Как напутствие себе перед дорогой. Уже понятно, что складывается книга. Это будет документальный текст, повесть-травелог, записки путешественника по миру особых людей. И если раньше тексты спускались ко мне сами, входили в меня, вынося дверь с петель, устраивались, обживались, навечно прописывались в сердце, – теперь иначе. Это осознанное письмо, которое не возникает из воздуха и по воле вдохновения. Это путь особого рода, когда ты сам выстраиваешь свою дорогу и сознательно выбираешь самые труднопроходимые маршруты.
Не должно создаваться впечатления, что это театроведческий текст. Да, в нем я буду говорить о спектакле «Особые люди», поставленном Сергеем Анатольевичем Голомазовым в Театре на Малой Бронной в 2014 году. Но я не буду анализировать эту работу с точки зрения ремесла, у меня другая профессия и другая цель. Сейчас я хочу находиться в позиции зрителя. Это одна из моих любимых моделей восприятия не только театрального процесса, но и самой жизни. Я не имею режиссерского образования, что не мешает мне ставить спектакли. Все «мои режиссерские университеты» складывались и будут складываться благодаря большой «насмотренности». Был период, когда я смотрел по двадцать спектаклей в месяц, а то и больше. Покупал дешевые, льготные билеты, пять лет назад они были вполне сносными по цене, забирался на галерку, оттуда с верхотуры смотрел первый акт, а в антракте спускался в партер и после третьего звонка садился на освободившееся место.
Спектакль «Особые люди» шел на Малой сцене Театра на Малой Бронной. Билеты на него раскупались сразу же, как только появлялись в продаже. Я долгое время не мог попасть на этот спектакль. То сам оттягивал поход, пугаясь сложной темы, боясь выйти из зоны комфорта, хотя в это же время работал с подростками над современными текстами со сложной проблематикой. Когда просто не успевал купить, когда не было денег на билет. В малом зале при стопроцентной рассадке помещалось 80 зрителей. Тогда мы даже и в мыслях не могли представить, что будем «процентовать» заполняемость зрительного зала.
Это был период Театра на Малой Бронной в моей жизни. Он длился месяца три. До него был период театра «Эрмитаж», после – «Современника». Я посещал каждый спектакль Театра на Малой Бронной, не пропускал ни одной премьеры. Это был тот театр, и он остается тем местом (в моей душе, сердце, где угодно), в котором не единожды случался катарсис, о котором я писал выше. В спектаклях «Кроличья нора», «Салемские ведьмы», «Варшавская мелодия», «Аркадия» в постановке Сергея Голомазова я впервые увидел на сцене Веру Бабичеву – заслуженную артистку России и Армении. Я знал, что она преподает в ГИТИСе. Об этом говорил мне мой друг, ее студент. Это он сделал мне пригласительные билеты на «Аркадию». И все поехало, закрутилось.
Как напутствие себе перед дорогой. Важно помнить, что этот текст не обо мне, не о Театре на Малой Бронной и, вообще, не о театре в широком понимании этого слова. Этот текст не о ностальгии по ушедшему.
За это время здание Театра на Малой Бронной закрылось на реконструкцию, сам театр переехал во Дворец на Яузе, стал не таким центровым по расположению и доступным по ценам. За эти годы многое поменялось, что-то отсоединилось, отпочковалось, показало истинное лицо, истерлось, как старая нитка, а что-то вдруг возникло, из пустоты, мечты, намерения и обоюдного желания.
Когда я пишу этот текст, мой телефон вибрирует и принимает сообщения от Веры Ивановны Бабичевой. Важно помнить, что этот текст не о нашей с ней творческой работе, встрече режиссера и актрисы, а самое главное – человеческой встрече. Нет. Я долго привыкал называть Веру Ивановну – Верой. Это была ее первая просьба, озвученная при личном знакомстве. Она просит об этом всех. Точнее, всех, кто имеет счастье работать с ней, знать ее близко, верить ей и созданным ею образам.
