Избранные труды - читать онлайн

Единство общественных и личных интересов – основа активности

Основой активности[68] советских граждан в деле оказания помощи расследованию является единство общественных и правильно понятых личных интересов. Мы имеем в виду не только объективное его существование в социалистическом обществе, но и субъективное отражение этого обстоятельства в психологии граждан.

Сознание того, что каждый шаг по пути поступательного развития общества в целом – в интересах каждой отдельной личности, входящей в это общество, является стимулятором активного участия трудящихся в общих делах. В частности, сознание того, что борьба с уголовной преступностью ведется в интересах каждого члена общества, является стимулятором активного участия граждан в борьбе с преступностью[69].

Становление этого единства – процесс, который не завершен и в социалистическом обществе. Говоря о единстве общественных и личных интересов на данном этапе развития нашего общества, мы должны иметь в виду, что с общественными совпадают не все личные интересы, а только правильно понятые, и при этом, если можно так выразиться, конечные. Сегодня вполне возможно такое положение, при котором ближайший личный интерес гражданина может вступить в противоречие с интересом общественным. Например, оказание помощи расследованию в изобличении кладовщика-расхитителя – в интересах общества и, следовательно, в конечном счете – в интересах каждого члена общества. Однако ближайший личный интерес подсобного рабочего, которого кладовщик «прикармливал» за молчание, может вступить в противоречие с общественным интересом: изобличение и осуждение расхитителя лишит рабочего добавочного «дохода».

Надлежаще организованный метод привлечения индивида к общественным делам и должен помочь этому гражданину правильно осознать свой конечный интерес как члена общества, свой общественный долг – поступиться личным интересом во имя интереса общественного.

Привлекая трудящихся к расследованию уголовных дел, мы не можем, однако, основываться лишь на осознании членами социалистического общества своей общественной обязанности бороться с преступностью. Борьба с явлениями, мешающими движению нашего общества вперед, – не только обязанность, но и право каждого члена нашего общества.

Действительно, что такое работа в качестве общественного помощника следователя – право или обязанность? И шире: что такое участие в расследовании уголовных дел для трудящихся – право или обязанность?

Программа КПСС дает нам итог процесса: «Сложатся единые общепризнанные правила коммунистического общежития, соблюдение которых станет внутренней потребностью и привычкой всех людей»[70]. И в настоящий момент для большой части советских людей борьба с отрицательными явлениями в жизни нашего общества путем участия в расследовании уголовных дел является внутренней потребностью. Для другой части граждан – это общественный долг, для третьей – нечто, их не касающееся. Для того чтобы эти различия стали понятными, рассмотрим их эволюцию.

На первой стадии развития человеческого общества не было никакого различия между правами и обязанностями. Не было его потому, что на этом этапе цель и у общества в целом, и у каждой личности, в это общество входившей, одна: выжить. Ибо производимого едва хватает на поддержание жизненных сил, ибо каждый знает, что, выполняя какую-либо функцию в интересах общества, он действует и в своих интересах, и от его действий никто больше его самого не выиграет. Отношения между отдельными личностями ясны, не затуманены. Выполняя общественную функцию сохранения огня, субъект отчетливо себе представлял, что утрата огня повлечет за собой массу неприятных последствий для всех членов данного рода. Саботируя охоту на крупного зверя, он знает, что тем самым уменьшает вероятность получения каждым членом рода обильной мясной пищи и т. п.

«…Для индейца не существует вопроса, является ли участие в общественных делах, кровная месть или ее выкуп правом или обязанностью, такой вопрос показался бы ему столь же нелепым, как и вопрос, что такое еда, сон, охота – право или обязанность»[71].

С образованием классового общества между правами и обязанностями ложится глубокая пропасть; «цивилизация, – учит Энгельс, – даже круглому дураку разъяснит различие и противоречие между ними (правами и обязанностями. – В. Т.), предоставляя одному классу почти все права и взваливая на другой почти все обязанности»[72].

Поскольку в доклассовом обществе не было различия между правами и обязанностями, а каждое из этих понятий немыслимо без своей противоположности, то следует прийти к выводу о том, что при первобытнообщинном строе вообще не было ни прав, ни обязанностей. Для характеристики функций, выполнявшихся личностями в доклассовом обществе, надо употреблять какой-то третий термин. Различие возникает и начинает развиваться с возникновением и развитием частной собственности. Раз возникнув, права и обязанности личностей и их взаимозависимость не остаются неизмененными. Остается лишь факт наличия противоположности между ними. Усиливаясь в рабовладельческом и феодальном обществах, эта противоположность достигает своего наибольшего значения в буржуазном.

