживания такой силы, что он, кажется, впервые в жизни не сдерживает себя в творческом порыве. Он наконец-то чувствует себя по-настоящему свободным, перед ним отныне нет ни рамок, ни ограничений, и можно выплеснуть на холст все свои эмоции, не заботясь о том, что на это скажут клиенты в коронах или кардинальских шапках. Впрочем, Рубенс не был бы Рубенсом,
если бы даже в своей счастливой старости не продолжал принимать заказы от власть имущих. Его мастерская по-прежнему действует, но во главе всего теперь стоит не стремление заработать, а желание провести как можно больше времени с обожаемой Еленой и их детьми, которых было пятеро, и младшая дочь появилась на свет уже после смерти художника. Питер Пауль с наслаждением пишет семейные портреты, изображает Елену с сыном Франсом (1635, Мюнхен) и себя самого с нею на прогулке (1631, Мюнхен).
Семья ни в чём не нуждается, годы вынужденной экономии остались в далёком прошлом. Рубенсы переезжают в замок Стен, где Питер Пауль пишет свои знаменитые пейзажи «Турнир перед башней замка Стен» (1635–1637, Лувр) и «Пейзаж с радугой» (1636, Прадо), прямо-таки искрящийся радостью жизни.
Современному зрителю бывает непросто разделить то восхищение, с которым Рубенс смотрел на Елену. Полная, с дрябловатой кожей, она совсем не кажется нам красивой, но для Питера Пауля как для истинного фламандца Елена была совершенством, и здесь не с чем поспорить. Елена как будто бы присутствовала в его живописи задолго до того, как в ней появиться: в явном родстве с ней были обе дочери Левкиппа[7] (1615–1616, Мюнхен), аллегория Земли[8] (1618, Эрмитаж) и другие героини картин Рубенса: многие из них, кто в большей, кто в меньшей степени, напоминают прекрасную Елену. Она стала для него и возлюбленной, и женой, и дочерью, и другом, и музой, и натурщицей – и до самых последних дней жизни вдохновляла его на творческие подвиги.
Была ли при этом счастлива сама Елена? Нравилось ли ей постоянно позировать своему великому супругу в костюме Евы? Изабелла Брант избежала подобной участи, но Рубенс никогда и не был так одержим ею, как бело-розовым, зефирным телом Елены… Страсть его ощущается зрителем едва ли не физически: глядя на картину «Шубка» (1638, Вена), чувствуешь мощь влечения, которую сохранила кисть художника. «Шубку» Рубенс писал для себя, это самая эротическая, интимная из его картин. Контраст нежной женской кожи и тяжёлого меха притягивает взгляд не меньше, чем лицо молодой женщины, осознающей свою власть над мужчиной, пишущим её портрет, и слегка смущённой этой властью. Портрет, конечно, не фотография, мы можем лишь домысливать те чувства, которые испытывала натурщица, позируя Рубенсу, но в лице героини «Шубки», известной также под названием «Венера в мехах», есть лёгкое удивление и даже, быть может, недовольство. Покорная мужу, Елена не спорила со своей постоянной обязанностью позировать ему, но, когда Рубенса не стало, собралась уничтожить и «Шубку», оставленную ей по наследству, и другие полотна, где запечатлена её нагая красота. Отговорил молодую вдову от этого необдуманного поступка её духовник, выполнявший поручение влиятельного кардинала, большого ценителя Рубенса.
Рубенс скончался в 1640 году, в возрасте 63 лет: его здоровье и силы подточила подагра, которой он страдал на протяжении последних лет. Его прощальный автопортрет (1639, Исторический музей, Вена) указывает на эту болезнь выразительной деталью – перчаткой, в которую затянута изуродованная подагрой рука… Умер он на руках Елены и своего старшего сына Альберта. Спустя два дня величайшего фламандского художника похоронили в церкви святого Иакова.
Елена Фоурмен прожила долгую жизнь. Она ещё раз вышла замуж, родила новому мужу сына и скончалась лишь в 1673 году. Двое из детей Питера Пауля и Елены стали служителями церкви: сын, названный в честь отца, – священником, а дочь Констанция Альбертина, рождённая после смерти Рубенса, – монахиней.
Нет никаких свидетельств о том, обрела ли Елена счастье в новом браке. Мы можем лишь гадать об этом, как и о том, была ли поздняя страсть Рубенса разделённой, любила ли молодая жена столь же пылко или всего лишь мирилась со своим положением, таким понятным в любом веке, таким водевильным или… трагическим. Но нет никаких сомнений в том, что роль свою – если то была роль! – Елена Прекрасная сыграла до конца, ни разу не сбившись и не сфальшивив.
Что стало бы с Рубенсом, «когда бы не Елена…»? Наверное, он тихо старился бы в своём Антверпене и пусть написал бы ещё немало шедевров, без Елены никогда не раскрылся бы до конца в своей гениальности, силе и страсти. Делакруа называл Рубенса «Гомером живописи», современники – «фламандским Апеллесом», ему удавалось всё, за что бы он ни брался, но для того, чтобы высвободить дремавшее подспудно глубокое чувство, мастеру нужно нечто большее, чем талант и трудолюбие. Нужна любовь. Такой любовью – поздней, вымоленной, счастливой – стала для Питера Пауля Рубенса его прекрасная Елена.