У Фиры лицо доброе, а сердце злое,
собственно, и лицо злое, но не в поверхностном слое,
там, в глубине лица, скрыто нечто такое…
По-библейски Эстер, Эсфирь, по-нашему тетя Фира.
Идет, несет в авоське две бутылки кефира
по тридцать семь копеек, из них бутылка – пятнадцать.
На высокий третий этаж нелегко подняться.
На кефире фольга зеленая, а на ряженке золотая,
как будто нимб, а ряженка эта – святая.
До дома пять минут неспешного хода,
два квартала, как до конца отчетного года.
На углу Фира встречает инженера с молмаслозавода.
Пять минут разговора о том о сем по порядку,
инженер – болельщик, а вчера забили в девятку.
В Кремле открылся пленум, а у мамы язва на язве,
на Пушкинской новая булочная, но за этим усмотришь
разве?
Навстречу Эсфири – Юдифь в платье из китайского шелка.
В руках у Юдифи черная клеенчатая кошелка,
в кошелке что-то большое, круглое – это, наверно,
кочан капусты. Или голова Олоферна.