Боль. Не утихающая, пронизывающая все тело боль. И казадось, не будет ни конца ни края этой напасти. Особенно болела исхлестанная плетьми кровоточащая множеством ран спина. Если еще учесть и то, что Джон лежал на ней, то можно представить его страдания. Чтобы пригасить боль, он решил перелечь на бок, но лишь попытался сделать первое движение, как громко вскрикнул от пронзительной боли, от которой едва не потерял сознание. Делов-то всего: он лишь слегка повернул голову, но какая чудовищная боль в шее! Господи! Где она взялась? Ну ладно спина – это он помнит, как усердствовали надзиратели, работая хлыстами, но шея, шея-то?!
Где-то невдалеке послышался шум, чье-то хриплое сопение почти рядом и уже совсем громко:
– О! Оклемался, что ли? Эй ты, отзовись!
Джон не только не знал – кто это, друг или враг. Он вообще не знал, где он и что с ним происходит. Однако подсознательно чувствуя, что находится в опасности н что кто-то возможно пытается ему помочь, он хотел ответить этому человеку, но вместо слов послышалось какое-то невнятное хрипение и стон. Однако и этого оказалось достаточно тому, кто обращался минуту назад к Джону.
– Значит, живой. Порадую утром командира. Он грозился с тебя три шкуры содрать. Хи-хи, там и сдирать то нечего. Гы-гы-гы. Во потеха будет!
Вновь послышался шорох и удаляющиеся шаги. Да где же он, черт возьми! Превозмогая боль, Джон попытался приподняться и оглядеться. Давалось это ему с большим трудом, поскольку каждое движение причиняло неимоверную боль. Господи! Наверное никогда раньше ему не доводилось терпеть такой боли. Впрочем, нет. Однажды, еще в детстве, он едва не умер от страха и боли, когда спускаясь однажды в глубокий погреб, находящийся на подворье родительского дома, он оступился в полумраке и свалился по ступенькам на самое дно ударившись под конец о емкости с солениями. Это был страшный удар! Он не только жестоко ушибся, но и сломал ногу! Любое движение доставляло ему такую боль, что, помнится, он тогда ужаснулся мысли, что не сможет самостоятельно выбраться из этого жуткого подземного плена. А когда кто-нибудь рано или поздно спуститься в подвал, то обнаружит лишь только его бездыханное и к тому времени уже остывшее тело. Однако все же тогда он смог собрать воедино все остатки своих сил и превознемогая боль выбрался из той западни. Вот и теперь, лежать так дальше и ждать милостыни от судьбы он не мог. Джон по природе своей был человеком действия, и одно дело, когда активность его была стеснена другими, тем же Фреем и Ферраном, пленником которых он был и ничего не мог предпринять для своего освобождения, как ни старался, другое дело сейчас, когда он, вероятно, или уже на свободе или есть возможность бежать. Во всяком случае нужно осмотреться и сразу же, исходя из обстоятельств, принимать решение и действовать.
Вокруг было темно. Жутко темно. Лишь одно небольшое светлое пятно где-то вверху, почти под потолком. Джон напряг зрение и присмотрелся. Господи! Да это же всего-навсего кусок звездного неба! Просто за окном ночь и он видит ночное небо. Но что же окно-то такое крохотное? И почему небо расчерчено непонятными темными полосами. Боже! Да это же металлические прутья в окне-бойнице! Неужели опять неволя? Да когда же закончится это нашествие бед и неприятностей?! Когда же всему этому наступит конец, черт побери?!
