Капкан для нежной девочки. Часть 1 - читать онлайн

Глава 2

Не помню даже, попрощалась я с херром Улссоном за руку или просто выскочила из кабинета. Мне уже сделалось все равно. Наша следующая встреча состоится не скоро. А теперь быстрее на свежий воздух!.. В кабинке я даже не успеваю толком посмотреть в зеркала, створки с мелодичным блямканием расходятся.

– Всего хорошего, – говорю я рыжей Валькирии, сидящей за стойкой.

Быстрее на свободу.

– Фрекен Мартинссон, погодите! – окликает меня Валькирия.

Я торможу и бесцеремонно интересуюсь:

– В чем дело?

Не дай бог, херр Улссон забыл мне вручить очередную сказку.

– Ваша дорожная сумка, – напоминает мне Валькирия.

Я возвращаюсь от принцев голубой крови на землю. Она права. Я забыла забрать дорожную сумку, а это неправильно.

– Благодарю. – Я плетусь назад, вытаскиваю из ячейки свой багаж, при этом не перестаю рассуждать:

«Странное решение – оборудовать в офисе партии ячейки, прямо как в супермаркете. Для чего? Чтобы террористам было куда подложить бомбу? Или тут дверцы бронированные?».

Но нет, дверцы самые обыкновенные.

Интересоваться этим у меня уже нет сил, поэтому я спрашиваю о другом:

– Где у вас туалет? – Меня так и тянет добавить «дамский», но я сдерживаюсь.

А про наличие какого еще туалета может спрашивать дама? Хотя кто их знает, этих классических либералов? Может, в новом офисе они уже успели устроить туалетные комнаты в стиле унисекс?

Я иду в указанном направлении. Нет, на двери нарисована соответствующая пиктограммка. Ставлю сумку на подоконник и без комплексов начинаю переодевание. К черту официальную одежду, моя работа на сегодня окончена. Я хочу чувствовать себя свободно и непринужденно. К тому же у меня все для этого припасено. Облегающие джинсы, светлая футболка с большим вырезом, открывающим правое плечо. Бюстик тоже к черту. Моя грудь, конечно, большого размера, но абсолютно не обвисшая, а упруго устремленная вперед. Вот и все с одеждой.

Теперь можно заняться лицом. У большого зеркала перед умывальниками я раскладываю на полочке косметику и исправляю последствия утренней катастрофы. Это занимает не так уж много времени. Всего несколько штрихов, и глаза у меня уже симметричные. Я улыбаюсь своему отражению, а оно – мне.

Я покидаю центральный офис классических либералов с легкой душой. Даже рыжая Валькирия не способна его омрачить.

– Всего хорошего, – говорю я ей на прощание.

– Всего наилучшего, – звучит мне вслед так, словно я слышу: «Катись к черту!»

Свободна! Вот что звучит у меня в голове. Безоблачное небо над городом звенит хрустальными колокольчиками. С моря дует свежий ветер. Его аромат не в состоянии подавить ни дымящие автомобили, ни трубы электростанции. Глядя на белый дым, поднимающийся над ними, мне хочется думать, что это фабрика по производству облаков.

Теперь мне нужно добраться до вокзала, сдать сумку в камеру хранения, взять обратный билет. Потом до самого вечера можно будет бродить по столице и наслаждаться тем, что меня здесь никто не знает. Это у нас в Хёгкуле приходится здороваться чуть ли не с каждым встречным. Конечно же, в Стокгольме наберется человек сто знакомых вместе с родственниками, но вряд ли мы встретимся сегодня. Теория вероятности не позволит такому случиться.

Тут я вспоминаю, что вырубила мобильник. А ведь мне могут позвонить по работе. Я включаю телефон, уже собираюсь сунуть его в футляр, но тут на экран вываливается сообщение о пропущенном звонке. Однако номер почему-то не определен.

В памяти всплывает картина из недавнего прошлого. Теперь я вижу себя словно со стороны. Я, голая и мокрая, стою в холодной прихожей. В ухо мне врывается тихое, но властное мужское дыхание, а по спине бегут мурашки. Ну почему мне кажется, что один дурацкий звонок связан с другим? Что это тот же самый человек? Меньше фантазировать надо, Эли. Это из-за того, что ты слишком уж занята своей работой. Надо уметь иногда развлечься и отдохнуть.