Мы встретились с Верой благодаря драматургу и поэту Владу Васюхину, когда готовили читку его пьесы «Беглец», где Вера блистательно сыграла педагога-репетитора по балету, в прошлом балерину Большого театра.
Это было волнительно. Меня успокаивало то, что я видел все актерские работы Веры, сыгранные на Малой Бронной, мог процитировать монологи. Я строил догадки, какая она, на какую из своих героинь больше всего похожа? Оказалось, что Вера совсем другая, но такая же настоящая, как и ее роли.
Актерам можно позавидовать. Они владеют удивительной способностью держать в себе, как в платяном шкафу, многообразие непохожих друг на друга образов. И чем эти образы дальше от природной органики актера – тем их ценность выше. Важно заметить, что я говорю сейчас о хорошем, одаренном актере. Хотя я не должен здесь об этом говорить.
Я не помню сюжетных линий спектакля «Особые люди», помню только фабулу, и то в общих чертах. В моей памяти сохранились не слова, а ощущение от финального монолога сотрудницы Фонда. Ее играла Вера. Надо признать, что я плохо запоминаю сюжет в прочитанных книгах, в просмотренных спектаклях, конечно, если речь не идет о хрестоматийных сюжетах. Я чаще всего ловлю воздух, ту самую атмосферу, которую удалось или не удалось создать на сцене. Я считываю психологический фон и эмоциональные жесты, фиксирую в памяти мизансцены, а потом ненароком, невольно использую их в своих режиссерских работах. Мой мастер в институте Кирилл Савельевич Стрежнев говорил нам, студентам: «Пишите все в свой компьютер», – и стучал по своему седому виску. Мой компьютер работает каким-то особым образом, зависая на чем-то незначительном, на мимолетном переходе, который другой бы и не заметил. Карта памяти стремительно заполняется, переполняется. Корзина до отказа набита «священным мусором» и сама уже, без моего вмешательства, удаляет важные файлы, а потом, тоже против моей воли, их возвращает.
Я попросил Веру наговорить мне в вотсапе монолог. Не тот, который звучит в конце спектакля. А свой, сегодняшний. Мы могли бы созвониться, и в этом звонке быть более конструктивными, опираясь на мои вопросы и Верины ответы. Но я попросил именно голосовое.
В последнее время мне важно слышать живой голос. В наши непростые, наэлектризованные времена (а когда они были другими?) тексты, которые поступают к нам в мессенджеры, трактуются нами порой предвзято, мы сами режиссируем чужие реплики, часто задавая им ошибочную интонацию. Пусть будет голосовое, пусть во время записи зазвонит телефон. Пусть палец съезжает со значка микрофона (у меня так всегда) и запись отправляется радостно в переполненную корзину. Пусть будут грубые склейки. Это документалистика, это будет она. Мне сложнее, у меня текст. Вы его читаете и тут же режиссируете его. А я зритель вашей режиссуры. Благодарный зритель.
Как напутствие себе перед дорогой. Только что мне на почту прилетело письмо от Кати Дубакиной. Катя в моей жизни с детства, как и в жизни многих. Об этом, наверное, не следует писать. Я ухожу от темы, уклоняюсь с заданного курса, я только пытаюсь взять верную ноту и тут же срываю ее. Так бывает у мальчиков в предмутационный период, голос отказывается слушаться. Это все благословенный зажим, это его дела.
Я впервые увидел Катю в сериале «Моя прекрасная няня». Не будем говорить, сколько мне было тогда лет. Это не важно. Важно то, что после выхода первых серий мы с ребятами во дворе играли в «Няню». Мне досталась роль бабушки, хотя я ужасно хотел быть дворецким Константином, но Кирилл из четвертого подъезда был старше и крупнее меня. Я бы не выдержал этой схватки за роль. Поэтому был бабушкой. Катя Дубакина играла в сериале старшую из дочек. В нашей дворовой версии ее играла тоже Катя (Катя, если читаешь, привет тебе).