От боли хотелось кричать во всю глотку, но Джон пересилил все это и поднялся. Его всего шатало, голова кружилась, ноги подкашивались, но он все-таки подошел к этой бойнице, потому что окном это небольшое отверстие в стене Джон называть не хотел. Оно было почти на уровне его лица, чуть-чуть выше головы. Так что, поднявшись на корточки или слегка подпрыгнув, можно было увидеть, что творится там, на свободе. Взглянув туда, Джон обратил внимание что низ окошечка находился как раз на уровне земли. Следовательно, темница, в который он находился, была чем-то типа подземелья, или такого себе редута, полузарытого в землю. Но главное – прутья. Окошко само по себе небольшое, а и в нем были замурованы три мощных металлических прута, которые, как Джон не хватался за них и не пытался потащить на себя, ни на дюйм не сдвинулись. Да что там дюйм. Прутья были абсолютно неподвижны. Это была какая-то фантастическая твердынь, монолит.
В окошке на фоне более светлого звездного неба Джон увидел темный силуэт человека, расхаживавшего взад-вперед, иногда исчезавшего, а затем появлявшегося с другой стороны, из чего следовало, что он обходил эту небольшую тюрьму вокруг. Джон чертыхнулся. Это усложняло побег. Но предпринимать что-либо все равно нужно было. Возможно, поддастся дверь? Джон понимал, что мысль эта наивна, если не глупа, но все же. Надежда-то всегда умирает последней, и если утопающий пытается ухватиться за соломинку, то почему бы человеку в неволе не питать надежды на старый и слабый цемент в кладке окна-решетки, расшатанную дверь и тому подобное?
Джон долго наощупь искал дверь и, когда наконец-то нашел ее, убедился, что она окована железом, прочна и никаких спасительных щелей и в помине не имелось. Что же предпринять? Джон опустился на пол и призадумался. Все смешалось у него в голове. Мысли о побеге путались с воспоминаниями о вчерашнем дне. Что с ним произошло? Внутренне он чувствовал, что вчера произошло что-то неординарное. Почему, собственно, что-то? Джон точно знал ответ на этот вопрос: вчера он должен был умереть. И дело даже не в этих чудовищных побоях, к которым он был уже привычен, хотя никогда еще они не были так жестоки. Именно они и были причиной того, что в конце концов он потерял сознание. Уже будучи в небытии, как бы сквозь сон, он ощутил, как ему на шее набрасывают веревку и хотя сознание, казалось, в это время и не работало, понял, что его собираются вешать. А когда канат так жутко сдавил шею, что невозможно было ни дышать, ни двигаться, Джон понял, что это конец, и пытался успеть перед смертью проститься с жизнью. Потом пришла темнота, провал в какую-то бездну и это была точка, по мнению Джона. Смерть. Все! После этого ничего не должно быть. Ни-че-го! И вот поди ж ты! Вот он снова дышит воздухом, смотрит на звездное небо, пытается выбраться из неволи. Он живет! Господи! Как часто мы стремимся к чему-то, пытаемся достичь каких-то высот, а когда это не получается, чувствуем себя глубоко несчастными. А оказывается, только жить на этой земле – это уже большое счастье. И в этом Джон убедился в данную минуту сполна.
Внезапно снаружи послышался глухой удар, короткий вскрик, какой-то шорох и возня и снова удары. Джон поспешил к окну, но ничего не увидел. Что случилось? Джон внутренне чувствовал: что что-то произошло. Но что, черт возьми!
Прошла томительная минута ожиданий, вторая. Тишина, удивительнейшая тишина вокруг. Лишь отдаленный шум моря, да вскрики ночных птиц.
Вдруг из темноты показался силуэт человека, но Джон сразу же обратил внимание, что он разительно отличался от того, за которым он наблюдал еще с полчаса назад. Чем это объяснить? Сменился караул? Так при чем здесь удары и вскрик? Человек этот метался туда-сюда, как бы чего-то ища. Увидев окошечко, он быстро устремился к нему, склонился над решеткой и получилось так, что их лица оказались сразу же едва ли не вплотную друг против друга. Но незнакомец не видел Джона в темноте, поэтому сдавленным голосом обратился в пустоту подземелья:
– Мистер Кросс! Джон Кросс! Отзовитесь!
