Когда мы стали с Катькой подниматься на третий этаж в квартиру к профессору, она вдруг проговорила полушепотом:
– Ой. Капец. Кажется, у меня критические дни начались. Пойду-ка я домой.
При этом она начала крутиться и осматривать свою юбку, нет ли на ней характерных пятен.
– А как же я? – Испуганно уставилась я на нее, теряя всякую смелость.
– Ты иди, а я попозже присоединюсь. Мне надо переодеться. – Отрапортовала Катька, позвонив в дверь преподавателя и чуть ли не силой меня подталкивая к входу. А сама тут же исчезла.
– Кто там? – Услышала я женский голос и собиралась ретироваться, понимая, что наша авантюра – апофеоз глупости.
Но дверь неожиданно открылась, и перед собой увидела я интеллигентного вида старушку. Это мне так тогда показалось. На самом деле это была женщина лет пятидесяти, не больше. Одетая в домашний потрепанный, но шелковый халат, с бигуди на голове, с абсолютно чистым лицом, немного вытянутым и неинтересным.
– Я....на пересдачу пришла…Арнольд Аркадьевич дома....– Запуталась я, покрываясь красными пятнами.
– Ааааа…– Протянула она, внимательно рассматривая меня своими близко посаженными глазами мыши. – Аркаша, это к тебе.
Вслед за женщиной появился и сам профессор, который тоже был одет по-домашнему и вид имел не такой зловещий, как в Академии. На нем были простоватые брюки, застиранная рубашка, а сам он бесконечно курил, выходя из кухни, в которой что-то шипело на сковороде.
Я, все еще прикрываясь тубусом и курсовыми работами, ожидала своей участи перед дверью.
Преподаватель вышел в коридор, отодвигая женщину и тоже глядя на меня сквозь свои очки, напоминающие пенсне, удивленно. Видимо, он не ожидал от меня такой наглости – припереться к нему домой.
– А кто вам поведал такую глупость, что я, будучи на больничном, да еще дома, стану принимать у вас долги? – Задал он мне вполне логичный вопрос, продолжая курить.
Я занервничала и не знала, что ответить. И собиралась уже извиниться, только сейчас обратив внимание на то, что лицо и шея у профессора были в синяках. И снова вспомнилась мне сплетня о том, что Аркадия Арнольдовича отдубасили обиженные студенты.
– Меня из-за ваших предметов отчисляют, поэтому я и пришла. – Пропищал неожиданно какой-то голос внутри меня.
– Вон оно что! – Захохотал педагог. – Верочка, вообрази, какая досада!
И вместе с ним стала смеяться дама, которая все еще стояла в коридоре и изучающе сверлила меня взглядом. Мне сразу стало понятно, что женщина, которую старик назвал Верочкой, скорее всего, его супруга.
До этого мне и в голову не могло прийти, что профессор может быть женат. Мне он представлялся каким-то бессмертным вампиром, который спит в гробу и живет в замке.
А тут такое разочарование – обычная хрущевка с несвежим ремонтом и пыльным коридором, в котором перегорела лампочка.
– Не знаю, на что вы рассчитывали, когда имели наглость явиться сюда. – Перестав смеяться, захрипел своим глухим прокуренным голосом профессор. – Но ваша мысль заслуживает внимания. С этим нужно ознакомиться подробнее. Проходите.
Я все еще стояла на площадке подъезда, опасаясь того, стоит ли мне войти. Эта странная пара стала мне видеться маньяками. Во всяком случае, хохот их был недобрым и каким-то неестественным.
Все еще испытывая ощущение неловкости, смешанное со страхом и дикой неуместностью всего происходящего, я вошла в квартиру.
Женщина вдруг спохватилась и заорала:
– Голубчик. А ведь твоя яичница, как всегда, сгорела.
Она кинулась на кухню, из которой повалил дым.
Самое интересное, что ни один мускул при этом на лице профессора не дрогнул. Он все еще стоял в темном коридоре и, прищуриваясь, старался внимательно меня рассмотреть.
– Какая группа у вас? Геодезистов? Мелиораторов?
– Инженер – эколог – я. – Выдавила из себя я.
– Это интересно. – Пробормотал профессор. – Не могу вспомнить вас категорически. Видимо, вы ни одного моего предмета не посещали. Да и внешность у вас какая-то неброская. Стало быть, долги говорите у вас? Да чего же мы стоим? Сказано же – проходите.
В это время та самая Верочка отчаянно боролась с пригоревшей яичницей на кухне, открывая все форточки и возмущаясь.
Замечание про внешность меня зацепило. Я никогда не считала себя красавицей, но в то время уже подрабатывала в качестве фотомодели и даже просто модели в местных показах одежды.
Следом за стариком, шлепающим в очень старых тапках, я прошла в большую комнату, по пути цепляясь тубусом за стоящие коробки и стопки книг в длинном коридоре и сваливая все это на пол.
– Да что же вы такая неловкая! – Стал журить меня профессор, когда я задела какой-то гвоздь, торчащий из доски, и порвала колготки и в недоумении остановилась, осматривая ногу, из которой стала сочиться кровь.
Комната, в которую мы зашли, была, к моему удивлению, просторной и светлой. Но старомодно обставленной. В глаза мне бросился старенький патефон и безумное количество книг и журналов, сложенных аккуратными стопками в шкафах и просто на стульях. Они (книги и пресса) были повсюду.
Посредине стоял круглый стол, накрытый скатертью. Рядом еще один, видимо рабочий. С большой лампой и разбросанными чертежами на нем. От их вида (чертежей) мне снова стало плохо почти физически.
И я поняла, что проект, с которым я мучилась несколько месяцев, я не сдам.
Профессор потушил сигарету в пепельнице, переполненной окурками и снова закурил, показывая жестами на мой тубус. Я стала дрожащими руками вытаскивать ватманы с чертежами, надеясь на то, что вот-вот появится моя Катька и спасет меня.
Очень умелым жестом Аркадий Арнольдович разложил куски бумаги на столе, взяв в руки один из карандашей, которых стояло с дюжину в какой-то старой консервной банке, служащей подставкой для канцелярии.
– Кто вас надоумил на такие расчеты? Это же ужас ужасный. – Принялся критиковать мою работу профессор и тут же зачеркивать и переносить карандашом пунктиры и линии по кальке, которую наложил поверх моих чертежей. – Вот так. Здесь нужно немного расширить. Тут изменить угол наклона. Так....Раз…два....А соорудили вы непонятно что....Ваша пшеница засохнет. Нет. Вам категорически противопоказано сельское хозяйство. Огурцы сажайте на даче. Или вот еще что – ваш потолок – выйти замуж за фермера. И разводить грядки из клубники. Ну какой из вас инженер то?
Он минут двадцать отчитывал меня за неуклюжесть. Я же все еще стояла у стола, стараясь понять, как исправить свои ошибки и боялась задать хотя бы один вопрос, понимая, что профессор меня снова начнет размазывать по стенке.
Вдруг он оторвался от чертежей и строго произнес:
– Расчеты с вами? Да что вы стоите, как вкопанная? Возьмите стул. Сейчас все будем переделывать.
Я снова засуетилась, доставая листы с длинными формулами и заранее предчувствуя, что профессор меня и вовсе придушит за некомпетентность. Я знала эту черту в преподавателе – он ненавидел бездарность.
От отчаяния, роняя курсовые талмуды, я примостилась на тахту, которая стояла рядом со столом и уставилась на картины, которыми были увешаны все стены в этой большой комнате, служащей одновременно гостиной и рабочим кабинетом.
И точно зная, что так и останусь в списках на отчисление.