На протяжении многих веков философы, социологи и юристы различных профилей занимались выяснением вопроса об отношениях между личностью и обществом, личностью и государством. И все это время государство, осуществлявшее волю господствующего класса, попирало права личности из эксплуатируемых классов в соответствии с теориями, импонировавшими воле господствующего класса, или вопреки им. Однако и первые и вторые исходили как из чего-то само собой разумеющегося из обязательности антагонизма личности и общества. Даже наиболее либеральные авторы теорий считали, что идеально свободной может быть только та личность, которую общество оставит в покое, возложив на нее как можно меньше обязанностей. О помощи личности со стороны общества или государства, о совместных действиях в одном направлении (общества в целом и каждой личности в отдельности) никто из теоретиков даже не задумывался, ибо действительность эксплуататорского общества не давала для этого материала[73].

Причины антагонизма между личностью и обществом в эксплуататорском государстве раскрывают К. Маркс и Ф. Энгельс в «Немецкой идеологии». Они показывают, что вместе с разделением труда появляется противоречие между интересами отдельного индивида или отдельной семьи и общим интересом всех индивидов, находящихся в общении друг с другом; причем этот «общий» интерес существует не только в представлении людей, он существует в действительности в качестве взаимной зависимости индивидов, между которыми разделен труд[74]. Поскольку же достижение целей, стоявших перед отдельными индивидами, не находилось ни в какой зависимости от целей, которые ставило перед собой общество, эти последние представлялись каждому отдельному человеку совершенно чуждыми. Отсюда народная мудрость того времени: «Моя хата с краю», «Каждый сверчок знай свой шесток» и т. д. Очень показательны в этом отношении слова члена Верховного суда США У. Дугласа, заявившего, что существенной частью свободы человека является «право на то, чтоб тебя оставили в покое»[75].

Пролетариат не может освободить себя, не освободив все общество. Освобождая себя как класс, пролетариат создает предпосылки для уничтожения всех классов и освобождения всех членов общества. Таким образом, интересы общества и правильно понятые интересы каждой личности из трудящихся классов (а с отмиранием классов и каждой личности в обществе) совпадают.

Пролетариат, придя к власти, объединяет общество и ставит под свой контроль все стороны жизни индивидов. Условия, которые до сих пор ставились случаем и противопоставляли отдельных индивидов друг другу и обществу в целом, теперь формируются сознательно с учетом объективных законов развития общества и объединяют индивидов для достижения общей цели.

Законы диалектического развития говорят о том, что противоречие между правами и обязанностями неизбежно будет снято, и человеческое общество вновь вернется к единству прав и обязанностей, но уже на более высокой основе.

Если раньше такое разделение не имело места потому, что при том уровне развития производительных сил не было объективной возможности получения кем-либо каких-нибудь преимуществ, то на более высокой ступени развития такие «преимущества» будут созданы всем членам общества (изобилие, а также вся система общественных отношений), в силу чего они потеряют характер преимущества и, следовательно, исчезнет всякое объективное содержание в различении прав и обязанностей. Это различение еще некоторое время сохранится в идеологии и языке, а затем исчезнет вовсе. Социальная революция пролетариата положила начало этому процессу.

Вторая сторона интересующей нас проблемы заключается в возникновении, развитии и последующем снятии противоречий между обществом в целом и отдельными его членами. Такого противоречия также не было и не могло быть в первобытнообщинном обществе до первого разделения труда и появления частной собственности. Возникнув, это противоречие развивается, чтобы быть снятым на более высокой ступени развития. Процесс снятия этих противоречий начинается с пролетарской революции.

Таким образом, после социальной революции пролетариата появляется возможность привлечения каждой личности к выполнению задач, стоящих перед обществом в целом, не только путем нажима, оказываемого обществом или государством на личность, но и в связи с тем, что решение задач, стоящих перед обществом, соответствует интересам, убеждениям и т. д. каждой отдельно взятой личности, входящей в общество. Эта возможность еще более увеличивается в связи с превращением государства диктатуры пролетариата в общенародное государство[76].

Привлечение всех и каждого к выполнению задач, стоящих перед обществом в целом, имеет большое значение для социализма в силу того обстоятельства, что пролетариат, взяв власть, должен решить грандиозную, ранее ни одним из господствующих классов не решавшуюся, задачу – построение нового общества. Ведь одним из радикальных отличий социализма от всех предшествующих общественно-экономических формаций является то, что социалистические производственные отношения не складываются в недрах капитализма, а создаются в результате сознательной деятельности масс уже после социалистической революции.

Для того чтобы возможность привлечения каждого индивида к решению задач, стоящих перед обществом в целом, превратилась в действительность, нужна сознательная и целеустремленная деятельность передовых сил (в частности и прежде всего, партии) по внедрению в сознание граждан понимания единства интересов общества и личности.

Одновременно (что было уже отмечено выше) идет процесс и объективного совмещения этих интересов. Но мы акцентировали внимание на необходимости понимания этого факта в связи с тем, что сознание отстает от бытия, и противоречия[77], снятые в объективной реальности, еще продолжают жить в сознании как сущие.

Так, в объективной реальности нет противоречий между жильцом, проживающим в государственном доме, и государством в отношении сохранения жилого фонда.

И государство (общество) и жилец (личность) заинтересованы в сохранении жилого фонда. В то же время сознание человека сохранило исторически сложившееся противоречие интересов квартиронанимателя и квартиросдатчика.

