Пока я рассматривала картины, которыми была густо усыпана одна из стен в квартире профессора, в комнату вошла та самая Верочка, которую я не узнала. Она привела себя в порядок – уложила волосы в пышную прическу, накрасилась и переоделась в блузку и юбку, простенькие, но опрятного вида.
Выглядела она моложаво и авантажно. Вот, что значит самопрезентация, подумала я. И грамотный имидж. Нет. Это сейчас я утверждаюсь в этой мысли. В тот момент я с тяжелым сердцем ожидала приговора преподавателя, который перечеркивал размашистыми крестами все мои расчеты, бурно ругаясь.
Верочка стала накрывать на стол, сетуя на то, что придется позавтракать черным хлебом и сметаной. Это все, что осталось в холодильнике. Яиц на новую глазунью не было. Подавала она и кофе в очень крошечных фарфоровых чашечках, приглашая к столу и меня.
– Выглядите вы голодной, разделите трапезу с нами. – Предложила мне Вера, которую я уже перестала бояться и вспомнила, что она, кажется, тоже была вовлечена в качестве лаборантки в научную деятельность нашей Академии.
Я стала отнекиваться, хотя на самом деле от страха у меня разыгрался зверский аппетит. К тому же, озадаченный моей бутафорией с формулами, профессор, который стал курить еще больше, тоже оторвался от проверки курсовых работ и согласился с женой.
– Да. Идите мойте руки и за стол. Вас ожидают непростые времена, так хоть перекусите. – С сарказмом заметил старик.
– Я на кафедру собираюсь. – Заявила Верочка, оценивающим взглядом рассматривая мою фигуру и уставившись на мою дырку в колготках и сочащуюся из ноги кровь, о которой я забыла. И добавила. – Надо перекисью обработать рану. Чего же вы молчите? Колготки мы вряд ли спасем, а ногу нужно заклеить хотя бы пластырем.
Она ринулась на кухню, перестав звенеть посудой, которую аккуратно расставила на тот самый круглый стол. Стала шарить по шкафам в поисках аптечки, пока я в ванной комнате мыла руки, боясь ослушаться преподавателя.