По тому, как человек стучится в дверь, о нем можно многое сказать
Принц мечты не может существовать в реальности – это закон жизни
Скутер – идеальный транспорт, особенно если едешь с парнем
Вытащить мобильник на ходу не так-то просто
На этот раз сон не принес сюрпризов. Я просто провалилась в него как в вату, а потом открыла глаза. Я так устроена, что просыпаюсь без будильника. Вернее будет сказать, что будильник существует где-то во мне и срабатывает в нужное время. Уже четыре часа дня. Просыпаться – это всегда мука. Хочется валяться в постели как можно дольше.
Наконец-то я делаю над собой усилие и перехожу в вертикальное положение. Душ приводит меня в чувство. Потом я принимаюсь проверять себя на адекватность, восстанавливаю в памяти недавнее прошлое.
Вот я в кабинете Юхона Улссона. Он вполне реален. Точно так же, как и ночной гость в поезде. Вот и определись после этого, найди, где пролегает грань между вымыслом и правдой. Выходит, я могла бы переспать со случайным попутчиком? Ужас какой-то. Ведь во сне я не сделала и попытки к сопротивлению, даже для порядка не произнесла «нет», «не надо».
Все, все, все! Было и прошло. Мало ли какие видения и крамольные мысли посещали меня в жизни! Бывало и похуже. Если переживать за каждую из них в отдельности, не останется времени на другое.
Гудит фен. Мои волосы распушаются, принимают форму и объем. От этого на душе становится легче. Я заглядываю в глаза своему отражению. Спокойный серьезный взгляд. Уверенность в своих силах растет. Ну, в самом деле, кто сможет догадаться о том, что творится в моей голове? Разве что на самом дне зрачков скачут то ли искорки, то ли малюсенькие чертики. Но я никому не позволяю так близко подходить к себе, чтобы он мог заглянуть в меня, рассмотреть до самого дна.
Вновь булькает кофеварка. Без чашки кофе начинать новый день нельзя. Это не поздний завтрак, а священнодействие. Кофе прекрасен не столько своим вкусом, сколько запахом. Он невидимый, а наполняет мой дом.
Я одеваюсь перед своим любимым зеркалом, вставленном в дверь старого гардероба, и тут мне приходит в голову удивительная мысль. Все отражения, бывшие в нем, сваливаются за серебряную амальгаму как фотоснимки. Должен иметься способ извлекать их оттуда.
Додумать эти мудрые мысли мне не дает стук в дверь. Конечно, куда лучше, если у тебя в доме стоит видеокамера. Сразу можно узнать, кому ты понадобилась. Если гость не в тему, то вполне возможно сохранить пристойность и прикинуться, будто тебя нет дома. Но у нас в Хёгкуле установка такого вот оборудования считается дурным тоном, люди предпочитают живое общение. Я уже догадываюсь, кто это может быть.
По тому, как человек приходит в гости, можно многое сказать о его характере. Есть люди, которые стучатся властно, будто бы к себе домой. Они не допускают и мысли о том, что им могут не открыть. Некоторые умеют это делать как-то официально. Находятся и скромники. Они скребутся будто провинившийся кот. Вот такой стук только что и прозвучал.
Я глубоко вздыхаю. Несомненно, на крыльце стоит Йак Линд – наш звукорежиссер. Про себя я называю его безвредным Йаком. В свои двадцать пять лет он умудрился сохранить внешность семилетнего мальчишки. Такие же удивленные и широко раскрытые глаза, тонкие как шелк кудряшки и нежная кожица, на которой там и сям спонтанно проступают розовые пятна. Не могу избавиться от впечатления, что на губах у него еще не обсохшее молоко. При этом Йак Линд высокий и достаточно ладно скроенный парень, но он стесняется своего роста, а потому постоянно горбится.
Я открываю дверь. Так и есть, это Линд.
– Привет, Йак, – говорю я и отступаю, пропуская его в прихожую. – Проходи.
– Я шел мимо, – мямлит Йак, и на его щеках мгновенно проступает румянец, потому как врать он не умеет абсолютно.
Ну как он мог идти мимо? Нет такого маршрута в нашем Хёгкуле! Ему как минимум пришлось сделать крюк в половину километра, и это в случае, если он решил наведаться в наш супермаркет. Но поскольку в руках у него нет пакета, то ясно, что в магазин он не заходил. Естественно, Линд просто захотел меня увидеть, но не решается сказать об этом открыто. Милый парень.
– Я тебе сказала – проходи, – напоминаю я.
