Когда два флибустьера подошли к двери «Сорванного якоря», их взгляду внезапно представилось удивительное зрелище; они невольно остановились на пороге и с изумлением осмотрелись вокруг. При свете ламп, копоть от которых вместе с дымом от сигар и трубок стояла черным облаком под потолком, виднелись, словно сквозь туман, резкие и искаженные лица множества городских обывателей, колонистов и Береговых братьев, черты которых судорожно подергивались от азарта игры и опьянения и принимали зловещее выражение при мерцающих отблесках огней, постоянно колеблемых ветром.
Посреди залы, на длинном столе, устроенном на скорую руку из досок и бочек, целые груды золота лежали перед игроком, который с дерзким и насмешливым взглядом вызывал сразиться толпившихся вокруг стола флибустьеров, встряхивая кости в стакане.
За игроком стояло десятка два испанцев, мужчин и женщин, захваченных в плен в последнюю экспедицию и послуживших последней ставкой своим прежним владельцам.
– Вот буканьер, с которым мы будем иметь дело, – сказал Тихий Ветерок. – Следуй за мной.
Медвежонок бросил рассеянный взгляд на человека, указанного ему товарищем, и узнал Пальника.
При виде бывшего хозяина Медвежонок нахмурил брови, смертная бледность разлилась по его лицу, и он невольно отступил на шаг.
– Что с тобой? – спросил Тихий Ветерок, заметив его волнение. – А! – прибавил он спустя мгновение. – Понимаю: ты узнал своего прежнего хозяина!
– Да, – мрачно ответил Медвежонок, – это действительно он.
– Что ж за беда! Разве ты не свободен? Тебе нечего бояться.
– Я не боюсь, – пробормотал капитан, скорее говоря сам с собой.
– Так пойдем.
– Ты прав, – ответил капитан, улыбаясь странной улыбкой, – пойдем! Может, и лучше покончить раз навсегда.
– Что же ты намерен предпринять? – осведомился товарищ, слегка встревоженный.
– Бог мне свидетель, я не искал встречи с этим человеком; напротив, я всячески старался избегать его. Когда с минуту назад ты встретил меня на берегу и просил пойти с тобой, я пытался отговориться.
– Это правда.
– Итак, ясно, что только случай свел нас теперь.
– Чтоб меня черт побрал с руками и с ногами, если я понимаю хоть одно словечко из всего, что ты говоришь!
Медвежонок поднял голову и посмотрел на товарища с неподражаемым выражением насмешливого торжества.
Потом он взял его под руку и вкрадчивым голосом произнес:
– Пойдем, Тихий Ветерок. Ты часто ставил мне в укор, что я не играю… Ну так вот, сегодня, ей-богу, ты будешь присутствовать при игре, которую и ты, и наши товарищи забудут не скоро.
– Ты станешь играть?! – вскричал Легкий Ветерок вне себя от изумления.
– Да, и партия будет решительная.
– С кем же?
– С человеком, который так нахально обобрал наших братьев, – ответил Медвежонок, указывая рукой на буканьера.
– С Пальником?
– Да, и вместо того, чтоб присутствовать при твоей игре, я буду играть, а ты – присутствовать при этом.
– Берегись! – заметил Тихий Ветерок.
– Мое решение принято. Пойдем!
– Да поможет тебе Бог! – прошептал флибустьер, следуя за Медвежонком.
Они вошли в залу, без труда прокладывая себе путь в толпе, так как оба пользовались большим уважением товарищей. Вскоре они очутились перед столом, за которым сидел буканьер, глядя на них с насмешливой улыбкой.
– Ага! – вскричал он с грубым смехом. – Уж не собираетесь ли вы попытать счастье против меня, друзья?
– Почему бы и нет? – откликнулся Тихий Ветерок.
– Попробуй, если берет охота, – продолжал, посмеиваясь, буканьер, – я готов взять у тебя все до последнего дублона, старый друг.
