Кардонийская рулетка - читать онлайн

Глава 2 в которой Кира опускает флаг, Лайерак заключает сделку, Помпилио уговаривают, Мерса сталкивается с цепарями, а Гатову преподают урок

– Вижу острова, – громко произнесла Кира.

Отошедший к астрологу Френк немедленно вернулся в кресло и улыбнулся:

– Быстро долетели.

– На попутном ветре.

– Ага.

На самом деле Кира приказала выжать из машины все, что только можно, и даже чуть больше. Двигатели паровинга работали на максимуме, недовольно ревели, но с задачей справились – Валеманская группа явилась на горизонте на двадцать минут раньше расчетного времени.

– Сразу к острову «А»? – поинтересовался Френк.

– Да, – коротко отозвалась девушка и объявила: – Общая готовность!

Необитаемые клочки суши лежали к северо-западу от Ушера и, согласно заключенному сто лет назад договору, считались зоной влияния архипелага. Собственно, все острова Банира считались зоной влияния Ушера, взамен пообещавшего не претендовать на обширные территории континента. Этот договор был основой конфедеративного устройства Кардонии, однако в последнее время вожди Приоты все чаще и чаще заявляли о правах на ближайшие острова. Только вот Барьерная россыпь, в которой взять, кроме пиратов, было нечего, приотцев не интересовала, они нацелились на более лакомый кусок. Валеман отстоял от континента на двести лиг, от архипелага на пятьсот – чем не повод признать группу частью континента? Тем более что проведенная несколько лет назад разведка показала, что острова богаты рудами. Столкновение, учитывая все возрастающую наглость землероек, было вопросом времени.

И время пришло.

Появление поселка разозлило Приоту – в последний раз геологи посещали Валеман семь лет назад и базировались на судне. На континенте поняли, что Ушер приступил к освоению островов, и решили огрызнуться. Первая кровь пролилась, и что будет дальше, зависит от многих факторов. В том числе от того, как поведут себя прилетевшие на разведку паровингеры.

– Не помешаю? – Энцо Такере замер в проходе, не рискуя приближаться к креслам пилотов.

– Хорошо, что вы здесь, – усмехнулась Кира. – Покажете, где расположен поселок.

– На острове «А».

Но это коммандер знала сама.

– Откуда лучше заходить?

– С севера.

Девушка чуть повела штурвал, заставив паровинг изменить курс, и приказала:

– Боевые расчеты – товьсь! Огонь по приказу!

Френк вытер выступивший пот. Остров «А» быстро приближался.

– Что планируете делать? – негромко спросил геолог.

– У меня приказ провести разведку, – холодно ответила Кира.

– Я знаю, коммандер. Я спросил, что вы планируете делать?

Такере был не стар, лет пятьдесят, не больше, и, судя по всему, умен. Он прекрасно понимал, какие чувства владеют девушкой, и решил помочь молодому офицеру. Не дать ей наломать дров.

– Вы ведь не хотите начать войну?

– Я принесла присягу, синьор Такере, – процедила Кира. – Я поклялась защищать Ушер.

– Кардонию, – уточнил геолог.

– Почему бы вам не вернуться в салон? – грубовато осведомился Френк.

Салоном паровингеры называли предназначенный для экипажа отсек, в котором сейчас находились товарищи геолога.

– Пусть остается, – тихо произнесла Кира, прежде чем Энцо успел ответить.

Они завершили вираж и теперь заходили на остров «А». С севера заходили, держа курс на показавшийся вдалеке поселок. Небольшой, в три дома, поселок среди невысоких валеманских скал. И еще они отчетливо видели стоящие в бухте корабли: канонерку и вспомогательное судно.

– На втором катере плыл Родриго, мой старый друг, – произнес Такере. – Мы с ним весь Ушер излазили, даже на юге Приоты побывали, в Загорье. Тридцать лет его знал…

– И что? – оборвала геолога девушка.

До острова оставалось не больше двух лиг.

– Когда мы вернемся домой, мне придется идти к жене Родриго, рассказывать о его смерти, объяснять, почему я жив, а он – нет, – вздохнул Энцо. – Но я не прошу вас мстить за моего друга.

– Почему?

– Потому что самое простое, что можно сейчас сделать, – начать драку. А потом, если в результате нашей драки вдруг разразится война, люди спросят: кто в ней виноват? И ответ будет таков: майор Дагомаро.

Одна лига до острова «А».

– Землеройки отправили вас на верную смерть, – процедила Кира.

– Но не убили.

– Они знали, что в Банире полно драконоидов.

– Жлуны могли появиться, а могли не появиться.

– К чему вы клоните?

– Не дайте землеройкам возможность обвинить во всем Ушер, – торопливо объяснил Такере. – И лично вас, коммандер.

– Время! – выкрикнул Френк.

Остров как на ладони. Корабли покачиваются на тихих волнах, из трубы левого домика струится дымок, а ошивающиеся вокруг солдаты безмятежно задирают головы, разглядывая налетающий паровинг. Солдаты не вооружены и не прячутся, не разбегаются при виде истребителя, потому что получили приказ: не прятаться, не разбегаться, не стрелять, а стоять и смотреть. Солдатам страшно. Они понимают, что их жизни находятся в руках взбешенного ушерского паровингера, но продолжают стоять и смотреть. Солдаты готовы дать политикам козырь – свои жизни, и Кира понимает, что Энцо прав.

– Коммандер? – шепчет Френк.

– Если мы атакуем, то станем убийцами.

Паровинг с ревом пролетает над поселком. Огромная тень падает на солдат и дома, но только тень. Приказа стрелять не прозвучало.

– Все правильно, – тихо говорит Энцо.

– Нет, синьор Такере, не правильно. – Кира разворачивает машину и вновь заходит на поселок. И вновь – с севера. – Шварц! Флагшток видел?!

– Видел и отметил, коммандер! – весело отзывается стрелок.

– Срежь его!

– Есть!

– Остальным расчетам отбой!

Такере качает головой, но молчит. Он умен, он понимает, что придется согласиться с меньшим злом. Кира улыбается, возбужденный Френк смотрит в окно, а Шварц разгоняет шестиствольный «Гаттас». Из пулеметной башни доносится вой и грохот, тяжелые пули врезаются в основание флагштока, и приотское знамя падает в пыль.

Солдаты разбегаются.

– Отличная работа! – смеется Кира.

Шварц насвистывает мотивчик, Френк показывает большой палец, астролог хлопает, а Такере вздыхает.

Паровинг медленно набирает высоту и берет курс на Ушер.

Несмотря на то, что Даген Тур считался одной из жемчужин дарства Кахлес, оживленным и шумным он так и не стал, поскольку располагался вдали от традиционных торговых путей. Добытое золото под охраной перевозили в столицу, в казначейство дарства, медь – второе богатство владения – поездами шла на заводы Черемхайдена, и туда же фермеры сбывали урожай. В итоге Даген Тур оставался тихим, уютным и полусонным городком, как и сто, и триста, и тысячу лет назад. И лишь одно отличало его от совсем уж замшелых лингийских провинций – здесь давно привыкли к визитам важных, сверхважных и коронованных особ, а потому появление больших кораблей не вызывало у местных особенного интереса.

Три цеппеля вынырнули из-за гор примерно в пять пополудни. Маленькая эскадра, составленная из двух роскошных флаг-яхт – «Эрмизанской девы», дара Антонио V Кахлеса, и «Белой розы», дара Конрада IX Селиджи, – и доминатора «Дер Каттер», разделилась у замка. Крейсер и «Белая роза» отправились к причальной мачте, а «Дева», на борту которой путешествовали дары, пристыковалась к Штандарту.

Лифт в главной башне отсутствовал, винтовая лестница была хоть и широкой, но довольно крутой, а потому владетель Даген Тура встретил коронованных гостей не на верхней площадке, как полагалось, а в тронном зале, который по-прежнему представлял собой рабочий кабинет. Встретил в вольной одежде – белая сорочка с кружевами, легкие брюки, – и сидя в инвалидном кресле, словно объясняя, почему не поднялся на Штандарт.

Впрочем, объяснения не требовались.

– Так вот где ты прячешься! И правильно: тронный зал – главное помещение любого дворца. Здесь сама атмосфера… – старый Конрад щелкнул пальцами, подбирая подходящее слово, – сама атмосфера бодрит. И навевает.