Это только в сознании сущее противоречие приводит, однако, к результатам, которые проявляются в жизни: некоторые жильцы допускают действия, ведущие к разрушению жилого фонда.

Сохранению в сознании тех противоречий, которые уже сняты в реальной жизни, способствует то обстоятельство, что в нашем обществе некоторые процессы и явления выступают в старой форме, хотя в них и влито новое содержание.

Так, например, деньги, получаемые членом социалистического общества за свой труд на общенародном предприятии, конечно, затуманивают действительное взаимоотношение интересов между обществом и личностью, представляя его внешне как простое взаимоотношение работодателя и работника, а интересы обычного работодателя и обычного работника, конечно, противоречивы. А отсюда возможность формирования взгляда на социалистическую собственность как на казенно-отчужденное имущество[78].

Тот факт, что наш общественный и государственный строй создают возможность для привлечения личности к решению задач, стоящих перед обществом в целом, и что для превращения этой возможности в действительность нужна активная деятельность передовой части общества (партии и т. д.) и государственного аппарата, имеет большое практическое значение. В нем находит свое выражение указание классиков марксизма-ленинизма и Программы КПСС о том, что коммунистическое общество будет построено в результате сознательной творческой деятельности масс.

Уголовный процесс – одна из сфер весьма тесного соприкосновения интересов личности и общества. Это соприкосновение и взаимодействие происходят в различных формах и аспектах. Антагонистичны и непримиримы противоречия между обществом и преступником. Именно потому, что это противоречие антагонистично, оно не может быть снято сближением противоположностей, как это происходит при снятии противоречия между правами и обязанностями.

Противоречие между преступником и обществом может быть снято только уничтожением такого социального явления, как преступность. Именно такая цель и стоит перед нашим обществом. И нет сомнения в том, что в конечном счете она будет достигнута.

В Программе КПСС записано: «В обществе, строящем коммунизм, не должно быть места правонарушениям и преступности». Однако пока преступления совершаются. И к лицам, их учиняющим, будут применяться строгие меры наказания. Кроме того (и именно здесь направление главного удара!), общество будет предпринимать меры для предотвращения преступлений.

В ходе выполнения этих задач, как в пределах уголовного процесса, так и вне его (предотвращение преступлений оперативным путем, предотвращение преступлений трудящимися и т. д.), имеют место взаимоотношения личности (не преступника), с одной стороны, и общества и государства – с другой. Личность здесь предстает либо в качестве потерпевшего, либо в качестве третьих лиц. Получить помощь потерпевшего в раскрытии преступления, как правило, не представляет труда. Не случайно поэтому законодатель увеличивает правовые и организационные возможности участия потерпевшего в судопроизводстве.

Сложнее обстоит дело с получением помощи в расследовании и предотвращении преступлений от тех, кого мы выше назвали третьими лицами, то есть от граждан, не являющихся ни потерпевшими, ни их родственниками[79].

Несмотря на то, что в социалистическом обществе преступник, причиняя вред обществу в целом, тем самым, в конечном счете, затрагивает и интересы каждой личности в отдельности, и, следовательно, изобличение преступника – в интересах подавляющего большинства членов общества, мы изредка сталкиваемся с прямой ложью и отказом от дачи показаний, чаще – с умолчанием и очень часто – с пассивностью в отношении обязанности (или права) свидетельствовать. Практика показывает, что на нынешнем этапе развития нашего общества большинство свидетелей, допрошенных по уголовным делам, было вызвано для допроса, а не явилось в компетентные органы по собственной инициативе[80].

Это лишнее доказательство того, что активность надо воспитывать.

До сознания каждой личности, составляющей наше общество, нужно довести не только знание того, что она получит в связи с построением коммунизма, но и твердое знание, что она (личность) должна дать обществу с тем, чтобы коммунизм был построен быстрее.

Классификация и характеристика факторов активности

Объективно существующее в социалистическом обществе единство общественных и правильно понятых личных интересов создает большие возможности для привлечения трудящихся к борьбе с преступностью. На этой основе как на незыблемом фундаменте зиждется целая система обстоятельств, влияющих на активность трудящихся в деле оказания помощи расследованию. Используя тенденции, действующие в нужном направлении, нейтрализуя противодействующие, следователь получает возможность влиять на реакцию граждан, на их поведение. Он уже не путник, бредущий в потемках. Он получил в свое распоряжение яркий фонарь и, пользуясь им, может со знанием дела выбирать дорогу, ведущую прямо к цели. Обращаясь к населению, следователь получает возможность включить в информацию такие элементы, которые способствуют формированию у гражданина решимости помочь следствию, осознанию им своего морального долга.

Существует целый ряд специфических факторов, влияющих на активность трудящихся в борьбе с преступностью. Все они носят в основном мировоззренческий характер (оценка тех или иных явлений внешнего мира на основе системы взглядов, усвоенной индивидом). Л. П. Буева правильно отмечает: «Личность выполняет определенные общественные функции с разной степенью социальной активности, в зависимости от субъективных позиций и установок личности, от ее отношения к общественной деятельности, общественным целям»[81].