Йак, как обычно, потерял голову, глядя на меня, и растерялся. Не стану врать, это приятно осознавать. Но он абсолютно безобидный. Я воспринимаю его как младшего братишку, которого следует оберегать и не давать в обиду.
Марта уверяет, будто Линд влюблен в меня по уши. Мне же кажется, что это несколько другое чувство. Та девушка, к которой он заходит так вот по дороге чуть ли не каждый день, совсем не я. Она другая. Он придумал ее. А я лишь оболочка, что-то вроде фотографии поп-звезды, на которую молятся фанаты. Я излагаю это довольно путано, но так оно и есть в наших отношениях.
Йак проходит, садится в то же самое кресло, что и всегда, смотрит на меня. А мне хочется улыбаться, такой он забавный и беспомощный. Интересно, как он повел бы себя, если бы я сейчас взяла его за руку и заглянула в глаза? Наверное, испугался бы до смерти. А то и убежал бы.
– Кофе будешь? Я уже пила.
– Тогда и я не стану, – мямлит Йак.
– Нет, ты выпьешь. Я же вижу, тебе хочется, а своим желаниям всегда нужно уступать.
Я наливаю ему полную чашку, спрашиваю, бросать ли сахар, хоть и знаю, что он пьет горький кофе. Но это ритуал.
– Не надо сахара. Я люблю натуральный вкус, – произносит Йак, принимая от меня чашку.
Должна признаться, я просто обожаю иногда его слегка подразнить, немного поиздеваться. Не со злостью. В моих приколах только доброта и желание сделать Йаку приятное. И это абсолютно не сложно. Он славный парень, отличный профессионал.
Я сажусь напротив него, забрасываю ногу за ногу. При этом полы халата слегка расходятся. После чего я меняю ноги, но делаю это несколько замедленно. Линд не в силах устоять, он опускает взгляд. Наверняка у него в мозгу сейчас звучат хрустальные колокола, ведь он на секунду увидел белую полоску моего белья.
Казалось бы, что здесь такого? Но Йак, как и я, любитель додумывать. Фантазия дорисует ему полную картину. Он старается не подавать вида, но мозг ему переклинило. Если я продолжу молчать, то он тоже не скажет ни слова.
– Но ты же не просто так зашел ко мне. – Я возвращаю его к реальности.
Да, иногда я все же копирую Марту. Это ее конек – раззадоривать мужчин, а потом опускать их на землю.
Опасное занятие. Не каждый мужчина способен вовремя остановиться. Но Йак абсолютно безобидный, я в этом уверена. Если ему сказать «нет», он поймет это слово именно так, как и надо.
Наконец Линд понимает, что я его о чем-то спросила, начинает часто моргать. Ему неудобно признаться в том, что он не услышал моих слов.
– Ты зашел, чтобы мне что-то сказать? Отдать? Сделать? – прихожу ему на помощь я.
Фраза звучит не совсем корректно, даже провокационно. Но я сейчас не в эфире, могу себе это позволить.
– Ах, да, конечно, – спохватывается Йак, лезет в карман и достает компакт-диск в бумажном конверте. – Я залил на наш сервер новую музыку. Вот плей-лист.
Я понимаю, что с этим плей-листом я могла бы ознакомиться в студии, получить его по электронной почте. Но тогда у Йака не появился бы повод заявиться ко мне лишний раз.
– Спасибо, я просмотрю его, – включаюсь я в игру.
– Это наша общая работа. – Йак пожимает плечами и делает еще один небольшой глоток.
Я вижу по его лицу, ему хочется, чтобы кофе в чашечке не кончался. Так неторопливо пьют хороший виски, смакуя, дожидаясь, пока он целиком всосется в язык. Милый Йак, он так нежно ко мне относится, что даже боится сделать попытку ненароком прикоснуться.
Лишь один раз в жизни я видела его другим – на вечеринке в честь дня рождения Марты. Тогда Линд и я хлебнули лишнего. Возможно, я еще слегка переборщила, дразня его. Йак предложил выйти на крыльцо, подышать свежим воздухом. Я согласилась, будучи уверенной наперед, что ничего мне не угрожает. Минут пять мы смотрели на звезды. Затем Линд сказал какую-то банальность, не к месту помянул луну, которой, кстати, на небе не было. Потом Йак сжал мою ладонь. Он напрягся и даже дрожал, пораженный собственной наглостью.
А мне стало смешно, я еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. И вдруг Йак прижал меня к себе, полез целоваться. Я вырывалась, отворачивала лицо, из-за чего он просто обслюнявил мне нос. Вот тогда я и сказала ему «нет». И все прекратилось как по мановению волшебной палочки. Линд отпрянул, стал говорить в свое оправдание что-то несвязное, а потом и вовсе убежал.