Это было настолько неожиданно, что Джон в первое мгновение даже отпрянул от окна. Даже само обращение по имени было уже невероятным, поскольку в последнее время вокруг было только и слышно: «Мерзавец!», «Подлый раб!» «Бездельники!» и тому подобное. Но кроме этого, и голос незнакомца показался до боли знакомым, и хотя Джон в первое время так и не вспомнил, кому он принадлежит, зато совершенно точно отметил, что слышал раньше его в той свободной для себя жизни, которая казалась уже так далеко и возврата к которой уже не может быть никогда.
– Да, я здесь! Кто вы?
– Я пришел вас освободить. Сейчас открою дверь. Я с благими намерениями, так что не вздумайте нападать на меня. Я помогу вам.
Незнакомец снова скрылся. Через некоторое время Джон услышал шорохи у двери и сразу же устремился к ней. Было слышно, как человек по ту сторону двери чертыхается, видимо, у него что-то не получалось. Шорохи возле самой двери то возобновлялись, то умолкали, из чего Кросс предположил, что его освободитель подбирает ключ и все они пока что не подходят к замку. Казалось бы: ну чего волноваться? Неожиданно пришла помощь и этому обстоятельству нужно только радоваться. Однако Джон в это время будто сидел на игодках, и каждый шорох и чертыхание, доносившиеся к нему извне, отзывались в его душе вдвойне.
Наконец-то что-то в двери щелкнуло, раздался вздох облегчения и приглушенный радостный вскрик незнакомца, дверь дико заскрипела, да так, что, казалось, этот скрип услышали в самых отдаленных закоулках острова, и отворилась. На фоне звездного неба Джон увидел темный силуэт незнакомца, шагнувшего в дверной проем.
– Давайте руку, мистер Кросс. Тут крутые ступеньки.
Джон воспользовался помощью своего спасителя и, как оказалось, не зря. Хотя, и превозмогая боль, он все же худо-бедно передвигался по своей небольшой темнице. Теперь даже эти ступеньки явились едва ли непреодолимой преградой, настолько были сильны побои и травмы, нанесенные ему накануне. И все же с горем пополам он выбрался наружу с помощью своего спасителя, которому тут же, при свете звезд, попытался заглянуть в глаза.
– Боже правый! Святой отец?! Не может быть!
– Тише! Тише, мистер Кросс. Нас могут услышать.
– Да как же вы здесь очутились?
– Мне и самому не терпится вам это рассказать, да и вас о многом расспросить, но все это потом. Сейчас нам нужно как можно быстрее покинуть это место. Держитесь за меня.
Каждое движение доставляло Джону немалую боль, но юноша упорно следовал за своим спасителем. Иногда пастор почти нес его на спине, иногда поддерживал его под руку и все тащил и тащил за собой. Нужно отдать должное напористости и упрямству спасителя: ему было вне всякого сомнения самому тяжело, иногда он кряхтел и ворчал, но упорно двигался со своей, если можно так сказать, ношей вперед. Иногда слышался стон пострадавшего, и пастор все шепотом успокаивал его:
– Потерпите, потерпите, мистер Кросс. Понимаю, как вам тяжело. Я ведь видел, что с вами вытворяли палачи.
– Что?! Вы в курсе происшед…
– Потом, все потом я расскажу. Не шумите, прошу вас. Это может нас погубить.
Вдалеке послышались голоса. Беглецы тут же упали на землю, но обратили внимание, что в это время как раз пересекали какую-то тропу, и теперь выходило, что они лежали прямо на ней, и вполне вероятно, что на них могли запросто наткнуться. Поэтому они попытались отползти в сторону, в кусты. Однако сделать это было не так-то легко. В темноте и ориентировка сразу ухудшалась. Начав ползти куда-то в сторону пастор сам с нешуточной силой ударился об какую-то корягу и едва не взвыл от боли.