Неофициальность визита гости также обозначили одеждой: их классические месвары, несмотря на богатую отделку, считались повседневными, а оказавшись в зале, дары как по команде расстегнули верхние пуговицы, приняв совсем уж домашний вид.

– Антонио. – Приветствие прозвучало официально, а потому в ответ старший брат ограничился сухим кивком:

– Помпилио.

– Дядюшка Конрад. – Дер Даген Тур склонил голову.

– Здравствуй, мой мальчик, здравствуй. – Старый дар потрепал Помпилио по плечу. – Выглядишь вполне здоровым.

– Но наперегонки я вряд ли смогу бегать.

– Наперегонки?! Когда это адигены бегали наперегонки, мой мальчик? Мы не лошади, знаешь ли, нам нет нужды торопиться. – Продолжая посмеиваться, дар Селиджи плюхнулся в кресло и тут же обратил внимание на сервированный столик: – Вино? Какое?

– Белый сегир, дядюшка.

– Отлично! Антонио, поможешь старику?

Поскольку хозяин замка пребывал в инвалидном кресле, а конфиденциальность беседы исключала присутствие слуг, разливать бутылку выпало дару Кахлес. И он отлично справился со столь непростой задачей.

– Ноги – это важно, но главное, что ты живым выбрался с Ахадира, мой мальчик, главное – это. – Хрустальные бокалы соприкоснулись, издав мелодичный перезвон, легчайшее белое отправилось в путешествие по благородным организмам, и дар Селиджи продолжил: – Я знал, что если кто и сумеет добраться до Ахадира, то только ты, мой мальчик.

– Спасибо, дядюшка.

– Это не лесть.

Объявленная потеря памяти была призвана скрыть от общественности тот факт, что Помпилио побывал на Ахадире, на легендарной планете, до которой мечтали добраться все искатели приключений Герметикона. Побывал случайно, не по своей воле, но этот факт не умалял его заслуг. А полученная Помпилио информация оказалась настолько важной и пугающей, что дары приняли решение ее засекретить.

– Я всего лишь путешественник, которому повезло, дядюшка.

– Ты – национальное достояние Линги.

– И это тоже не лесть, брат, – вставил Антонио.

– Конечно, – скептически хмыкнул Помпилио.

Ему показалось, что он разгадал причину неожиданного визита, – поддержка. Дары прекрасно понимали, что искалеченный путешественник пребывает в депрессии, и прибыли ободрить его, показать, что не все потеряно.

– Напрасно смеешься, – строго произнес Конрад. – Я уверен, что, впервые поднявшись на борт «Амуша», ты не стремился прославиться, ты бежал… – Помпилио бросил быстрый взгляд на брата, тот остался невозмутим. – Но странствия создали тебе репутацию, мой мальчик, сделали известным.

– Ты посещал далекие планеты, открывал новые миры и проявлял чудеса героизма. – Дар Антонио выдержал короткую паузу и скромно добавил: – А мы делали так, чтобы твои успехи с придыханием описывали газетчики.

– Меня это раздражает.

– Зато теперь, услышав название Линга, жители Герметикона в первую очередь вспоминают тебя, отважного путешественника и настоящего героя. – Конрад улыбнулся: – Хочешь ты того или нет, но ты – лицо Линги.

«Нет, они слишком прагматичны, чтобы лететь в Даген Тур только для того, чтобы ободрить меня. Им что-то нужно…»

Помпилио глотнул вина:

– И еще я очень удобная фигура для решения тонких политических задач, дядюшка, мы это проходили.

– Ты превосходно справлялся, – с энтузиазмом воскликнул старый дар.

– Сейчас я не в настроении.

– Ты скучаешь, и мы решили помочь тебе развеяться. – Дар Антонио улыбнулся уголками губ. – Есть нетривиальная задача, брат.

А вот и предложение. Воспитание не позволило Помпилио отказаться сразу, пришлось обозначать интерес, который в действительности напрочь отсутствовал:

– О чем идет речь?

Дар Конрад кивнул, дар Кахлес вскрыл вторую бутылку белого и наполнил бокалы. Наблюдать за тем, как один из двенадцати верховных правителей Линги и авторитетнейший лидер могущественного Лингийского союза обслуживает компанию, было весьма забавно.

– Тебе что-нибудь говорит название Кардония? – осведомился Селиджи.

– Неинтересное, – тут же отреагировал Помпилио.

– Там назревает война.

– Серьезная?

– Серьезная? – Дар Конрад махнул рукой. – Помпилио, мой мальчик, о чем ты говоришь? Откуда на провинциальной планете взяться серьезной войне? Вот когда мой прапрапрадедушка сцепился с вашим прапрапрапрадедушкой за устье Ригоссы, это было серьезно. А на Кардонии так, мелочь.

– Ригопорт построили Кахлесы, – тут же произнес дар Антонио.

– Город наш по праву, – поддержал брата Помпилио.

– И ваш уважаемый прапрапрапрадед это право подтвердил. – Дар Селиджи с улыбкой оглядел насупившихся братьев и улыбнулся: – Но попробовать стоило.

Последняя крупная междоусобица случилась на Линге в самом начале Этой Эпохи, но раньше гордые адигены частенько проверяли соседей на крепость.

– Вернемся к Кардонии, – предложил Помпилио.

– По определенным причинам мы не хотим направлять туда официального представителя, а ты, мой мальчик, по собственному признанию, – удобная фигура.

Никаких официальных должностей, кроме как в Астрологическом флоте, но при этом – близкий друг многих правителей Герметикона. Дары обращались к Помпилио редко, слишком уж много времени он проводил на окраинах освоенной Вселенной, и дер Даген Тур никогда не отказывал. Раньше не отказывал.

– Войну разжигает Компания?

– Да, – подтвердил дар Антонио.

– Неинтересно.

– Почему?

– Хватило Заграты. – Помпилио помолчал. – У Компании грязные методы.

– Новые времена, мой мальчик, сейчас всех интересует результат, а не процесс. – Старый дар вздохнул. – Правила умирают.

– Пока тебя не было, Компания существенно расширила сферу своего влияния, – сообщил дар Антонио. – Нам навязывают большую игру, брат. Или мы ее принимаем, или сдаемся.

Помпилио видел, что дары предельно серьезны. Они шутили, называли Кардонию провинциальной, высокомерно посмеивались, но в их глазах читалось напряжение. Дары смотрели вперед, анализировали настоящее, чтобы понять контуры будущего, и им не нравилось то, что они видели.

Стихийная колонизация планет, произошедшая в эпохи Инезирской династии и Белого Мора, привела к разрыву традиционных связей. Подавляющее большинство новых миров отказалось от адигенской формы правления, и теперь, в эпоху воссоединения, старая знать постепенно теряла позиции. Миры Ожерелья все еще оставались самыми развитыми в Герметиконе, самыми влиятельными в политическом плане, а созданные адигенами союзы были мощны, но как долго продлится мирное сосуществование старых вождей и новых, предсказать не мог никто.

– Я отсутствовал полтора года и плохо понимаю нынешние реалии, – негромко произнес Помпилио. – Если дело серьезное, вам нужен осведомленный человек.

– Люди, которые нам интересны, отнесутся к тебе гораздо лучше, чем к любому другому посланнику, – быстро ответил дар Антонио. – Мы все тщательно обдумали.

– Но забыли спросить меня.

– Вот, спрашиваем.

– Я не хочу.

– Мы не объяснили, почему не хотим направлять официального посланника, – размеренно произнес дар Конрад. – Дело в том, мой мальчик, что Кардония исторически входит в зону влияния Кааты и наши друзья пытаются сами справиться с ситуацией.

– Ты ведь знаешь каатианцев – они прижимисты и не любят, когда чужаки лезут в их огород.

– Пусть даже в огороде полным-полно зайцев.

– Раз в год в Унигарте проходит крупная выставка вооружений. На Кардонии весьма развита промышленность, а потому на выставку съезжается множество гостей с окрестных планет. Каатианцы убедили Ушер и Приоту провести переговоры во время выставки.

– Если одной из сторон управляет Компания, переговоры ни к чему не приведут, – заметил Помпилио, грея в ладонях бокал. – Компания крепко держит своих лакеев.

– Компания контролирует Приоту, – уточнил дар Антонио.

– Не важно.

– Важно, потому что Ушер обладает мощной армией и есть вероятность, что галаниты отступят.

