Всю дорогу до города Якоб преодолел бегом – ни на секунду не остановился, чтобы перевести дух. Ему всё время казалось, что жуткая старуха гонится за ним. Проскочив в городские ворота, он припустил по знакомым улицам. Только вот что странно: раньше, когда он бежал сквозь толпу, никто не обращал на него ни малейшего внимания, словно он был юркой серой мышкой. Теперь же прохожие шарахались в сторону, завидев его, а один карапуз, который оказался у Якоба на пути, при виде него разрыдался. Якоб ничего не понимал, но не смел замедлить шаг – до того он торопился попасть домой. Однако кое-что всё же заставило его замереть в изумлении. Всего несколько часов назад, когда он нёс ведьме её капусту, они проходили мимо строящегося собора. Сейчас же… он был полностью закончен! На высокой колокольне звенели колокола! Как такое возможно? Неужели снова фокусы колдуньи?!
Голова шла кругом, но Якоб побежал дальше. Выскочив на площадь, он стал искать мамину лавку, но на её месте кто-то поставил другую… Оглядевшись, Якоб всё же нашёл свою мать. Она сидела у стены, как нищенка, в лохмотьях. Поседевшие волосы свешивались на лицо, изборождённое морщинами.
Якоб растерянно коснулся её плеча.
– Матушка, тебе нездоровится? Ты сердишься на меня?
Женщина повернулась к нему, но тут же в ужасе отпрянула.
– Что вам надо? – воскликнула она. – Идите своей дорогой!
– Что с тобой, матушка? – испугался Якоб.
Она уронила голову на ладони и заплакала.
Якоб попробовал снова:
– Ты сердишься, что я задержался? Так это старуха виновата, она меня не отпускала! – Он бегал вокруг матери, не зная, как к ней подступиться. – Матушка, да что с тобой такое? Ты же сама отправила меня с ней!
Мимо проходила дородная женщина с корзиной. Увидав, что происходит, она поставила свою ношу на землю и напустилась на Якоба:
– Зачем ты издеваешься над бедной женщиной?! Её сын пропал семь лет назад!
– Как… семь лет?! – ахнул Якоб и снова повернулся к маме. – Я же только отнёс старухе капусту.
Женщина начала серчать:
– Нет, каков негодяй! Убирайся отсюда!
– Матушка! Неужели ты не узнаёшь меня? – в отчаянии спросил мальчик. – Это же я… Якоб…
Но та лишь отвернулась.
– Сказано тебе, убирайся! – кричала незнакомая женщина, нависая над ним.
– Но почему? – чуть не плакал Якоб.
Вокруг начали собираться люди. Из толпы вышел кузнец.
– Слышишь, парень, уходи отсюда по-хорошему, – грозно сказал он.
Мама Якоба рыдала, закрыв лицо руками, люди кругом подняли шум. Мальчик не мог поверить, что всё происходящее – правда. Под злыми взглядами толпы он сделал несколько шагов прочь, но повернулся и с мольбой снова обратился к матери:
– Матушка, ну посмотри на меня…
Несчастная женщина вздрогнула. Она готова был поклясться, что услышала голос сына. Но подняв глаза, она вновь увидела перед собой кого-то другого.
Из толпы раздались крики.
– Якоб был красавец, а этот!..
– Гнать его надо!
– Нет, ты на его нос посмотри!
– Тихо! – рявкнул вдруг кузнец, а потом взглянул на мальчика: – Ты действительно считаешь себя Якобом, сыном зеленщицы Ганны?
Тот поспешно закивал, а в его глазах загорелась надежда.
Кузнец вздохнул. Он взял с одного из прилавков полированный железный поднос и поднёс к лицу Якоба, как зеркало. И тут Якоб похолодел. Вместо привычного мальчишеского лица с веснушками и курносым носом на него смотрел какой-то незнакомый, страшный человек. Он был гораздо старше, чем полагалось быть Якобу, но хуже оказалось другое: отражение было горбатым и уродливым, а посередине физиономии торчал нелепый нос – такой огромный, что едва помещался на блестящем подносе. Якоб изумлённо ахнул – жуткое отражение ахнуло вместе с ним. Неужели это и вправду… он?!
Юноша перевёл взгляд на маму, но та отвернулась. Теперь стало понятно, почему она не узнала его. Люди вокруг снова загомонили, и Якоб в ужасе бросился прочь – куда угодно, лишь бы вырваться из этой смеющейся и тыкающей в него пальцами толпы. Нырнув в ближайший переулок, он понёсся вперёд, не разбирая дороги. И вдруг налетел на что-то большое и твёрдое. Упав на землю, Якоб поднял голову и увидел перед собой городских стражников: одного низенького и щуплого, а второго огромного, как гора, – в него-то бедолага и врезался.