В пятницу 13 сентября 16… года, в восьмом часу вечера, гостиница «Сорванный якорь», расположенная на самом берегу гавани Пор-Марго и являвшаяся привычным местом сборищ флибустьеров и буканьеров с Тортуги и Санто-Доминго, пылала огнями, как горнило среди темной ночи, и оглушительный шум от криков, хохота, пения и звона бьющейся посуды несся из раскрытых навстречу свежему морскому ветру окон.
Множество обывателей, буканьеров, флибустьеров, вербованных работников, женщин, детей и даже стариков с любопытством толпились у дверей и окон гостиницы, не обращая внимания на тарелки, стаканы и бутылки, то и дело летевшие их сторону изнутри, и весело примешивали свои возгласы к неистовому шуму, производимому тремя десятками пирующих за громадным круглым столом в большой зале «Сорванного якоря».
В этот вечер в гостинице «Сорванный якорь» устраивался кутеж на флибустьерский лад, то есть до победного конца. От вина побагровели лица, засверкали взгляды, загудели головы, забурлила кровь.
Капитан, прозванный Медвежонком Железная Голова, один из самых грозных флибустьеров Черепашьего острова, утром этого дня набрал из Береговых братьев экипаж в четыреста семьдесят три человека, и набор он совершал с величайшим тщанием, из самых отчаянных флибустьеров, находившихся в это время в Пор-Марго, Пор-де-Пе и Леогане. Этой же ночью стоявший на рейде фрегат «Задорный» должен был сняться с якоря и отправиться неизвестно куда.
Перед выходом в море капитан собрал на прощальном пиру всех своих старых друзей; самые знаменитые из предводителей флибустьерства сидели за столом и провозглашали тосты за успех таинственной экспедиции Медвежонка.
Тут были и Монбар Губитель, и Прекрасный Лоран, и Мигель Баск, и Тихий Ветерок, и Граммон, и Питриан, и Олонэ, и Александр Железная Рука, и Давид, и Пьер Легран, и Польтэ, и Дрейк, и много других Береговых братьев, быть может, не столь знаменитых, но не менее страшных.
Бертран д’Ожерон, представитель власти Людовика XIV, губернатор Черепашьего острова и французской части Санто-Доминго, сидел на почетном месте. По правую руку от него восседал виновник торжества, Медвежонок Железная Голова, по левую – Пьер Легран, молодой человек лет двадцати пяти, с тонкими и благородными чертами лица, заместитель командующего предстоящей экспедицией.
Остальные флибустьеры сидели кому где досталось место. Целая толпа несчастных работников, едва прикрытых штанами и холщовой с жирными и кровавыми пятнами рубашкой в лохмотьях, быстро и безмолвно, как привидения, сновала вокруг пирующих с блюдами, тарелками и жбанами, которые флибустьеры забавы ради часто бросали им в голову – разумеется, предварительно осушив.
Надо сказать, что для Береговых братьев, которые все до единого прошли через этот тяжелый искус, обязанный работник, или данник, или вербованный, или попросту слуга, был лишь вьючным животным, и они присвоили себе право на жизнь и смерть этих несчастных на долгих три года их рабства.
Медвежонку, настоящего имени которого никто из присутствующих не знал, было в то время года тридцать два; он отличался исполинским ростом и необычайной силой.
Черные глаза Медвежонка метали молнии, на правильных и красивых чертах лица лежал отпечаток неизъяснимого благородства и огромной силы воли. Длинная и густая черная борода, скрывавшая всю нижнюю часть его лица и падавшая веером на грудь, придавала его внешности выражение странное, роковое. Его движения были сдержанны, изящны, походка – благородна, голос – чист и звучен.
Как и у большей части Береговых братьев, в его жизни была тайна, которую он тщательно скрывал.
Никто не знал, кто он и откуда; все относящееся к прошлой его жизни, даже имя его, – все было покрыто мраком.
О событиях, произошедших в его жизни, знали только с тех пор, как он прибыл на Антильские острова.
Хоть и непродолжительная, жизнь эта была мрачна и печальна.
В течение нескольких лет этот человек терпел жестокие муки, и у него не вырвалось ни одной жалобы, ни разу не надломило его незаслуженное несчастье.
Вопреки обычаям флибустьеров, он жил уединенно, не стремясь сойтись с кем бы то ни было.
Словом, это был человек незаурядный.
Мы приведем два примера в доказательство нашего утверждения.
Первое свидетельствовало о необычайной смелости в ту эпоху суеверий, в которую он жил: он не побоялся сняться с якоря в пятницу, тринадцатого числа, с экипажем в четыреста семьдесят три человека.