– Во-первых, я тебе вовсе не друг, благодарение Богу! Так что побереги это неподходящее звание для других, – возразил флибустьер. – Касательно же того, чтобы взять у меня все до последнего дублона, то это мы еще посмотрим, и сейчас же, не откладывая дела на потом.
– Возьму дублоны не только твои, но и твоего товарища в придачу, если он, против своего обыкновения, осмелится сразиться со мной, – прибавил буканьер с злой усмешкой.
– Не оскорбляй понапрасну, Пальник, когда тебя не трогают, – холодно произнес Медвежонок.
– Прошу без наставлений, я не нуждаюсь в них, – грубо заявил буканьер, – если ты недоволен, я готов дать тебе удовлетворение где, когда и как пожелаешь.
– Я прошу принять во внимание, – спокойно заметил Медвежонок, – что не давал ни малейшего повода к ссоре, которую ты стараешься завязать со мной; ведь я не вмешивался в твой спор с моим приятелем.
При внезапной ссоре вокруг стола мгновенно образовался круг из Береговых братьев, с любопытством ожидавших неминуемой развязки. Каждому из них была известна обоюдная ненависть Медвежонка и Пальника, и зрители предвидели страшную развязку так дерзко начатой буканьером словесной перепалки.
Пальник не был любим Береговыми братьями; его постоянное везение в игре в последние дни еще больше, если это возможно, усилило общее нерасположение к нему, и большая часть присутствующие втайне питали надежду, что наконец-то на него обрушится страшная месть, которую противник, вероятно, откладывал так долго только за отсутствием удобного случая.
Медвежонок был холоден, спокоен, хотя и немного бледен, и вполне владел собой.
– Ладно! – проговорил буканьер, презрительно пожав плечами. – Довольно слов. Насильно дурную собаку на настоящий след не наведешь. Бросим спор; я удивляюсь твоей премудрости и преклоняюсь перед нею.
– Полно хвастать-то! – вскричал Тихий Ветерок. – Медвежонок прав, ты привязался к нему; если он не отвечает тебе так, как бы следовало, то, вероятно, имеет на это свои причины; не беспокойся, однако, в накладе не останешься, если подождешь. А теперь лучше приступить к игре.
– Согласен. Что ставишь?
– Две тысячи пиастров, – ответил Тихий Ветерок, вынимая из кармана штанов длинный кошелек.
– Постой, – холодно сказал Медвежонок, остановив его за руку, – дай мне поговорить с этим человеком.
Флибустьер взглянул на своего приятеля и увидел в его потемневших глазах такой зловещий огонь, что опустил свой кошелек назад в карман и только ответил:
– Как хочешь.
Медвежонок сделал шаг вперед, оперся руками о стол и наклонился к буканьеру.
– Входя сюда, – резко отчеканил он, – я не знал, что встречусь с тобой. Я не искал встречи, потому что мое презрение к тебе равняется ненависти. Но если уж твоя несчастливая звезда побудила тебя, вместо того, чтобы подражать моей сдержанности, отбросить мнимо равнодушный вид, который мы сохраняли в отношениях друг с другом, пусть будет по-твоему, я принимаю предложенную тобой партию.
– Сколько пустых слов, чтоб прийти к такому ничтожному заключению! – воскликнул буканьер с нехорошей улыбкой.
– А вот увидим. Выслушай меня, а присутствующие пусть будут свидетелями: мы сыграем в гальбик3 три партии, ни меньше ни больше, и ты должен принять мои условия. Согласен?
– Еще бы, когда ты проиграешь мне!
– Не проиграю, – возразил капитан, – я вступаю в решительную борьбу с тобой и убежден, что выйду победителем.
– Полно, не с ума ли ты спятил?
– Если трусишь, я настаивать не стану. Извинись передо мной и товарищами за сказанные тобой оскорбительные слова, и я тотчас уйду.