– Зачем нужен я?

– Наблюдать за ходом переговоров, помогать каатианцам.

– А если потребуется – намекнуть Ушеру, что Линга в нем заинтересована, – продолжил дар Конрад. И со вздохом закончил: – Мы не можем потерять Кардонию, мой мальчик, не можем, и все.

– Она находится в центре Кардонийского сплетения и обладает огромным промышленным потенциалом. Если каатианцы проиграют, Компания получит великолепный плацдарм для продвижения в Южный Бисер.

– Мы же наверняка потеряем Эрси, которая сейчас вполне предсказуема. А Эрси – это серьезная армия.

– Каатианцы едва не проспали Заграту, но ничему не научились, – с жаром произнес дар Антонио. – Они до сих пор косо смотрят на Нестора и периодически намекают, что следует вернуть власть отпрыскам Генриха. Мнят себя прожженными интриганами, но директора-наблюдатели поняли, что это слабое звено Ожерелья, и целенаправленно атакуют их сектор.

– Вам нужен опытный дипломат, – мрачно произнес дер Даген Тур. – Отправьте на Кардонию дядюшку Стефана, он мигом всех помирит.

– Стефан – отличный дипломат, – согласился Конрад. – И поэтому его будут держать на расстоянии. Ты же окунешься в самую гущу событий.

– Ты плохо слушал, брат, – каатианцы не хотят нашего участия.

– После того как мы договорились с Нестором, каатианцы чувствуют себя ущемленными, – тонко улыбнулся дар Селиджи. – Хотя им досталось одно загратийское дарство из трех.

– Но не вся планета, – хмыкнул Помпилио.

– Всю планету они проспали, – жестко ответил дар Антонио. И тут же, совсем другим тоном продолжил: – К тому же Кардонийская выставка – это нечто особенное, ты наверняка присмотришь что-нибудь интересное для «Амуша». И для нашей армии.

– Я плохо знаю, что нужно нашей армии.

– На этот счет не волнуйся, мой мальчик: в Унигарт отправится доминатор «Дер Каттер», битком набитый специалистами.

– Мы пригласили капитана «Дер Каттера» на ужин, – деловито сообщил дар Кахлес. – Вам нужно познакомиться, брат, на Кардонии капитан дер Вигге поступит в твое распоряжение.

– На всякий случай, мой мальчик, на всякий случай… Капитан дер Вигге решительный и смелый офицер, у него есть тяжелые пушки и будет рота егерей. На всякий случай… Вино, кстати, прекрасное… – Дар Конрад подмигнул Помпилио. – А капитан дер Вигге получил четкие инструкции: он исполнит любой твой приказ. Абсолютно любой. Он смелый и решительный офицер.

– Я еще ничего не решил.

– Я помню.

Помпилио выдержал паузу, бросил взгляд в окно, из которого виднелся эллинг «Амуша», и негромко спросил:

– Выставка действительно интересная?

– Последние четыре года на ушерских промышленников работал Павел Гатов, – произнес дар Антонио.

Гатов. Это имя объяснило все.

Помпилио побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и с улыбкой спросил:

– Что вам нужно от Гатова?

– Предложить контракт на любых условиях, – честно ответил дар Конрад. – Но он с нами не разговаривает.

– Павел, как и все гении, слегка чокнутый, – вздохнул дар Антонио.

– Напоминает ребят, которых ты собрал в команду, мой мальчик.

Намек был более чем прозрачен.

– Вы надеетесь, что я смогу найти с Гатовым общий язык? – усмехнулся дер Даген Тур.

– Почему нет? Ты умеешь обращаться с такими – людьми.

– Когда мне это нужно.

– А когда это нужно Линге?

Обычно, когда что-то требовалось Линге, Помпилио был готов на все, но почему теперь? Почему в самый паскудный момент его жизни?

– А когда я не могу? Когда у меня нет желания ничем заниматься? – Он отвернулся. Он не хотел продолжать, но рядом сидели близкие люди. Не дары, а те, кого он знал с детства, на чьих глазах вырос, кому доверял, и потому дер Даген Тур продолжил. Глухим голосом продолжил: – Вчера я читал отчеты Астрологического общества… пытался читать. Я надеялся, что чужие приключения меня раззадорят, но вышло только хуже. Я не могу думать о путешествиях.

– Это говорит о том, что ты не готов к своим обычным приключениям, – тихо произнес Антонио. – Ты много пережил, и твои мытарства продолжаются, так что…

– Только от тебя зависит, как долго продлятся мытарства, – перебил Кахлеса Конрад. – Поверь старику, мой мальчик, только от тебя.

– Я потерял вкус к жизни, – признался Помпилио. – Я не смогу достойно представить Лингу в столь сложном деле. Мне на все плевать.

Дары помолчали. Переглянулись и еще помолчали. Конрад вздохнул, Антонио едва заметно пожал плечами. Разговор, судя по всему, закончился.

– Я благодарен вам за заботу, но вы обратились не к тому человеку, – по-прежнему негромко произнес Помпилио. – Я не готов.

– Ты всегда готов, брат, и ты это знаешь, – уверенно заявил дар Антонио. – Ты – Кахлес, и ты – сильный.

Дер Даген Тур промолчал.

– Надеюсь, не откажешь капитану дер Вигге в ужине?

– Он знает много анекдотов?

Дар Антонио рассмеялся.

– Кстати, я упоминал, кого каатианская Палата даров назначила посланником? – небрежно поинтересовался Конрад.

Помпилио вздрогнул.

– Кажется, нет, – подыграл старику дар Антонио.

– Человеком, который должен примирить кардонийцев, станет молодой, но многообещающий дипломат Фредерик дер Саандер. – Дар Селиджи выдержал паузу. – В ближайшее время Фредерик со своей супругой Лилиан отправится на Кардонию. Выставка-то вот-вот начнется.

– Прямо перед ужином имеет смысл прогуляться по крепостной стене, – легко произнес Антонио. – В это время года на озере Даген потрясающие закаты.

«Со своей супругой Лилиан… Со своей супругой…»

Помпилио знал, что Лилиан вышла замуж, но не ожидал, что простая констатация этого факта ударит его настолько сильно.

– Вы приберегли хороший козырь.

Дары деликатно промолчали. Они были лингийцами, они всегда припасали главный козырь для последнего удара.

«Со своей супругой Лилиан… Со своей…»

А в следующий миг из глубины души поднялся неслышный, но необычайно громкий и яростный рев раненого зверя:

«С моей Лилиан!»

Из всех военных объектов Ушера Мелепорт идеально подходил на роль секретного испытательного полигона. База занимала целый остров, который особняком стоял к востоку от архипелага, – суда и дирижабли приотцев так далеко не забредали, – обладал большой бухтой и несколькими долинами, скрытыми от посторонних глаз высокими горами. Мелепорт принадлежал военным, но работали на его полигонах не только с оружейными системами. Бурный рост промышленности, случившийся в Герметиконе в Эту Эпоху, привел к столь же бурному развитию промышленного шпионажа, и ушерские магнаты давно научились оберегать свои тайны от конкурентов с других планет. А потому на уединенном острове испытывались не только новые пушки, бомбы, взрывчатые вещества и бронетяги, но и паротяги, паровозы и мирные паровинги.

Впрочем, и военные, и промышленники прекрасно понимали, что любое новое изобретение, даже сугубо мирное на первый взгляд, может пригодиться армии.

– Почему нет пулеметных башен?

– Не сейчас, – отмахнулся листающий записную книжку Гатов. – И вообще, не отвлекай меня.

Павел сидел на толстом чугунном кнехте, у носа пришвартованного паровинга, и всем своим видом показывал, что не намерен отвлекаться на такую ерунду, как разговор с начальником Генерального штаба вооруженных сил Ушера.

– Как это – не сейчас? – возмутился адмирал. – Я еще могу понять отсутствие орудий – они и в самом деле много весят. Но ни один приличный паровинг не может обойтись без пулемета! Не может!

– Никаких пулеметов, – потряс головой Павел. – Лишний вес. – Однако все его внимание было сосредоточено на покрывающих листы каракулях. – Потом переговорим, ладно? Я занят.

К счастью для Гатова, свиту Даркадо с собой не взял, в противном случае нахальство могло обойтись ученому очень и очень дорого.

