– Внутри каждого человека борются два волка, – негромко произнес старик. – Один волк – черный, это зависть, ревность, эгоизм, амбиции, ложь. Второй волк – белый, это мир, любовь, надежда, истина, доброта и верность.
– И какой волк побеждает? – тихо спросил мальчик.
– Тот, которого ты кормишь.
Спросите у любого цепаря, что есть Кардония, и вы услышите: Банир. Задайте тот же вопрос любому кардонийцу – и услышите: Банир. Если вы никогда не бывали на этой планете, то наверняка удивитесь столь редкому единодушию, но если вам доводилось посещать Кардонию, то задавать дурацкие вопросы не станете, потому что ответ известен: Банир.
Банирский океан, покрывающий четыре пятых мира, разделяющий его и объединяющий. Ужасающий зимой и добродушный летом. Дарующий пищу, а значит – жизнь, и знаменитые хологаны – холодные ураганы, а значит – смерть. Все это – Банир.
Огромный кардонийский океан не считался излишне спокойным. Моряки и летчики обожают рассказывать о его яростном характере, о зимних штормах и безумных, но, к счастью, довольно редких хологанах, во время которых многометровые волны злобно таранят берега, и еще рассказывают о том, как тяжело приходится отчаянно храбрым летчикам и морякам. Яркие истории безотказно действуют на впечатлительных женщин, превращая моряков и летчиков в бесстрашных героев, бросающих вызов неукротимому Баниру, и в девяти случаях из десяти награждают рассказчика желанной взаимностью, но… Но хитрые моряки и летчики «забывают» уточнить, что бесится океан исключительно зимой, а все остальное время покойно дремлет, изредка всхрапывая легким штормом.
Вот и сейчас, в самой середине весны, Банир был настроен миролюбиво. Его синие волны лениво бежали к горизонту и совсем не расстраивались, если недоставало сил нырнуть за него. Редкие облака – белые мазки на нежной лазури – не предвещали даже слабой бури, и серебристый цеппель «Ушерский лев» – яхта консула Дагомаро – плавно шел в половине лиги над океаном. Собственно, управляющие цеппелем люди и не рискнули бы отправиться в дальний поход – а ближайший порт остался в тысяче лиг к юго-западу – в другую погоду. Но вовсе не потому, что «Лев» был плохим, – цеппель считался одним из самых надежных в Герметиконе, – просто в настоящий момент команда яхты состояла из трех человек вместо положенных двадцати. Особенных трудностей это обстоятельство не вызывало: идеально продуманное устройство позволяло совершать путешествия даже со столь усеченным экипажем, но только в благоприятных условиях, в те дни, когда Банир добр.
– Далеко еще?
– Нет.
– То же самое ты говорил вчера вечером.
– Я немного ошибся.
– Ты ошибся?
Неподдельное изумление собеседника заставило стоящего за штурвалом мужчину улыбнуться. Едва заметно. Краешками губ.
– Ладно, не ошибся. Я решил, что следует пройти еще пятьсот лиг. Тут есть острова…
– У них имеются названия?
– Не придумали.
– Забавно.
– Отправь сюда экспедицию.
На капитанском мостике «Льва» находилась большая часть экипажа. За штурвалом стоял Павел Гатов – невысокий, жилистый мужчина, одетый в черные штаны с накладными карманами, цепарские ботинки и грубый серый свитер с капюшоном. Лицо Гатов имел узкое, немного вытянутое, плавно стекающее к маленькому подбородку, неказистость которого прикрывалась аккуратно подстриженной бородкой. Ее идеальная форма абсолютно не гармонировала с пребывающей в полном беспорядке прической: Павел частенько проводил по голове правой рукой, и потому его короткие черные волосы всегда торчали в стороны. В левом ухе Гатов носил золотую серьгу – безыскусное колечко, помогающее, по мнению цепарей, избегать Знаков Пустоты, а на запястьях – простенькие дешевые браслеты: бусины, цветные веревочки и кожаные ремешки. Кроме того, руки Гатова покрывали многочисленные татуировки, что придавало ему заправский вид профессионального цепаря.
Вот только ни один цепарь Герметикона не имел за плечами двух оконченных с отличием Академий и звания магистра по двум наукам.
