Введение Обстоятельства места
Раздел океана и начало исследований Арктики
4 мая 1493 года папа Александр VI выпустил буллу Inter caetera № 2[1], в которой отдавал испанской короне в вечное владение «все острова и материки, найденные и те, которые будут найдены, открытые и те, которые будут открыты, к западу и к югу от линии, проведённой и установленной от арктического полюса, т. е. севера, до антарктического полюса, т. е. юга, <…> названная линия должна отстоять на расстоянии ста лиг к западу и к югу от любого из островов, обычно называемых Азорскими и Зелёного Мыса»[2].
Через год в кастильском городе Тордесильяс был заключён договор, закрепляющий раздел мира между португальцами и испанцами по «папскому меридиану», тем самым определив Америку Испании, а Восток – Португалии[3]. Сейчас это могло бы показаться историческим курьёзом, если бы не имело вполне реальных последствий. Документ на столетия вперёд определил сферы влияния ведущих держав и в немалой степени способствовал географическим открытиям в Арктике: обделённые морские нации, в первую очередь англичане и голландцы, вынуждены были искать обходные торговые пути в Азию – вдоль северных берегов Сибири и Америки. И именно им выпал шанс открывать новые земли в полярных широтах, тогда как ни португальцы, ни испанцы интереса к Арктике не проявили (рис. 1).
Рис. 1. Планисфера Кантино – португальская карта 1502 года. Показан берег Бразилии и проходящий через него «папский меридиан». Именно поэтому в Бразилии говорят на португальском, а в остальных странах Южной Америки – по-испански
На протяжении столетий исследования Арктики сохраняли первоначальный вектор – путешественников волновал поиск альтернативных морских путей в Индию и Китай – Северо-Западного и Северо-Восточного. Снаряжались эти путешествия, как правило, на частные деньги, в надежде на прибыль, иногда спонсировались монархами. Другой, и также вполне прагматической, целью поисков были месторождения золота и серебра, игравшие в прошлом столь же важную роль, как сейчас – залежи углеводородов.
Начало поисков Северо-Западного пути в Азию можно отсчитывать от плаваний Джованни Кабото[4], итальянца на английской службе, известного также как Джон Кабот, земляка и современника Колумба. Всего лишь на пять лет позже великого генуэзца, в 1497 году, Кабот достиг берегов Америки, предположительно в районе Ньюфаундленда, но уже из второго путешествия он не вернулся. Почти через столетие после него, в 1576–1578 годы, английский капитан и пират Мартин Фробишер совершил три плавания через Северную Атлантику, но пути в Китай так и не нашёл, а тысяча с лишним тонн руды, которую он вывез из Америки, оказалась «золотом дураков» – дисульфидом железа[5].
Примерно в это же время, в 1580 году, в противоположном направлении отправились англичане Артур Пет и Чарльз Джекмен. В поисках Северо-Восточного прохода они достигли Карского моря.[6] Чуть позже, в самом конце XVI века, несколько экспедиций было предпринято голландцами, но все они оказались неудачными, а последняя из них закончилась вынужденной зимовкой в Арктике и гибелью Виллема Баренца – организатора и вдохновителя предприятия.
В 1871 году Эллинг Карлсен, капитан зверобойного судна «Солид» из Гаммерфеста, нашёл на северо-восточном берегу Новой Земли брошенный дом Баренца. Почти три века он простоял нетронутым – норвежцы нашли посуду, навигационные инструменты, книги, среди которых голландский перевод «Истории Китайской империи» Хуана Гонсалеса де Мендосы. Похоже, Баренц и его спутники всерьёз собирались доплыть до Китая!