Менее чем через час я с обратным билетом в кошельке, со свободными руками и легкой сумочкой на плече вновь спускаюсь в метро. Путь мой лежит в Средиземноморский музей. Ну, не удалось мне в этом году поехать к теплому морю, полежать под пальмами, так хоть на время окунусь в атмосферу Древней Греции и Рима, полюбуюсь античными скульптурами и мозаиками.

По дороге я покупаю банан. Лучший способ перекусить на ходу.

Текст сказочки про принцев голубой крови и результаты опросов среди женщин насчет присутствия писсуаров в мужских туалетах, конечно же, лежат в моей сумочке и тикают как бомба с часовым механизмом, напоминая о деньгах, вкладываемых классическими либералами в нашу радиостанцию. Однако я стараюсь о них сейчас не думать. Придет время, напомнят о себе сами. А теперь я свободна!

Я стою на перроне. Каждый звук гулко разносится под сводами станции. Наблюдаю пятилетнего малыша с матерью. Мальчик безуспешно пытается разорвать шелестящую пачку с чипсами. Мать садится перед ним на корточки и раскрывает пакет. Малыш принимается аппетитно хрустеть, и я тут же чувствую голод. Последний раз я ела у себя дома, перед отъездом в Стокгольм, если не считать, конечно, микроскопический, но, надо признать, вкусный леденец, которым я угостилась в кабинете херра Улссона.

Я решаю не заморачиваться на своих комплексах, достаю из сумки банан и очищаю его верхушку. Кожура теперь свисает как увядшие лепестки белой лилии. Я откусываю маленький кусочек. Есть надо неизменно по чуть-чуть, тогда быстрее приходит ощущение сытости. Я буквально разминаю спелый банан передними зубами, превращаю его в кашицу. Губы берегу, боясь смазать старательно наложенную помаду.

Из тоннеля уже сквозит, приближающийся поезд, как поршень из цилиндра, выталкивает перед собой прохладный воздух. Состав выносится из темноты, слепя людей фарами, плавно покачивается и замирает возле перрона.

Я вхожу в разошедшиеся створки двери. Вагон полупустой. Люди расположились в нем так, чтобы никто не вторгался в их личное пространство. Каждый едет сам по себе. Я сажусь на лавку и понемногу поглощаю банан.

У нас в Хёгкуле нет ничего страшного в том, если смотришь встречному человеку в глаза. В больших же городах люди ведут себя так, словно они находятся в лесу. Все прочие для них будто бы деревья. Главное – не столкнуться, обойти «ствол». Поэтому в открытую разглядывать соседей здесь избегают, лишь, изредка бросают косые взгляды и тут же отводят их, если замечают, что любопытство изобличено.

Напротив меня сидит пятидесятилетний мужчина в деловом костюме, на коленях кейс, поверх него электронная книжка. Ему постоянно мешает галстук, выскальзывает и падает на экран. Вместо того чтобы заправить основательно или вообще снять, мужчина просто отодвигает его рукой. Но при каждом качании вагона галстук снова выскальзывает и закрывает ему обзор.

У этого любителя почитать на ходу приметная прическа – коротко стриженные густые-прегустые волосы. В первый момент мне даже показалось, что это войлочная шапочка, выкрашенная в темно-коричневый цвет. Ее края отделаны идеально. Наверное, он подстригался сегодняшним утром. Вот только чего этот субъект так усмехается?

Я перехватываю его взгляд. Он косится на меня. Вернее, на то, как я покусываю банан. Мне тут же становится ясен незамысловатый ход его мыслей. Про что еще могут думать мужчины, глядя на девушку с бананом в руке? Тут и трех раз гадать не стоит. Ну и пусть себе думает. Я всего лишь голодна и просто ем. Мне и дела нет до его эротических фантазий. Интересно, пришла бы ему в голову такая параллель, если бы перед ним сидела не я, а мужчина? И с кем это он сейчас так весело переглянулся?

Я перехватываю траекторию взгляда моего визави. Ага, теперь они заодно в своих фантазиях: старый хрыч в деловом костюме и моложавый албанец – единственный пассажир в вагоне, который стоит на своих двоих. Эмигрант с кучерявыми неопрятными волосами пялится на меня и одновременно подмигивает любителю почитать. Вот, мол, с этой дамочкой все ясно.