– Синьор адмирал, вы ни в коем случае не должны обижаться на магистра, – подскочил к закипающему военному Бааламестре. – Перед серьезными экспериментами Павел всегда немного не в себе и не отвечает за свои слова.

– Не отвечает?

– Увы.

До сих пор старый адмирал практически не встречался с Гатовым – пара светских мероприятий, на которые Павла приводил Дагомаро, не в счет, – слышал, разумеется, о своеобразной манере поведения гения, но был уверен, что уж в его присутствии Гатов поведет себя прилично. И ошибся.

– Он псих?

– Ни в коей мере, синьор адмирал. Или же слегка. – Каронимо понизил голос. – Магистр – увлеченный человек, и даже консул Дагомаро не обижается на его выходки. Я вам ничего не говорил… ну, вы понимаете… Магистр способен огрызнуться на кого угодно.

– Консул? – недоверчиво протянул Даркадо.

– Он, – подтвердил Бааламестре.

Каронимо, друг, названый брат, менеджер и ближайший помощник Гатова, умел располагать к себе людей – пришлось научиться, учитывая отвратительные манеры Павла.

Не дылда, но достаточно рослый, не толстый, но плотный, плечистый, Бааламестре производил впечатление энергичного, но не суетливого человека, который действует быстро, но обдуманно. Круглое лицо Каронимо напоминало о предках-фермерах, от которых ему также достались нос картошкой, толстые губы, большие щеки и умение напускать придурковатый вид. О своих длинных светлых волосах Бааламестре заботился, мыл их часто, а вот бороды недолюбливал, но, поскольку все взрослые половозрелые ушерцы носили их в обязательном порядке, Каронимо выращивал на щеках щетину, которая, впрочем, ему шла.

– Для чего нужен безоружный паровинг? – недовольно поинтересовался Даркадо.

– Для рекорда, синьор адмирал.

– У нас война на носу.

– А я должен понять, как будут развиваться паровинги, – резковато бросил Гатов, не отрываясь от записной книжки. – И хватит орать, вы меня сбиваете.

– Гений, что с него взять? – Бааламестре мягко взял Даркадо под ручку и повел вдоль пирса, у которого тихо покачивался заинтересовавший старика паровинг – четырехмоторный красавец без оружия и опознавательных знаков. – Вы ведь помните, синьор адмирал, насколько важны для Ушера разработки магистра? Можно и потерпеть.

Поскольку подчиненные поблизости отсутствовали, Даркадо решил не спорить и сказал как есть:

– Я терплю.

– А я представляю, каких усилий вам это стоит, – разливался соловьем Каронимо. – Но что делать, синьор адмирал, общение с гениями требует определенных… гм… жертв.

В отличие от Гатова, чья манера одеваться делала его похожим на цепаря, Бааламестре выглядел ученым. Ну, не совсем ученым, скорее, чокнутым провинциальным изобретателем пустотного парошаголета повышенной комфортности, но все-таки не межпланетным бродягой. Поверх сорочки с длинными рукавами, закатанными или опущенными в зависимости от погоды, Каронимо таскал жилет с многочисленными карманами, в которых водилась всякая полезная мелочь, включая инструмент и карандаши. Жилет был пошит по индивидуальному заказу, и Бааламестре безумно им гордился, больше даже, чем щегольскими штанами с накладными карманами, некоторые из которых смахивали на накладные сумки, а то и рюкзаки. Завершали костюм цепарские башмаки, перчатки с отрезанными пальцами, массивные походные часы на левой руке и щегольская круглая шляпа с загнутыми полями.

– Гатов – невоспитанный щенок. – Даркадо покосился на серьги в ушах Бааламестре: золотое кольцо в левом и бриллиантовый «гвоздик» в правом, и добавил: – Ты тоже подозрителен.

– Понимаю, – вздохнул Каронимо, – но если я приму приличный вид, Павел перестанет меня узнавать.

И улыбнулся.

Улыбка у Бааламестре получалась своеобразной: с одной стороны, весьма дружелюбной, с другой – несколько отталкивающей, поскольку под толстыми губами Каронимо скрывались крупные кривые зубы. Да еще желтые, как слюна стерча.

Несколько секунд Даркадо таращился на улыбающегося Бааламестре так, словно впервые увидел эту круглую рожу, после чего пробормотал себе под нос старинное военно-морское ругательство и поинтересовался:

– Зачем нужен сверхвысотный паровинг?

– Магистр хочет понять пути развития авиации, синьор адмирал.

Однако эти материи были слишком далеки от старого вояки.

– В чем смысл? Аэропланы все равно не поднимаются выше пятисот метров.

Даркадо слыл превосходным тактиком, считался неплохим политиком, но в стратегических вопросах «плавал», и потому искренне не понимал, для чего тратить время и ресурсы на улучшение паровингов, если они и так превосходят аэропланы вероятного противника?

– Имеет смысл готовиться к их развитию, – дипломатично ответил Бааламестре.

– Думаешь, галанитам или кому-нибудь еще удастся поднять аэропланам потолок?

– Обязательно.

– Когда?

– Возможно, скоро. – Каронимо почесал подбородок. – Сейчас аэропланы проигрывают и паровингам, и цеппелям. Но Компания делает на них ставку, а значит, будет совершенствовать. Обязательно будет.

– Возможно, скоро… – задумчиво повторил адмирал. И неожиданно поинтересовался: – Как высоко хочет забраться Гатов?

– На две или три лиги.

– Как получится, – добавил подошедший Павел. Он сунул записную книжку в карман, провел рукой по волосам и в упор посмотрел на Даркадо: – Поедешь с нами?

– Что?

Старик побагровел, у Бааламестре отвисла челюсть, а магистр зевнул Даркадо в лицо и безмятежно пояснил:

– Ты не понимаешь, чего я хочу, а я не могу тратить время на объяснения, показать быстрее. Поедешь с нами – увидишь, не поедешь – не узнаешь.

– Что ты хочешь мне показать?! – рявкнул взбешенный адмирал.

А перепуганному Каронимо показалось, что золотые эполеты белоснежного мундира чуть приподнялись, собираясь змеями наброситься и придушить обнаглевшего ученого.

– Там – небо, высоко. – Магистр ткнул пальцем вверх. – Так высоко, как ты не был. Не забыл, как летают, адмирал? – Гатов прищурился. – Если что, у нас есть парашюты. Мы наденем его на тебя и выбросим. Ты спасешься.

Первая реакция Даркадо была понятна и очевидна: адмирал до боли сдавил жезл, правая его рука дернулась, но… Но замерла на полпути к невысокому наглецу. Замерла, потому что на старика накатило прошлое. Воспоминания о той поре, когда он, безусый и безумно влюбленный в небо щенок, сел за штурвал первого на Кардонии паровинга. Перед глазами Даркадо встал его первый самостоятельный полет, паровинг, летящий сквозь густые облака, и звонкий хохот… И упоительный восторг человека, сумевшего забраться необычайно высоко.

– Не слушайте магистра, синьор адмирал, Павел нервничает, поскольку нам предстоит…

Даркадо оттолкнул Бааламестре и глухо спросил:

– Почему не летят испытатели?

– Я должен сам все увидеть, – серьезно ответил Гатов. – Каронимо за штурвалом, я рядом. Если птичка подавится, на мне не будет чужой крови.

И Даркадо окончательно передумал его бить.

По той простой причине, что чокнутый ученый готов рисковать своей шкурой. И еще потому, что сейчас Даркадо уже не был адмиралом, кавалером всех орденов Кардонии, начальником Генерального штаба вооруженных сил Ушера и стариком. Перед невоспитанным гением стоял влюбленный в небо щенок, которому предложили невероятное приключение. И еще потому, что на наглость магистра следовало ответить так, как умеют отвечать настоящие летчики.

– Я буду пилотом, – решительно произнес Даркадо.

– Предполагалось, что я… – начал было Каронимо, но тут же заткнулся.

– Ты будешь вторым, – отрезал адмирал, даже не посмотрев на Бааламестре. – Я вам, засранцам, покажу, что значит ставить рекорды.

– Договорились! – Гатов хлопнул Даркадо по плечу. – Договорились!

Первые паровинги начали строить лет через сто после появления цеппелей. Люди убедились, что способны летать, и энтузиасты задумались над созданием новых машин – тяжелее воздуха. Не потому что цеппели не нравились, просто хотелось нового – людям это свойственно.

Но хотеть нового и добиться его – это разные истории.