Полярные исследования в климатическом контексте
Весь ход событий – и относительный успех Пета и Джекмена, и гибель Баренца, и трехвековое забвение, и находка зимовья норвежскими зверобоями – на первый взгляд выглядит случайной последовательностью разрозненных фактов, но при ближайшем рассмотрении представляется звеньями одной цепи и естественным образом соответствует чередованию потеплений и похолоданий, известных как Средневековый климатический оптимум и Малый ледниковый период. Плавание британцев в Карское море и плавания Фробишера и Гудзона примерно соответствовали окончанию тёплого времени, тогда как поход Баренца пришёлся на начало Малого ледникового периода, затянувшегося на несколько столетий. Этим можно объяснить и отсутствие в течение почти двух веков значимых успехов в мореплавании как в Западной, так и в Восточной Арктике. Великая Северная экспедиция (1733–1743) пришлась уже на холодный период, она привела к многочисленным жертвам и скорее продемонстрировала невозможность плавания вдоль берегов Евразии, несмотря на выдающиеся географические открытия [59]. В канадской Арктике в этот период также преобладали наземные экспедиции.[7]
К концу XIX века снова стало теплеть, и пограничные арктические акватории, к которым принадлежит Карское море, ощутили это первыми. К этому времени относится целый ряд успешных плаваний: помимо регулярных рейсов норвежских зверобоев в Карское море (в том числе упоминавшееся плавание Карлсена в 1871 году), это знаменитая экспедиция Адольфа Эрика Норденшельда на «Веге», Фритьофа Нансена на «Фраме» и несколько плаваний британского капитана Джозефа Виггинса, первым установившим морское торговое сообщение с Сибирью.
Конечно, попытка свести историю цивилизации к чередованию тёплых и холодных периодов была бы недопустимым упрощением. Но в Арктике, где человек зачастую балансирует на грани выживания, изменение средней температуры даже на доли градуса порой надолго закрывало доступ исследователей в высокие широты. Поэтому историю освоения Арктики невозможно рассматривать вне климатического контекста. Так, советским арктическим успехам 1930-х годов в немалой степени способствовало начавшееся потепление. Напротив, провалы британских и российских морских экспедиций начала и середины XIX века[8] – это не только результат плохой организации и неумения адаптироваться к условиям Арктики, но ещё и следствие неблагоприятных климатических условий.
«Героический период» исследований Арктики
Новый период исследований Арктики можно отсчитывать с 1818 года, когда второй секретарь британского Адмиралтейства Джон Барроу инициировал масштабную программу гидрографических исследований в Арктике силами Королевского флота. Момент был выбран удачно – недолгий промежуток между наполеоновскими войнами и Крымской войной, когда огромный флот империи простаивал без дела. Это время стало золотым веком британских полярных исследований.
Барроу удалось сделать полярные исследования объектом общенационального интереса. Арктика идеально подходила для этого, поскольку в начале XIX века воспринималась примерно так же, как космос сегодня – как альтернативное пространство; область, вынесенная за пределы общечеловеческой географии; место противостояния человека и стихии. Для эпохи романтизма был характерен культ страдания, героизма, жертвенности, и полярные путешествия для офицеров Королевского флота стали возможностью подвига в мирное время. «Одна человеческая жизнь – сходная цена за те познания, к которым я стремлюсь, за власть над исконными врагами человечества», – заявляет капитан Уолтон, персонаж романа Мэри Шелли[9], отправляясь к полюсу. Такое отношение к полярным регионам, как к «заповеднику героев», выражаясь словами советского поэта Ильи Сельвинского, тоже, кстати, участника одной из самых знаменитых полярных экспедиций[10], сохранялось почти до середины XX века. Сегодня сама идея борьбы со стихией выглядит абсурдом, но человеку нового времени было свойственно переоценивать свои способности и верить в неограниченные возможности технического прогресса.
Британские экспедиции в Арктику часто сравнивают с крестовыми походами [218; 164][11]. Принципиально новым в них было то, что они не преследовали каких-либо прагматических целей. Впервые экономические интересы были отодвинуты на второй план: мореплавателей влекла другая, более высокая задача – познание мира, заполнение последних белых пятен на карте, само существование которых в XIX веке рассматривалось как вызов человечеству. Хотя заявленной целью этих экспедиций было открытие Северо-Западного прохода, надобности в нём уже не было – Британия и так безраздельно владела Мировым океаном, а хозяйственным освоением севера Америки занимались частные компании.[12] Тогда уже было ясно, что ни Северо-Западный, ни Северо-Восточный проход не имеют серьёзной коммерческой перспективы, по крайней мере, как пути в Китай и Индию. Ход истории это подтвердил – ни сомалийские пираты, ни глобальное потепление так и не сделали их конкурентоспособными с классическими транспортными артериями. Весь XX век Северный морской путь функционировал как внутренняя транспортная магистраль, и лишь в 2009 году первые два грузовых судна прошли вдоль берегов Сибири из Европы в Азию, и хотя в 2011 году их было уже 34, это ничто в сравнении с 18 тысячами, что прошли через Суэц [204].