Однако на активности могут сказаться и более частные факторы, влияющие на восприятие и оценку субъектом органов, борющихся с преступностью (т. е. именно тех органов, решение об оказании помощи которым он должен принять), и обстоятельств, связанных с расследованием и судебным рассмотрением уголовных дел.[82]

Наконец, поведение граждан в уголовном процессе будет в известной мере определяться и таким социально-психологическим фактором, как человеческий характер, в частности, энергичностью или, напротив, инертностью привлекаемого субъекта, его общительностью или замкнутостью и т. п.

Многообразие факторов, влияющих на активность трудящихся в борьбе с преступностью, приняв за основание деления критерии субъективного характера, можно свести в следующие основные группы:

а) отношение к преступлению;

б) отношение к органам расследования (авторитет органов внутренних дел);

в) факторы, связанные с личностью привлекаемых к расследованию и оценкой ими своего участия в этом процессе.

Рассмотрим каждую из этих групп более подробно.

Первая группа факторов активности – отношение к преступлению

Эта группа факторов складывается из таких более частных элементов, как отношение трудящихся к преступности вообще как к социальному явлению – генеральная оценка преступности; отношение к определенной категории преступлений и к конкретному преступлению, оценка преступника, оценка потерпевшего.

Генеральная оценка преступности. Подавляющее большинство советских граждан на сформулированный в общей форме вопрос: «Как вы относитесь к преступности?» почти наверняка ответит: «Конечно, отрицательно». Даже сами правонарушители негативно оценивают такое социальное явление, как преступность.

«Никто из правонарушителей, – замечает А. М. Яковлев, – не пытается объявить само по себе насилие над личностью, например, или кражу в принципе правильным и достойным делом. Для них характерно скорее подыскание именно для своего конкретного акта оправдывающих… обстоятельств…»[83]

Наблюдения, осуществляемые в местах лишения свободы и в ходе расследования уголовных дел, дают достаточно иллюстраций весьма энергичного возмущения со стороны расхитителей социалистической собственности карманными ворами и взломщиками[84]. Последние отвечают им взаимностью, и те, и другие с презрением отворачиваются от растлителя малолетних и насильника.

Некто П. (Барнаул, 1966) изнасиловал и убил малолетнюю. В следственном изоляторе, куда он был помещен, пришлось принимать специальные меры для его охраны от расправы со стороны других заключенных (по сообщению зам. начальника ОУР Алтайского крайисполкома А. М. Афанасьева).

Отношение к определенной категории преступлений. Однако от отрицательного отношения к преступности вообще до проявления гражданином активности в изобличении конкретного преступника – дистанция огромного размера. Уже в реакции правонарушителей – здесь, пожалуй, наиболее рельефно – проявляется та закономерность, что общее отрицательное отношение к преступности складывается из дифференцированной оценки различных ее компонентов. Если разложить единое отрицательное отношение гражданина к преступности вообще на его отношение к различным видам преступлений (основания деления преступлений на виды в этом плане не всегда совпадают с теми, которые положены в основу классификации преступлений Особенной частью уголовных кодексов), то мы обнаружим, что степень «отрицательности» очень и очень неодинакова, а по отношению к отдельным категориям преступлений реакция определенных малых групп населения может характеризоваться и почти полным отсутствием осуждения (например, убийство из кровной мести в некоторых, отдаленных местностях, браконьерство в населенных пунктах, сильно зараженных этим недугом). В официальных документах, исходящих из охотничьей и рыболовной инспекций, мы находим свидетельство тому, что даже среди работников органов внутренних дел, прокуратуры и суда браконьеры не всегда вызывают решительное осуждение. Что же говорить об остальном населении?

Аналогичные соображения можно было бы высказать в отношении самогоноварения и некоторых других видов правонарушений.

Казалось бы, чем больше общественная опасность данного вида преступлений, тем больше каждое из них взволнует население, и, следовательно, тем большую активность проявят граждане при расследовании уголовного дела. Однако изучение практики приводит к выводу, что такая прямо пропорциональная зависимость проявляется далеко не всегда[85]. Как и всякая статистическая закономерность, она проявляется более или менее отчетливо (и то с существенными отклонениями от нормы) лишь при анализе большого количества фактов и психологии среднестатистического гражданина. Нередки конкретные ситуации, когда преступления, представляющие собой большую общественную опасность, вызывают малую активность населения, и наоборот[86].

Так, следователи и оперативные работники сельских районов давно заметили, что по делам о карманных и квартирных кражах активность населения значительно выше, чем по делам о хищениях зерна и других сельскохозяйственных продуктов (особенно при уборке и перевозке).

С аналогичной реакцией на преступления можно столкнуться на предприятиях легкой и пищевой промышленности.