Назавтра, когда мы встретились на работе, я пожалела его. Он сказал, что перебрал и ничего не помнит, попросил прощения, «если что-то было не так». Я сказала, мол, не о чем беспокоиться, ничего такого не произошло.
С тех пор и продолжаются наши странные встречи, когда он заходит ко мне по дороге, каждый раз придумывая новые и новые предлоги. Думаю, если бы ему все-таки удалось бы меня поцеловать в тот вечер, то он теперь считал бы себя обязанным на мне жениться.
Не знаю, есть ли моя вина в том, что Линд крутится возле меня и его практически не интересуют другие девушки. Наверное, я приручила его. Так можно привязать к себе бездомного котенка, однажды покормив его с рук. Йак и в самом деле очень домашний и смущает меня не больше того же котенка.
– Извини, но мне пора собираться, – говорю я, подсаживаюсь к трюмо и выставляю на столик косметику. – Тебя не будет смущать то, что я крашусь при тебе? Если хочешь, налей себе кофе. В колбе еще немного осталось. Правда, он остыл, но можешь подогреть в микроволновке. Я иногда так делаю.
Кофе позволяет Йаку получить официальную возможность немного задержаться в моем доме. Парень сидит у меня за спиной и рассказывает о том, что собирается записать свою новую песню. Нет, конечно, он не рассчитывает, что она когда-нибудь станет хитом, пишет исключительно для себя. Однако на самом деле я знаю, что он делает это для меня.
– Опять про неразделенную любовь? – как бы между прочим интересуюсь я и, чтобы не вгонять Йака в краску, тут же тоном университетского преподавателя продолжаю: – Это правильно. Тема неразделенной любви выигрышная в поэзии. Особенно в песенной. Большинство общепризнанных поэтических шедевров объединены этой темой.
Йак слушает. Но я-то знаю, что он не слышит сейчас смысла моих слов, просто наслаждается их звучанием. Так можно относиться к журчанию ручья. А потому я перестаю особо заботиться о содержании своего монолога, крашу ресницы и вещаю.
На самом деле я просто боюсь признаться себе самой, что во многом такая же, как и Йак, вот только вид делаю, будто разбираюсь в жизни. Я так же, как и он, мечтаю о другом существовании. Мне кажется, пока еще я вроде куколки, не стала бабочкой, не расправила крылья. Моя заветная мечта – написать книгу. Но в прозе, в отличие от поэзии, любовь должна быть разделенной и счастливой. Когда-нибудь я напишу ее.
Макияж окончен. Можно, конечно, еще немного поиздеваться над Йаком, попросить отвернуться и переодеться, при этом нарочито шуршать тряпками. Но это будет уже слишком. Бедный парень, он и так сегодня натерпелся от меня. Впечатлений ему хватит, чтобы прокручивать в памяти, когда он окажется один. Я просто прошу его выйти и, если хочет, подождать меня на улице. Не сомневаюсь, дождется.
Я становлюсь перед своим любимым зеркалом и сбрасываю тяжелый махровый халат, затем неторопливо избавляюсь от трусиков. Не знаю, правильно это или нет, но я люблю разглядывать свое тело в зеркале. С одной стороны, оно мне безумно нравится, с другой, я нахожу в нем десятки недостатков. Вот, например, у меня соски разные – правый выступает так, как и положено, а левый слегка вмят внутрь. Но если его поласкать пальцами, то он распрямляется, выходит наружу, твердеет.
Теперь к прежним недостаткам прибавился еще один – синяк на груди, будем надеяться, что временный. Я осторожно замазываю его тональным кремом, при этом понимаю идиотизм такого занятия. Ведь никому я грудь в ближайшее время показывать не собираюсь, а саму себя не обманешь.
Немного прохладно, в доме гуляет сквозняк. Я подрагиваю, но не столько от холода, сколько от опасения, что в дом сейчас может зайти кто-нибудь, хотя бы и Йак. Ведь входная дверь осталась незапертой. Но я не собираюсь ее замыкать. Мне приятен этот похожий на щекотку, подступающий к сердцу легкий страх. Он возникает от мысли о том, что кто-то может застукать меня перед зеркалом голой, разглядывающей свою грудь.
Линд, наверное, уже поглядывает на часы. Нельзя так злоупотреблять его временем. Я одеваюсь и выхожу из дома. Йак прячет мобильник.
– Извини, что задержалась, – говорю я.
– Все в порядке. Я как раз успел почистить в памяти телефона ненужные сообщения. Все собирался, да времени не находилось.