На плече у албанца расположилась милая обезьянка в ошейнике с длинным кожаным поводком. Она свесила хвост и корчит мне рожи. Возможно, ей тоже не дает покоя банан в моей руке, но уже лишь в гастрономическом качестве.

Я могла бы и поделиться с ней, но не хочется подниматься и ввязываться в общение с неопрятным албанцем. Ведь он, судя по виду, промышляет со своей макакой сбором милостыни и едет сейчас к месту работы.

Состав замедляет ход, приближаясь к станции. И тут макака, до этого державшаяся более-менее спокойно, вдруг запрыгивает на поручни. Албанец не успевает схватить конец поводка. Обретя свободу, обезьяна, стремительными прыжками пересекает вагон под самым потолком. Она задерживается над любителем чтения, а затем повисает над ним и задними лапами скальпирует. Вернее, это мне в первые мгновения кажется, что старый хрыч оскальпирован. В задних лапах у обезьяны его волосы, снятые целиком.

Макака перемахивает поперек вагона, прыгает мне на колени. Моя рука соприкасается с еще теплым скальпом, я верещу как ужаленная скорпионом и тут же оказываюсь наказанной за это. Мой недоеденный банан интересует макаку лишь во вторую очередь. Первым делом она передними лапами оттягивает вырез моей майки и коротко, но ужасно больно кусает меня за грудь. Теперь я уже не верещу, а ору на весь вагон.

Состав останавливается, двери открываются. Албанец в замешательстве, но рассудок все-таки подсказывает ему правильный алгоритм действий. Он опрометью бросается вон. Отвратительная хвостатая тварь выхватывает у меня огрызок банана, повизгивая, волоча за собой поводок, выскакивает следом.

Створки двери съезжаются, состав трогается с места. Я вижу албанца и макаку, сидящую у него на плече. Мне кажется, что обезьяна показывает лапой интернациональный непристойный жест, хотя, возможно, она просто прощается со мной. Огрызок банана торчит из ее оскаленной пасти.

Я спохватываюсь, сбрасываю с колен скальп и только сейчас понимаю, что это парик. Любитель чтения пытается прикрыть обширную блестящую лысину носовым платком.

Мои соотечественники – народ добрый, они редко радуются чужому горю. Но в данном случае мало кто удерживается от улыбки. Я сижу и, скосив глаза, пялюсь на свою грудь, вывалившуюся из-под майки. На нежной холеной коже, к которой я мало кому в жизни позволила прикасаться, четко читаются следы зубов. Крови немного. Пятидесятилетний хрыч сидит на корточках и прилаживает на голову свой дурацкий парик. От волнения он надевает его задом наперед.

– Вам помочь? – слышу я сочувственный голос и оборачиваюсь.

– А чем вы можете мне помочь? – спрашиваю в свою очередь я, уставившись на молодого парня с наушниками, спущенными на плечи.

– Ну, я не знаю… – теряется он. – Может, вам плохо?

– После укуса обезьяны я чувствую себя просто великолепно, – говорю я, вспоминаю про обнаженную грудь и прячу ее под майку.

На белом трикотажном полотне тут же проступают кровавые пятнышки.

Более идиотской ситуации я не могу себе представить. Оказаться искусанной макакой под землей в самом центре Стокгольма! Подобное возможно лишь с моим везением. Пострадала моя грудь, которой я гордилась всегда, с того самого дня, когда она стала у меня появляться. Разумеется, идея провести время в музее среди античных скульптур и ваз осталась в прошлом.

На следующей же станции я покидаю вагон. Любитель чтения тоже выходит, срывает неправильно надетый парик, комкает его, сует в карман пиджака и спешит к турникетам. Никому не нравится находиться среди криво ухмыляющихся незнакомых людей.

Я остаюсь с молодым человеком, выскочившим на перрон вместе со мной.

– Мне кажется, вы собирались ехать дальше. – Я злюсь и криво усмехаюсь от боли, словно бы молодой человек виноват в том, что произошло.

– На станции можно обратиться к полицейскому, – напоминает парень.

– И что это изменит? – Я продолжаю злиться.