Ни Северо-Западный проход, ни полюс не покорились британцам (рис. 2), а гибель экспедиции Джона Франклина стала самой большой трагедией за всю историю полярных исследований. Но, хотя амбициозная программа британских арктических экспедиций и закончилась национальной фрустрацией, всё же на карту была нанесена значительная часть Канадского Арктического архипелага, а главное, героическая эпоха породила блестящую плеяду британских полярников, последними из которых стали Роберт Фолкон Скотт и Эрнест Генри Шеклтон.
Рис. 2. Джон Эверет Милле. Северо-Западный проход. Галерея Тейт, Лондон. Картина одного из основателей Братства прерафаэлитов была написана в 1874 году, когда британские попытки поиска Северо-Западного прохода были давно заброшены и стали синонимом трагической неудачи. Герой картины – старый моряк, по-видимому, участник поисков Франклина – делится воспоминаниями молодости со своей дочерью. Милле не случайно обращается к больной теме – в это время в Англии ненадолго возобновляется интерес к Арктике, который год спустя реализуется в виде ещё одной малоуспешной экспедиции – Джорджа Нэрса
Практически одновременно с началом британской полярной программы активизировались российские исследования в северной части Тихого океана, в основном благодаря инициативе российского соперника Барроу – И. Ф. Крузенштерна [185]. Именно он составил инструкции для О. Е. Коцебу, когда тот отправлялся в кругосветное плавание на бриге «Рюрик» (1815–1818). Эти инструкции предусматривали обследование арктического побережья Америки к востоку от Берингова пролива.[13] Впрочем, это пожелание Крузенштерна так и осталось не выполненным, а экспедиция Коцебу была первой и последней российской попыткой открытия Северо-Западного прохода. В 1819 году экспедиция лейтенанта А. П. Лазарева отправилась к Новой Земле. Она стала первой в целой серии гидрографических экспедиций русского флота. Однако в целом экспедиции, которыми руководили А. П. Лазарев, Ф.П.Литке, П. К. Пахтусов и А. К. Циволька, были признаны неудачными, и после них наступила длительная пауза в исследовании российской Арктики – так же как после неудачи Франклина и безуспешных его поисков Британия прекратила поиски Северо-Западного прохода.
«Спортивный период» исследований Арктики
Поиски пропавшей экспедиции Франклина подстегнули интерес к полярным исследованиям, в первую очередь в Соединённых Штатах. Американские экспедиции Кейна и Холла, начинавшиеся как поиски Франклина, постепенно трансформировались в попытки достичь полюса. Так началась новая эпоха, которую часто называют Эпохой Великих полярных исследований[14]. Для этого периода характерна фиксация на главной цели – точках Северного и Южного полюсов, а также расширение количества стран, принимающих участие в состязании. Большинство экспедиций этого периода являлись частными инициативами[15].
Наука в полярных путешествиях постепенно уходила на задний план и всё больше замещалась духом спортивного состязания (рис. 3). Не слишком успешной попыткой вернуть полярные исследования в русло науки стал Первый Международный полярный год (1882/1883) – он привёл лишь к очередной серии трагедий и неудач, а Второй полярный год состоялся лишь через полвека. Для того же Руала Амундсена научная программа экспедиций – это лишь реверанс в сторону общественности и спонсоров, прикрытие собственных амбиций.
Рис. 3. «Спорт или наука? – Современный спектакль по старому образцу».
Рисунок Йозефа Фердинанда Кепплера, 1882 год.
