Я вздрогнул. Если на свет не появится тетя Саша – это катастрофа. Во-первых, я очень люблю тетушку, да и Майкла тоже. А если не будет ее, то не родится и мой кузен. Но в сторону личные чувства, есть проблема и пострашнее. Если не будет Александры – некому побеждать мацтиконов. Тогда злобные инопланетяне в 3000-м году по земному исчислению уничтожат Землю. А потом возьмутся за все остальные планеты, и сотрут жизнь с лица вселенной. Вот тебе и конец света.
– Нет, до мацтиконов дело может и не дойти. – Томас по-прежнему бессовестно читал мои мысли. – Все осложняется тем, что Александра живет во всех временах сразу. И во всех она совершает поступки, которые влияют на ход истории. Если она исчезнет, все посыпется в один момент. Возникнет временной парадокс, который приведет к разрушению вселенной.
– Но почему?
– Потому что время – очень капризная энергия. И оно не терпит таких игр, когда человек сначала есть, а потом вдруг исчезает. Его нельзя стереть без последствий. А вселенная, Оксинт, держится только на энергии времени, которая управляет энергией импульса… Вообще, Даниил бы лучше тебе объяснил. Но ты же не станешь спрашивать?
Я отрицательно покачал головой. Нет, теперь я вообще боюсь поднимать разговор на эти темы. А то вдруг спрошу – и произойдет еще какая-нибудь временная ошибка.
– А ошибок время не терпит. – продолжил Томас. – Если произойдет что-то в таком роде, временная энергия запустит импульс самоуничтожения. Вселенная исчезнет, а потом образуется новая. И так было уже много раз.
Я только молчал в ответ, не в силах поверить в то, что все так и есть, как он говорит.
– Я понимаю твое недоверие. – сказал мужчина. – И твое нежелание в это поверить. Но мои слова подтверждает сама вселенная. Ты необычный ребенок, более чувствителен к энергиям, в том числе и временной – скажи спасибо Дану за это. И потому мироздание смогло до тебя достучаться, послав твой дневной сон. А потом происшествие с Майклом – оно же тоже неспроста.
– В смысле? Если это сделал не ты, то почему мой кузен пострадал?
– А это еще один намек от мироздания. Если бы ты сразу меня послушался, с мальчиком ничего бы не случилось.
– То есть, он провалился под лед по моей вине?
– Увы, Оксинт, да. И я боюсь, если ты продолжишь упорствовать, могут пострадать и другие люди, которые тебе дороги.
Я вскочил на ноги, и посмотрел на него.
– Знаешь что? Я тебе не верю! И ты не обвинишь меня в том, что происходит. Еще скажи, что мама по моей вине… Погибнет. Ты просто стараешься меня запугать, с неясными целями, но тебе это не удастся.
Высказавшись, я развернулся и вдруг оказался на том же кладбище, которое приснилось мне сегодня. Оглянулся – увидел берег моря и Томаса. Каким-то непостижимым образом я был в двух местах одновременно. Хотя во снах еще и не такое бывает.
– Что же ты замер? – спросил мужчина, подойдя ко мне. – Иди.
– Нет. Это не мое будущее.
– Ты хочешь другое? Где солнце падает на землю?
– Нет! Я хочу то, где вся наша семья вместе и счастлива!
– Ты хочешь невозможного, Оксинт. Такого будущего нет.
– Я его сделаю!
– Черт побери, мальчик! Неужели ты не понимаешь, что твое глупое ослиное упрямство уничтожит весь мир?!
В запале мужчина схватил меня за плечи и начал трясти. Я дернулся и он опомнился. Я аккуратно убрал его руки.
– Я. Тебе. Не. Верю. – повторил я четко, чтобы до него дошло. – Верни меня в мой мир.
– Прости, мальчик. – вздохнул он, отстраняясь. – Я просто не хочу, чтобы вселенная погибла. Я видел эту катастрофу в масштабах отдельной планеты и не хочу, чтобы все повторилось. А ты, своими действиями, приближаешь это. И вредишь тем, кого любишь.
Я смотрел на него и размышлял, как же мне выбраться отсюда. Вступать в полемику с Томасом больше не хочется, потому что я уже сказал ему все. А заново переливать из пустого в порожнее не собираюсь!
– Хотя ты воспринимаешь меня как врага, я им для тебя не являюсь. И в доказательство сделаю то, о чем ты просишь.
И действительно: я моргнул и обнаружил себя в родительской спальне. Мамина рука по-прежнему покоилась в моей. Рядом посапывал маленький Антей. Сестра тоже спала возле нас, а вот папы почему-то не было в кровати. Я огляделся по сторонам и решил пойти его поискать. Но едва я высвободил свою руку из маминой, как она открыла глаза и глянула на меня.
– Я сейчас приду. – сказал я шепотом.
Мама улыбнулась, и снова смежила веки. А я, шлепая босыми ногами по травяному полу, вышел из комнаты. Ни на кухне, ни в кабинете отца не было. Я уже выглянул из окна в огород – может, папа вдруг среди ночи решил вскопать новую грядку? Но на улице тоже никого не было, и это ожидаемо. Зато прямо возле окна оказалась лестница, прислоненная к стене дома. Я вылез на нее и забрался на крышу. Отец был там.
– Не спится, сынок? – улыбнулся он.
– Неа. А что ты делаешь?
– Любуюсь на звезды. Они красивые, и еще через них на нас смотрят те, кого сейчас с нами нет.
– Как это?
– Понимаешь, в жизни каждого из нас случается момент, когда уходят близкие… – погрустнел папа.
Но, по его словам, никто не пропадает бесследно и совсем. И с неба на нас смотрят те, кто попрощался с жизнью в теле, но не попрощался с нами.