Второе носило отпечаток еще большей оригинальности: куда бы он ни направился, его постоянно сопровождали две гончие и два кабана, страшно свирепых, однако живших между собой в самом добром согласии и преданных ему донельзя.
Даже теперь, сидя с гостями, он не разлучался со своими спутниками; четвероногие друзья лежали у его ног и то и дело получали остатки самых лучших кусков с его тарелки.
Капитан, прозванный Медвежонком Железная Голова, – одно из главных действующих лиц этого рассказа, поэтому мы опишем в нескольких словах, что с ним приключилось со времени прибытия на острова.
Лет за шесть или семь до того времени, с которого начинается наше повествование, в Пор-Марго прибыло судно из Дьеппа.
Корабль был нагружен разнообразными товарами, необходимыми для колонистов; кроме того, на нем находились восемьдесят пять вербованных, мужчин и женщин, которых агенты Вест-Индской компании2 набрали во Франции за смехотворную цену, прельщая их тем, что в колониях им предоставят заниматься своим ремеслом, например, каменщика, плотника, доктора и даже живописца. Александр Оливье Эксмелин, впоследствии ставший историком Берегового братства, завербовался в Париже в качестве хирурга, а по прибытии на острова был продан с аукциона и три года оставался невольником одного из самых жестоких флибустьеров Санто-Доминго.
По обычаю несчастные, о которых мы говорим, на другой день после высадки, несмотря на все их протесты, пускались с молотка на торгах и присуждались колонистам, обывателям и буканьерам, явившимся купить живой товар.
Один из этих бедняг, красивый молодой человек лет двадцати шести—двадцати семи, пытался было протестовать против вопиющей несправедливости, жертвой которой стал, но вскоре ему пришлось убедиться, что рассчитывать на поддержку местных властей не приходится и что его требования натыкаются лишь на насмешки и грубые шутки.
Тогда он склонил голову, видимо, покорившись своей участи, и молча последовал за своим повелителем.
Новый его хозяин был буканьер из внутренних земель Санто-Доминго, носивший имя Пальник. Неотесанный, грубый и злой, он находил наслаждение, безжалостно терзая своего нового работника, заставляя его перетаскивать неподъемные тяжести, колотя без всякого повода, из одной только прихоти, и не давая ему иной пищи, кроме объедков, которые доставались собакам.
Работник безропотно переносил все унижения и невзгоды, жестокости противопоставляя терпение и только стараясь еще больше угодить бездушному хозяину, в руки которого привела его роковая судьба.
Покорность эта нисколько не смягчала буканьера; напротив, в кротости и послушании своего слуги он видел хвастливый вызов и увеличивал притеснения, ища предлога, чтобы покончить с человеком, которого ничто, по-видимому, не могло вывести из себя.
Однажды в палящий зной несчастный работник шел, сгибаясь под тяжестью трех сырых бычьих шкур, которые нес на спине уже несколько часов, с трудом поспевая за хозяином. Тот всю дорогу ругал его напропалую и наконец, окончательно выведенный из себя упорным молчанием слуги, хватил его прикладом по голове. Бедняга грохнулся оземь весь в крови.
Слуга не подавал признаков жизни, и хозяин, поглядев на него с минуту, счел его мертвым. Не заботясь более о несчастном, Пальник взвалил себе на плечи бычьи шкуры и преспокойно пошел домой.
Когда случайно спрашивали, куда девался его слуга, он просто отвечал, что тот сбежал.
Тем дело и кончилось; о работнике совсем забыли.
Однако бедняга не был убит, даже не опасно ранен; как только отошел Пальник, он открыл глаза, встал и, хотя еще и очень слабый, попытался, однако, пойти вслед за хозяином.
Но, пробыв в Америке очень недолго, он не привык к ее природе, не знал, как отыскать дорогу через обширные океаны зелени, сбился с пути в лесу и проплутал несколько дней, не имея возможности определить, где находится или добраться до моря. Если бы ему удалось выйти на берег, он был бы спасен; но он, наоборот, с каждым шагом удалялся от дороги, которую тщетно отыскивал среди неумолимых чащ.
Заблудившийся работник начинал томиться голодом; пришлось утолить его сырым мясом, которое он имел при себе; ему нечем было развести огонь.
Положение бедняги было тем ужаснее, что он решительно не знал, как добывать пищу.
Один-единственный друг остался верен ему в его несчастье – собака хозяина не хотела отойти от него ни под каким видом и, устав от упорства пса, Пальник наконец бросил его, беспокоясь о нем не более, чем о слуге, от которого считал себя избавленным навсегда.