Самые ранние паровинги, как и следовало ожидать, были никуда не годны. Оснащенные тяжеленными паровыми двигателями, перегруженные собственным весом, они с трудом пробегали до конца поля и в лучшем случае неловко подпрыгивали, вызывая безудержный цепарский смех. Через некоторое время серьезные люди поставили на аппаратах тяжелее воздуха крест, однако поторопились. Людям это свойственно – торопиться.

Годы складывались в десятилетия и века, а число приверженцев сумасшедшей идеи не уменьшалось. Ведь самый простой способ прославиться – совершить невозможное, и энтузиасты бились над тем, чтобы поднять в небо самолеты. Постепенно пришло понимание, что крылья должны быть неподвижны – на первых паровингах они неуклюже трепыхались, имитируя маховые движения птиц. Пришло понимание, что крылья не должны быть плоскими, – додумались до подъемной силы, заложив основы аэродинамики… Разработки энтузиастов обогащали всю науку Герметикона, но к собственной цели они приближались с мучительной неторопливостью. Главным препятствием создания полноценного паровинга был чересчур объемный и тяжелый паровой механизм, работающий на Философских Кристаллах, и лишь получение легкого, но прочного ильского сплава, создание паротурбинного кузеля и современных тяговых электродвигателей, тоже тяжелых, но способных развивать необходимую мощность, позволило крылатым машинам наконец-то подняться в небо. Но достойного места они так и не заняли.

Да, паровинги были быстрее цеппелей, менее зависимы от погоды, зато брали мало груза и требовали хорошо подготовленных аэродромов. Кроме того, применение кузеля диктовало размеры: паровинги получались большими, а значит – дорогими, что тоже ограничивало возможности их использования, но… Но был в Герметиконе мир, где паровинги пришлись ко двору, – Кардония, а точнее, архипелаг Ушер. Именно для него, объединяющего триста с лишним островов, морские паровинги, построенные по принципу «летающей лодки», стали настоящей находкой.

– Как машина, синьор адмирал? – осведомился стоящий за его спиной Каронимо.

– Машина? – Даркадо холодно покосился на съежившегося в кресле второго пилота Павла, поморщился, но ответил честно: – Машина хороша, Бааламестре, этого не отнять.

– Мы старались, синьор адмирал.

– Я вижу.

Переодеваться в летный комбинезон и шлем старый вояка не стал, снял галстук, сменил китель на цапу и в таком виде отправился в полет. Обычно адмирал не давал спуску нарушителям устава, однако сейчас им управлял позабывший о правилах мальчишка, который терпеть не мог муштру и дисциплину. Сейчас Даркадо переживал настоящее приключение, возможно последнее в жизни, и хотел насладиться им в полной мере.

– В молодости я любил покорять вершины…

– Лазали по горам, синьор адмирал? – удивился Каронимо.

– Отличный спорт, между прочим.

– Поверю на слово.

Даркадо поджал губы, но сдержался, грубить не стал, цокнул языком и продолжил:

– Так вот, пузатый, в свое время я стоял на вершине Дылды, а это, между прочим, три лиги, как раз та высота, на которую мы хотим подняться.

– Ты не просто так об этом вспомнил, – быстро произнес Гатов.

– Сынок, разве тебя не учили говорить людям «вы»?

– На вершине, – напомнил магистр. Его интересовали только факты. – Что там случилось?

Старик вздохнул, но ответил:

– Там тяжело дышать.

Ученые переглянулись.

– Разреженная атмосфера, – протянул Павел. – Когда я дорабатывал кузель, я это учел. – И тут же поправился: – Но только кузель, о людях я не думал.

– Кузель без пилота – всего лишь кусок металла.

– Как вы себя чувствуете? – заботливо осведомился Бааламестре.

– Пока хорошо, но мы еще у самого моря. – И Даркадо рассмеялся.

Настроение было отличным. Паровинг послушен, как хорошо дрессированный пес, двигатели, насколько можно судить по шуму, работают ровно, и тяжелая машина степенно набирает высоту – пару минут назад они преодолели половину лиги.

– Можно предусмотреть баллоны с кислородом, как это делают в цеппелях, – негромко произнес Каронимо. – И подавать газ по мере необходимости.

– И нужно хорошо герметизировать кабину, наверху холодно. – Даркадо вновь рассмеялся. – О чем вы вообще думали?

– Извините, синьор адмирал, но печь утяжелит конструкцию.

– Поставьте двигатели мощнее.

– Можно использовать тепло кузеля, – пробормотал Гатов, сосредоточенно грызя ногти правой руки. – И передавать его в помещения с помощью… Эй, что ты делаешь?! – Адмирал потянул штурвал на себя и резко увеличил скорость. – Подниматься нужно медленно!

– Я взбирался на Дылду трое суток, сынок, мне пришлось ночевать на склоне. – Скорость прибавлялась. И высота – тоже. – Но на гору я поднимался для удовольствия, а мы испытываем боевой паровинг и не можем тратить время. Боевая машина должна быстро набирать высоту!

– Мирная машина!

– Боевая!

Кузель надрывался так, что корпус стало трясти.

– Лига! – выкрикнул Каронимо, хотя и Павел и Даркадо прекрасно видели ползущую вправо стрелку. – Слишком быстро!

– Или машина работает так, как мне нужно, или ее место на свалке! – Адмирал не сводил глаз с лобового стекла. – Вперед и вверх, сынки, вперед и вверх.

– Мы должны проверить, сможет ли паровинг вообще подняться на такую высоту!

Полторы лиги.

– Проверим все сразу! – пообещал раскрасневшийся Даркадо. В его глазах горело пламя. – Надежность в том числе!

Резкий порыв ветра ударил в борт, машину тряхнуло, Бааламестре вздрогнул, Гатов вцепился в подлокотник, но старый адмирал удержался на курсе.

– Паровинги менее маневренны, чем аэропланы, зато быстры. И мы должны использовать наше преимущество!

– Двести лиг в час! – Бааламестре с ужасом смотрел на показания приборов. – Высота – две лиги!

– Не так быстро, – попросил Павел, – адмирал…

– Ты ведь чокнутый, Гатов, – расхохотался старик. – Тебе плевать на правила. И тебе должно нравиться то, что я делаю!

Две с половиной лиги.

– Не так быстро, – простонал Каронимо. Его затрясло, то ли от страха, то ли от холода, – температура в кабине паровинга падала на глазах.

Дрожало все, что могло дрожать. И выло, все вокруг выло. Дыхание рождало облака, тепло было только позаботившемуся о цапе адмиралу, ученых трясло. Скорость – двести пятьдесят лиг в час.

– Не так быстро!

– Нельзя замедляться, придурок, нас тут же бросит вниз. А нам нужно вверх! Вперед и вверх!

– Да! – неожиданно для Бааламестре выкрикнул Гатов. – Да!

И заслужил одобрительное:

– Мне нравится, что ты снова спятил, сынок, теперь мы говорим на одном языке!

Три лиги.

Сказать, что паровинг болтало, – не сказать ничего. Машину трясло так, что скрип фюзеляжа заглушал вой турбины. Корпус ходил ходуном, и Бааламестре, чтобы удержаться на ногах, вцепился в кресло второго пилота. В котором веселился поймавший кураж Павел.

– На стекле появился лед!

– А ты думал, здесь так же жарко, как внизу?

– Я вообще об этом не думал!

– Идиот!

– Я знаю!

Гатов принялся лихорадочно чиркать что-то в записной книжке.

– Меня сейчас вырвет!

– Получишь два наряда, пузо!

– Хоть десять!

– Первый двигатель глохнет! – деловито сообщил Павел, не отрываясь от записной книжки. – Я слышу.

– Ресурса остальных достаточно?

– Да!

– Тогда вперед и вверх!

– Согласен, старик!

Три с половиной лиги.

– Мы все умрем!

– Ты говорил, что на борту есть парашют. Надень его и выкинься, раз страшно!

– Адмирал!

– Тихо, толстый, я занят! – Старик не сводил глаз с неба. С чердака неба, на котором он никогда не был.

Скорость, высота, болтанка и хриплое дыхание. Надрывались все: и люди, и машина, но паровинг упрямо таранил небо, словно Даркадо решил вывести его прямиком в Пустоту.

Четыре лиги.