Такие исключения из общего правила отнюдь не беспричинны. Они порождены вполне определенными факторами и имеют свои закономерности, нуждающиеся в самом глубоком изучении. Без этого невозможен научный подход к вовлечению трудящихся в борьбу с преступностью. Поэтому прав А. И. Денисов, когда он пишет: «…необходимо глубоко и всесторонне исследовать роль и значение общественного мнения, а также факторы, его формирующие… Общественное мнение заслуживает специального изучения и обобщения – в этом не может быть сомнения. Очень важно, чтобы юридические науки – государственное и административное право, уголовное, гражданское и процессуальное право в особенности – взялись за это дело»[87].

Отношение к конкретному преступлению – это, бесспорно, элемент общественного мнения, и оно нуждается в серьезном, планомерном и углубленном изучении.

Весьма показательно, что о роли общественного мнения для правильного разрешения уголовных дел все более решительно говорят сами представители общественности[88].

Датский социолог проф. Кучинский, изучавший общественное мнение о праве и правовых институтах, пришел к выводу о том, что у одного и того же человека весьма часто могут существовать установки на самых различных уровнях, иногда находящихся даже в противоречии друг с другом. Например, отмечает исследователь, человек может быть убежден в том, что только суровое наказание исправит преступников, однако в конкретной ситуации он выскажется за мягкую меру наказания, поскольку на его позиции скажутся другие его установки (симпатия к людям, подобным обвиняемому, и т. п.)[89].

Следует отметить, что активность населения в борьбе с определенными категориями преступлений зависит и от степени совпадения позиции законодателя при конструировании нормы материального уголовного права с общественным мнением. На это обстоятельство указывал еще К. Маркс в «Дебатах по поводу закона о краже леса». Если народ, – писал он, – «видит наказание там, где нет преступления, он перестает видеть преступление там, где есть наказание»[90]. И в другом месте: «…безусловный долг законодателя – не превращать в преступление то, что имеет характер проступка»[91].

Отношение к конкретному преступлению складывается из:

а) опасения оказаться жертвой того же преступника или аналогичного преступления;

б) оценки личности потерпевшего и его поведения, связанного с преступным посягательством;

в) оценки деяния и лица, его совершившего.

Опасение оказаться жертвой посягательства (тревога) в той или иной степени возникает почти у каждого гражданина, который воспринял информацию о совершении преступления. Степень и само наличие тревоги зависят от ряда моментов, побуждающих воспринимающего информацию о преступлении подсознательно производить определенную подстановку – представлять себя или своих близких на месте жертвы этого или аналогичного преступления. К ним относятся: особенности объекта, а также предмета преступного посягательства, место и время и иные условия совершения преступления. Подчас появившееся волнение ничтожно мало сказывается на последующем поведении воспринимающего субъекта, однако при определенных условиях оно доминирует.

Тревога явилась основным фактором активности, например, в следующей ситуации. В г. Кыштыме Челябинской области в одну из ночей сентября было подожжено шесть домов, в следующую – восемь. Пожары взволновали население. Следователю и сотрудникам милиции не требовалось предпринимать никаких мер для поднятия активности. Более того, приходилось опасаться, чтобы она не стала чрезмерной и не привела к эксцессам. В патрулировании по улицам города и охране домов принимали участие от двух до трех тысяч человек. Каждую ночь добровольцы отправлялись дежурить в пожарную часть в помощь штатным пожарным. Одного из работников УВД, прибывшего в город с опергруппой и не известного населению, патрульные несколько раз задерживали и доставляли в милицию как подозрительное лицо.

Мы полагаем, что в данном случае активность была порождена почти исключительно тревогой. Отрицательная оценка личности преступника здесь не могла играть особой роли, так как последний не был известен. То же самое следует сказать и о сострадании к потерпевшим: все пожары были быстро ликвидированы и не причинили существенного материального или иного ущерба. В то же время опасения каждого жителя подвергнуться поджогу были велики: преступник поджигал без всякой видимой системы. А Кыштым – город в значительной степени деревянный.

На степень тревоги оказывает влияние и место совершения преступления. Событие, происшедшее под окнами дома или в районе постоянных коммуникаций воспринимающего субъекта, при прочих равных условиях, встревожит его больше, чем преступление, совершенное в отдаленной части города. Человеку свойственно тревожиться не только за себя. Поэтому тревога возрастает и в том случае, если место преступления находится вблизи дома или работы его близких.

Существенное влияние на степень тревоги оказывает также время совершения преступления. Так, преступление, совершенное на ночной улице, когда там обычно никого не бывает, встревожит меньше, чем посягательство, имевшее место на той же улице в часы пик. В первом случае у субъекта, воспринимающего информацию, возможна подсознательная мысль: я по ночам дома сижу, во втором – человек столь же подсознательно может представить себя на месте жертвы. Дополнительную тревогу в этом случае вызывает дерзость преступника, орудующего среди бела дня. Напротив, вторжение в жилище (с целью кражи или любой другой) вызовет больше тревоги, будучи совершено ночью, ибо в это время труднее получить чью-либо помощь. Правда, дополнительным, влияющим на тревогу, фактором в этой ситуации будет то обстоятельство, что в дневное время большинство жилищ пустует – взрослые члены семей находятся на работе.