Мне кажется, что навязчивый помощник последней фразой намекает мне, будто я приехала в столицу из провинции и не знаю, что на каждой станции метрополитена дежурит полицейский.

– Владельца обезьяны отыщут и накажут.

– Но ведь это не он укусил меня, а чертова макака! Его-то за что наказывать? Боже, болит-то как!

– Он обязан держать животное на поводке, перевозить в наморднике. Хотя я не уверен, что в шведском законодательстве специально прописан порядок перевозки обезьян. Наверное, на них распространяются правила, придуманные для транспортировки котов и собак.

– Вы хоть представляете себе, как должен выглядеть намордник для макаки? Я лично – нет.

– Что вы собираетесь делать?

– Уж, во всяком случае, не плакать и не искать помощи у полиции.

– Вам следует показаться врачу. Обезьяна наверняка не привита от болезней, и у нее нет паспорта.

– Вот уж утешили! Только этого мне не хватало.

– Я вас проведу до ближайшей клиники, – предлагает молодой человек. – У вас есть медицинская страховка?

– Разумеется. Только я не знаю, страховой ли это случай. Не припомню, чтобы речь там шла об обезьянах в подземке.

Мы выбираемся на поверхность. Грудь еще саднит. Страшно обидно, что такое случилось именно со мной. Ну, чем я хуже других? Почему проклятая макака выбрала именно меня? Из-за банана? Так я была бы не против угостить ее просто так. Стоило ей только попросить! Для этого не надо уметь разговаривать. Ага, есть такие твари, которые просить не умеют, они брутально берут то, что им понравилось.

У клиники я настойчиво прощаюсь со своим провожатым. Мне не хочется видеть его рядом с собой, он напоминает мне о моем невольном позоре. Парень, к счастью, вменяемый, понимает мое состояние, уходит, пожелав успехов. Вот только в чем? Ведь он даже не знает, чем именно я занимаюсь. Что ж, и ему успехов за отзывчивость и терпение к моей беспричинной злости в его адрес.

Врачом-травматологом оказывается немолодой мужчина, практически старик в старомодных очках с толстыми дужками. Я не люблю посещать молодых врачей. Хочешь ты того или нет, а они видят в тебе не только пациентку, но и представительницу противоположного пола. Помимо воли ощущаешь, как заводит их твое тело, как они с серьезным видом норовят прикоснуться к нему лишний раз. А вот старичку уже все равно. Через его руки прошли сотни или тысячи женщин – молодых, старых, уродливых и красоток. Моя грудь его ничуть не впечатляет, важен лишь укус.

– Интересный случай, – говорит он, рассматривая следы зубов через увеличительное стекло. – Обезьяна говорите?

– Она самая, – подтверждаю я. – Макака.

– Да, на кота не похоже, – соглашается травматолог, обрабатывая рану антисептиком. – Интересный случай.

Чего тут интересного? След от укуса уже успел слегка посинеть и набухнуть, отпечатки зубов стали четче.

– Вам нужно сделать инъекцию от столбняка, – предупреждает медик.

Последний раз мне делали прививку от столбняка в детстве, когда я еще училась в школе. Родители купили мне первый в моей жизни двухколесный велосипед, и я училась на нем кататься. У меня никак не получалось делать два дела одновременно – крутить педали и удерживать равновесие.

Отец, который был главным моим учителем, решил проблему следующим образом. Он поставил велосипед на спуске и подтолкнул меня в спину. Педали крутить не пришлось, и я к своему удивлению поняла, что еду. Велосипед разогнался так, что отец уже не поспевал за мной.

Тормозить я еще не умела и, разумеется, не вписалась в поворот. Оно и к лучшему. Вылети я на дорогу, последствия могли бы стать куда более масштабными. А так я отделалась сбитыми в крови локтями и коленками. И, как следствие – инъекция против столбняка.

– Это не очень больно? – спросила я, вспоминая я свои детские впечатления.

– Не больнее укуса обезьяны, – обещает травматолог.

Я всегда неуютно себя чувствую, когда кто-то стоит у меня за оголенной спиной, вдобавок держит в руках нечто острое. Наверное, это психологический рудимент с древнейших времен, когда люди в наших широтах ходили, слегка прикрытые шкурами, и не до конца доверяли друг другу.