Видимость ноль, сбоят уже два двигателя, давление в кузеле падает, старик смеется, Каронимо бормочет молитву, а Павел удовлетворенно захлопывает записную книжку и прикасается к плечу Даркадо:

– Кто-то должен сообщить, что эксперимент прошел удачно.

Старик смотрит на магистра, и тот добавляет:

– Синьор адмирал. – Пауза. – Вы.

– Не только ты умеешь выходить за грань, Гатов, – скрипит Даркадо. – Не только ты.

Старые руки крепко держат штурвал, направляя паровинг вперед и вверх.

– Я это понял, – шепчет магистр.

– Вот и молодец.

Четыре лиги, куда уж больше? Адмирал вздыхает и направляет машину вниз. Рекорд есть, приключение закончилось, и настроение на пять с плюсом. И будет оставаться таким еще долго. Очень-очень долго.

– Я все еще пилот, сынок, я все еще пилот.

– Вы – лучший.

– Это невозможно, – стонет Бааламестре и складывается пополам, стремительно избавляясь от завтрака.

– Откуда ведро? – поинтересовался Даркадо.

– Припас на всякий случай, – докладывает магистр.

– Ты действительно гений, – ухмыльнулся старик. – И выглядишь не таким нахальным, как на земле.

– Я ведь сказал, что все понял.

– Но машину ты построил отличную, – продолжил адмирал. – Я думал, мы развалимся на двух лигах.

– Я тоже.

– Хорошо, что мы думали неправильно.

Лед постепенно сходил со стекла, и испытатели увидели на горизонте маленькую точку – Мелепорт. Такой родной, такой желанный…

– Спасибо, – тихо произнес Павел.

– За что?

– Без вас мы не забрались бы так высоко, синьор адмирал.

– Не за что. – Даркадо помолчал, улыбнулся и закончил: – Вперед и вверх, сынок, вперед и вверх. Пусть эта фраза станет и твоим девизом.

– А я так скажу: фотографии ваши – ерунда новомодная! – горячился пожилой фермер за соседним столиком. – Сегодня они есть, а завтра все забыли, чего-нибудь еще придумали. А картины – вот они, триста лет висят и еще столько же будут!

И фермер махнул рукой на стены, где между старинным оружием и доспехами красовались аляповатые работы провинциальных мастеров кисти, изображающие наиболее значимых посетителей харчевни, как поодиночке, так и компаниями. Традиция сия возникла на десятую годовщину сноса общественной конюшни и свято почиталась завсегдатаями «Дуба».

– Так ведь картины никто не снимает, – попытался урезонить фермера собеседник. – Будут вместе с фотографиями висеть.

– Это они сейчас говорят, что будут, а завтра возьмут да все поменяют.

– Не рискнут, – уверенно ответил рассудительный. – Зачем все переделывать?

– Ты сам сказал: новое время.

– Ну…

– Вот тебе и «ну».

Порою здоровый лингийский консерватизм давал настолько удивительные всходы, что оставалось лишь руками развести. Обсуждение предложенного новшества шло в «Золотом дубе» уже третью неделю. Специально выделенная стена пестрела короткими записками и целыми трактатами разнонаправленного содержания, шумные дискуссии собирали десятки участников, а предстоящее в ближайшее воскресенье голосование грозило прибытием всего населения Даген Тура, включая трезвенников, язвенников и грудных младенцев. Традиция трещала под напором новомодного фотографического искусства, и никто не мог с уверенностью сказать, чем закончится противостояние.

Однако офицеры «Амуша» были озабочены куда более важной темой.

– На Кардонию? – переспросил Бедокур.

– Так сказал Валентин, – уточнил Хасина.

– Валентин зря не скажет, – уныло протянул Бабарский. И вздохнул.

– Ты что, расстроился? – удивился Мерса.

– Не уверен, что мессеру сейчас следует отправляться на цивилизованные планеты, – пробурчал ИХ. – Нет лучшего способа развеяться, чем оказаться в какой-нибудь дикости.

– Кардония – это хорошо, ипать-копошить, – ухмыльнулся Галилей. – У меня как раз свуя заканчивается, а на диких планетах трудно отыскать достойных поставщиков.

– На диких планетах трудно отыскать удобные дороги и пролетки с мягкими рессорами, – произнес Бедокур. И перевел взгляд на медикуса: – Что у мессера с ногами?

– С одной получше, месе карабудино, с другой… – Альваро поморщился и честно ответил: – С другой – так себе.

– А ты для чего?

– Я стараюсь: ежедневный массаж, упражнения, – мази…

– Порошки пропиши, ты в них мастак.

– В порошках Галилей мастак, – съязвил Хасина.

– Мои порошки мессеру вряд ли помогут, – пробормотал астролог. А в следующий миг оживился: – Правда, есть на примете одна веселая смесь, ипать-копошить, но эффект краткосрочный, на пару часов, не больше.

– Порошки не всегда помогают, – авторитетно сообщил Бабарский. – Вот, к примеру, выгнуло меня позавчера хроническим защемлением, я в аптечке порылся, отыскал что-то от изжоги, но выгиб только компрессом снял, который мне Альваро наложил.

– Ты мне новый микроскоп обещал, месе карабудино, – тут же напомнил медикус.

– Не обещал, – хладнокровно отозвался ИХ.

– Обещал.

– Если бы я за каждую свою болячку кому-нибудь чего-нибудь обещал, мессер давно разорился бы.

– Это если бы ты исполнял обещания.

– Вот и смирись.

– Гвини патэго! Так я тебе и скажу в следующий раз.

– Тогда тебе микроскоп точно никто не купит.

Маленький Бабарский служил на «Амуше» большим суперкарго и цепко держал в пухлых ручках все финансы цеппеля. ИХ обожал делать прибыль и любоваться на нее, с наличными же расставался неохотно, но если Помпилио приказывал купить оборудование, приобретал только самое лучшее.

– А это еще что за цепари? – вяло осведомился Галилей, тыча трубкой в сторону входа.

У дверей «Дуба» осматривались шестеро мужиков в военной форме.

– Вояки с «Дер Каттера», – определил Бедокур.

– С какого еще «Каттера»?

– Пока ты в отключке валялся, в Даген Тур доминатор прибыл, – сообщил Бабарский. – У вокзала трепыхается.

– Я не валялся, а дремал перед сэнским раствором, внятно? – объяснил астролог, продолжая таращиться на военных. – Надо было сил набраться.

Из всех офицеров Галилей Квадрига выглядел наиболее молодо и одновременно – болезненно. Точнее – расслабленно, поскольку астролог «Амуша», как, впрочем, почти все его коллеги, отходил от Пустоты с помощью проверенных, но запрещенных препаратов разной степени тяжести. Роста он был невысокого, а телосложения хлипкого, идеально гармонирующего с вялыми движениями. Одевался Галилей просто: тельник с длинными рукавами, штаны с накладными карманами, в холодную погоду – цапа, но обожал яркие детали. Сейчас, к примеру, левое запястье астролога перехватывал шелковый платок кричаще-желтого цвета.

– А что вояки делают в нашей харчевне, ипать-копошить?

– Поужинать притащились.

– А-а…

Окружающая действительность занимала астролога не всегда, а потому проявленный интерес вызвал понятное удивление друзей.

– Тебе-то что? – осведомился Бабарский.

– Мне? Мне срочно надо поесть. – И Галилей схватил за руку направляющуюся к цепарям с «Дер Каттера» официантку. – Красавица, мы скоро улетаем.

– Неужели?

Квадрига почесал короткую русую бородку и мило полюбопытствовал:

– Вы будете по нам скучать?

– Ну… – Девушка неодобрительно покосилась на трубку астролога, что распространяла сладковатый запах чего-то незаконного, но ответила вежливо, хоть и неопределенно: – Не знаю.

– Массаж и упражнения эффекта не дают, – пробубнил себе под нос Хасина. – Нужно нечто иное, но что?

Замечание Бедокура заставило медикуса погрузиться в размышления.

– А давайте устроим прощальный ужин? – с энтузиазмом предложил Галилей. – Что вы посоветуете для нашей компании, красавица?

Палубные и механики «Амуша», что скромно выпивали неподалеку от офицеров, поддержали щедрое предложение астролога довольными возгласами. А вот умный Бабарский помрачнел.

– Денег жалко? – ехидно осведомился Мерса.

– Галилей, за что ты взъелся на харчевню? – поинтересовался ИХ, не обратив внимания на каверзный вопрос алхимика.

