Забываем: кто мы и откуда
Наши корни, стволы и листва?
Не расслышать средь страшного гуда
Наших предков святые слова.
Не расслышать средь грохота пушек,
Как шуршит и метет листопад.
Вновь глаза сердобольных старушек
На восход боязливо глядят.
Что взойдет там за серою далью?
Что так долго в округе темно?
Воздух полнится пылью и гарью,
Черный ворон стучится в окно.
Снова дети уходят на битву,
Унося свою душу и плоть,
Вслед читают старушки молитву:
«Сохрани и помилуй, господь!
Не убий и убитым не будешь,
Не кради у голодного хлеб,
Если заповедь эту нарушишь —
Разорвется сплетенье судеб.
Все вы нам одинаково любы,
Погоди же, сыночек, погодь, —
Тихо шепчут старушечьи губы, —
Сохрани и помилуй, Господь!».
Подгорный город. Веет стариной
От деревянных рубленых строений —
За древнею, кремлевскою стеной,
Как призрак бродит позабытый гений.
Он по утрам звонит в колокола,
Но этот звон не каждый в мире слышит.
Колокола? – пустые купола
И временем простреленные крыши.
Внутри соборов… господи, прости!
Не дай мне впредь узреть еще такое!
Неужто честь сегодня не в чести,
А совесть в состоянии покоя…
Глядят церква глазницами эпох.
Тяжелый взгляд на мне остановился.
Не по себе мне – будто смотрит Бог.
Немой вопрос: а ты зачем явился
В подлунный мир – творить иль разрушать?
И что уже ты сотворил на свете?..
Глядит в окно стареющая мать.
Глядит, глядит и что мне ей ответить?
По часовой, по часовой
Вращается пропеллер.
И душу леденящий вой
Подхватывает ветер.
По круговой, по круговой
По вековому счету
Ворочается шар земной,
Расплескивая воду.
По верстовой, по верстовой
Мороз-наждак по коже.
Стрелою жизнь по часовой —
В обратную не может.
По часовой, по верстовой
То смех, то плач, то жуткий вой.
Гул затих. Я вышел на подмостки…
Я играл трагическую роль,
Падал на разбитые колени,
И принцесса плакала на сцене,
Но на сцене властвовал король.
Я играл трагическую роль,
Погибал, как водится, в финале,
Но меня с подмостков поднимали —
После смерти кланяться изволь.
Я вставал и говорил: «Позволь!
Сколько мне играть такую роль».
Подливали в кубок мне вино:
«Воскресать не каждому дано».
Я играл трагическую роль —
Где моя, а где чужая боль?
И надо ж было мне родиться
В голодном, вымерзшем году —
Прийти. Увидеть злые лица
И снова кануть в темноту.
И снова ждать тысячелетья,
И к свету вновь искать пути,
Но дай мне Бог – не в лихолетье,
А в год достатка в мир прийти.
И дай мне Бог не заблудиться —
Вернуться к вам сквозь смерть и тьму,
Увидеть ласковые лица
И улыбнуться самому.
И дай мне Бог умом постигнуть,
Что этот мир не так уж плох,
И дай по имени окликнуть,
Хотя бы раз, тебя, мой Бог.
Осиротел мой дом,
Душа осиротела,
Лишь тень в углу пустом
От маленького тела.
Тяжелый скрип дверей
И прошлых звуков – звуки…
Я глажу тень кудрей
И вздрагивают руки.
Я слышу пустоту
И звон пустой посуды.
Уходят в темноту
Прошедших дней минуты.
Я слышу их шаги,
Они все глуше, глуше
И тень моей руки
Меня за горло душит.
Пунктирный след во мгле
И ничего нет кроме…
И пусто на земле,
И пусто, пусто в доме.
И замер день, и вечер не настал,
В снегу следы – из никуда дорожки.
И капелька дождя, зажатая в кристалл,
Никак не тает в крохотной ладошке.
Печаль моя, моя любовь, мой сын,
О, сколько звезд лежат в моей ладони.
А я один, среди людей один,
Куда идти? В округе ветер стонет.
Вернуться в дом? Тебя уже там нет,
А во дворе в снежки играют дети
И дворник хмурый разгребает след —
Твой след, сынок, на этом белом свете.
Прости, малыш, безумный этот мир,
Его не в силах я переиначить.
Мой дом отныне одинок и сир,
А мир смеется, негодует, плачет.
Прости, сынок, за все меня прости,
Моей душе нести такую ношу,
Моей душе такую боль нести…
Я эту тяжесть до конца не сброшу.
А. Каткову
Хороним мальчиков своих,
Любимых мальчиков хороним.
Наотмашь бьет судьба под дых
И мы от боли адской стонем.
Какая сила держит нас?
Тебе и мне пред кем виниться?
Вокруг метели – дикий пляс
И чей-то плач, и чьи-то лица.
Пред кем колени преклонить,
Кого просить, кому молиться?
Но поздно, поздно – рвется нить
И нет узла, чтоб зацепиться.
Чтоб удержать в руках ту нить…
Скользит, скользит меж пальцев время.