Иголка входит под лопатку без предупреждения. Я чувствую, как вместе с препаратом по телу растекается боль, и постанываю. Но должна признать, что медик сделал все предельно профессионально. Внезапная боль всегда слабее той, к которой готовишься заранее.

– Вот и все. – Я чувствую, как игла выходит из-под кожи. – Можете одеваться.

– Я слышала, что СПИД разносят и обезьяны, – осторожно замечаю я.

– От кого? – Медик вскидывает брови.

Я лихорадочно пытаюсь припомнить, откуда ко мне пришла такая информация.

– Вроде из Интернета, – мямлю я. – Я, вообще-то, журналистка. Ко мне стекается много разной информации, всего не упомнишь.

– Глупости. Речь идет только о человекообразных обезьянах.

– Макака разве не человекообразная? – удивляюсь я, вспомнив коварный блеск глаз этой твари в то время, когда она проделывала свои гнусности.

Скотина смотрела и действовала чисто по-человечески.

– Нет, макака не человекообразная, поверьте на слово. СПИДом можно заразиться только от орангутанга, гориллы и шимпанзе, да и то лишь вступив с ними в половой контакт. Но, если хотите, можете сдать тест.

– Спасибо, пока не хочу.

Все-таки укус груди, наверное, нельзя назвать половым контактом. Конечно, во время акта партнер может и покусывать грудь, но не так же зверски!..

Неожиданный визит в клинику ломает мои планы. В музей мне уже расхотелось окончательно. Я несколько часов бесцельно брожу по центру города, захожу в открытое кафе выпить кофе, минеральной воды.

Зонтики и столики вынесены к самому краю тротуара. Я сажусь, смотрю на машины, проезжающие мимо. Стокгольм – чужой для меня город. Он живет своей жизнью, я своей. Мне здесь одиноко.

А вот наш незамысловатый городок Хёгкуль понятен для меня как таблица умножения. В нем есть всего две достопримечательности. Это старый маяк Кюллан да почти заброшенный мрачный замок, стоящий на горе. Он пустует вот уже двадцать лет. Как и положено, по слухам, в стенах, которым больше пяти веков, обитают привидения. Якобы построил его один из приближенных короля Юхана Второго, выйдя в отставку и покинув двор. Он прожил в нем недолго, всего три года, успев при этом сменить семь жен. Все они умирали вскоре после свадьбы. Вельможу заподозрили в том, что он убивает своих жен, и в один прекрасный день он бесследно исчез. Никто его больше не видел. А вот призраки замученных молодых женщин до сих пор обитают в средневековых залах.

Последний владелец замка незадолго до смерти не придумал ничего лучшего, как завещать его городу. С тех пор там никто и не живет. Покупателя найти невозможно, места у нас не туристические. Швеция не Англия, наличие привидений наших людей только отпугивает. Да и замок является историческим памятником. Его просто так не отремонтируешь. По закону новый владелец обязан провести реставрацию, то есть вложить в него целое состояние. Вот уже второй десяток лет муниципалитет безрезультатно выставляет замок на торги, а желающих приобрести его так и не находится.

Правда, есть у нас в Хёгкуле и третья достопримечательность. Но я обычно называю ее экспонатом. Это старая дева, наш мэр – Фрида Холемберг. Такую еще поискать надо. Глядя на нее, не сразу и поймешь, мужчина это или женщина. Широкие, чисто мужские плечи, а ниже повсюду один обхват, что в бедрах, что в талии, в смысле, в том месте, где таковая должна бы находиться. Лицо такое, будто его высекал топором не слишком умелый плотник.

Конечно, человек не виноват, что уродился таким. Но с содержимым головы можно что-то сделать! По-моему, она просто ненавидит всех – и мужчин, и женщин, и детей. Первых, потому, что те не воспринимают ее особью противоположного пола. Вторых потому, что любая уродина в десять раз привлекательнее фрекен Холемберг. Детей же она терпеть не может, поскольку своих не родила. Такой даме только в политику и подаваться, что она успешно и сделала. Эта особа занимает свой пост второй срок подряд. Если честно, то злосчастная макака лично для меня в сто раз милее ее. Я за фрекен Холемберг ни разу не голосовала. Если бы меня спросили, как выглядит черт, то я посоветовала бы посмотреть на Фриду.