Собеседником Павла выступал сам Винчер Дагомаро, консул Ушера, один из богатейших людей Кардонии. И вот в его внешнем виде не было ничего легкомысленного или цепарского. Несмотря на то что на борту находились лишь близкие люди, можно сказать – друзья, Дагомаро не расслаблялся и не изменял себе, он поднялся на мостик, облаченный в наглухо застегнутый пиджак с воротником-стойкой, в идеально отутюженные брюки и такие блестящие туфли, что их можно было использовать в качестве зеркала. А единственным украшением, которое позволял себе Винчер, был золотой значок консула Ушера на левой стороне груди. Как именно Дагомаро ухитрялся сохранять привычный лоск в отсутствие слуг, Павел не спрашивал, но предполагал, что консул заранее позаботился о достаточном количестве одежды.
Голову рано облысевший Винчер брил, однако волос у него хватало: густые рыжие брови над глубоко запавшими глазами и длинный, до груди, узкий клин знаменитой на всю Кардонию рыжей с проседью бороды. Впавшие щеки, длинный нос, огонь во взгляде – лицом Дагомаро походил на религиозного фанатика, однако религией консула была политика.
– То есть мы на краю мира.
– Чуть дальше, Винчер, чуть дальше. Мы пересекли Правую Хорду шесть часов назад.
А значит, удалились не только от оживленных торговых путей, но и от всех известных точек перехода. Правая Хорда – почти прямая цепочка необитаемых островов – считалась восточной границей заселенных земель Кардонии, и забирались за нее лишь редкие исследовательские экспедиции.
– Зачем так далеко? Аргументируй!
– Не люблю заниматься своими делами у всех на виду.
– Мы договорились провести испытание на севере Правой Хорды. Там полно никому не нужных островов.
– Предлагаешь вернуться?
– Павел! – Это был не окрик – Дагомаро никогда не позволял себе низводить Гатова до положения слуги или наемного работника, восклицание демонстрировало сдержанное неудовольствие. Консул показал другу, что его следовало заранее известить об изменении планов.
– Правая Хорда подробно описана, все ее острова нанесены на карты, – «аргументировал» свою позицию Гатов. – Лишние пятьсот лиг дали нам гарантию сохранения тайны.
– Допустим, – помолчав, произнес Дагомаро, без приязни разглядывая появившиеся на горизонте земли. – Допустим…
И прекратил спор, поскольку сам ратовал за строжайшую секретность испытаний.
Местные «земли», к которым стремился «Лев», представляли собой скопление необитаемых клочков суши: от совсем крошечных, больше похожих на отмели, до больших – 5–6 лиг в поперечнике – островов, поросших чахлой растительностью. Но до центра группы, где возвышался Корявый вулкан, единственная описанная картографами гора малюсенького архипелага, яхта не добралась – Гатов плавно повернул цеппель и распорядился в переговорную трубу:
– Каронимо, стоп машина.
– Есть! – отозвался находящийся у кузеля Бааламестре. – Прибыли?
– Да.
Примерно через минуту винты перестали крутиться, и теперь к стоящему в отдалении от собратьев острову цеппель вели инерция и слабый попутный ветер.
– Волнуешься?
– А ты? – вопросом на вопрос ответил консул.
– Немного, – признался Павел, – но только потому, что мне предстоит небольшое путешествие вниз.
– Только поэтому?
– Да. – Гатов помолчал и добавил: – Во всем остальном я уверен.
– Мы запороли три испытания, – напомнил консул.
– Именно поэтому я спокоен, Винчер, – больше ошибок не будет.
В голосе ученого прозвучала грусть. Однако Дагомаро не услышал ее.
– Надеюсь.
Важный груз, который тащил в далекое путешествие «Ушерский лев», прятался в стандартном металлическом контейнере, стоящем на закрепленной в двадцати метрах под пузом цеппеля платформе. В крыше контейнера располагался люк, из гондолы к нему вела веревочная лестница, и именно об этом «небольшом путешествии вниз» говорил Гатов: Павлу предстояло спуститься и выставить скрытую в чреве контейнера бомбу на боевой взвод.
– Выпьешь? – Дагомаро протянул Гатову флягу с коньяком. – За бортом холодно.