Ложа зарезервирована для «Дж. Г. Беннетта и других коронованных особ». В ней расположились монархи Австро-Венгрии, Британии, России, Испании, Швеции. Публика требует: «Ещё! Ещё! Во имя науки!» – и указывает большими пальцами вниз. Опубликовано в американском юмористическом журнале «Пак» 31 мая 1882 года. Карикатура сделана по горячим следам – в марте 1882 года стало известно о гибели Де-Лонга, найдены его останки и дневник
Однако именно нехватка научных знаний препятствовала достижению полюса. Одной из главных причин провала ранних попыток стала ложная теория, согласно которой море в районе полюса должно быть свободно ото льда. Поэтому в качестве средства достижения полюса виделось парусное или паровое судно. Однако после серии неудач стало ясно, что следует искать другой способ достижения заветной точки, а вместо борьбы с силами природы нужно увидеть в них союзника. Нансен пытался использовать движение льдов через центральный Арктический бассейн, чтобы на вмёрзшем в лёд «Фраме» достичь полюса; Андрэ надеялся дождаться подходящего воздушного течения, которое принесло бы его аэростат в нужную точку. Однако, ни Нансену, ни Андрэ не удалось полностью осуществить свои планы.
Другие путешественники стремились достичь полюса по льду, используя в качестве базы арктические острова. Постепенно достижение полюса становится соревнованием путешественников и отчасти состязанием наций. Умение переносить лишения больше не являлось главной доблестью полярника – теперь акцент делался скорее на предусмотрительность и хорошую подготовку.
Достижение полюсов – абстрактных точек на земной поверхности, ставшее в конце XIX века главной целью полярных исследователей, изначально было химерой и влекло в первую очередь людей с гипертрофированными амбициями, порой с маньякальными чертами характера (Андрэ, Амундсен, Пири, Седов – список можно продолжить). Условия игры были жестокими, и судьбы выживших в этой гонке зачастую не менее трагичны, чем погибших. Граница между триумфом и провалом была зыбкой. Достигший заветной цели вторым автоматически становился в глазах окружающих жалким неудачником. Поэтому борьба за приоритеты, начавшаяся в высоких широтах, затем продолжалась на страницах газет и научных журналов, в аудиториях и кабинетах.
«Гонка к полюсу» приводила к печальным результатам: достижение цели, к которой стремились поколения исследователей, обернулось безобразным скандалом между Куком и Пири, затем – между Амундсеном и Нобиле, а достижение Южного полюса омрачилось гибелью Роберта Скотта и его спутников (рис. 4).
Рис. 4. Три главных героя «гонки к полюсам» – Амундсен, Шеклтон и Пири, 1913 год. Фотография, увы, показывает не всё – мёртвый Скотт в это время лежал вместе со спутниками в занесённой снегом палатке во льдах Антарктиды, а Кук уже был изгоем, хотя имел не меньшее право называться покорителем полюса, чем Пири
В России рубежа XIX–XX веков полярные исследования находились на периферии общественного интереса. Трагические русские экспедиции 1912 года можно рассматривать как запоздалую попытку принять участие в состязании ведущих мировых держав. По крайней мере, две из этих экспедиций (Г. Я. Седова и Г. Л. Брусилова) были снаряжены на частные средства и преследовали исключительно спортивные цели. Русскую Гидрографическую экспедицию Северного Ледовитого океана (1910–1915) следует рассматривать не в контексте гонки к полюсу, а скорее как продолжение франклиновской традиции[16] – по крайней мере, по способу организации и кругу решаемых задач.
Даже спустя столетие «спортивный» подход к полярным исследованиям не был до конца преодолён: Российская экспедиция 2007 года также имела черты, характерные для «гонки к полюсу» – государственный флаг был установлен на дне в точке с координатой 90°N. На этот раз в качестве транспортного средства выбран глубоководный обитаемый аппарат. Подобно многим другим экспедициям она имела целью не только очередной спортивный рекорд, но и определённые идеологические и геополитические бонусы и должна была обозначить возвращение России в ряд ведущих Арктических держав.
Арктика как место столкновения культур
Когда первые западные мореплаватели пришли в Арктику, они обнаружили её уже заселённой людьми, которые сумели успешно адаптироваться к её условиям. Взаимодействие представителей западной цивилизации с местными жителями началось с конфликта: из древних документов нам известно о столкновениях викингов и эскимосов в Гренландии; первый контакт европейцев с эскимосами в послеколумбову эпоху – посещение Фробишером севера Америки – также не обошёлся без кровопролития. Однако развитие полярных исследований неизбежно вело к сотрудничеству западной и северной культур: исследователи нуждались в эскимосских знаниях местности и опыте выживания в Арктике, эскимосы – в технических достижениях западного мира. Сотрудничество началось с экспедиций Росса и Парри и продолжилось во время поисков Франклина, когда несколько кораблей ежегодно посещали побережье канадской Арктики (рис. 5).