– Извиниться? Мне? Черт возьми! Да соображаешь ли ты, что говоришь?
– Предупреждаю тебя, – холодно произнес Медвежонок, вынув из-за пояса пистолет и взводя курок, – что при малейшем подозрительном движении я уложу тебя на месте как лютого зверя, каков ты на самом деле и есть.
Вне себя от ярости, но сдерживаемый наставленным ему на грудь длинным дулом пистолета, буканьер окинул взглядом присутствующих, быть может, желая почерпнуть бодрости в дружеском лице.
Флибустьеры мрачно молчали, и в выражении их лиц он прочел одно лишь насмешливое злорадство.
Неимоверным усилием воли он усмирил порыв гнева, от которого кипела кровь, и голосом спокойным, в котором невозможно было подметить малейшее волнение, ответил:
– Принимаю твое предложение.
– Какое? Извиниться?
– Никогда.
– Очень хорошо; вы слышали, братья? – обратился капитан к присутствующим.
– Слышали, – ответили они в один голос.
– Итак, вот мои условия, – продолжал Медвежонок громко и отчетливо, – три кости и стакан, равно неизвестные и мне и тебе, будут взяты у кого-либо из присутствующих здесь.
– Что же, ты думаешь, что у меня плутовские кости? – грозно вскричал Пальник.
– Ничего не думаю и думать не хочу, просто пользуюсь своим правом, вот и все.
Буканьер с яростью швырнул об пол свой стакан с игральными костями и принялся топтать его ногами. Все бросили игру и с любопытством толпились вокруг стола, взобравшись кто на скамьи, кто на столы и бочки, чтобы присутствовать при этой весьма необычной дуэли, затаив дыхание, дабы не нарушить тишины, до того глубокой, что полет мухи был бы слышен в зале, где, однако, находилось более двухсот человек.
– Вот кости, друг мой, – сказал, подходя к капитану, человек, перед которым почтительно расступились все присутствующие.
– Благодарю, Монбар, – ответил Медвежонок, дружески пожимая руку страшного флибустьера.
Потом он обратился к своему противнику:
– Каждый из нас будет кидать кости поочередно; у кого выпадет на трех костях большая сумма очков, тот и выиграл, если только у противника не будет равное количество на всех трех костях. Согласен?
– Согласен, – мрачно ответил буканьер.
– Сыграем всего три партии.
– Ладно.
– И я один буду иметь право назначать ставки; сколько у тебя тут на столе?
– Восемь тысяч семьсот пиастров.
– Во сколько ценишь свое имущество: дома, мебель, слуг, словом, все?
– В такую же сумму.
– Ты выставляешь себя что-то уж очень богатым, – смеясь, заметил Медвежонок.
– Считал ты мое состояние, что ли? – грубо вскричал буканьер. – Это моя цена, и делу конец.
В эту минуту капитан почувствовал, что кто-то слегка тронул его за плечо; он оглянулся.
За ним смиренно стояли, с отчаянием на лицах, несчастные пленники-испанцы.
– Сжальтесь, сеньор! – прошептал у его уха голос нежный и жалобный.
– И в самом деле, – сказал капитан, – а этих людей во сколько ты ценишь? – прибавил он, указывая на невольников.
– В десять тысяч пиастров, ни одним реалом4 меньше.
Капитан заколебался.
– Ради Святой Девы, сжальтесь, сеньор! – произнес тот же голос тоном глубокой тоски.
– Итак, все вместе составляет сумму в двадцать семь тысяч четыреста пиастров, – заключил он.
– Отлично умеешь считать, мой любезнейший, – посмеиваясь, сказал Пальник, – цифра хорошая, не правда ли?
– Очень хорошая. На первую игру я ставлю тринадцать тысяч семьсот пиастров.
Ропот удивления пробежал по внимательной толпе.
– Хорошо! Выкладывай деньги, – сказал буканьер со злой усмешкой.