– Мы хотим сделать заказ! – громко сообщили военные. – Милая, подойди к нам!

– Может, поросенок? – быстро предложила официантка.

– С пятачком? – игриво уточнил Квадрига, не отпуская девушку.

– Кажется, после сэнского раствора Галилей не забыл побаловаться ухской пылью, – вздохнул Бабарский.

– Он пыль не употребляет.

– Откуда ты знаешь?

– Милая!

– С костями все в порядке, а вот состояние мышц оставляет желать лучшего. – Хасина сделал большой глоток пива и провел рукой по лысому черепу. – Думай, думай…

– Вы пока подумайте…

– А с чем вы подаете поросенка?

– Что э-э… происходит?

Смысл отрывистых фраз, мрачных взглядов, подмигиваний и улыбочек полностью ускользал от алхимика, но с объяснениями никто не спешил.

– Милая, ну что ты прилипла к штафиркам? – не выдержали военные.

– Иди к нам!

– К настоящим мужчинам!

– Ипать-копошить, кто пустил в приличное заведение животных? – Астролог печально покачал головой. – Расскажите мне о поросенке, красавица, как он выглядел, когда был жив? Упитанным?

Квадрига широко улыбнулся, а вот официантка, сообразившая наконец, куда клонит Галилей, насупилась.

– Не хами военным, заморыш!

– Не ипите мне мозг, девочки, он и так перезрелый.

– Как ты нас назвал?

Бедокур укоризненно посмотрел на астролога, вздохнул и хрустнул пальцами, неспешно разминая руки. Самый высокий из военных последовал примеру Чиры и тем привлек внимание офицеров. Здоровенный цепарь был одет в стандартную черную форму, по-уставному подчеркивающую мускулистую фигуру, а его лицо испещряли мелкие шрамы, свидетельствующие то ли об аварии кузеля, то ли о многочисленных драках.

– Я плохо разбираюсь в знаках различия, – лениво протянул Бедокур. – Кто это?

– Шифбетрибсмейстер доминатора, – доложил подскочивший механик.

– Глыба Штокман, – растягивая слова, представился здоровяк.

– Чира Бедокур.

– Слышал.

– Тогда знаешь, что должен отступить.

– Почему?

– Мы заказываем ужин.

– Добавляете шафран? Великолепно! А сколько времени готовится поросенок?

Ненавидящий взгляд официантки развеселившийся астролог полностью игнорировал.

– Ты вроде местный? – уточнил Глыба.

– Я чту традиции, – мгновенно отозвался Бедокур. И обвел взглядом сидящих вокруг дагентурцев: – Это наше дело! Только наше. Никто не вмешивается, чтобы не испортить себе карму.

– Если согласно традиции, мы подписываемся.

– Традиционные методы не работают, – вздохнул Хасина, продолжая массировать голову.

– Сорок минут? Надо подумать.

– Чира, остановись.

ИХ взял Бедокура за плечо, но тот одним движением сбросил руку суперкарго.

– Конечно! – Заметивший жест Альваро хлопнул себя по лбу. – Усилие! Если обычные упражнения не помогают, следует увеличить нагрузку! – Медикус гордо оглядел окружающих, сообразил, что его гениальное открытие никто не услышал, и осведомился: – Что происходит?

Поднявшиеся из-за столов цепари выстроились в ряд: шестеро против шестерых. И во главе каждой линии возвышались массивные фигуры шифов. Выглядела сцена настолько внушительно, что стихли даже споры о фотографиях.

– Галилей обкурился и затеял «вышибалу», – доложил Бабарский. – А Чира повелся.

– Вы, человеки, как дети малые, – вздохнул Хасина. – Даже на минуту нельзя отвлечься.

– А что, красавица, посоветуешь к поросенку? Овощи или кашу?

– Что еще э-э… за «вышибала»? – насторожился Энди. Ему не понравился тон, которым перебросились фразами ИХ и медикус.

– Старинная цепарская забава, месе карабудино, – поведал Альваро. – Экипаж одного цеппеля вышибает из кабака соперников.

– Весьма энергичное мероприятие, – пискнул суперкарго.

Мерса скривился так, словно откусил колючий хвост хансейской ящерицы-вонючки.

– А почему э-э… Чира в игре? Пусть палубные дерутся, раз им э-э… хочется.

– Исторически сложилось так, что именно шифы являются для нижних чинов главными авторитетами. Бабарский… – Медикус покрутил головой. – А где ИХ?

– Не знаю, – развел руками Мерса. – Только что э-э… был здесь.

– Значит, драки не избежать, – закончил Альваро. – У Бабарского отменный нюх.

– Зря вы сюда зашли.

– Штафирок потрепать.

– И три бутылки бедовки.

– Я могу э-э… не участвовать?

– Разумеется, Мерса, разумеется, «вышибала» – игра добровольная, – рассеянно ответил Хасина, поднимаясь на ноги. – Продолжай не участвовать без меня.

– «Амуш»! – заорал Квадрига.

Альваро выругался, официантка метнулась прочь, а ждавшие сигнала цепари стремительно сошлись.

Дальнейшее алхимик помнил неотчетливо.

Хасина переворачивает стол, перекрывая нападающим путь, и бросается к спасительной двери в подсобку. Женский визг. Завсегдатаи делают ставки. Галилей заскакивает на лавку, подпрыгивает, вцепляется в кованую люстру и, демонстрируя чудеса ловкости, начинает подтягиваться по ней куда повыше. Из кармана астролога сыплются навигационные препараты, а вокруг вихрится вихельное облако. Кто-то громко смеется. Ревущий Бедокур бросает неизвестное тело в ближайшую стену. Оно врезается в драпающего Хасину. Инопланетная ругань. Хасина пытается избавиться от тела, но оно отбивается кулаками. Устроившийся на люстре Галилей пытается раскурить трубку. Глыба промахивается, и его тяжеленный кулак находит дружественную голову. Завсегдатаи одобрительно шумят. Хасина избавляется от дерущегося тела и пытается уйти под столом. Ему мешает обладатель дружественной головы, оказавшийся рядом после удара Глыбы. Инопланетная ругань. Бедокур и Глыба наконец-то встречаются. Мстительная официантка швыряет в Квадригу яйца, Галилей роняет трубку и орет. Вихельные угольки сыплются Глыбе за шиворот, Глыба орет, вихельное облако редеет, Галилей снова орет и начинает отламывать что-нибудь от люстры, чтобы швырнуть в официантку. Завсегдатаи громко считают удары, которыми обмениваются шифы. Палубные «Дер Каттера» пытаются сорвать раскачивающегося Квадригу, но им мешают палубные «Амуша». Мстительная официантка вскакивает на стол и долбит Галилея кочергой. Хасина отступает куда придется. Фоном продолжается ругань. В том числе инопланетная. Бедокур шатается, но держится, Глыба кряхтит, но тоже не падает. У мстительной официантки перекашивается платье, завсегдатаи рукоплещут. Прижимавшийся к стене Мерса решается на рывок, но получает увесистый удар в скулу и валится на пол.

Адигены любят повторять, что власть их священна, ибо досталась от самого Бога. Что перешла она к ним от Первых Царей, выбранных посланцами Господа, – Добрыми Праведниками. Что Первые Цари, исполняя волю Его, отдали власть адигенам, назвав самых достойных дарами. И именно от Первых Царей, авторитет которых непререкаем для любого олгемена, ведут родословные самые знатные семьи.

И право адигенов на власть веками считалось непререкаемым.

До тех пор пока принявшие чиритизм галаниты не перебили их, положив начало новой эре человечества, наступающей на адигенское прошлое под знаменем равенства. Власть теперь могла достаться кому угодно и на каких угодно основаниях: по праву сильного, по праву богатого, потому что понравился большинству населения или просто потому что повезло. Власть потеряла сакральность, в ней перестали видеть нечто священное. Она еще символизировала порядок, но одна из ее опор – безоговорочная вера – оказалась подрубленной, и вскоре в Герметиконе появились люди, отрицающие необходимость самой власти, которая всегда есть угнетение.

В Герметиконе появились анархисты.

«Скоро! Очень скоро! Ослепительная Этель Кажани!»

Афиши с улыбающейся звездой заполонили весь Унигарт: тумбы, заборы, стены домов, борта трамваев – отовсюду на кардонийцев призывно смотрела черноволосая красавица в роскошном вечернем платье. А еще антрепренеры наняли половину городских мальчишек, и на центральных улицах не утихал веселый гомон:

– Впервые на Кардонии! Золотой голос Герметикона! Не пропустите!