На степень тревоги оказывает влияние и объект посягательства. Объект редкий вызовет меньше тревоги (точнее, вызовет тревогу у меньшего числа лиц), чем объект распространенный. Так, к примеру, серия угонов автомашин вызовет сильную тревогу у ограниченного числа лиц – автолюбителей, профессиональных шоферов и т. д. В то же время серия разбойных нападений вызовет общую тревогу. Различен характер тревоги при посягательствах на социалистическое и личное имущество. Было бы непростительным утопизмом закрывать глаза на то обстоятельство, что в ряде ситуаций преступления против общественной собственности вызывают меньше тревоги, чем против личной.

Большую тревогу вызывают посягательства на социалистическую собственность со стороны лиц, не имеющих доступа к похищаемым ценностям, а также хищения в крупных и особо крупных размерах. Поднять активность населения против мелких краж, совершаемых колхозниками с полей и токов, рабочими – с предприятий легкой промышленности, значительно труднее. Такое положение не должно нас удивлять.

Воспитывавшееся веками среди населения отношение к государственному имуществу как к чему-то казенному, чуждому, не исчезнет из индивидуального сознания сразу же после социалистической революции по мановению волшебной палочки.

В. И. Ленин указывал, что только Советская власть способна переделывать подобные элементы в человеческой психологии, но и для нее нужно продолжительное время и громадная настойчивость[92].

При одном и том же объекте посягательства степень тревоги может быть различной в зависимости от мотивов деяния. Категория преступлений, которые могут затронуть интересы строго очерченного (причем, ограниченного) круга лиц, вызовет локальные опасения. Так, убийство из мести или ревности вызовет меньшую тревогу и меньшую активность населения, чем убийство при ограблении или из хулиганских побуждений.

Следует отметить, что тревога, как правило, мала, если и преступник, и потерпевший – члены одной семьи.

На степень тревоги оказывает влияние также положение преступника в обществе. Взяточничество, к примеру, вызывает при прочих равных условиях тем большую тревогу, чем большее число лиц в своей повседневной жизни вынуждено к взяточнику обращаться, чем больше граждан от него зависит. Взяточник, продавший «по блату» билет на Луну, вызовет, пожалуй, лишь любопытство. Однако он же на поприще распределения квартир способен вызвать гораздо менее безобидные чувства. Надо только уметь их пробудить.

Встречающиеся подчас ошибки в следственно-судебной практике приводят к возникновению у части граждан представления о фактической безнаказанности лиц с высоким служебным положением. Поэтому степень тревоги увеличивается при совершении преступлений указанными выше категориями лиц. Однако в этом частном случае взаимозависимость между степенью тревоги и активностью граждан гораздо сложнее, чем в большинстве других. Здесь на активность будет влиять и опасение расправы со стороны обвиняемого.

Яркую иллюстрацию к этому утверждению мы находим в открытом письме корреспондента «Комсомольской правды» в прокуратуру РСФСР. Председатель колхоза Камалов избил за письмо в газету семнадцатилетнего подростка. Журналист приехал в деревню через 3 месяца после преступления, когда виновники его находились на свободе. Он пишет: «Я разговаривал со многими жителями деревни. Они уклонялись от ответов, отмалчивались. Несколько человек заявили откровенно:

– Вы уедете, а Камалов останется.

Этих людей можно понять. Они боятся. Они знают, что Камалов занимался рукоприкладством и раньше. В деревне ходят слухи, что кто-то обязательно “выручит Камалова” и на этот раз»[93].

Партийная печать неоднократно констатировала отрицательное влияние на правосознание практики замены уголовной ответственности для правонарушителей мерами партийной и иной ответственности, единственно по мотивам их членства в партии[94].

Существенное, часто недооцениваемое на практике, влияние на тревогу оказывают возникающие у граждан представления о возможных последствиях правонарушения. УВД Сахалинского облисполкома привлекло к уголовной ответственности за подделку диплома об окончании медицинского вуза К. Не считая преступницу слишком опасной, следователь не изолировал ее от общества. Он полагал, что и суд ограничится наказанием, не связанным с лишением свободы. Однако судья и народные заседатели, в полном согласии с общественным мнением, исходя из того, что К., не обладая знаниями врача-педиатра, могла своей медицинской деятельностью причинить ущерб здоровью детей, определили ей наказание в виде лишения свободы.

Еще старый итальянский юрист Бентам писал о таком факторе, влияющем на степень тревоги, как трудность или легкость противодействия посягательству. «Ум тотчас начинает сравнивать средства нападения и обороны, и тревога бывает более или менее сильной, смотря по тому, считается ли совершение преступления более или менее легким. Сила может сделать многие вещи, которых не могла бы сделать хитрость… Тот грабеж, который происходит в самом жилище, производит больше тревоги, чем тот, который происходит на большой дороге; грабеж, совершаемый ночью, производит больше тревоги, чем грабеж, совершаемый среди бела дня[95], тот, который соединяется с поджигательством, больше, чем тот, который ограничивается обыкновенными способами. С другой стороны, чем более видимая легкость противодействия преступлению, тем меньше оно возбуждает тревоги. Тревога бывает не так сильна, когда преступление не может быть совершено без согласия страдающей стороны»[96].

Приведенные мысли Бентама в основном сохраняют свое значение и сейчас, они находят подтверждение в практике борьбы с преступностью. Действительно, каждый работник МВД неоднократно мог убедиться, что, к примеру, изнасилование, совершенное на квартире насильника, куда потерпевшая пришла по собственному желанию, или в ее доме, при прочих равных условиях вызовет меньшую тревогу среди населения, чем изнасилование женщины, незнакомой насильнику, в иных условиях. Точно так же разбойное нападение, совершенное вооруженной группой, вызовет больше тревоги, чем такое событие, при котором потерпевший сам отдал деньги и часы невооруженному преступнику-одиночке.

Реакция граждан на правонарушение во многом зависит от того, скрылся ли преступник, или к нему своевременно применена мера пресечения, эффективна ли эта мера пресечения, или хулиган по-прежнему имеет возможность терроризировать окружающих. Если убийца скрылся, то тревожные чувства, естественно, возрастают. Если он известен и изолирован – настроение спокойнее. Нахождение опасного преступника на свободе может препятствовать деятельности граждан по оказанию помощи расследованию в связи с опасением возможной расправы. Такие же последствия может вызвать неотстранение от должности злоупотреблявшего служебным положением лица.

Когда преступник известен, на активности населения начинает сказываться его оценка общественным мнением. Очевидно, что отрицательная оценка преступника общественным мнением должна влечь за собой повышенную активность населения, и если здесь мы повторяем эту явную банальность, то только потому, что изучение многих и многих обращений к населению показало, что значительная часть работников МВД совершенно игнорирует это обстоятельство. В их публикациях и выступлениях преступник предстает этаким безликим, лишенным всякой индивидуальности и в силу этого не вызывающим никаких эмоций носителем фамилии, имени и отчества (если они, к тому же, известны). Даже в тех случаях, когда следователь понимает важность индивидуальной обрисовки личности преступника для возбуждения у населения не любых, а нужных ему мыслей и чувств, он делает это либо вслепую, либо на основании лишь своего личного опыта, ибо влияние на общественное мнение (и через него – на активность населения) личности преступника в нашей литературе почти не изучалось. Если опытный работник МВД с большей или меньшей уверенностью предскажет сравнительную активность населения в зависимости от числа и характера судимостей преступника, то и он окажется в затруднении, если попросить его поставить активность населения в зависимость, к примеру, от возраста обвиняемого.

Велика активность окрестного населения на такого специального субъекта, как бежавший заключенный.

Обстоятельства, усугубляющие отрицательную оценку правонарушителя общественным мнением, в основном совпадают с обстоятельствами, отягчающими уголовную ответственность, перечень которых дается законодателем в ст. 34 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик (и в соответствующих статьях УК союзных республик). Такое совпадение вполне понятно: в обществе, где нет антагонистических классов, правосознание едино, и закон отражает это. Однако это общее соответствие не исключает специфики оценки определенного элемента характеристики в зависимости от особенностей обычаев, условий быта, национального характера и т. д. той или иной группы населения.

Единство в оценке деяния законом и общественным мнением может быть нарушено в случае принятия волюнтаристского, не порожденного объективными закономерностями развития общества, нормативного акта.

Все сказанное в равной мере относится и к обстоятельствам, смягчающим ответственность (ст. 33 Основ уголовного законодательства и соответствующие статьи УК союзных республик).

Однако имеется одно обстоятельство, оценка которого законом и общественным мнением резко различны. Обстоятельство это – состояние опьянения при совершении преступления. Закон, как известно, не считает опьянение смягчающим вину обстоятельством. Кроме того, при определенных условиях опьянение отягчает ответственность[97].

Общественное же мнение (хотя и не исключительно, но преобладающе) склонно снисходительнее отнестись к таким преступлениям, как причинение в драке телесных повреждений, сопротивление представителям власти, хулиганство и т. п., если они совершены в состоянии опьянения. Так, при расследовании дела по обвинению главного инженера шахты 4/6 (г. Макаров Сахалинской обл.) гр. Левина в совершении хулиганских действий, нанесении побоев и сопротивлении представителям власти нам пришлось столкнуться с фактом, что ряд свидетелей – людей с безупречной репутацией – пытались приуменьшить вину гр. Левина в связи с тем, что во время совершения преступления он был сильно пьян.