Я не так часто шлю что-нибудь Йаку. Уверена, ни одно из моих сообщений он не удалил. А вот Линд пишет мне постоянно, лишь только подворачивается удобный случай.
– Составишь мне компанию? – спрашиваю я для порядка.
Конечно же, он составит, кто бы сомневался. Глаза Йака смотрят растеряно и доверчиво.
– Тебя не затруднит? – в свою очередь спрашивает он.
– Нисколько.
Я выкатываю из-под навеса старенький скутер. Машиной – кстати, одной на двоих с Мартой – я пользуюсь лишь тогда, когда приходится ехать достаточно далеко. А так скутер – идеальный транспорт для перемещения в пределах Хёгкуля. Топливо жрет минимально, неприхотлив, с парковой проблем не существует. Вот только зимой на нем бывает холодно ездить.
Я сажусь за руль, Йак устраивается за моей спиной. Сиденье коротенькое. Парню, чтобы не свалиться с него, поневоле придется прижиматься ко мне. Однако Йак слишком тактичен, чтобы позволить себе такое без моего разрешения. Я запускаю двигатель, оборачиваюсь и читаю в глазах Линда опасение насчет того, будто боюсь непристойно близко сдвигать наши тела.
– Держись крепче, – благородно советую я ему. – Мне совсем не хочется становиться зачинщицей дорожно-транспортного происшествия.
Йак счастливо, по-детски улыбается. Разрешение получено, теперь он имеет полное право обхватить меня за талию, прижаться ко мне, дышать в затылок.
Не стану врать, мне это тоже немного приятно. Я всегда чувствую себя уверенней, когда понимаю, что нравлюсь мужчинам. Конечно, это не совсем честная игра. Я-то знаю, что больше мне от них ничего не нужно – лишь поднять свою самооценку. Я довольствуюсь пониманием своей привлекательности, а уж какие картины в дальнейшем дорисовывает их фантазия, не мое дело.
Мне не нужен конкретно Йак или кто-то другой. Я хочу встретить принца моей мечты, которого выдумала точно так же, как Линд – меня. Я знаю, что его не существует. Но чудеса иногда случаются, иначе скучно жить.
Мы выкатываем скутер на улицу. Йак крепко держится за меня, боясь пошевелить пальцами. Вдруг я подумаю, будто он покушается на мое тело, получает от него удовольствие! Ведь это уже что-то вроде воровства. Парень наверняка чувствует под ладонью низ лифчика, туго обтягивающего мою грудь, вот и затаился.
Журчит маломощный мотор. Скутер послушен мне. Мы выезжаем на центральную площадь городка. Слева возвышается колокольня кирхи. Справа растянулось здание бывших торговых рядов, где теперь располагаются несколько магазинчиков и кафешек. Я жду, пока переключится светофор.
Мобильник, до этого молчавший, вдруг оживает, вибрирует в кармане джинсов. Кто-то нашел время звонить! Сигнал светофора становится зеленым, я трогаюсь с места.
– Йак, ты чувствуешь дрожь? – чуть повернув голову, кричу я.
Линд испуганно выдает:
– Нет у меня никакой дрожи.
Бедняга наверняка подумал, что я имею в виду подрагивание его ног, которыми он сжимает мои бедра.
– Телефон в правом кармане джинсов. Он звонит.
– И что я должен делать?
– Вытащи его и посмотри, кому я понадобилась. Только не свались.
Я бы ответила сама, но тут, как назло, стоит знак, запрещающий остановку.
Йак отпускает правую руку, при этом, следуя моему совету не свалиться, вынужден перехватить левую чуть выше. Теперь получается, что низ моей груди оказывается в его пальцах. Уже от одного этого у него наверняка мозг вынесло. А ведь его другая ладонь находится в моем кармане. Йак выковыривает оттуда мобильник, для чего шевелит пальцами.
Укушенная грудь отзывается легкой болью, но я молчу. Если я скажу «мне больно», то Линд черт знает что подумает.
– Не вырони телефон на дорогу. Я купила его всего месяц назад. Будет очень жалко.
Наконец-то верещащий мобильник извлечен. Йак тычет его мне прямо в лицо, закрывая обзор.
– Так кто звонит? – спрашиваю я.
– Марта Лофгрен.
– Ответь, пусть подождет, за перекрестком я остановлюсь.
Вместо того чтобы просто сказать Марте «подожди немного», Йак зачем-то принимается детально описывать ей ситуацию, в которой мы оказались. Мол, я управляю скутером, а он сидит за мной, рискуя свалиться, ну а на улице запрещено останавливаться.