– Сначала бабахнем, – буркнул тот, натягивая теплую цапу.
– Хорошо, – покладисто согласился консул. – Сначала бабахнем.
Однако сам к фляге приложился, и этот жест показал ученому, что нервы Дагомаро на пределе. Но беспокоила Винчера не возможная неудача, а риск, которому они подвергались: кому понравится сидеть на пороховой бочке, к которой похожий на цепаря ученый собирается поднести зажженный фитиль?
– Ты уж там аккуратнее.
– Возможно, ты удивишься, но я тоже хочу жить, – хмыкнул Гатов, застегивая кожаный шлем.
– Я ничего не пропустил? – Каронимо Бааламестре появился в тот самый момент, когда Павел готовился открыть люк. Бросил быстрый взгляд на флягу в руке Винчера, затем оглядел друга и топнул ногой: – Так и знал, что забудешь! – Рядом с люком валялся широкий кожаный пояс, к которому крепился конец страховочного троса. – Надевай немедленно!
– Я еще не спускаюсь.
– Все равно!
– Кар прав. – Консул вновь глотнул коньяка. – Пристегнись, если действительно хочешь жить.
– Ладно, ладно.
Гатов взялся за пояс, а распахнувший люк Бааламестре скривился:
– Хнявый мерин!
Ослабленная лестница трепыхалась на ветру, обещая Павлу весьма и весьма нелегкое путешествие.
– Натяни, – посоветовал Дагомаро.
– Знаю.
Каронимо взялся за блок, пытаясь придать веревочной дороге друга хоть какую-то твердость, а надевший перчатки Гатов глубоко вздохнул:
– Я знал, что мне придется это делать. – Потому что лететь со взведенной бомбой никто не хотел, а как выставить ее на готовность, знал только изобретатель. – Никуда не уходите.
И следующие полчаса стали самыми длинными в жизни Дагомаро и Бааламестре. Сначала прилипшие к люку мужчины напряженно следили за спускающимся к контейнеру Гатовым. Затем и вовсе затаили дыхание – когда Павел ступил на раскачивающийся контейнер, – а еще через несколько мгновений Каронимо выругался – открывающий люк ученый едва не потерял равновесие. Но это были единственные слова, произнесенные за все тридцать минут. Исчезновение Гатова в чреве контейнера, то есть начало самой опасной части «небольшого путешествия вниз», Дагомаро отметил большим глотком коньяка, но дальше сдерживался и в следующий раз вернулся к фляге, лишь когда Павел поднялся в гондолу.
– Получилось?
– Да.
– Молодец! – Бааламестре опустил крышку люка и похлопал друга по плечу.
– Дайте выпить! – Гатов жадно хлебнул коньяка, подошел к лобовому окну, оценил расстояние и вздохнул: – Как по заказу.
Дрейф получился удачным: легкий ветерок приблизил цеппель к небольшому, примерно две лиги в поперечнике, острову, напоминающему черно-белую кляксу – камни и песок – на синей груди Банира.
– Хорошая мишень, – заметил Дагомаро, но Павел не ответил.
– Каронимо, давай в кузель и полный вперед.
– Я хочу посмотреть. – Бааламестре обиженно надул губы.
– А я хочу выжить, – грубовато бросил Гатов. – Дай полный вперед и бегом обратно. Если поторопишься – успеешь.
– Хнявый мерин…
Каронимо пулей вылетел с мостика, прогромыхал по коридору, и через несколько минут вздрогнувший цеппель принялся быстро набирать скорость. Стоящий у штурвала Гатов переложил рули высоты, поднимая «Льва» выше, и вздохнул:
– Если у нас получится, нужно быть как можно – дальше.
С оставшимся расстоянием повезло – к выходу на рубеж атаки цеппель успел подняться на полторы лиги, и Павлу уже следовало надавить на рычаг, раскрывая удерживающие платформу захваты, однако ученый – медлил.
– Только бы получилось, – пробормотал стоящий рядом Винчер.
Консул не понял, чем вызвана задержка, предполагал, что Гатов выбирает подходящий момент, и сильно удивился, услышав неожиданный вопрос:
– А что будет, если получится?