Рис. 5. Эскимосы рисуют карту на борту «Виктори». Автор рисунка – Джон Росс. Росс был первым из европейских полярных исследователей, кто установил дружеские контакты с жителями Арктики
Визиты европейцев поначалу не слишком изменили жизнь эскимосов. Однако в конце XIX века контакты активизировались, поскольку в период «гонки к полюсу» центральным стал «собачий вопрос». Было очевидно, что в соревновании победит тот, кто сумеет организовать логистику санного путешествия наилучшим образом, а значит, сможет покрыть большее расстояние. В поисках наиболее рациональных способов перемещения исследователи стремились адаптировать эскимосские практики – строительство снежных хижин, изготовление одежды и лодок, традиционные способы охоты и перемещение на собачьих упряжках. Дальше всех в этом направлении продвинулся канадский антрополог Вильялмур Стефанссон: его идея состояла в том, чтобы исследователю самому стать эскимосом – перестать зависеть от судна и вспомогательных складов и начать жить за счёт ресурсов Арктики. Однако его примеру следовали немногие – обучение традиционному образу жизни требовало слишком много сил и времени, гораздо проще было нанять эскимосов и переложить на их плечи наиболее трудную часть работы, как это делал тот же Пири. В 30-е годы, с появлением в Арктике радио, авиации, ледоколов и вездеходов, путешественники перестали нуждаться в адаптации традиционных практик. Теперь местные жители стали восприниматься как досадная помеха на пути технологической экспансии в арктические районы.
Арктика как концлагерь
Знаменитые советские экспедиции 1930-х годов были лишь фасадом, парадной частью советского освоения Арктики. С первых лет советской власти основным способом колонизации полярных регионов был принудительный труд. Географическое положение и суровость условий делали регион идеальным местом изоляции тех, чьё присутствие было по тем или иным причинам нежелательно на Большой земле. Одним из первых мест заключения стал крошечный Соловецкий архипелаг в Белом море. Но уже через несколько лет репрессии стали столь масштабными, что Соловецкий лагерь разросся в целую систему лагерей, опутавших сетью Север и Восток страны, и даже её центральные регионы. Именно заключённые строили Беломорканал, добывали золото Колымы, уголь Воркуты, металлы Норильска, соль Нордвика, прокладывали рельсы в условиях вечной мерзлоты.
В декабре 1932 года для хозяйственного освоения Арктики была создана специальная структура – Главное управление Севморпути (ГУ СМП), которой в безраздельное владение была отдана территория страны севернее 62 градуса. Но, как показал ход событий, она оказалась неспособна справиться с грандиозной задачей и уже через пять лет фактически была ликвидирована, в то время как основной конкурент ГУ СМП – Дальстрой, экономика которого основывалась на подневольном труде, продолжал расти. В марте 1953 года, вскоре после смерти Сталина, число заключённых было резко сокращено и многие грандиозные стройки были брошены. В новой политической реальности такие мегапроекты, как Беломорканал, железная дорога Салехард – Игарка, БАМ, оказались не востребованы.