– Они всегда рядом. Просто мы ощущаем их иначе. Но они никуда не уходят.
– Пап, ты веришь в это?
– Да, сынок. Ибо очень беспросветно жить, зная, что эта жизнь конечна. Зная, что все уходят навсегда. И что там, за вечным порогом, ты их уже не увидишь. Не посмотришь в родные глаза, не вдохнешь знакомый запах, не услышишь любимый голос.
– Получается, вера и надежда – это спасение от уныния? – попытался я понять. – Как у землян вера в Бога?
– Это основа жизни, сын. Каждому из нас, вне зависимости от того, на какой планете мы живем, нужно во что-то верить. Иначе и жить не хочется.
Я, если честно, не понял, как вера во что-то поможет жить. А самое главное – не понял, как вообще во что-то поверить, если это нельзя доказать. Наверное, я просто слишком маленький.
Зато я отчетливо понял, почему у отца в голове появились такие мысли, почему ему не спится. И почему он завел со мной этот разговор. Страшный сон напугал не только меня. Если мама отнеслась к нему как просто к кошмару, то папе явно тоже стало страшно. И сейчас он, наверное, пытается успокоить не только меня, но и себя. В очередной раз мы с ним вспомнили о том, что все люди смертны. Для меня, для отца, да для любого человека это самое страшное воспоминание. Вот папа и ищет опору, которая помогла бы ему устоять, когда такая внезапная мысль сшибает с ног посреди ночи. Я снова почувствовал укол совести за то, что всех переполошил и испугал. Хорошо, что Александре не сказали, какой страшный сон мне приснился, и малыша в это дело не посвятили!
Мы, посидев еще немного, отправились спать. Я снова лег рядом с мамой, которая, конечно же, сразу проснулась, когда мы пришли. Однако она убедилась в том, что все улеглись и снова погрузилась в объятия Морфея. А я вот лежал с открытыми глазами, смотрел на нее – благо, сегодня полная луна светила прямо в окна, и не мог прекратить думать.
Я, как и любой ребенок, люблю греть уши, когда взрослые разговаривают между собой. Нет, я сейчас вовсе не про те беседы, которые ведутся тет-а-тет. Подслушивать не люблю, и делаю это только в экстраординарных случаях – например, как вечером. Вечером? Казалось, что разговор между родителями и происшествие с Майклом случились уже очень давно, а на самом деле еще и суток не прошло.
Но я отвлекся. Итак, я люблю слушать те разговоры, которые ведутся за большими застольями. Взрослые расслабляются, и болтают на такие интересные темы! И не знают, что у детей, которые играют рядом, и вроде бы занимаются своими делами, ушки на макушке. А как иначе? С нами на такие темы они не говорят, а ведь интересно!
И вот, в один из таких моментов, я и услышал, что земные дети проходят кризис осознания смерти в четыре года. Тетя Саша, которая об этом сказала, поинтересовалась, как же обстоят дела у этрусков и эдемчан. Ведь мы живем дольше, поэтому далеко не каждый наш ребенок сталкивается с явлением ухода из жизни в столь раннем возрасте. Помню, как папа ответил ей, что к тому времени, когда мы сталкиваемся со смертью в реальности, мы уже, как правило, люди взрослые, с устоявшейся психикой. Даже дословно помню, что Александра тогда ответила.
– Счастливые. Столько нервов берегут ваши дети, столько ночей спят, а не лежат с широко открытыми глазами, боясь не услышать дыхание родителей. Но как же страшно за тех детей, которые вдруг сталкиваются со смертью, не успев повзрослеть. Услышат по арновуду, уйдет кто-то из знакомых, не станет любимого питомца. Как быть тогда?
– Мне кажется, любой ребенок в этот момент взрослеет. – ответила ей тогда моя мама. – Не потому, что время пришло. А потому что приходится. Да и для взрослых смерть близкого человека – это всегда взросление. С годами, сталкиваясь с этой, самой страшной болью, запираешь на замок своего внутреннего ребенка, чтобы уберечь его от незаживающих ран. И сам не замечаешь, как теряешь его. А когда навсегда расстаешься с тем детством, которое живет в тебе самом – наступает холодная предсмертная пора.
Сейчас я понимаю, что разговор тогда принял очень грустный оборот. Но папа был начеку и незаметно перевел беседу в другое русло. Я же и вовсе забыл о том случае. Лишь теперь память вдруг вынула его с дальней полочки, и услужливо подсунула мне, лежащему с широко открытыми глазами. Прямо как говорила тетушка.
И я действительно прислушиваюсь к дыханию родителей, сестры и брата. Все они дышат тихо, размеренно, только малыш немного сопит. Не простыл ли он случайно? А я лежу и смотрю на маму. Боюсь пошевелиться, чтобы никого не потревожить, и холодею от ощущения подступающей беды. Не знаю, мои ли предчувствия, видения и сны тому виной, или просто темнота – но мне кажется, что надвигается что-то темное и страшное. Что-то, чему надо противостоять. А я, вместо этого, просто лежу на кровати, не в силах абсолютно ничего сделать.
Я сделал глубокий вдох, и обнаружил, что столь простое действие с трудом мне удается. Как будто кто-то сидит прямо на груди, и давит. Но нет ведь никого! Наверное, это та самая беда, которую я ощущаю, так давит, словно глыба какая-то. Раньше я бы обязательно позвал кого-то из родителей, но теперь не хотел снова их тревожить. Они и так из-за меня как на иголках. Нет, надо учиться справляться самостоятельно. Может, у меня просто этот самый кризис смерти, а они опять волноваться будут!