Сейчас Катя Дубакина – набирающий силу театральный режиссер, художественный руководитель Театра ТДМ, что расшифровывается – Театр Дело Молодых. Это не рекламный текст, не дружеский поклон, это особый случай, как и все, что попадает сюда. Независимый театр в столице и за ее пределами – сложная штука. Существование таких театров протекает вне логических законов. Главный цемент, на котором все держится, – беззаветная любовь к своему делу участников процесса и желание поскорее вырваться из академичных рамок на свободу, которую можно обрести только среди единомышленников. Это очень похоже на мир особых людей. Здесь возможности тоже весьма ограничены. Речь не о содержании. Вы понимаете, о чем я говорю? Чтобы лучше понять, нужно покупать билеты и приходить на спектакли независимых театров. О них нужно писать и говорить.
Катя прислала мне ссылку на спектакль. Он выложен в открытый доступ на Youtube. Наберите в поисковике: Особые люди спектакль ТОМ.
Видео никогда не заменит живого присутствия. Пока реконструируется малая сцена, пока театр переедет в отремонтированное здание и привыкнет к новой форме, пока случатся другие пока-пока-пока, пройдет время. И сколько его пройдет, и как оно пройдет для нас, и будет ли вообще оно – никто не знает. Поэтому лучше увидеть сейчас. Кому-то впервые, а кому-то и во второй раз.
Пересмотреть – хорошее слово и для театра, и для жизни.
Это все звучит как напутствие перед дорогой. Помните (кому я это говорю, 28-летний), раньше, когда деревья были большими, телеспектакли предварял монолог театроведа (я помню Н. Крымову), который настраивал зрителей на будущий просмотр, предлагал обратить внимание на какие-то важные акценты, которые могли пройти мимо и не считаться.
Сейчас для вас прозвучит (в вашей и только в вашей интонации) монолог Веры Ивановны Бабичевой. Уже прошло семь лет со дня премьеры, много воды утекло. Монолог в театре не дает вариантов актеру. Его нужно только проживать, иначе он сам тебя прожует, а потом выплюнет (со сцены). Это лакмусовая бумажка для артиста, хождение по канату.
Монолог в жизни, обращенный не к самому себе, не прочитанный в комнате без посторонних глаз, а обращенный к другому человеку – драгоценная редкость, немыслимая роскошь. Готовы ли мы слушать сейчас этот монолог? Имеет ли человек, произносящий его, забирающий у нас время, на это право?
Важно помнить, что это все лишь напутствие перед дорогой. Все ответы на вопросы будут чуть позже, они в пути.
Вера Бабичева (Вера – для своих). Заслуженная артистка России и Армении.
Текст печатается в минимальной редакции.
«…Особые люди… Особые люди в моей жизни, в жизни моих учеников, которые вместе со мной играют в этом спектакле, особые люди в этом мире, который чем дальше, тем сложнее справляется с тем количеством детей, которые рождаются с этим… я не могу сказать «диагнозом». С этим состоянием души, с состоянием, в котором их привели в этот мир. Ведь это… Не хочу говорить слово «болезнь». Это просто другое ощущение мира и себя в этом мире. Мы совсем не знаем, что они видят и как они к этому относятся. У них свой мир, свое видение – это понятно.
Наш спектакль… Я все-таки начну с того, как все возникло. Катя Дубакина и Артемий Николаев поехали в лагерь для детей с особенностями развития. Почему это вдруг произошло? Случайное знакомство, случайные люди, случайные мысли о том, какой спектакль ставить дальше. Когда возникла мысль о новом названии для ТОМа (Творческое объединение мастерских С. Голомазова), была некоторая растерянность. Должно было что-то стукнуть сверху. Вот оно и стукнуло.
Катя и Артемий вернулись из лагеря, и одно из самых сильных их потрясений были не дети, а родители, которые первыми узнают о диагнозе. Дети ведь этого пока не знают, это все возникает не сразу, через года два, у всех по-разному.