– Как это – что? – опешил Дагомаро. – Мы…
– Мы изменим ход истории.
– И спасем тысячи жизней.
– Не уверен.
Нахмурившийся Дагомаро убрал флягу в карман и пристально посмотрел на Павла:
– Ты работал над проектом два года. Дольше, чем над любым другим изобретением.
– Идея меня увлекла, – тихо ответил Гатов.
– Что изменилось?
– Теперь я ее боюсь.
И консул понял, что впервые в жизни видит в глазах ученого боль. Радость видел, и видел часто, когда получалось задуманное. Злость видел, раздражение – в тех случаях, когда Гатов ошибался на пути к цели. Скуку видел, но боль – никогда.
И реагировать следовало не так, как обычно.
– Мы должны это сделать, Павел, – проникновенно произнес Винчер. – Ты знаешь, что должны.
– А если снова не получится?
– Тогда…
– Тогда мы прекратим исследования, ладно? – перебил консула Гатов. – Прекратим?
Отступать Дагомаро не умел, но дикая боль во взгляде ученого заставила Винчера изменить принципам:
– Ты этого хочешь?
– Я стал бояться того, что придумал, – повторил Гатов. – Да, я этого хочу.
– Значит, так будет, – кивнул Дагомаро. – Даю – слово.
– Вы уже начали? – осведомился влетевший на мостик Бааламестре.
– Договорились, – прошептал Павел, надавливая на рычаг.
И цеппель, освободившийся от тяжеленного груза, устремился вверх. Вверх и вперед, куда его толкали работающие на полную мощь двигатели. Винчер и Бааламестре бросились к окнам, внимательно следя за падающим на остров контейнером, а Гатов крепко ухватился за штурвал и громко произнес:
– Удар о землю приведет в действие детонатор, прозвучит первый взрыв, обычный. Вряд ли мы его увидим, вряд ли поймем, что он был, но именно он запустит реакцию. И следом…
Усиленный контейнер врезался в остров, смялся, прокатился вперед и замер, словно тоже ждал продолжения. Две секунды, два удара сердца ничего не происходило, а затем…
– Святая Марта, – прошептал Дагомаро.
– Хнявый мерин…
– Дерьмо, – глухо закончил Гатов.
Потому что затем, примерно через две секунды после удара о землю, случилось немыслимое.
Невозможное.
Невероятное.
Остров приподнялся… Нет! Начал приподниматься… Нет, не остров… Не только он… И не сразу. Сразу явился огненный шар. Появился на том самом месте, где был остров. Огромный и продолжающий расти огненный шар, сжигающий все на своем пути. А уже затем песок, вода и камни вдруг устремились вверх, словно посланные разъяренным Баниром догнать и поквитаться с теми, кто нарушил его покой. Вперед, вверх, в стороны, во все стороны сразу – песок, вода, камни, все полетело с ужасающей скоростью. Но не быстрее…
– Держитесь!
Ударная волна успела раньше. Играючи подхватила трехсотметровый цеппель, развернула, намереваясь превратить в игрушку, и лишь хладнокровие стоящего за штурвалом Гатова позволило «Льву» удержаться на курсе.
– Павел!
– Дерьмо!
– Держитесь!
– Хнявый мерин!
– Мы падаем!
– Дерьмо!
Болтанка длилась несколько секунд – целую вечность, и на ногах сумел остаться только Гатов. Яхта заскрипела, Бааламестре швырнуло на стекло, Дагомаро врезался в приборную стойку, рассадил голову, но едва цеппель перестало трясти, и Винчер и Каронимо вернулись к окну.
– Что?
– Что там?!
Но не увидели ничего. Ровным счетом ничего, потому что острова больше не было. Исчез, растворился, а там, где только что расплывалась черно-белая клякса, бесился Банир. Да поднималось к небу серое облако.
– Чтоб меня пинком через колено, – шумно выдохнул Каронимо. – Павел, хнявый ты мерин, ты хоть понимаешь, что у тебя получилось? Ты понимаешь, насколько велик?
– И что теперь ты можешь просить у меня все, чего хочешь? – добавил Дагомаро.
И услышал печальное:
– Больше всего я хочу, чтобы ты обо всем забыл.