Глава 4.
Карабинеры прочесывали квартал, показывая фотографию Бритты в лавках, магазинчиках и ресторанах. Все пожимали плечами, если кто и видел девушку, то ничего толком сказать не мог или не хотел.
Женщина подметала у входа в дом, рядом стояла коляска.
– Простите, вы знаете эту молодую женщину?
– К сожалению, нет.
Покачали головами и старухи, уже с утра сидящие на скамейке возле статуи Святого Франциска. Группа пареньков свистела в след проходящим красивым женщинам, рядом устроились на перекур строители, с соседнего здания свисали леса.
Две пожилых монахини, схватившись за руки, перебежали дорогу. Посмотрели на фото, покачали головами.
Чуть дальше вглубь квартала на деревянном стуле у входа в дом сидела древняя старуха. К ней подкатила коляску молодая женщина, старуха молча вынула откуда-то две швейных иглы, вставила одну в ушко другой, проговорила: Vacchi e contro e perticell agli vocchi, crepa l'invidia e schiatton gli ochi – Глаза в глаза и дыры в глаза, от зависти трескаются и глаза лопаются. Защита от сглаза.
На соседней улице расставили столы продавцы фруктов. Коты крутятся под ногами, мешаются, как будто им мало рыбных прилавков на углу. Дальше начинается все вперемешку, апельсины и сыр, обувь и белье, ряды сумок и джинсов. Но и там продавцы качали головами, действительно, что делать девушке, одевающейся в Гуччи и Прада на этих развалах. Но зачем-то она здесь жила!
Продавец винограда огляделся и шепнул:
– Эта девушка- подружка брата Паскуа.
– Какого брата Паскуа?
– Молодого монаха из церкви Чистилища. Он там недавно, новенький. Бедняжка, куда ему еще идти, как не в монахи.
– Это почему?
– А он калека, одна нога короче другой. И зрение такое, что очки не помогают. А иначе…
– Что иначе?
– Так он племянник Дженнаро Палумбо.
– Главы клана Каморры?
– Ну, да. А бабка его полы в церкви моет.
– Какая бабка?
– Ассунта.
***
– Вот это финт. И старая карга нам ничего не сказала? Она что, мать каморриста?
– Нет, она по другой линии бабка, по отцовской, мы выяснили.
– Так вот почему она защищала убитую. Подруга внука.
Флавио зачитал бригаде заключение судебного медика и криминалистов.
Девушка убита на улице, возле церкви. У ящика с пожертвованиями. Потом ее пронесли в церковь через дверь, которая обычно закрыта на ключ и по лестнице в крипту. Но нигде внутри ни одной капли крови. Никто не видел, как ее убивали.
– Ну, если она подруга племянника главы клана Каморры, понятно, почему никто ничего не видел.
– Или убийца подготовился, сейчас купить бахилы и защитный костюм не сложно. Вот и не оставил следов.
– Капитан, мы хорошо вляпались.
– В каком смысле?
– Если наше расследование будет раздражать Каморру, от нас быстро избавятся.
– Мы живем в XXI веке.
– Вы не местный…
– А если это не Каморра? Если семья Палумбо сама заинтересована в поиске убийцы, и он постарался не оставить следов именно потому. что боялся каморры.
– Этого мы не узнаем.
– А может, мы просто спросим?
– Вы хотите поговорить с Дженнаро Палумбо?
– Почему нет?
– Капитан, на вашем месте…
– Вот будешь на моем месте, тогда и скажешь. А пока придется выполнять мои приказы. Устройте мне встречу с Палумбо. И нужно срочно допросить эту бабку, Ассунту.
***
Карабинеры устроились на обед в ресторанчике по соседству. Девушка-официантка принесла хлебную корзину и бутылку воды и кивнула, глядя на фотографию Бритты.
– Да, она иногда у нас обедала. С монахом, с Паскуà.
– Паскуале – а дальше?
– Паскуале Сальватори. Мы выросли вместе. Я знала, что она стал монахом, и удивилась, увидев его с девушкой.
– Он плохо видит?
– Очень плохо. Осложнение после гриппа, сначала-то все было нормально. А ноги разные от рождения.
– Давно они здесь обедали?
– Пару месяцев назад. А почему вы интересуетесь?
– Девушка убита.
– Мамма мия! Та девушка, в склепе? Не знала, что это она… – официантка перекрестилась.
– Расскажите нам о Паскуале Сальватори. Он племянник Дженнаро Палумбо, как нам известно?
–Тсссс… здесь не произносят этого имени.
– Это почему?
– Наш пекарь… Тонио…
– Что с ним?
– Вы не местный, не знаете эту историю.
– Какую историю?
Девушка огляделась и зашептала:
– Тонио – лучший пекарь в квартале, да даже во всем Неаполе! Он всегда жил с матерью над своей маленькой пекарней. Мать готовила такое рагу с фрикадельками, что весь квартал слюнки глотал. Он всегда жил с матерью, не хотел жениться. Но и рэкету платить не хотел. Они решили сжечь его пекарню, но убивать не хотели, долго следили, чтобы он уехал на доставку. И подожгли. А в задней комнате была его мать.
– Она погибла?
– Да. Тонио был вне себя. А потом приехал один из капитанов Палумбо и вручил ему конверт. Тонио разорвал его, там было много денег. Мне рассказывали, как рваные деньги носил ветер по всему кварталу, а все боялись к ним при коснутся, ведь это деньги Палумбо. Палумбо не собирался убивать и таким образом извинялся,его солдаты упустили, что женщина была в пекарне.
– А потом?
– Тонио несколько лет скитался по улицам, и в конце концов потерял свою квартиру, все ушло за долги. Только пару лет назад он потихоньку снова начал печь, но уже на нашего хозяина. И печет он прекрасно, но это уж не тот хлеб. И мы никогда не вспоминаем Палумбо и ту историю, вдруг у Тонио опять случится срыв.
– А где он живет?
– Иногда ночует здесь, иногда в ночлежке для бездомных. Но вы не подумайте, он очень чистый, с этим все в порядке! И gettatore…
– Кто?
– Джеттаторе – это ведьма, которая накладывает порчу, сглаз.
– И что она? – Флавио сдерживал смех.
– Она взяла его под свою защиту.
Официантка ушла и Флавио, наконец, засмеялся. – Что за чушь, какие ведьмы?
Карабинер покачал головой. – Не смейтесь над тем, чего не понимаете. А лучше приобретите красный перчик и носите в кармане от сглаза. С нашей-то работой…
Капитан лишь развел руками, а карабинер продолжил:
– У нас здороваются с духами когда заходят в дом.
***
– Он плачет.
– Кто плачет? – не поняла Саша, которая только что спросила у привратника, как ей лучше добраться до фонтана Зачарованных на набережной.
– Фонтан. Вы не слышали, синьора, что неаполитанские фонтаны плачут?
Саша лишь развела руками.
– О, это интересные истории. У каждого фонтана своя. Но будьте осторожны с фонтаном Зачарованных!
– Почему?
– Знаете, почему в Неаполе необыкновенный кофе? Потому что воду берут из чистых подземных источников. Но воду из фонтана Зачарованных пить нельзя!
– Станешь поэтом? – засмеялась девушка, вспомнив старую сиенскую легенду о фонтане Фонтебранда.
– Если бы! – Привратник сотряс руками воздух. – О, если бы! В его воде смешалось столько слез! Однажды ночью самые могущественные ведьмы Неаполя плеснули в фонтан немного неразделенной любви, это месть некоей ведьмы, безответно влюбленной в испанского дворянина. С тех пор многим, пившим из фонтана, досталось по глотку несчастной любви, и их собственные слезы смешались с водой!
Саша пообещала не пить из фонтана – как будто ей пришло бы такое в голову! – и отправилась на набережную, на встречу с Флавио Марконом.
Море полно лодок и яхт, весь горизонт исчерчен мачтами, хозяева лодочек сидят кружком то тут, то там, пьют кофе, обсуждают свои дела в приятной компании. Здесь весело и шумно, совсем не так, как в знаменитом кафе Гамбринус, одном из десяти первых кафе всей Италии, входящем сегодня в сеть исторических кафе. Туда заходят элегантные синьоры, которым холодно в мартовские плюс 20С, и они кутаются в шарфы поверх дизайнерских пальто, и дамы все как на подбор в Гуччи и прочих Дольче и Габбана. И в Гранд кафе скучают официанты с полотенцами на предплечье среди крахмальных скатертей. А здесь, на набережной, кипит жизнь…
Флавио энергично замахал ей издалека. Саша даже смутилась, так радовался ей капитан. Надо же, как одиноко жилось венецианцу в Неаполе, а может, он просто закрылся, не захотел впускать город в свое сердце?
