Со сломанными ногами не поторопишься, поэтому я начала размышлять. Доктор был прав: как только перестанешь спешить, тебя заполняют мысли. Всякие. О жизни и смерти, боли и тоске, обидах и страхах…
Я вспомнила себя маленькую и поняла: в раннем детстве мы радуемся всему. Увидел птичку, и рад. Типа: «Смотри, смотри! Птичка на подоконнике!» Или залез в лужу и ловишь кайф. Хорошо, честное слово. Мама болтает с соседкой, а ты идешь по грязи и радуешься. Прежде всего тому, что никто не мешает. Вода хлюпает под ногами, проникает в ботинки, а тебе интересно, что будет дальше. Плакать будешь потом – когда накажут. Но тут же и поцелуют, и приласкают. Ведь маленьких жалко, они – беззащитные. Вывод очевиден: крупные ягоды прячутся в первых годах нашей жизни. Меня это не удивило. Маленьких любят за то, что они есть. Разве не так?
Помню, когда мне исполнилось пять лет, папа спросил:
– Ариш, хочешь посмотреть на свое свидетельство о рождении?
Мог бы не спрашивать. Все, что связано с рождением, у меня вызывало интерес.
– Конечно, – ответила я.
Папа открыл портмоне и, достав свидетельство, указал на первую строчку.
– Читай.
– Асина Арина Андреевна. Родилась двадцать первого марта две тысячи второго года.
– Скажи забавно? – улыбнулся папа. – «А» в кубе.
– Только куба нам не хватало, – проворчала бабушка. – Ариша и без него в облаках витает.
– Вот и хорошо, что летает, – заметила мама. – Полет воображения характерен для неординарных детей.
Я не поняла, о чем идет речь. А слово «неординарные» и выговорить не могла. И надо сказать, мне это не понравилось. Дело в том, что я любила все представлять. Стоило узнать что-то новое, я создавала образ и укладывала его в память. Вот так и получалось, что образы жили в голове, словно в домике. Они дружили между собой, враждовали, рассказывали друг другу сказки. А я ходила к ним в гости.
Для пяти лет я знала немало. В этом, конечно, заслуга родителей. Мама – Светлана Михайловна – работала в поликлинике детским врачом, папа – Андрей Васильевич – директором школы. И от моих вопросов они не уклонялись. А вопросы я задавала непростые. Например: «Почему небо голубое, а вода мокрая?» Или: «Куда пропала роса?»
Однако вернемся к рождению. Из маминых слов следовало, что я родилась в санатории. Это показалось мне необычным.
– А почему?
– До твоего рождения я отдыхала в санатории для беременных, – призналась мама. – Там лечатся и отдыхают.
– Ты болела? – испугалась я.
Мама вздохнула.
– У нас уже была одна девочка. Но мы ее потеряли.
«Была девочка, а теперь ее нет. Как могло такое случиться?»
– Почему потеряли?
– У меня были трудные роды. Малышка не выдержала и… умерла.
Мне стало не по себе. Я знала, тот, кто умер, переставал двигаться. Не понарошку – по-настоящему. Я видела, как в тазу умер карп, которого купил папа; как в варенье затихла оса; как муравей попал под ногу… Да что говорить, смерть невозможно понять. Плавал, летал, ползал… Потом бац, и затих. Еще я видела, как хоронили соседку. Взрослые плакали и говорили: «Хорошая была женщина. Жаль, что ушла навсегда».
Что значит навсегда?
Вот и сестренка… Не успела появиться на свет, как ушла навсегда.
Мне было нетрудно догадаться, как плакали родители, как они горевали. И я поклялась, что никогда не уйду навсегда.
– Тот санаторий находился в Москве, в парке Сокольники, – продолжила мама.
– И в том парке – липовая аллея, – улыбнулась я.
– Была. Но откуда ты знаешь?
– Видела.
– Это исключено, – сказала мама.
Она отправилась готовить обед, а я погрузилась в себя. Откуда-то издалека появилась картинка. И я увидела клумбы с цветами, каменный корпус, деревья с зеленой листвой. Да-да, так все и было. Я смотрела на парк с высоты и улыбалась. А рядом кружились дети. Множество крошечных детей. Я подлетела к аллее. Среди деревьев стояла женщина в синем платье. На ее плечах колыхался белый воздушный шарф. Я посмотрела на женщину и поняла: это – мама, и она ждет меня.
– Ну что, фантазерка, будешь обедать? – вернувшись в комнату, спросила мама.
– Можно задать вопросик?
Мама улыбнулась: «Ох уж эти вопросы».
– Какое на тебе было платье?
– Когда?
– Когда ты была в санатории, в котором меня ждала.
– По-моему, синее.
– И ты его носила с белым шарфом?
– Да-да, с белым шифоновым шарфом… Погоди, а ты откуда знаешь?
– Видела.
Из санатория, где родилась, меня привезли в Потаповский переулок. Тогда мои родители жили в коммунальной квартире, и, помимо комнаты, которую они занимали, здесь были еще две комнаты, кухня и большой холл. Позже я узнала, что у мамы и папы была своя отдельная квартира, но очень маленькая. Родители ее сдавали, а деньги, которые им платили, откладывали на трехкомнатную квартиру. Она появилась позже – в 2010 году, когда мне исполнилось восемь лет.
Сначала со мной сидела мама. Когда она вышла на работу, приехала бабушка. Мамину маму звали Анной Ивановной. Она жила в деревне и Москву не любила. Бабушка прожила у нас год и вернулась в деревню.
– Если бы не астма Анны Ивановны, Ариша как сыр в масле каталась бы, – проводив бабушку, сказал папа.
«Чудные они, эти взрослые, – думала я. – Порой скажут такое, что понять невозможно».
Я качала куклу и думала, как можно совместить меня, сыр и бабушкину астму в придачу? И что за радость кататься в масле? Судя по словам папы, это – предел мечтаний. Решив уложить куклу спать, я затянула колыбельную:
– Ой, люли-люлюшеньки.
Баиньки-баюшеньки…
Кукла Маша смотрела в потолок и, казалось, о чем-то думала.
– Закрой глазки и спи, – строго сказала я.
Но глазки Маша закрыть не могла: она была неморгучей куклой. Накрыв ее платком, я подошла к сундучку. В нем хранились мои драгоценности: колечко, подаренное бабушкой, блестки, ракушки, серебряный крестик…
«Зачем распяли Христа? – вспомнив разговор с бабушкой, подумала я. – И что означает фраза «страданием спас человечество?» Какие страдания, какое человечество?»
В бабушкиных словах о Христе таилась недосказанность, и это мне нравилось. Я обожала таинственность.