Тогда-то под влиянием мучительных страданий и нужды обнаружилась твердость и непоколебимая сила воли человека, который, будучи ранен и лишен всякой помощи, не поддался отчаянию, не упал духом, но вооружился терпением против постигшего его бедствия и мужественно вступил в борьбу, чтобы отстаивать свою жизнь до последнего.
Он проводил все дни в переходах то в одну, то в другую сторону; он не знал, куда идет, но все же не терял надежды проникнуть наконец сквозь окружавшие его со всех сторон густые стены листвы и выйти на настоящую дорогу.
Часто он взбирался на вершину горы и оттуда видел море.
При этом он чувствовал прилив сил и спешил спуститься на равнину; но первая же тропа, проложенная дикими зверями, заставляла его вновь терять направление, которого хотел держаться.
Во время странствований по лесам его собака то и дело подстерегала дичь; добыча ее охоты делилась между хозяином и ею по-братски и съедалась в сыром виде.
Мало-помалу скиталец свыкся с этой пищей; сырое мясо показалось ему почти вкусным; он подметил кустарники, где скрывается дичь, и охота пошла удачнее. Вскоре у него появились новые помощники – молодые дикие собаки и молодые кабаны, на которых он случайно наткнулся и решил выдрессировать; помощь этих животных была ему крайне полезна.
Уже около года и двух месяцев вел он этот странный образ жизни, почти потеряв всякую надежду положить ей конец, когда в одно прекрасное утро невзначай столкнулся лицом к лицу с кучкой французских буканьеров.
Те сперва удивились, даже чуть не струсили; надо сознаться, что наружность бедняги не имела ничего привлекательного и не внушала доверия.
Волосы и борода достигли необычайной длины; вся одежда состояла из остатков панталон и оборванной рубашки, едва прикрывавшей тело. Лицо с сильным загаром имело дикое выражение; кусок сырого мяса висел на поясе; три собаки и два кабана такого же дикого вида, как и их хозяин, следовали за ним по пятам.
После первой минуты удивления и колебания все объяснилось.
Вербованный откровенно и бесхитростно поведал о своих мытарствах; некоторые из буканьеров узнали его и проявили к нему участие.
Тут же на месте они принялись держать совет.
После зрелого обсуждения всех обстоятельств решили, что Пальник злоупотребил присвоенной ему в силу берегового обычая властью над своим слугой; что безжалостным обхождением, в особенности же гнусным хладнокровием, с которым он бросил несчастного, буканьер сам отказался от его услуг и расторг скреплявшие их узы; следовательно, он лишил себя всяких прав на слугу и тот должен быть объявлен свободным.
Это решение, единодушно одобренное, немедленно привели в исполнение; нашего героя окрестили шуточным прозвищем Медвежонок, и он охотно принял его; говоря по правде, он скорее походил на медведя, чем на человека; итак, с прозвищем Медвежонок он был включен в число Береговых братьев и обрел права и преимущества, принадлежащие буканьерам и флибустьерам.
Новые друзья бывшего вербованного не ограничились этим: они дали ему одежду, оружие, пороху, пуль и привели с собой в Пор-Марго, где в присутствии д’Ожерона заявили о принятом раньше решении, и по их просьбе губернатор придал этому решению законную силу, несмотря на упорное сопротивление Пальника, который никак не хотел отказаться от своей власти над слугой, утверждая, что ни разу не бил его и не бросал, а тот сам убежал и выдумал все это со злости на хозяина.
К несчастью для Пальника, жестокость его была так известна в Пор-Марго и его окрестностях, что д’Ожерон даже не удосужился выслушать его, пригрозив вдобавок примерным наказанием, если впредь буканьер не будет обходиться со своими слугами человечнее.
Бывший слуга, однако, нисколько не опасался угроз прежнего хозяина теперь, когда он был свободен и имел право защищаться.
Спустя несколько дней он отправился в экспедицию под командой Монбара Губителя.
Таким образом он участвовал во многих экспедициях под предводительством знаменитых предводителей флибустьеров и за непродолжительное время приобрел не только большое богатство, но благодаря отваге, храбрости и особенно уму еще и громадную славу среди товарищей.
С тех пор как его объявили свободным, Медвежонок никогда не намекал на свои жестокие страдания во время рабства, ни разу имя Пальника не сходило с его губ; если в его присутствии речь заходила о свирепом буканьере, он не принимал участия в разговоре, ни для порицания, ни для похвалы, хотя порой спрашивали его мнения; впрочем, в течение двух лет, которые протекли после вышеописанных событий, два врага ни разу не встретились лицом к лицу.