И как теперь нам дальше жить,
И как нести такое бремя?
За что же, господи, за что?
Ответа нет, и не дождаться…
В прихожей к детскому пальто
Мое пытается прижаться.
С горем смириться нельзя,
С радостью можно поладить.
Трудная эта стезя —
В путь мой уложена память.
Только ступлю на порог,
Плачет земля подо мною.
Если б увидеть я смог,
Что за моею спиною.
Кто за моею спиной
Шепчет о чем-то невнятно?
Ливни сплошною стеной —
Нету дороги обратно.
Память, лишь память одна
Шепоты ловит и звуки.
В прошлое шаг и… стена
Ткнется, ударится в руки.
Есть светлые, есть темные стихи.
В одних – наивность, а в других – грехи.
Мир поделен на темноту и свет
Иных, поверьте, сочетаний нет.
Мне возразят: а полумрак еще
И полусвет ты не берешь в расчет.
Полутона и есть полутона,
В них только часть от целого дана.
Опять несет меня волна.
И так вся жизнь течет волнами,
Я заплатил за все сполна
Любовью, кровью и словами.
За все заплачено, и все ж
Кровоточит сквозная рана,
И пуля – в тело, в душу – ложь
Из одного летят нагана.
Земля моя, мой отчий дом,
Я знаю жизни этой цену.
Земля кругла, но за углом
Вновь чей-то глаз прильнул к прицелу.
Ходил, бродил по свету,
Все подбирал по цвету:
Рубаху, женщину, пиджак.
А вслед кричали: «Вот чудак,
Ему не нравятся цвета!
И то – не то, и та – не та.
Неповторимый ищет цвет,
Его, быть может, вовсе нет».
Я улыбался им в ответ —
Нашел единственный тот цвет.
Не зря бродил по свету —
Все подобрал по цвету:
Улыбку, волосы, пальто
И эта – та, и это – то.
Дом. Окно. Задернутая штора.
На пол сброшен ситчик голубой.
Ты меня забудешь очень скоро,
Я тебя забуду очень скоро,
А потом забудут нас с тобой.
А пока целуй меня, красотка,
А пока, бедовая, пляши,
У меня в кармане полусотка,
На столе шампанское и водка,
Что еще нам нужно для души…
Кончен бал, распахнуто окошко,
Что не так, как водится, прости,
Для меня ты ласковая кошка,
Для тебя я Борька или Гошка…
Все равно. Пора уже идти.
Разъезжаются, кончен сезон,
Не должно быть для грусти причины.
Скоро, скоро в объятия жен
Попадут удалые мужчины.
Вот уже в чемоданы летят
Полотенца, носки и пижамы…
На вокзале с рассвета стоят
В карауле курортные дамы.
Провожать они вышли «своих»,
Хоть и временных, все же хороших,
Ни судить, ни оправдывать их
Не могу, да и вряд ли кто сможет.
Разъезжаются, кончен сезон,
Проводницы в вагонах судачат…
Покидая дождливый перрон,
Одинокая женщина плачет.
Наши судьбы так долго блуждали,
Средь никчемной земной суеты.
Где мои долго мысли витали?
Где бродила, задумавшись ты?
По дорогам бетонным и пыльным,
По проселкам, по трактам стальным,
По распадкам, по травам ковыльным
Мы дышали дыханьем одним.
Как же долго, о боже! Как долго
След топтало ворье-воронье,
Среди бабьего спора и толка
Я услышал вдруг имя твое.
Я услышал, узнал и поверил
Предсказаньям, счастливой судьбе.
Сколько верст по дорогам измерил,
Чтоб тебя отыскать на земле.
И теперь вот стою на пороге,
Двери настежь – свершилось, сбылось.
Две судьбы, две звезды, две дороги —
Все в понятьи едином слилось.
Не лги себе и ближнему не лги,
Ложь, как болото, заведет, затянет,
От пустозвонства душу береги,
Во лжи душа невольницей завянет.
Понять себя и ближнего понять,
Найти слова и в радости, и в горе…
Не торопись друзей своих менять,
Лишь потому, что с ними в краткой ссоре.
Вначале душу выслушай свою,
А мысли придержи, чтоб не мешали.
Не лги другим, – себе я говорю, —
Чтоб и они в ответ тебе не лгали.
Светлое слово «люблю»,
Теплое слово «жалею».
Горькое слово «терплю»,
Грустное слово «старею».
Страшное слово «умру»,
Жуткое слово «забвенье»,
Доброе слово «дарю»,
Вечное слово «рожденье».
Вот и вытолкал воз на дорогу
И куда эту рухлядь теперь?
Повернулся спиною к востоку,
За спиною заплакала Дверь.
Оглянуться, вернуться? Нет мочи…
Слышать жалобный поскрип петель.
Впереди кто-то дико хохочет,
То ли зверь, то ли ведьма-метель.
Кто? Когда? По космическим фазам
Бытие приукрасил мое?..
Оглянуться, примериться глазом
И пустить поточнее копье,
Чтобы выбить из прошлого разом
То, что сердце бедой обожгло.
Для чего человеческий разум: