– Когда я провожу кистью по холсту, это как любовь, понимаешь? Каждый оттенок передаёт чувство. Краски – как слова, а картина – она как стих, или даже целый роман! – Гордей как всегда с упоением рассказывает о своей страсти.
Я шагаю рядом.
– Понимаю, но не совсем. Это занятие отнимает всё твоё время!
Остановившись, он обвивает рукой мою талию и, притянув к себе, целует.
Я тут же забываю, о чём мы только что говорили.
– Смотри, – взяв мою руку, он проводит кончиком пальца от локтя до запястья. От нежного касания бегут мурашки. – Я твоя кисть, а ты мой холст, – остановившись у запястья, он рисует на коже невидимое сердечко. – Я рисую, а ты понимаешь.
– Понимаю, – говорю, щурясь от солнца.
– Вот видишь! – радостно восклицает Гордей. – Даже слова не нужны! Можно нарисовать все, что угодно, любое чувство, любую мысль!
– Ты закончил серию с лошадьми?
– Осталось совсем чуть-чуть… Пойдём, я тебе покажу, – потянув меня за руку, Гордей поворачивает в сторону своего дома.
– Но подожди, мне к выпускным экзаменам нужно готовиться…
– Да вон же у тебя, все книги с собой! – Гордей подкидывает в воздух мой рюкзак и снова ловит его за лямку.
– Но у тебя мне всегда сложно сосредоточиться.
– Я только покажу картины, и всё! Потом буду рисовать, а ты занимайся сколько угодно!
– Ну… Только не долго… – пытаюсь сопротивляться, но любопытство берет верх.
– Вот и отлично!
Улыбаясь, Гордей легко подхватывает меня на руки, закидывает на плечо и несколько раз поворачивается вокруг себя.
Смеясь, я болтаю ногами и пытаюсь высвободиться, но он ещё несколько секунд кружит меня и только потом опускает на землю.
В его просторной квартире всегда светло, чисто и приятно пахнет. Сбросив обувь, мы забегаем в комнату, и я замираю, увидев картины невероятной красоты. Каждая из них стоит у окна на специальной подставке – так, что солнце падает на верхний край и кажется, что изображенные там лошади вот-вот заржут и убегут прочь. Я не знаю, как он это делает, но нарисованные животные всегда выглядят точь-в-точь как живые!
Медленным шагом я подхожу к одной из картин и, немного наклонившись, начинаю изучать детали. Красивая белая лошадь встала на дыбы. Её грива развевается на ветру. Каждая её мышца напряжена до предела. Это свободная, гордая лошадь. Через секунду она без оглядки ускачет прочь…
– Я знал, что тебе понравится именно эта картина, – тихо говорит Гордей.
Засмотревшись, я не заметила, как он подошел сзади.
– Откуда?
– Потому что она, как ты. У тебя в крови свобода и протест. У неё тоже.
– Но я не протестую… – обернувшись, я встречаю его нежный взгляд.
– Протестуешь, – теперь он говорит серьёзнее, чем раньше, – против одноклассников, против стандартов. Против своей матери.
Вздохнув, я снова поворачиваюсь к картинам.
– Они прекрасны. Будет выставка?
– Да, – присев на край кровати, Гордей приобнимает меня и усаживает на своё колено, – сейчас родители договариваются о помещении.
– Ты – настоящий талант! То, что ты делаешь, невероятно! В прошлый раз были прекрасные волки, до этого – медведи, а теперь эти лошади. Мне кажется, что каждая серия превосходит предыдущую.
Засмущавшись, Гордей опускает взгляд, а затем игриво подбрасывает меня на колене.
– Посмотрели, и хватит, тебе нужно готовиться к экзаменам!
Засмеявшись, поднимаюсь и выхожу в коридор, забрать рюкзак, который мы бросили у порога. Удивительно, как у Гордея хватает времени для учёбы в институте. Каждую свободную минуту он посвящает или мне, или картинам, или подготовке к выставкам. И это притом, что учится Гордей очень хорошо, почти на одни…
Резкий щелчок замка обрывает мысли.
Подняв рюкзак, вздрагиваю и оборачиваюсь к двери. Замок щелкает еще раз, дверь открывается так быстро, что я не успеваю опомниться, и на пороге появляется мама Гордея Лариса Григорьевна с полными пакетами продуктов в руках.
Она замирает, увидев меня.
Я тоже остаюсь стоять как вкопанная, и вместо приветливого «здравствуйте» выдавливаю из себя только кивок.
Осмотрев меня с ног до головы, она недовольно сводит брови.
– Гордей, дорогой, иди сюда!
– Ой, мама, ты так рано сегодня.
Выскочив в коридор, Гордей быстро целует мать в щёку.
– Да уж, хорошо, что не стала задерживаться, – строго глядя на сына, Лариса Григорьевна вручает ему пакеты. – Милый, можно тебя на кухню, на пару слов.
Оглянувшись на меня, Гордей подмигивает и кивает в сторону своей комнаты, призывая подождать там.
Его мама всегда так на меня смотрит… Словно я не человек. Вот и сейчас после её взгляда больше всего мне хочется уйти, но будет невежливо сделать это прямо сейчас.
Прикрыв дверь, я проглатываю комок в горле, забираюсь на кровать Гордея и прижимаюсь ухом к стене.
С первой фразы понимаю, что разговор между матерью и сыном совсем не простой.
– … Мама, не начинай, пожалуйста! – Гордей говорит строго и тихо, видимо, чтобы не услышала я. – Ты обещала относиться к ней нормально!
– Да о каком нормальном отношении может идти речь?! – Лариса Георгиевна не бережет мои чувства и говорит как обычно – громко. – Она каждый день здесь околачивается! Отвлекает тебя от рисования! От института…
– Мам, я сам её привел! Сам пригласил! – перебивает Гордей. – И сейчас она будет учить, а я дорабатывать картины!
– Милый, – теперь Лариса Георгиевна говорит немного тише. – Ну я же всё понимаю… Ты молодой парень, у тебя потребности. Занимайся с ней чем хочешь, а если потом сам не можешь выгнать – проси меня. Я помогу.
– Да что за бред ты несёшь! – не выдержав, Гордей начинает кричать. – Оставь нас в покое, мама!
– Ни за что! – Лариса Георгиевна тоже повышает тон. – Ты посмотри на неё! Кроме милой мордашки, ничего нет! Думаешь, она в картинах твоих что-то понимает? Да ни черта! Она к нам только поесть приходит! А мать её вечно пьяная околачивается, позор всего района!
Я отшатываюсь от стены. Внутри всё сжимается. В следующую секунду Гордей залетает в комнату и, схватив меня за руку, поднимает на ноги. Лариса Георгиевна влетает следом.
– Ты же талант, сыночек мой! Я сегодня обо всем договорилась в галерее! Лучше посвяти время своим работам! – она опять говорит, словно не замечая меня.
– Если ты не оставишь нас в покое, мои работы полетят в мусорный бак! – прорычав, Гордей сжимает мою ладонь, вытягивает меня в коридор, поднимает с пола рюкзак и закидывает его на плечо.
– Не смей так говорить с матерью!.. – раздается за спиной, но мы уже бежим по лестнице вниз и останавливаемся, чтобы отдышаться только на предпоследнем пролёте.
Теперь в подъезде тихо. Видимо, Лариса Георгиевна просто закрыла дверь, понимая, что сын никуда от неё не денется.
– Прости, – повернувшись ко мне, Гордей нежно касается моих губ своими.
– Привыкла уже, – я быстро отворачиваюсь.
– Прости! Прости за неё! – Гордей тянется снова, и я коротко отвечаю на его поцелуй.
– Она… – слёзы подступают. Собравшись, я стараюсь не расплакаться. – Она говорит ужасные вещи.
– Пусть! – резко отвечает он. – Ты же заешь, я по-настоящему люблю тебя! Мне плевать, что она думает!
Кажется, Гордею обидно не меньше чем мне. Стыд за мать делает его лицо строгим и напряжённым. Мне знакомо это чувство. Но разве он виноват в том, что она позволяет себе такие мерзости?..
– Только меня? – легко улыбнувшись, я не отвожу от него глаз.
Видя мою улыбку, он облегчённо вздыхает.
– Тебя, и писать картины.
– А что больше? – я игриво наклоняю голову.
Гордей нежно улыбается и прижимает меня к себе.
– Надеюсь, что мне не придётся выбирать.