Я проезжаю перекресток, заруливаю на тротуар и завладеваю мобильником. Йак продолжает держаться за мою грудь. Это меня отвлекает, а потому мне приходится встать, снять шлем и вручить его Линду.
– Да, Марта, слушаю тебя. Теперь я уже могу говорить, – произношу я.
– Снова искушаешь Йака? – спрашивает подруга.
– Мне это абсолютно не нужно. – Я кошусь на своего пассажира, который делает вид, будто не слышит моих слов и не догадывается, о чем мы сейчас говорим с Мартой.
– Ты тоже стерва, только еще более жестокая, чем я. Я-то мужчинам иногда кое-что позволяю с собой делать.
– Ты звонишь, чтобы мне об этом сказать?
– К слову пришлось. Я звоню тебе, чтобы сказать – Шарлотта Берглунд нашлась. Выходит, ее привез в Хёгкуль тот самый шикарный лимузин.
– Ты с ней уже встречалась?
– Шарлотта от меня шарахнулась на улице, лишь только я спросила, где она была все это время. Сейчас она в фитнес-центре. Я бы сама попыталась ее раскрутить, но мне нужно обязательно получить информацию о покупателе замка. Это же будет настоящий ужас, если мы сообщим о нем позже, чем газета. Мы всех рекламодателей растеряем. У меня скоро встреча с информатором.
Я вынуждена мысленно согласиться с Мартой и уже чувствую, о чем она меня попросит.
– У тебя до эфира еще есть время. Заскочи к Шарлотте, поговори с ней. Может, она откроет тебе душу? У меня такое чувство, что все это взаимосвязано.
– Что именно?
– Исчезновение Шарлотты, покупка замка и шикарный лимузин. Значит, договорились. На тебе Шарлотта, за мной покупатель. До связи. Не засовывай далеко мобильник. В любой момент может появиться что-нибудь интересное. До связи.
Я опускаю мобильник в карман, поворачиваюсь к Йаку и говорю:
– Извини, появились срочные дела. Подвезти тебя домой не смогу.
Линд расстроен как ребенок, у которого забрали любимую игрушку. Будь его воля, он часами ездил бы по Хёгкулю, сидя за мной, лишь бы иметь возможность обнимать меня за талию и сжимать коленями мои бедра. Но, хорошего понемногу, пора расставаться.
Я вижу, что ему мало полученного удовольствия. Йак не прочь еще и поцеловать меня на прощание. Я колеблюсь, стоит ли подставлять щеку.
Логика по формуле «от меня не убудет» тут не действует. Если ты один раз открыто позволяешь что-то другому человеку, то тем самым раздвигаешь для него рамки дозволенного. Поцелуй в щеку? А что случится в следующий раз? В губы?..
Я вовремя вспоминаю о своей поездке в Стокгольм. Опыт Юхона Улссона, секретаря по связям с общественностью Классической либеральной партии должен пригодиться. Я протягиваю руку. Йак слегка разочарован, но пожимает мою ладонь чувственно, задерживая в своей дольше положенного. Мои пальцы буквально выскальзывают из его захвата.
– Эли! – произносит Йак. – Можно как-нибудь пригласить тебя в кафе или… – Он запинается, закатывает глаза и добавляет: – На пикник?
Это уже что-то новенькое. Так далеко в выражении своих чувств он еще не заходил. Я догадываюсь, что произнести такое в его понимании – это то же самое, что и признаться в любви, то есть серьезный мужской поступок.
«Элинор Мартинссон! – обращаюсь я к себе в мыслях подчеркнуто официально. – Ты же знаешь, что Йак тебе не нужен, а при этом прикармливаешь его с ладони. Отпусти парня. Такое в твоих силах. Перестань играть с ним. Он не кукла из твоего детства, а живой человек. Ты даешь ему надежду, будоражишь фантазию».
Тут я сообразила, что уже не сама к себе обращаюсь. Проснулся мой проклятый внутренний голос. Вечно ему не нравится, когда я испытываю приятные ощущения.
Скажите, почему почти все приятное непристойно? Например, мне нравится есть руками. Так я и делаю, оставшись наедине с собой. Облизывать пальцы, измазанные кетчупом, – что в этом такого? Но в кафе я вынуждена даже картофель фри есть вилкой и держать ее непременно в левой руке.
Временами мне приятно дразнить Йака. Почему я должна себе в этом отказывать? К тому же это нравится и ему. Всего лишь невинный флирт.
Линд терпеливо дожидается моего ответа.
– Подумаю, – говорю я слово, которое меня ни к чему не обязывает, и вешаю шлем на руль скутера.