Полярные исследования как инструмент идеологии
Полярные исследования на рубеже XIX–XX веков стали не только спортом, но и политикой. Первопроходцы в поисках средств взывали к патриотическим чувствам сограждан, и постепенно соревнование превращалось из дела частного в борьбу имперских амбиций. Экспедиции Нансена и Амундсена стали важнейшей частью национального возрождения и в значительной мере способствовали обретению Норвегией государственности. Седов опирался на поддержку правых фракций в Думе, а его экспедиция была снаряжена на средства «Нового времени» – печатного органа националистического толка. Успешный перелёт Умберто Нобиле на дирижабле через полюс был использован Муссолини для консолидации итальянского общества под знамёнами фашистской партии. Однако вскоре удача отвернулась от Нобиле, и его дирижабль «Италия» потерпел крушение в Арктике. Внимание всего мира в течение двух месяцев было приковано к высоким широтам, где развернулась невиданная по масштабам международная спасательная операция. И в этом неформальном состязании европейских государств неожиданно для всех победила Советская Россия – всех выживших участников экспедиции, кроме самого Нобиле, спас ледокол «Красин» (начальник экспедиции профессор Р. Л. Самойлович, капитан К. П. Эгги). Триумфальное возвращение ледокола в Ленинград стимулировало интерес руководства страны к Арктике. Неожиданно был открыт мощный пропагандистский ресурс – полярным исследованиям традиционно симпатизировали в мире, и успех на этом поле обеспечивал повышение престижа советской власти как внутри страны, так и за рубежом. Впрочем, Арктика вряд ли стала бы одной из главных составляющих советской идеологии 30-х, если бы не энергия и изобретательность Отто Шмидта, уже через год сменившего Рудольфа Самойловича в роли руководителя советской полярной программы. Шмидт был не столь сведущ в вопросах Арктики, как его предшественник, и его первое же самостоятельное[17] предприятие обернулось провалом: Шмидт отчасти повторил судьбу Нобиле, оказавшись на льдине в роли спасаемого. Но в отличие от Муссолини, поспешившего дистанцироваться от неудачника Нобиле и фактически бросившего его на произвол судьбы, Сталин превратил полярную трагедию в триумф – история успешного спасения челюскинцев стала одним из важнейших советских мифов. Такой успех, безусловно, требовал повторения, и через три года вся страна вновь следила за событиями на льдине – теперь уже за дрейфом четвёрки папанинцев и их спасением. События в Арктике, так же как и трансполярные перелёты Чкалова и Громова, и грандиозные стройки вроде московского метро, Днепрогэса, канала Москва – Волга, стали важнейшей частью политической жизни СССР, позитивным противовесом ограничению прав и свобод, череде политических процессов, атмосфере страха и ненависти.
Арктика как театр военных действий
Вопреки прогнозам оптимистов, Северный Ледовитый океан так и не превратился в новое Средиземное море; вместо этого во второй половине XX века Арктика стала местом концентрации военной мощи сверхдержав и реализации бесчеловечных фантасмагорических проектов. Через полюс пролегал кратчайший и наименее защищённый воздушный путь, соединявший враждующие сверхдержавы, и милитаризация Арктики началась ускоренными темпами. В некогда безлюдных местах выросли радарные станции, аэродромы дальней авиации, военные городки, испытательные полигоны. Подо льдом Полярного моря дежурили атомные субмарины с ядерными ракетами. Теперь военные стали полновластными хозяевами Гренландии, Канадского архипелага, Новосибирских островов, Новой Земли.
Арктика на протяжении многих лет была и по сей день, увы, остаётся зоной раздоров и территориальных конфликтов. И именно результаты полярных экспедиций зачастую становились немаловажным аргументом в геополитических спорах и позволяли установить суверенитет над теми или иными областями, подтвердить право на их хозяйственное освоение и разработку ресурсов.
Не так давно арктическая тема вновь вернулась на первые полосы газет. Причиной такого интереса стал стремительный рост цен на углеводороды[18] и потепление климата. В 2007 году и Северо-Западный, и Северо-Восточный проходы впервые в истории полностью освободились ото льда. А спустя пять лет, в 2012 году, был установлен новый минимум ледового покрова (рис. 6). Потепление может привести к тому, что добыча углеводородов в Арктике будет экономически обоснованной, а борьба за контроль над регионом станет приоритетом политики мировых держав.
Рис. 6. Средняя сентябрьская площадь льда (сентябрь – месяц минимального распространения льда).
В течение последних 30 лет наблюдается сокращение площади в среднем на 13,7 % за декаду
(Источник: National Snow & Ice Data Center: http://nsidc.org)
Для пришлых людей Арктика так и не стала домом – для них это место реализации политических амбиций, удовлетворения алчности, территория насилия над местными жителями и природой. Можно было бы ожидать, что негативный опыт прошлого будет наконец преодолён и что в XXI веке отношение к хрупкой природной среде Арктики и культуре её жителей станет более взвешенным и чутким. Однако поводов для оптимизма немного – интерес к Арктике в основном ограничивается её природными ресурсами, что неизбежно ведёт к деградации природной среды, геополитической напряжённости и новому витку милитаризации.