История Медвежонка и Пальника стала уже преданием в краю, где каждый день приносит все новые приключения; все забыли о ней, и тот, кто в первую минуту ожидал блистательной мести со стороны новоиспеченного флибустьера, покачивал головой с недоверчивым видом, если речь случайно заходила о непримиримой вражде этих двоих, когда одним прекрасным вечером судьба свела их в гостинице «Сорванный якорь».
Вот как было дело.
Дня два или три назад флибустьерское судно под командой Мигеля Баска вошло в гавань с грузом золота и пленников после месячного крейсирования в водах Мексиканского залива. Шесть испанских судов, захваченных флибустьерами с Тортуги, были взяты на абордаж, разграблены и по обычаю сожжены в море.
Едва корабль бросил якорь на рейде Пор-Марго, пленников высадили на берег и приступили к дележу добычи.
Получив свою долю, флибустьеры поспешили, как случалось всегда, растратить добытое золото в сумасбродных оргиях.
Эти люди ценили золото лишь из-за наслаждений, которое сей драгоценный металл мог им доставить.
Наибольшим почетом у них пользовалась игра; ей они предавались с яростью, с бешенством, ставя на кон огромные суммы, и по большей части прекращали партию лишь когда проигрывали все свое золото, одежду и нередко даже свободу.
С прибытия корабля Мигеля Баска в Пор-Марго играли везде, на улицах и на площадях, на опрокинутых бочках, в гостиницах и даже в доме губернатора. Ссоры возникали повсеместно, и кровь лилась потоками; рассудительные и безумцы подчинились влиянию игорной горячки, почти не менее ужасной и убийственной, чем настоящая.
Быть может, из всех Береговых братьев один Медвежонок не поддался всеобщему сумасбродному увлечению; он презирал игру, считая ее постыдной страстью.
Приятели часто подтрунивали над его пуританизмом, как они выражались, но он оставался непоколебим, и ничто не могло заставить его изменить своих взглядов.
В вечер, к которому относится наш рассказ, часов в семь, когда солнце уже стало опускаться за голубые волны Атлантического океана, Медвежонок Железная Голова, равнодушный к шуму и гаму в городе, медленно расхаживал по берегу с сигарой во рту, опустив голову на грудь, заложив руки за спину, сопровождаемый шаг за шагом своими собаками и кабанами.
– Эй! – окликнул его внезапно веселый голос. – Что ты там делаешь, упрямый мечтатель, когда весь город гуляет и ликует?
Капитан поднял голову и с улыбкой подал руку говорившему, одному из самых знаменитых флибустьеров.
– Как видишь, Тихий Ветерок, – ответил он, – я гуляю и восхищаюсь закатом солнца, мой любезный.
– Хорошо удовольствие, нечего сказать! – вскричал со смехом собеседник. – Чем бродить тут на берегу, словно душа, осужденная на вечные муки, лучше пойдем-ка со мной.
– Что поделаешь, дружище, всякий веселится как умеет.
– Против этого, разумеется, возразить нечего; но почему же ты не хочешь идти со мной?
– Я пока не отказывался; однако, если тебе все равно, охотнее бы не пошел. Ты будешь играть, а я, как тебе известно, не терплю игры.
– Разве это мешает смотреть, как другие играют?
– Нисколько, но подобные зрелища печалят меня.
– Ты сумасшедший! Послушай-ка, в «Сорванном якоре», говорят, какой-то богатый буканьер с берегов Артибонита, или не знаю хорошенько откуда, играет с чертовским везением, так что чуть ли не обобрал более половины экипажа Мигеля Баска.
– Что же мне-то тут прикажешь делать, любезный друг? – со смехом воскликнул Медвежонок. – Не могу же я помешать, чтобы ему везло.
– Кто знает!
– Как же это?
– Послушай, брат, увидев тебя с минуту назад, мне пришла в голову великолепная мысль: я хочу играть с этим буканьером. Пойдем со мной и стой возле меня; ты счастлив во всем, что предпринимаешь, ты мне принесешь счастье – и я выиграю.
– Ты рехнулся.
– Нет, я просто игрок, следовательно, суеверен.
– Ты и впрямь так сильно желаешь этого?
– Пожалуйста, не отказывай.
– Так пойдем испытать счастье, – согласился Медвежонок, пожимая плечами.
– Спасибо, приятель! – вскричал Тихий Ветерок, крепко пожав ему руку. – Черт возьми! – прибавил он, весело щелкнув пальцами. – Теперь я уверен, что выиграю.
Медвежонок ответил одной улыбкой. И два товарища направились к гостинице «Сорванный якорь».