– В рыбный ресторан?
– Слушай, ресторан это хорошо, но здесь мне почему-то хочется простой еды. Давай куда-нибудь подальше от набережной?
– Тут, у моря хотя бы логика понятна. А в центре я вообще ничего не понимаю, ни куда идти, ни как выбраться.
– Значит, будем учиться! – Саша почувствовала себя важной и взрослой. Ох, уж эти венецианцы из своего замкнутого мирка!
Флавио замахал руками, остановилось такси в самом центре потока машин, создав пробку, хаос гудков, криков, звука тормозов, и они героически перебрались через поток машин и рухнули на сиденье, а таксист рванул с места, показывая неприличные жесты гудящим и ругающимся собратьям:
– Поехали, поехали, по дороге объясните, куда вам надо!
– Нам в какое-нибудь местное заведение!
И он отвез их к знаменитой пиццерии, где хвост очереди вился по всей улице.
Флавио и Саша переглянулись и побрели куда-то с одной узкой улицы на другую, капитан отскакивал от мотоциклов, маленьких и больших авто, чудом умудрявшихся протискиваться по таким улочкам да еще и разъезжаться, а потом отскакивал обратно, потому что на голову капало с развешенного белья, а некая старушка вообще выплеснула воду прямо на улицу со своего балкончика на верхнем этаже здания.
– Я больше так не могу! Пошли отсюда! – взмолился капитан, а Саша вдруг расхохоталась.
– И что смешного?
– До меня только сейчас дошло. Ты же венецианец, ты машин-то на дорогах не видел никогда!
– Не такой я дикий, что уж ты! Я учился в Милане! Но там нет такого хаоса. Вот ты видела галерею Умберто I? Ведь близнец галереи Витторио Эммануэле в Милане! И какая же разница! Там роскошь, здесь даже стекол в витражах не хватает! Как, как они могут так жить! – последние слова он прокричал громко, и тут же обернулась маленькая старушка в черном:
– Ognе scarrafone è bello ‘a mamma soja!
– Вот что, что она сказала?
А Саша продолжала хохотать, Флавио оказался настолько неприспособленным к окружающему миру, что она просто не могла удержаться.
– Говорит, что каждый таракан для своей матери красавчик, – перевел на итальянский синьор, поправлявший вывеску на своем магазинчике.
Тут Саша уже смеялась до слез.
– Я больше не могу, я есть хочу, давай зайдем хоть куда-то! – и они отворили двери с вывеской «Hostaria», вот так просто, без названия.
Им подали пасту, от аромата которой даже у сытого возникнет нестерпимое чувство голода. Длинные тонкие трубочки тонули в горячем томатном соусе. чуть горчили колечки жареных баклажан, терпко взрывались во рту каперсы.
Лилось в бокалы домашнее вино, к тоненьким нежным эскалопам подали картофель al forno, из печи, терпко пахли веточки свежего розмарина поверх картофеля.
А потом вошел дедушка в клетчатой кепочке и развернул гармошку, и полилось «O, sole mio»…
– А почему венецианские гондольеры поют неаполитанские песни? – невинно поинтересовалась Саша. Флавио вдохнул воздух, но тут же выдохнул и теперь уже сам расхохотался.
– Как расследование?
– Пока несколько зацепок. Завтра будем снова допрашивать старуху, которая убирает в церкви, и нашла тело Бритты. Старуха-то не простая, ее внук, монах, оказывается дружил со шведкой.
– И что в этом не простого?
– По матери этот монах – племянник одного каморриста, главы семьи Палумбо.
– Я совсем ничего не знаю о Каморре. Она отличается от сицилийской мафии и от калабрийской Ндрангенты?
– В 1930 году в первую большую итальянскую энциклопедию «Треккани» была включена статья «Каморра»: это ассоциацией людей из народа, которые насилием устанавливали собственные правила, имели свои законы, иерархию, и даже собственные суды. Но вместе с Неаполитанским королевством умерла и Каморра, осталось только слово, обозначающее на итальянском насилие или издевательства.
– В смысле умерла?
– Так написано в энциклопедии. В Неаполе в конце 1940-х годов одним из немногих мест, где регулярно использовалось слово «каморра», был крошечный театр Сан-Карлино. Вход было трудно найти: маленькая дверца, спрятанная среди книжных киосков, толпящихся вокруг Порта Сан Дженнаро. Внутри зрительного зала было всего семь шатких скамеек. Сцена чуть шире стоящего на ней пианино. Это был последний оплот искусства, ориентированного на неграмотных бедняков и ныне почти вымершего: последний кукольный театр в городе.
В Неаполе кукольный театр в отличии от Сицилии специализировался на другом жанре – историях о рыцарстве и предательстве, происходящих в мире Общества Чести. Зрители аплодировали мастерству владения ножом одних каморристи и осуждали трусливые выходки других: «Ах, какой позор, десять против одного!». Сюжеты повторялись: члены Каморры давали кровные клятвы, сражались друг с другом с ножами в руках или спасали марионеточных подружек невесты от позора. Концовка спектакля всегда была одинаковой: добро против зла.
Но прошли десятилетия и это слово появилось снова. Каморра возродилась и изменилась, став сильнее и коварнее, чем когда-либо. Это не единая сеть, не единое «тайное» общество, подобно мафии Сицилии или Ндрангете Калабрии. Это множество нестабильных преступных картелей, контролирующих различные территории в Неаполе и Кампании. И сегодня это не только рэкет и прочая привычная для таких банд деятельность. Каморра ХХI века проникла в институты политики и экономики.
Алессандра, ты клюнула на то, на что постоянно клевали иностранцы в Неаполе: здесь из убожества нищей жизни рождалась красота. Мир хотел видеть город уличных торговцев и попрошаек, где с каждого подоконника и порога, с ящиков из-под апельсинов или подносов кто-то пытался тебе что-нибудь продать: каштаны, остатки жареной рыбы, сигареты, кактусы, пасту. Бедный Неаполь всегда был базаром под открытым небом, где парикмахеры и портные занимались своим ремеслом на улице и где семья трудилась над изготовлением обуви или перчаток в комнате с видом на улицу, на глазах у прохожих. Дети прыгают в море с пирса, или едят руками спагетти под вспышки камер, собирая за это деньги. Многое, конечно, изменилось, но вот эта сущность бедных кварталов Неаполя, сохранилась. За ней и едут туристы.
Это сумасшедший город, где возможно все, и он хранит свою аутентичность. Именно в хаосе и действуют банды, даже в их структуре нет сегодня порядка. зато появилась политическая власть.
– То есть даже внутри банд никаких законов?
– Есть иерархия внутри картеля, есть правила, есть структура. Примерно такая же, как и в прочих подобных организациях. Говорят, что сицилийский глава клана заканчивает свою жизнь в окружении внуков и правнуков в преклонных годах. А вот глава картеля Каморры не всегда доживает до 40 лет. Конечно, это преувеличение, но правда в нем есть.
– И ты хочешь встретиться с главой одной из банд?
– Да, с дядей монаха. С Дженнаро Палумбо. Если он того пожелает.
– Это же опасно!
– Не думаю. Если семья Дженнаро имеет отношение к смерти девушки, они найдут, как отвлечь наше внимание. Подсунут убийцу, который признается, и мы отправим его в суд.
– А если не имеет?
– Тогда он со мной встретится. Речь идет о подруге его племянника, значит. он будет заинтересован в расследовании.
– Расскажешь? И кстати, я могу помочь, помнишь, тогда в Венеции, моя соотечественница тоже была студенткой, и мы многое узнали от ее однокурсников. Здесь это тоже может сработать.
– Я подумаю. Но не забывай, это не Венеция. Это совсем другой, чужой мир, и он может быть опасен, но прежде всего – он вряд ли тебе откроется.
***
Вернувшись в апартаменты Саша вышла перед сном на балкон. На пьяцца Данте мальчишки играли в футбол, лавируя между ресторанчиками и прохожими. Промчался по улице мотоцикл, девушка за спиной мотоциклиста крепко в него вцепилась, и без того короткая джинсовая юбка задралась еще выше. Пробежала группа девушек, щебетали о чем-то, смеялись. Обычный город, обычные люди.
Саша пообещала себе съездить в Помпеи, а может и сплавать на Капри, наверняка в марте там мало народа. Надо пользоваться моментом!
Тут она сообразила, что давно не было сообщений от Сони. Набрала номер, подруга ответила сразу очень виноватым голосом.
– Ты меня убьешь…
– Я так понимаю, что ты не приедешь?
– У близнецов коклюш.
– Ко… что? Это же что-то и детства, такого не бывает сейчас.
