Диана стояла в растерянности, глядя на дом, где скрылась мать. Рудан и Болан переглянулись, но ничего не объяснили. Дядя Рюрик, тяжело вздохнув, начал расспрашивать о хозяйстве, словно пытаясь отвлечь внимание. Диана едва слышала его вопросы, ее мысли были заняты только матерью.
Через некоторое время Элизабет вышла из дома, ее лицо было бледным, но она старалась улыбаться. Она подошла к гостям и предложила всем пройти к столу. Завтрак прошел в тишине, лишь изредка прерываемой неловкими шутками Рюрика.
После еды Элизабет отвела Диану в сторону. "Дочка, нам нужно поговорить," – сказала она, голос ее дрожал. Диана почувствовала, как сердце замерло. "Что случилось, мама?" – спросила она, но Элизабет лишь покачала головой. "Позже, сейчас не время."
Диана хотела настаивать, но в глазах матери увидела такую боль, что слова застряли в горле. Элизабет обняла ее, словно боясь отпустить, и Диана почувствовала, как дрожь передается от матери к ней. "Все будет хорошо," – прошептала Элизабет, но в ее голосе не было уверенности.
Рудан и Болан, казалось, чувствовали напряжение. Они тихо переговаривались между собой, бросая на Диану и Элизабет настороженные взгляды. Дядя Рюрик, напротив, старался сохранять видимость спокойствия, но его шутки звучали все более натянуто.
Когда гости разошлись, Элизабет отвела Диану в сад. Там, под сенью старого дуба, она наконец заговорила. "Твой отец… он не вернется," – произнесла она, и Диана почувствовала, как земля уходит из-под ног. "Что ты имеешь в виду?" – прошептала она, но Элизабет лишь сжала ее руку. "Он ушел, Диана. Навсегда."
Слова матери повисли в воздухе, тяжелые и неумолимые. Диана хотела кричать, плакать, но внутри была лишь пустота. Она смотрела на мать, пытаясь понять, как жить дальше, но ответа не было.
Диана стояла, словно прикованная к месту, чувствуя, как холод проникает в самое сердце. Старый дуб шелестел листьями, будто пытался утешить, но его шепот был слишком тихим, чтобы заглушить боль. Элизабет смотрела на дочь, и в ее глазах читалась вина, словно она сама была виновата в том, что не смогла уберечь их семью от этой потери.
«Как это произошло?» – наконец вырвалось у Дианы, но голос ее звучал чужим, словно принадлежал кому-то другому. Элизабет опустила глаза, сжав губы. «Он был на задании. Что-то пошло не так…» – она замолчала, будто боялась сказать больше.
Диана почувствовала, как гнев начинает пробиваться сквозь пустоту. Она хотела спросить, почему мать молчала так долго, почему не сказала сразу, но слова снова застряли в горле. Вместо этого она обняла Элизабет, чувствуя, как их слезы смешиваются.
Ночь опустилась на сад, окутав его темнотой. Диана понимала, что жизнь уже никогда не будет прежней, но в глубине души теплилась надежда, что однажды боль утихнет.
Диана отпустила мать и медленно отошла к старому дубу. Ее пальцы дрожали, когда она коснулась шершавой коры, словно пытаясь найти в ней опору. Ветер поднялся, и листья зашелестели громче, будто старый дуб наконец нашел слова, чтобы сказать. Но Диана не слушала. Ее мысли были далеко, в прошлом, где еще был он – сильный, смелый, всегда готовый защитить.
Элизабет стояла в стороне, наблюдая за дочерью. Она хотела подойти, обнять ее снова, но что-то удерживало. Вина, страх, отчаяние – все смешалось в один тяжелый ком, который давил на грудь. «Прости меня,» – прошептала она так тихо, что слова растворились в ночи.
Диана закрыла глаза, чувствуя, как слезы снова подступают. Она знала, что мать не виновата, но сердце отказывалось принять это. «Мы справимся,» – сказала она наконец, оборачиваясь к Элизабет. Голос ее звучал тверже, чем раньше, но в нем все еще дрожала неуверенность.
Ночь становилась все глубже, звезды мерцали сквозь ветви дуба. Диана вздохнула и подняла глаза к небу. Где-то там, среди бесконечности, он теперь был. И она знала, что должна жить – ради него, ради матери, ради себя. Также было не известно, что случилось с ее братьями, они не числились убитыми, но и живими тоже.
Элизабет сделала шаг вперед, но остановилась, словно боясь нарушить хрупкую тишину. Ее руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони, но боль была ничтожной по сравнению с тем, что творилось внутри. Она хотела сказать что-то, что-то важное, но слова застревали в горле, как будто ночь украла их.
Диана опустила руку с коры дуба и медленно повернулась к матери. В ее глазах отражались звезды, но в них не было света – только глубокая, неизбывная тоска. Она протянула руку, и Элизабет, наконец, сделала шаг навстречу. Их пальцы сплелись, холодные и дрожащие, но в этом прикосновении была какая-то надежда.
«Мы справимся,» – повторила Диана, и на этот раз ее голос звучал увереннее. Элизабет кивнула, сдерживая слезы. Она знала, что путь будет долгим, но теперь они шли вместе.
Ветер стих, и ночь снова погрузилась в тишину. Дубы стояли молчаливыми стражами, а звезды продолжали мерцать, напоминая о том, что даже в самой глубокой тьме есть свет.
Отец Дианы, великий воин, чье имя гремело по всей земле, встретил свой последний бой в узком ущелье, окруженный врагами. Его меч, словно молния, рассекал воздух, а копье, брошенное с невероятной точностью, находило цель за целью. Но врагов было слишком много. Они шли волнами, словно бесконечный поток, и каждый удар отца Дианы лишь ненадолго сдерживал их натиск. Его щит, изрубленный и изломанный, едва держался в руках, но он не отступал, зная, что за его спиной – его дом, его семья.
С каждым ударом силы покидали его, но дух оставался непоколебим. Он сражался до последнего вздоха, пока враги не окружили его со всех сторон. Последний удар меча отца Дианы был настолько мощным, что даже в смерти он внушал страх. Его тело упало на землю, но враги не осмелились приблизиться, словно боясь, что он поднимется снова.