Все-таки зря я помянула черта. Из-за поворота выплывает длиннющий лимузин, черный, сверкающий лаком как дорогой гроб. Он подруливает к самому бордюру и останавливается прямо напротив меня – протяни руку и дотронешься. Глоток кофе застревает у меня в горле. Я чувствую на себе пристальный взгляд и с четверть минуты кашляю. Наконец-то зеркальное стекло задней дверцы медленно ползет вниз.

За ним я вижу испуганное лицо и не сразу могу сообразить, что это же Шарлотта Берглунд – тренер фитнес-центра, работающего в нашем городке. Все дамы, которые следят за своим телом, посещают его, и я в их числе. Прошло уже четыре дня, как Шарлотта исчезла из Хёгкуле. Вернее, не совсем исчезла. С вечера она позвонила своему работодателю, наговорила что-то невнятное, отпросилась на день, а потом ее больше никто не видел.

По просьбе этого работодателя я даже передала в вечернем эфире обращение к жителям – отозваться тех, кто видел ее последними. Поступили два звонка. Эти люди накануне заметили, как фрекен Берглунд подобрал на улице черный лимузин.

Я ощущаю присутствие еще кого-то в глубине темного салона. Шарлотта открывает рот, будто хочет мне что-то сказать или предупредить о чем-то, но в этот момент зеркальное стекло медленно ползет вверх. Теперь я вижу вместо Шарлотты лишь собственное отражение. Рот у меня тоже открыт! Лимузин бесшумно трогается с места, сворачивает, исчезает в поперечной улице.

Я сглатываю кофе, застрявший в горле. Следом за лимузином проезжает мотоциклист в кожаной куртке, усыпанной острыми стальными шипами-заклепками и в серебристом шлеме с опущенным тонированным забралом. Его силуэт мне тоже кажется знакомым, но я никак не могу припомнить, где именно видела этого человека.

Что делать? Бежать за лимузином? В полицию? Ну и что я сообщу? Даже наши полицейские в Хёгкуле сказали, что повода для беспокойства нет. Фрекен Берглунд более чем совершеннолетняя женщина, может распоряжаться собой и своим временем так, как хочет.

Я вытаскиваю из сумочки записную книжку, лихорадочно листаю страницы. Не могу вспомнить, на какую букву записала себе Шарлотту. Нахожу номер на страничке с буквой «Ф» – фитнес-центр, набираю его. Идут длинные гудки, хотя до этого телефон Шарлотты был отключен.

Но нет, она отвечает:

– Слушаю, Элинор.

– С тобой все в порядке? Тебя же все ищут. Ты почему на звонки не отвечала?

– Со мной все хорошо, – шепчет она.

– Ты сейчас с кем? Что это за машина?

– Извини, не могу сейчас говорить.

Связь обрывается. Проявлять излишнюю настойчивость, когда с тобой не хотят говорить, не в моих привычках. Да и не так уж я близка с Шарлоттой, просто посещаю фитнес-центр.

Я звоню Марте. Та отвечает сразу же, будто уже держала телефон у самого уха.

– Марта, я только что видела пропавшую Шарлотту. Она катается по Стокгольму на заднем сиденье лимузина.

– Что она делает? – переспрашивает Марта Лофгрен. – Вот черт. Это же не новость. Я-то надеялась, что ее как минимум похитил маньяк. А с твоей информацией в эфир не выйдешь.

– Она как-то странно говорила со мной по телефону.

– Строить догадки не стоит. Нас потом могут обвинить во вмешательстве в личную жизнь. Будешь в поезде, перезвони, я сейчас на интервью.

Как у Марты все просто. Если бы я сообщила ей, что нашла Шарлотту Берглунд повешенной в придорожном лесу или расчлененной в контейнере с мусором, она искренне обрадовалась бы за нашу радиостанцию – будет о чем поговорить в вечернем эфире.

– Вот у меня есть настоящая новость, – радостно сообщает Марта. – Наш замок с привидениями, который двадцать лет никому не был нужен, наконец-то нашел покупателя.

– Кто он? – вырывается у меня, и я даже забываю о Шарлотте.

– Никто пока не знает. На аукционе присутствовал и внес залог представитель покупателя. Сам он пока решил не афишировать свое имя.

– Но ты же что-то сумеешь накопать?

– Надеюсь.