– При мне их нет, – хладнокровно возразил Медвежонок.
– Так я отказываюсь, приятель; на слово я не играю.
Капитан закусил губу, но не успел ничего ответить.
– Я ручаюсь за него, – вступил Монбар, остановив свой орлиный взгляд на буканьере, который в смущении опустил глаза.
– И я ручаюсь! – вскричал Тихий Ветерок. – Ей-богу! Все что имею, я с радостью отдам ему.
– И я также, – прибавил Прекрасный Лоран, пробираясь в толпе, чтобы остановиться у стола в двух шагах от Пальника.
– Что ты скажешь на это? – спросил Медвежонок, пожимая протянутые ему руки. – Находишь ли ты эти ручательства достаточными?
– Будем играть, сто чертей! И чтобы все было поскорей кончено!
– Вот стакан, начинай.
Буканьер молча взял стакан, минуту встряхивал его в лихорадочном волнении, и кости с глухим стуком полетели на пол.
– Удачно! – сказал Медвежонок. – Шесть и шесть – двенадцать да пять – семнадцать. Теперь моя очередь.
Он небрежно взял стакан, встряхнул его и опрокинул.
– Вот тебе на! – вскричал он, смеясь. – По шестерке на каждой кости; ты проиграл.
– Проклятие! – вскричал буканьер, позеленев.
– Счастье, видно, тебе изменило, – продолжал флибустьер. – Теперь – за вторую партию! Поручителей мне больше не нужно; я ставлю свой выигрыш против того, что у тебя остается.
Буканьер с силой встряхнул стакан и опрокинул его.
– Ага! – вскричал он вдруг с торжествующим хохотом. – Удача еще не отвернулась от меня! Погляди-ка, приятель, на всех костях по четыре очка.
– Бесспорно это хорошо, – ответил Медвежонок, – но ведь может быть и лучше. Что ты скажешь об этом? – заключил он, сделав бросок.
На всех трех костях было по пяти очков.
– Разорен! – вскричал буканьер, отирая холодный пот с помертвевшего лица.
– Как видишь, – ответил Медвежонок, подняв голову, – ты разорился, но это не все; разве ты забыл, что нам остается сыграть третью партию?
– У меня ровно ничего нет!
– Ошибаешься, у тебя есть еще то, что я хочу выиграть.
– Что же?
– Жизнь твоя! – вскричал капитан голосом, наводящим ужас. – Не воображаешь ли ты, что я вступил в эту смертельную игру с тобой из одного низкого наслаждения отнять золото, которое я презираю? Нет, нет, мне нужна твоя жизнь! Чтоб выиграть ее, я ставлю все твое состояние, которое теперь перешло ко мне, и свою жизнь в придачу. Кто проиграет, пустит себе пулю в лоб тут же на месте, при всех.
Содрогание ужаса пробежало, подобно электрическому току, по рядам Береговых братьев.
– Это безумие, Медвежонок! – вскричал Монбар.
– Брось, брось! – с живостью вмешались несколько флибустьеров.
– Братья, – ответил Медвежонок с бледной улыбкой, – благодарю вас за участие, но я твердо решился. Впрочем, будьте спокойны, я играю наверняка; человек этот заранее осужден; страх уже одолел его, одна гордость еще поддерживает его силы. Я согласен, однако, дать ему последнюю возможность спасти свою жизнь: пусть он публично сознается в своих преступлениях и смиренно попросит у меня прощения. С этим условием я готов простить его.
– Никогда! – вскричал буканьер в порыве неудержимого бешенства. – Твоя жизнь или моя, пусть будет так! Один из нас лишний на земле и должен исчезнуть. Сыграем же эту партию, и будь ты проклят!
Он бросил кости, отвернувшись. Крик ужаса раздался в толпе.
На верхней грани каждой кости было по пяти очков.
– Да, до победы рукой подать, – капитан равнодушно пожал плечами, собирая кости, – но не торопись торжествовать; ты ближе к смерти, чем полагаешь.