Фитнес-центр находится неподалеку от центральной площади. Не трудно и пешком пройтись.
– Это можно сделать в любой день, когда у тебя найдется для меня время, – предлагает Йак, совершая классическую ошибку тех парней, которые хотят понравиться девушке.
Если бы он назвал конкретный день, то мне пришлось бы сказать «да» или «нет», а так в силе остается мое неопределенное «подумаю». Йак все еще топчется возле скутера, но я не даю ему шанса увязаться со мной.
– Пока! – говорю я и машу рукой.
– Пока, – обреченно произносит Линд и идет в сторону кирхи.
Итак, мне доверено редакционное задание. Я должна раскрутить Шарлотту Берглунд на откровенность, узнать, с кем она была последние дни, почему исчезла из Хёгкуля, наплевала на работу, предпочла раскатывать на дорогущем лимузине.
Начнем с того, что эта дама никогда не являлась моей подругой, а потому вряд ли будет настроена изливать мне душу. Послала же она Марту! Значит, все следует обставить так, словно я появилась случайно, вовсе не собиралась ее допрашивать. Ну, почти как Йак, который просто проходил мимо моего дома.
Легальная возможность появиться в фитнес-центре у меня имеется. Благо наша радиостанция постоянно крутит его рекламу. В качестве дополнительного бонуса каждому сотруднику радиостанции выдан «вечный» абонемент на посещение в любое время. Грех не воспользоваться.
Единственное, что меня подвело, так это экипировка. Мне приходится зайти в магазин и приобрести самое дешевое гимнастическое трико, которое там только нашлось. Надеюсь, один тур занятий оно выдержит. В соседнем кафетерии я покупаю пакет пончиков.
Мелодично блямкает колокольчик на двери. Меня здесь знают, я появляюсь не слишком регулярно, но пару раз в месяц – это точно. Я иду переодеваться. На этот раз мне не до эротических фантазий.
В раздевалке две немолодые толстухи. Глядя на них, поневоле цепенеешь. Они уже окончили занятия и собираются в душ. Раскрасневшиеся туши поблескивают от выступившего пота. Эти красавицы сидят нагишом на разосланных полотенцах. Их груди тяжело отвисают, растекаются по складкам животов. При желании такую вот грудь можно забросить за спину через плечо. Если белье и одежда еще как-то маскируют подобные безобразия, то обнаженка не оставляет толстухам ни одного шанса.
Я тут же даю себе очередной зарок строго следить за своим весом, и если появится лишний килограмм, сразу же его уничтожить, пусть даже придется несколько дней поголодать. Меня так и подмывает спросить, каким образом мужья умудряются добираться до их прелестей, если те обросли толстым слоем сала? Хотя, наверное, и мужья у них такие же безобразно обрюзгшие и жирные. Для меня вообще, загадка, как занимаются сексом толстые пары? Как они пристраиваются друг к другу. Или секс для них уже давно заменили гастрономические вкусности?
Увиденное еще выше поднимает меня в собственных глазах. Натянув гимнастическое трико, я выхожу в тренажерный зал. С этой покупкой я немного ошиблась. Нижние вырезы не совпадают с бельем. Мне приходится заталкивать края трусиков, от чего под трикотажем проступают отвратительные бугорки. Я стараюсь об этом не думать. Голые ступни приятно проваливаются в мягкий мат, словно идешь по чему-то живому.
Народу немного. Для занятий я выбираю беговую дорожку. Она ближе всего к стеклянной перегородке, за которой виднеется Шарлотта Берглунд. На ней свободный красный спортивный костюм и просторная белая байка с отброшенным капюшоном. Хотя, насколько я помню, раньше она предпочитала обтягивающие одежды.
Гудит привод, мчится лента под ногами. Я бегу трусцой. Как всегда, моя роскошная грудь начинает упруго колыхаться, чуть запаздывая относительно движения других частей тела. Краем глаза отмечаю, как все трое мужчин, находящихся в зале, косятся на меня. Один даже сменил тренажер, чтобы оказаться поближе и лучше видеть. Ему будто бы срочно понадобилось подкачать грудные мышцы. Кого он хочет обмануть – меня или себя? Ведь и ребенку понятно, что на время тренировки очки лучше снять. Он пришел не столько тренироваться, сколько поглазеть.
На дисплее беговой дорожки пляшут цифры – время, скорость… Самая таинственная из них для меня – количество калорий, сожженных за время занятий. Если верить прибору, чтобы отработать один пончик, съеденный мной, следует без устали бежать четыре часа к ряду. Куда же девается все остальное? Вот вопрос.