И прохожие с удивлением обнаруживали у себя в руках буклеты с расписанием концертов.

– Послушайте певицу, которой рукоплещут все цивилизованные миры! Послушайте Этель Кажани!

На первый взгляд могло показаться, что визит знаменитости затмил даже главное событие месяца – Кардонийскую выставку, потому что среди воплей «Великолепная Кажани!» лишь изредка слышалось: «Посетите знаменитую выставку! Билеты на лучшие трибуны! Не пропустите!» Но в действительности все жители и гости сферопорта ждали именно ее – горделивую демонстрацию кардонийских достижений.

Раз в год Унигарт сходил с ума. Не случайно сходил, под влиянием нахлынувших эмоций, а вполне обдуманно, крепко подготовившись, а потому – сильно. Большой и богатый город, в котором и так-то жизнь била ключом, а в глазах рябило от инопланетников, заходился в безумной лихорадке, разгоняя привычно быстрый ритм до бешеной скорости шестиствольного «Гаттаса». И еще – распухал на глазах, прибавляя не менее трети населения. Отели и доходные дома заполоняли официальные делегации военных и любители светских мероприятий, инженеры и промышленники, коммерсанты и шпионы со всех окрестных миров и даже из Ожерелья. Деньги у них водились, и именно за ними устремлялись в Унигарт торговцы, бродячие музыканты, нищие, воры и проститутки со всей Кардонии. Рестораторы взвинчивали цены и завозили стратегический запас спиртного, владельцы игорных домов, как подпольных, так и законопослушных, нанимали дополнительный персонал, а наркоторговцы расширяли ассортимент. Полицейских прибавлялось втрое, но одолеть разгул порока они не могли, едва справляясь с поддержанием порядка на массовых гуляньях и стихийных уличных танцах – выставка давно стала для Унигарта вторым карнавалом. И хотя в этом году настроение портили известия с Валеманских островов, кардонийцы не сомневались, что политики сумеют договориться: между Приотой и Ушером случались размолвки, но тучи всегда рассеивались.

– Самые модные платья! Удивите гостей из Ожерелья!

– Бинокли! Лучшие бинокли Герметикона! Вы увидите маневры во всей красе!

Пассеры приходили в Унигарт в три раза чаще обычного, пограничники и таможенники работали на износ, документы и багаж проверяли без традиционной тщательности, но это ничего не значило – паспорт обошелся Лайераку в тридцать цехинов и мог пройти любую проверку. «Герберт Беккет, с Анданы, негоциант. Цель визита? Выставка, разумеется! Я представляю частную фирму, занимающуюся импортом оружейных систем». Подобных посредников на Кардонию слеталось множество, и легенда Лайерака не вызвала никаких подозрений. «Добро пожаловать». «Спасибо».

Вещей Отто возил с собой мало, всего один саквояж, а потому сразу направился в расположенный неподалеку от порта трактир «Сломанный кузель», где его ожидал человек, купивший Лайераку и его людям билеты на Кардонию.

– Как вам город?

– Шумный.

– Потому что грядет выставка, – жизнерадостно объяснил мужчина. – Пива? Поверьте на слово: здесь оно великолепно.

– Пожалуй.

– Официант! Два пива! – Мужчина вновь повернулся к Отто и негромко добавил: – А еще в Унигарте пройдут непростые переговоры.

Однако удивить собеседника не смог.

– Получив предложение слетать на Кардонию, я почитал газеты и в общих чертах представляю происходящее. – Голос у Лайерака был глуховат, казалось, слова сначала проходят через искусственный глушитель, спрятанный во рту, и лишь потом оказываются на свободе.

– Ценю вашу предусмотрительность.

– Я профессионал.

– Поэтому мы к вам и обратились.

Собеседник Лайерака был… никаким. Именно это определение как нельзя лучше подходило щуплому мужчине, безвольный подбородок которого украшала редкая бороденка. Невзрачный, незапоминающийся некто в темном костюме – портрет завершен. И на его фоне Отто, сам того не желая, оказался весьма приметен, хотя, если честно, какие-то особенно героические черты в его внешности отсутствовали.

На вид – лет тридцать пять, чуть выше среднего роста, в меру плечистый, подтянутый Лайерак казался отставным офицером, но был ли в его бурной биографии период армейской службы, достоверно никто не знал. Лицо Отто было грубым, словно бесталанный скульптор второпях обтесал первый попавшийся булыжник и кое-как расставил по местам карикатурно крупные детали: лоб, нос, уши и губы. Под стать лицу – мимика, точнее, полное ее отсутствие. Казалось, что лицевые мышцы отказываются работать, и на все случаи жизни у Лайерака было припасено одно-единственное выражение – холодная невозмутимость, что сделало бы его великолепным игроком… люби он карты. Но Отто терпеть не мог азартные игры, а на жизнь зарабатывал иным способом, и зарабатывал неплохо, о чем свидетельствовали модный дорожный костюм тонкой шерсти, дорогой анданский галстук, перстень с крупным камнем на мизинце и элегантный саквояж прекрасно выделанной кожи. Нет, удачливым негоциантом Лайерак не был.

– Что нужно делать? – негромко поинтересовался он и хлебнул пива. Действительно неплохого.

Место встречи щуплый выбрал отличное: в переполненном трактире стоял дикий шум, гремели здравицы, то и дело слышались взрывы хохота, и никто не обращал внимания на двух мужчин, обсуждающих щекотливое – дело.

– Для того чтобы упомянутые переговоры прошли в нужном ключе, требуется создать определенную атмосферу. И тут ваш опыт бесценен.

– Почему именно мой опыт?

– Потому что нам нужен именно Огнедел, – объяснил щуплый, назвав Отто его псевдонимом. Собственно, ничего другого о Лайераке собеседник не знал, даже ненастоящего имени, под которым Отто прибыл на Кардонию.

– Вам нужен Огнедел для конкретной задачи или просто – Огнедел? – уточнил Лайерак.

– Мы укажем цели, но исполнение останется за вами. Вы ведь художник, а мы принципиально не мешаем творческим людям.

– Приятно слышать.

– Мы тоже хорошо подготовились. – Щуплый положил на стол маленький листок бумаги. – Если вы согласны с предложением, то вот адрес дома, который мы сняли для вас на первое время. Там вы найдете список целей, пятьсот цехинов на начальные расходы и кое-какое оборудование, которое вам понравится. Вы нам нужны, Огнедел, а ставки слишком высоки, чтобы размениваться на дилетантов.

– Что еще? – жестко поинтересовался Лайерак, отставляя пиво. – И не надо мне льстить, это на меня не действует.

– Без лести не получится, – осклабился щуплый. – Мы предлагаем контракт, потому что вы ничего не боитесь и всегда доводите дело до конца. Ваша репутация играет за вас.

– Репутация ничего не играет, она просто есть.

– Можно сказать и так, – согласился щуплый. Помолчал и продолжил: – Больше мы не встречаемся. Вот ключ от ячейки на главном почтамте Унигарта, будем использовать ее для связи. Каждый день обязательно просматривайте раздел объявлений в «Кардонийской звезде», ищите те, что будут подписаны мадам Валедакеда, в них будут указаны даты проведения акций.

– А ведь я еще не согласился, – задумчиво протянул Отто, откидываясь на спинку стула.

Ключ и записка остались на столе.

– Я человек маленький, но не глупый, – вновь осклабился щуплый. – Вы прекрасно держите лицо, Огнедел, но глаза… – Он покачал головой. – У меня огромный опыт чтения по глазам, я вижу, что вы согласились.

Лайерак медленно кивнул:

– Гонорар?

– Если не ошибаюсь, мы говорили о растарском жемчуге?

– Цены на него стабильны, а места он занимает мало, и то и другое меня полностью устраивает.

– Три первые жемчужины ждут вас в доме. – Щуплый допил свое пиво, бросил на стол пару серебряных монет, но подниматься не стал, выдал последнее пожелание: – Пусть все ваши люди отпустят бороды.

– Мы не собираемся светиться.

– Вы не хуже меня знаете, что всего не предусмотришь. И я хочу, чтобы в описании очевидцев обязательно прозвучало: бородатые мужики.

– Я вас услышал.