Родители проходят все стадии. Сначала им говорят: у вашего ребенка аутизм. А потом следует отрицание, гнев, депрессия, принятие. Многие отказываются от таких детей. В нашем спектакле тоже есть эта тема.
Родители начинают более подробно узнавать обо всем этом. Часто доктора сами не всегда могут понять с точностью, что происходит с ребенком. Аутизм – это состояние духа, некоего пребывания в ином мире. Это нужно представить. Ребенок видит каждую вашу ресничку, каждый волосок на бровях, а мир вокруг шумит, кричит. Почему они закрывают ушки и глазки? Они не могут связать воедино весь этот хаос вокруг. Ведь мы тоже не можем это сделать. А для них это нарушение чего-то. Видишь, я все время говорю «чего-то». Потому что ни в одном форуме в сети, ни в одной книжке, ни в одной беседе с врачами я не услышала конкретно, что же это такое. Кому-то советуют изменить питание, и вдруг происходят чудеса. Я не буду в это внедряться, мы сейчас говорим с тобой не о способах лечения, а о людях, о взрослых людях, которые девять месяцев ждали ребенка. Некоторые боролись за его рождение. И вдруг. Это все непросто…
Потом возник драматург Игнашов. Он написал пьесу, тоже горел темой. Шли репетиции. Я не была занята в этом спектакле. Показали черновой вариант. Он был очень сентиментальным, бытовым, в нем все замечательно играли. Но стало понятно, что говорить об этой теме надо как-то иначе, не через быт. И тут режиссер С. Голомазов остановил репетиционный процесс. Я тоже видела тот первый показ. Я понимала, что ребята куда-то заглянули, в пропасть. Эта пропасть, наверняка, может быть и прекрасна. Вдруг на самом ее дне бегут чистые ключи, может быть, туда даже время от времени заглядывает солнце, но мы в ней ничего не увидели. Тогда все взяли паузу. Сергей Анатольевич поехал в Центр Лечебной Педагогики, провел там два дня, а потом молчал еще неделю после этого.
Он придумал, что в спектакле должны быть три детских персонажа. Их играли взрослые актеры, наши студенты – Сергей Кизас, Полина Некрасова и Егор Барановский. Это были прекрасные актерские работы.
Если твоя душа функционирует правильно, ты в состоянии помочь этому ребенку и этому миру. Есть у братьев Стругацких замечательная повесть «Дикие лебеди». Когда я вошла в спектакль, я часто вспоминала о ней, перечитывала. Она о детях, которые не захотели жить в нашем с вами мире и ушли в свой собственный мир. Наш мир, который никак не может остановиться, опомниться… а эти дети, они приходят, чтобы нас остановить… чтобы мы попробовали понять, что они нам хотят сказать.
Записалось ли все, что я тебе наговорила? Напиши мне.
…Персонаж, которого я играю, сотрудник фонда, она существует в реальной жизни. Это нам рассказал Игнашов. По слухам, она была на спектакле, приезжала в Москву. Она не подходила к нам, нет. Я только знаю, что ей было горько. И она даже спросила: я правда такая? Она занималась передачей детей в приемные семьи за границу, и в ее же семье родился внук с особенностями развития. У него был синдром Дауна. Мы ведь в спектакле не только говорим об аутистах. Катя Дубакина играет маму ребенка с ДЦП.
Мы пытаемся исследовать, понять, очутиться в ситуации, когда…
…что я буду делать, если мне это вдруг скажут… Мы с самого начала играли в своих костюмах. В этом спектакле нет оформления. Только синие кубы и маленькие кубики. То ли это маленькие дети, там так много кубиков… у них: раз, два, три, четыре, пять, шесть… у них шесть стенок, они в них как будто замурованы. Ты помнишь их? Синий – цвет аутизма. И 2 апреля каждого года – Международный день информации о детях с особенностями развития. Россия подключилась к этому как обычно позже.
…Да, это 24 на 7. Ты выгораешь, теряешь веру, пишешь в интернете: помогите, кто это проходил? Ищешь поддержки.