Факторы, влияющие на оценку преступника трудящимися, могут быть и не связаны с событием расследуемого преступления. Установившаяся репутация обвиняемого, его моральное лицо, отношение к работе, семейная жизнь также могут влиять на активность трудящихся. Следует учитывать возможность влияния на поведение конкретного гражданина и его личных отношений – дружественных (а то и родственных) или враждебных – к лицу, чьи действия расследуются. Это обстоятельство, ничего не дающее при работе с неопределенным кругом лиц, приобретает большое значение, когда личности возможных помощников следователя определены.

Значительный практический интерес представляет изучение вопроса о влиянии на активность граждан возраста преступника. Будет ли помощь населения более активной в том случае, когда преступление совершил несовершеннолетний, или же, напротив, сравнительно большую активность вызовет преступник-взрослый? А если преступление совершил глубокий старец? Нам представляется, что в большинстве случаев общественное мнение склонно приуменьшать социальную опасность преступников-несовершеннолетних и стариков, причем тем в большей степени, чем далее возраст оцениваемого субъекта отходит от средних лет. Поэтому при прочих равных условиях совершение преступления подростком или стариком вызовет меньшую активность населения, чем совершение такого же преступления взрослым человеком. Однако это общее правило корректируется целым рядом обстоятельств. Абстрактный подросток Н., совершивший преступление, для определенного количества лиц является вполне конкретным хулиганом Витькой Ивановым, терроризирующим всю округу. Этот определенный контингент в данном случае будет весьма активным. Таким образом, абстрактный старик, абстрактный подросток вызовут меньшую активность, чем абстрактный взрослый преступник. Однако активность тех граждан, для которых абстрактные старики и подростки стали конкретными лицами, будет зависеть от того, что это за старик и что за подросток, то есть вступят в действие изложенные выше закономерности.

Отсюда – требование к наличию живых деталей в информации следователя.

Составной частью отношения населения к преступлению является также отношение к потерпевшему, к жертве преступления[98]. Оценка гражданином потерпевшего может как увеличить его активность, так и уменьшить ее. Вообще-то убийство как одно из наиболее серьезных опасных преступлений вызывает большую активность граждан в оказании помощи расследованию. Но вот ситуация, когда личность убитого (его отрицательная оценка общественным мнением) свела на нет это общее правило. В г. Пласт Челябинской области был убит вор и признанный глава местных хулиганов некто Пролубин. Когда следователь и оперативные работники обратились к населению с просьбой помочь установить убийцу, то на их призыв никто не откликнулся. А наиболее откровенные в беседах заявляли: «медаль нужно дать тому, кто это сделал», «собаке – собачья смерть». Убийца – сожительница Пролубина – была арестована не благодаря помощи населения, а, скорее, вопреки его молчаливому желанию.

Сильно сказываются данные о личности потерпевшей на общественном мнении по делам об изнасиловании. Надругательство над малолетней удесятеряет активность, изнасилование женщины, ведущей развратный образ жизни или двусмысленностью своего поведения способствовавшей совершению преступления, может свести активность на нет.

В Киевском районе Москвы была изнасилована В. Возвращаясь с вечеринки, она подошла к группе пьяных парней в возрасте от 17 до 20 лет, согласилась с ними выпить, дала денег на водку, а затем пошла в подвал пить эту водку, где и подверглась насилию. Активность окружающих – нуль. Зато в другом случае почти все взрослое мужское население окрестных деревень откликнулось на призыв следователя принять участие в поисках и поимке преступника, изнасиловавшего девочку[99].

Как правило, посягательство на малолетнего или несовершеннолетнего вызывает более сильные эмоции у населения. Это и понятно: чем менее способен защищаться сам потерпевший, тем большую энергию проявят в его защите окружающие. Кроме того, здесь играют роль и родительские чувства, свойственные каждому нормальному человеку, опасения за своих собственных детей.

При прочих равных условиях активность граждан оказывается обычно минимальной, если потерпевший сам привел себя в состояние, сделавшее возможным совершение преступления. Это относится, например, к раздеванию пьяных.

Замечено также, что гражданин проявляет большую активность в тех случаях, когда потерпевшим оказывается знакомый или даже просто известный ему человек. В такой ситуации фигура потерпевшего из абстрактной становится более конкретной, и причиненное ему зло вызывает более сильные эмоции. Активность возрастает и в тех случаях, когда потерпевший, хотя и не знаком гражданину, от которого ожидается проявление активности, но является его сослуживцем, коллегой по профессии и т. п. В определенных условиях такие же результаты вызывает общность национальности[100].

Словом, во всех тех случаях, когда гражданин по тем или иным признакам найдет сходство между собой и потерпевшим, зачислит себя и потерпевшего в одну и ту же группу, его содействие расследованию и раскрытию преступления будет более энергичным.

Сила эмоций, возбуждаемых преступлением, зависит также от сравнительной ценности того блага, которого потерпевший лишился в результате преступления. Кража даже небольших ценностей у трудно живущей семьи способна подчас вызвать большую активность населения, чем кража более значительных ценностей у семьи обеспеченной. Вряд ли всколыхнет население кража имущества, нажитого, по общему мнению, нечестным путем.