– Кто тебе сказал, что не бывает? Представь себе!
– Да уж… это надолго?
– На неделю уж точно. Ты имеешь полное право уехать.
– Знаешь… а я, пожалуй, останусь. – И Саша рассказала о встрече с Флавио.
– Вот это да! Надеюсь, ты никуда не вляпаешься?
– У меня и не получится.
– Я рада, что ты там не одна. Но что скажет Лука?
– А мы должны ему говорить? Я же не делаю ничего плохого.
– А тогда у меня есть для тебя причина остаться в Неаполе!
– И какая же?
– А ты поедешь на винодельню и заберешь для меня бумаги, которые они приготовили. Поедешь ведь?
– Поеду, – вздохнула Саша. – Только не подумай, что я остаюсь из-за Флавио. Я остаюсь из-за Неаполя, я хочу узнать его получше.
– Флавио?
– Неаполь!
Разговор с Лукой был менее веселым. Комиссар никак не мог понять, зачем Саше оставаться в Неаполе. Сам он не мог вырваться с работы даже на пару дней, это не в соседнюю Умбрию съездить. И все же они сумели не поссориться.
Теперь можно ложиться спать. Саша погасила свет в салоне, подмигнув импозантному дяде Вичентино, и улеглась, оставив балкон открытым. Оживленное утреннее движение разбудит пораньше, она узнает у Флавио, где училась Бритта, и поговорит с однокурсниками. Должны же у нее быть подруги! И кстати, зайдет к квартирной хозяйке, женская болтовня, это не допрос карабинеров.
***
Первым, с кем встретились карабинеры, стал Паскуале Сальватори. Молодой монах обосновался в самом сердце города, в монастыре Святого Лоренцо.
Базилика Сан Лоренцо Маджоре с желто-золотым фасадом, сразу бросающимся в глаза на фоне строгой серой колокольни, соседствовала с любимой туристами улочкой Сан Грегорио Армено, где днем и ночью сияли огнями сотни неаполитанских вертепов. На каждом шагу здесь базилики и церкви, даже на самой площади Сан Гаэтано рядом с монастырем стояла базилика Сан Паоло с мощами Святого Гаэтано, а мраморный святой возводил руки к небу с каменного постамента в центре площади.
Одна из самых старых церквей Неаполя, Сан Лоренцо Маджоре полна драгоценными фресками и статуями. Но сегодня карабинерам некогда было ими любоваться.
Настоятель сам проводил их к дверям кельи юного монаха. Постучал, и дверь сразу открылась.
– Паскуале Сальваторе?
– Si, signori.
– Я капитан Флавио Маркон. Это сержант Лоренцини. Мы карабинеры, как вы видите. Нам нужно задать вам несколько вопросов.
– Я слушаю. – Монах казался совсем юным, казалось, ему не было и двадцати лет. – Простите, но здесь только один стул. – он, переваливаясь, поспешил к узкой односпальной кровати, перекрестился на висящее на стене распятие и сел, положив руки на колени.
– Мы полагаем, что вы знали девушку, убитую вчерашней ночью в вашем квартале. Бритту Эрикссон.
Монах тяжело вздохнул, поднял глаза куда-то вверх, потом опустил их вниз и, не глядя на карабинеров, ответил:
– Бритта Эрикссон – моя подруга. Она занималась изучением святилищ у неаполитанских церквей. Собиралась защитить диссертацию на эту тему. Она изучала неаполитанские традиции. Я ей помогал. Она была красивой, и к ней постоянно приставали, а в моей компании она была в безопасности. – Он еще раз тяжело вздохнул.
– Бритту убили в этом квартале, совсем недалеко отсюда. Вы видели или слышали что-нибудь подозрительное? В ту ночь, когда ее убили.
– Я услышал крик. Проснулся и не мог понять, приснилось мне это или нет. И снова заснул. А потом опять проснулся от шума, на улице происходила какая-то суматоха и я вышел посмотреть, что происходит.
– Какое у вас зрение?
– Свет и тень. Как будто я смотрю сквозь туман. Ночью я ничего не вижу, в хорошую, солнечную погоду еле различаю лица.
– Здесь толстые стены. Как вы могли услышать, что происходит на улице?
– Господь компенсирует другими чувствами тех, кто не видит. Я слышу лучше, чем большинство людей.
– И вы могли слышать, как кричала девушка, на которую напали?