– Да играй же наконец! – вскричал буканьер задыхающимся голосом, дико тараща глаза в невыразимой тоске.
– Братья, – заговорил Медвежонок все с тем же полнейшим хладнокровием, – это Суд Божий. Чтоб доказать, что человек этот безвозвратно осужден Божественным правосудием, я не коснусь стакана; один из вас бросит кости вместо меня.
– Не я! – вскричал Монбар. – Не стоит испытывать терпение Всевышнего!
– Ошибаешься, брат; напротив, этим воочию будет доказано Его могущество и правосудие. Бери кости и бросай.
– Клянусь честью, я не сделаю этого!
– Прошу тебя, брат.
Монбар колебался.
– Да бросай же кости, разве ты трусишь? – повторял безотчетно Пальник, съежившись, точно тигр, готовый прыгнуть на добычу, судорожно ухватившись за край стола и с неподвижным, диким взглядом.
Медвежонок почти насильно вложил стакан с игральными костями в руку Монбара.
– Бросай без страха, – сказал он.
– Да простит мне Господь! – пробормотал Монбар и бросил кости, отворачиваясь.
В ту же минуту раздался пронзительный, нечеловеческий крик, чья-то рука внезапно дернула Медвежонка назад, грянул выстрел, и пуля со зловещим свистом засела в одной из балок потолка.
Все это совершилось так быстро, что крик отделяло от выстрела всего лишь одно мгновение.
Когда флибустьеры опомнились от оцепенения, в которое повергло их это неожиданное событие, они увидели буканьера, поваленного на стол и удерживаемого, несмотря на его сопротивление, могучей рукой Прекрасного Лорана; в своих судорожно сжатых пальцах Пальник держал дымящийся пистолет.
Когда упали кости, наверху каждой оказалось по шести очков.
На счастье Медвежонка, двое охраняли его: пленница-испанка, которая храбро дернула его назад, невзирая на риск сделаться жертвой своей преданности, и Прекрасный Лоран, который внимательно следил за малейшим движением буканьера и отвел дуло пистолета Пальника.
Монбар сделал знак, требуя молчания. Воцарилась тишина.
– Вы все были свидетелями того, что произошло, братья, – сказал Монбар.
– Да, да! – закричали флибустьеры в один голос.
– Стало быть, вы признаете вместе со мной, что мы имеем право судить убийцу?
– Разумеется, – ответил за всех Тихий Ветерок, – его надо судить, и немедленно.
– Хорошо, братья; к чему же вы присуждаете этого человека после его гнусного покушения?
– К смерти! – единодушно отозвались присутствующие.
– Таков ваш окончательный приговор?
– Неизменный! – опять вскричали в один голос Береговые братья.
– Так приготовьте лодку, чтобы отвезти его на Акулий утес.
Несколько человек выбежали исполнять приказание.
Напрасно упрашивал Медвежонок, чтобы несчастному по крайней мере дозволено было застрелиться; флибустьеры остались неумолимы.
Через несколько минут крепко связанного Пальника перенесли в лодку, которая удалилась от Пор-Марго, неся на борту караул из десяти флибустьеров с Монбаром во главе, который сам хотел исполнить приговор.
А приговор был ужасен.
Акулий утес, находящийся в открытом море в шести лье от берега, выступал на несколько футов над поверхностью воды, но волны полностью покрывали его во время прилива.
Человека, осужденного неумолимым, но справедливым судом флибустьеров, бросали без оружия и без пищи на этой скале, где он должен был ожидать смерти в жестоких пытках, душевных и телесных.
Вот какая участь предстояла Пальнику.
За час до восхода солнца, когда начинался прилив, к пристани причалила лодка; Монбар и его товарищи вышли на берег с холодным спокойствием людей, исполнивших свой долг.
Судя по всему, в это время буканьер уже завершил свой земной путь.