Я состою во многих закрытых группах, меня туда пустили. Я читаю комментарии людей, которые справились, которые не справились. Наш спектакль – единственный, который говорит о родителях, конкретно о них. Что ты способен сделать для этого мира? Такие дети приходят к нам не случайно. У Господа не бывает программных ошибок – говорю я в своем монологе. Эти дети приходят научить нас безусловной любви. Без амбиций, без условий. Они любят просто, глядя нам в глаза. И это чудо, я убеждена, что это чудо, которое пришло на землю. И та геометрическая прогрессия, которая наблюдается в рождении этих детей, на самом деле устрашающая. Кто-то говорит, что причина в вакцинации, экологии, генетике, кто-то говорит еще что-то…
Я сейчас отвечу на звонок. И продолжу.
…Аутизм – это способ существования, другой взгляд на жизнь. И мы его не знаем. Это люди из другого мира. Кто-то говорит, нет, нет, они больные. У них лишняя хромосома, и, может быть, эта лишняя хромосома – их преимущество в этом мире. Кто знает? Они умеют любить, они ждут любви. Аутизм не лечится… Может быть, это никакое не нарушение, может быть, это мы все – нарушение.
Когда мы делали этот спектакль, мы плакали, ссорились, дико боялись, что нас упрекнут в спекулятивности, особенно нервничали, когда к нам пришли люди из Центра лечебной педагогики. Они сказали нам после просмотра, что мы честны. У нас не было спонсора, мы зарабатывали на спектакль сами, переводили какие-то деньги в Центр лечебной педагогики.
Потом на нас посыпались предложения о гастролях. Сначала мы поехали в Екатеринбург. Там есть объединение, которое создала Татьяна Флеганова – мама особого мальчика. Ее ребенок сейчас уже юноша. Ее фонд называется так же, как и спектакль. Она и взяла на себя организацию первых гастролей. Мы сыграли при полном зале на 700 мест. Оказалось, что спектакль звучит и на большой сцене, даже сильнее, чем на камерной. У нас было 18 гастролей. Челябинск, Озерск, Тула, Иваново, Воронеж, Германия, Латвия, Абхазия… В Фейсбуке есть группа «Особые люди. Благотворительный спектакль». Я не знаю, есть ли там. Мы даже летали в Хабаровск. Я вспомнила! В твоем городе Екатеринбурге мы были аж два раза.
Этот спектакль сделал нас лучше и актерски, и человечески. Сергей Голомазов просил, чтобы мы ничего не играли. Это были мы, которые примерили на себя чужие судьбы. А у многих актеров даже не было детей.
Имею ли я право говорить этот монолог… В моей жизни было страшное несчастье. Мой маленький ребенок ушел из жизни. Ушел, оставив меня одинокой, виноватой. Это была врачебная ошибка… и, наверное, я могла бы… не знаю… И каждый раз я с ним разговариваю, прошу его быть со мной в этот момент. В жизни каждой актрисы есть свое… в моей жизни – это. Этот монолог для меня – возможность поговорить с моим ребенком и с теми детьми, которые в зале, с их родителями.
Ничего не уходит в космос, никуда не девается.
Ты просил меня вспомнить монолог из спектакля. Я пробовала, но какие-то фразы вылетают. Мы не играем два года. Посмотри в записи. Катя должна тебе прислать, проверь почту.
Наши синие кубики ждут своего нового часа. У нас даже было прозвище – «кубики». Нас спрашивали: кубики, куда вы поехали на этот раз? Вот, например, в Хабаровске кубики нам делали в цехах городского театра, также и в Абхазии, в Челябинске, и даже в Екатеринбурге… Они, кстати, есть даже здесь, в Латвии… Нам только подпоясаться – и поехать. Все, наверное».
Это звучит как напутствие перед дорогой.
Но сейчас лучше сделать остановку, посмотреть спектакль.
Пересмотреть.
https://www.youtube.com/watch?v=uLgTR4KE_t4