Наконец-то Шарлотта замечает меня, машет рукой, спрашивает взглядом, нужна ли ее помощь. Я отрицательно кручу головой, машу ей в ответ. Она опускает голову и что-то быстро листает.
Я для приличия еще немного занимаюсь, вишу на турнике, качаю пресс и бедра, после чего иду в стеклянную загородку к Шарлотте. По пути машинально отмечаю, что очкарик, потеряв меня из вида, тоже закончил занятия на своем тренажере. Теперь он перебирается поближе к своей очередной молоденькой жертве с аппетитной, с его точки зрения, попкой. На этот раз данный тип меняет ракурс. То, что ему интересно, он рассматривает уже снизу, заняв место под стойкой со штангой.
Ладно, пусть уж лучше пялится на нас в тренажерном зале, чем сдерживается. Эмоции, загнанные внутрь, могут потом выплеснуться наружу неудержимым фонтаном. Вот так появляются на свет сексуальные маньяки.
– Привет, – говорю я, заглядывая за перегородку. – Ты не против попить кофе, а заодно и поболтать?
Шарлотта быстро захлопывает какой-то толстый каталог и прикрывает его газетой. По негласному договору Шарлотта угощает наших сотрудников кофе. В качестве компенсации я ставлю на столешницу пакет с пончиками.
– Можно, – соглашается фрекен Берглунд и идет набирать воду.
Я, конечно же, беру газету, которая меня абсолютно не интересует. Мне хочется узнать, что она собралась покупать. Оказывается, Шарлотта со своими скромными доходами рассматривала в каталоге образцы дорогой мебели. Цены такие, что мне хочется присвистнуть. Вот и выстраивается цепочка – катание на лимузине, дорогая мебель…
Она что, нашла себе мужчину, готового солидно тратиться на нее, оплатить новую обстановку, чтобы потом навещать в изысканных интерьерах? Но не спросишь же об этом в лоб.
Когда Шарлотта приносит воду и заливает ее в кофеварку, я уже сижу с пустыми руками. Каталог опят накрыт газетой.
– Как провела время в Стокгольме? – невинно спрашиваю я и вижу, что лицо Шарлотты становится испуганным.
– Все нормально. Извини, что тогда у кафе не вышла с тобой поболтать, – микширует ситуацию она.
– Оно и понятно. Ты же была не одна, – произношу я и ожидаю, что Шарлотта не преминет похвалиться богатым бойфрендом.
Но не тут-то было, она молчит.
– Шикарный лимузин, – вынуждена сказать я. – Наверное, и владелец хорош собой? Влюбился бы в меня такой человек!..
– Я не могу об этом говорить, – твердо произносит Берглунд, хотя по ее глазам вижу, что ей невтерпеж рассказать.
– Почему? – искренне интересуюсь я.
– Не могу. – Шарлотта волнуется и даже закрывает себе рот ладонью.
– Но я же вижу, ты хочешь поделиться.
– Хочу, меня прямо распирает. Но не могу, и все на этом.
– Он что, известный, публичный человек? У него есть жена, и ты не хочешь его компрометировать? – строю я догадки.
– Мне будет очень плохо, если я расскажу. – Шарлотта сильно трет виски. – Если он узнает об этом, я буду должна… – Вновь нешуточный испуг в глазах и рот, прикрытый ладонью.
Мне даже становится ее жаль.
– Если очень хочется, то нужно рассказать. Иначе ты взорвешься изнутри, – говорю я и чувствую себя подлой. – Дойдешь до психоза. Он угрожал тебе? Запугивал?
– Нет, нет, нет!.. – Шарлотта мотает головой. – Ты ничего не понимаешь.
– Я не говорю, что ты должна рассказать все именно мне. У тебя же есть и близкие подруги.
– Я никому не могу рассказать. Ни одной душе на этом свете.
Мой градус заинтригованности повышается. Надо мной довлеет уже не столько редакционное задание, сколько частное любопытство. С другой стороны, я вижу, что признание из фрекен Берглунд могли бы вытащить раскаленными щипцами только заплечных дел мастера Святой инквизиции. К сожалению или к радости, вот уже четыреста лет как Швеция протестантская страна, так что заняться раскруткой Шарлотты некому. Нет у нас Святой инквизиции.
– Он кровавый маньяк, страшный извращенец? – с замиранием сердца спрашиваю я.
– Ты ничего не понимаешь. Нет, тебе ясно, что я скоро взорвусь. И это правда.
– Тем более расскажи. Пусть не мне, не подруге.
– А кому? – В глазах Шарлоты зажигается надежда.
– Несмышленому ребенку, например.
– Детям такое рассказывать нельзя!
Я тут же вспоминаю сказочку о принцах, которую мне, хочешь, не хочешь, а придется в ближайшее время прочитать в эфире.
– Тогда… тогда… – Я морщу лоб.
И тут по ассоциативной цепочке мне вспоминается другая сказка, слышанная в детстве от бабушки. Король в погоне за дичью отбился от своей свиты на охоте, долго блуждал по лесу, страшно проголодался. К вечеру он набрел на лесную избушку, в которой жила нищая старуха.
Из еды у нее в доме имелись лишь грубые отруби, которыми обычные крестьяне кормили свиней. Старуха запарила их. С голодухи король набросился на такое вот угощение и съел тарелку без остатка.
Наконец свита отыскала пропавшего монарха. Прежде чем ехать, он отвел старуху в сторону, щедро заплатил ей и приказал, чтобы она никому и никогда не признавалась, что в ее доме король ел отруби словно свинья.
Вскоре старуха, теперь уже совсем не нищая, стала прямо разрываться от желания рассказать кому-нибудь про тот случай. Ни спать не могла, ни есть. Запретное всегда манит.
Все же она нашла выход. Забралась в чащу, отыскала дерево с дуплом, засунула в него голову и несколько раз прокричала: «Король ел отруби как свинья! Король, как свинья, ел отруби!». После этого ей полегчало.
Прошло некоторое время, дерево с дуплом срубили, отвезли в столицу, сделали из него барабан и вынесли его на парад. Стоило барабанщику ударить по нему палочками, как по площади перед королевским дворцом громогласно разнеслось признание, томившееся в дупле: «Король ел отруби как свинья! Король, как свинья, ел отруби!».
– Ну?.. – вырывает меня из задумчивости Шарлотта.
– Кажется, для тебя существует выход.
– И какой же?
Я понимаю, что пересказывать ей сказку нельзя. Там концовка такая, что перечеркивает спасительную возможность безнаказанно выговориться – старуха-то плохо кончила. Думаю, двадцать лет тому бабушка просто пожалела мою детскую неокрепшую психику и опустила финальный эпизод сказки. Король должен был поквитаться с болтливой старухой. Минимум – забрать у нее свои деньги, максимум – приказать отрубить голову, чтобы заткнулась навсегда.
– Так какой же выход ты видишь, Элинор? – долетает до моих ушей.
– Тебе нельзя никому рассказывать о том, что было?
– Этого категорически нельзя делать. Большего объяснить не могу. Поверь на слово.
– И не надо. Приди домой, засунь голову в духовку или в барабан стиральной машины и выговорись вволю. На душе станет легче.
Я вижу, что Шарлотта всерьез рассматривает мое предложение, но почему-то ей не нравится вариант с духовкой. Ну, не хочется ей совать туда голову. Соображаю я быстро. Духовка и барабан стиральной машины – это всего лишь трансформировавшееся сказочное дупло. Надо оставить сам принцип, а дупло заменить чем-нибудь другим, близким по функции, но не слишком похожим внешне.
– А моя голова влезет в барабан стиральной машины? – на полном серьезе спрашивает Шарлотта.
Чувствуется, что духову она уже отмела напрочь, связав ее в подсознании с попыткой самоубийства.
– Твоя влезает?
– Кажется, влезает, но я не пробовала, – честно признаюсь я. – Думаю, можно просто запереться в туалете и рассказать все как есть унитазу или биде.
Идея Шарлотте импонирует. Значит, несчастная и впрямь дошла до критической точки.
– Так и сделаю, – говорит она. – И как ты до этого додумалась, Элинор?
Открывать ей тайну со сказкой я не решаюсь, озвучиваю другую версию:
– Я же радийный модератор, это профессиональное. Выслушала бы ты столько душещипательных звонков от слушателей в ночном эфире, сколько я, сама бы додумалась. Кого-то любимый бросил. У кого-то лучшая подруга парня увела. Кто-то сам изменил и потом не знает, что с этим делать. А я должна с ходу толковый совет дать. Для человека иногда главное – выговориться, озвучить свою проблему.
Мы поговорили бы еще, но в стекло выгородки постучал очкарик. Мол, ему нужна помощь тренера. Я бросаю взгляд в тренажерный зал. В нем не осталось ни одной молодой стройной женщины, на которую можно пялиться, вот он и стучит. Шарлотта может привлечь мужское внимание.
– Удачи, – желаю я. – Когда-нибудь ты не только унитазу, но и мне все расскажешь.
– Хотелось бы, но я так не думаю, – отвечает мне фрекен Берглунд.