И холмы, и равнины,
И глухая тайга.
Скрип продрогшей осины,
И стога, и снега…
Это все мне с начала
И до смертного дня,
И кусты краснотала,
И речушка Иня.
Тихий шепот ковыльный,
Звон колосьев литых
И далекий былинный
Голос предков моих.
Заколочены крестом
Два окна в бараке том,
Два окна – и тьма, и свет —
Память там, а нас там нет.
Там гуляют сквозняки,
Задевая косяки,
Там давно уже в ночи
Холод веет от печи
И который год подряд
Молча стены голосят…
Успокоилась, руки сложила,
Отдохнуть вдруг решив среди дня,
И лицо ее будто молило:
Не будите без дела меня.
И ходили на цыпочках дети,
И внучата молчали в углу.
Все, казалось, затихло на свете,
Только время текло по стеклу…
Отдыхает старушка, ей спится,
Знать, усталость – причина тому…
Отчего же в слезах наших лица
И так скорбно, и зябко в дому.
Пришел с простреленной рукой,
Но, слава ветру, что живой.
От ветра дрогнула рука,
Прицел нарушив у врага.
Но страшно мне, а если б нет:
Ослаб бы ветер в тот момент
Или совсем в тот миг затих…
Не досчитался б мир двоих.
Мелеют озера
И реки мелеют.
И главная доля в том
Нашей вины…
Проходят века,
Наши души скудеют
И многих порывов
Уже лишены.
Отменены надолго все полеты,
Над летным полем виснут облака,
И без работы – грустные пилоты
Играют в подкидного дурака.
Не протолкнуться в «зале ожиданья»,
Ни встать, ни сесть – на каменном полу
Мешки, узлы, как знаки запинанья,
Расставлены неправильно в углу.
Четвертый день – и не видать просвета,
Туман укрыл поселок Батагай.
Устал кассир, уходит от ответа,
Хоть телеграмму господу давай!
Спешит народ: кто в гагру, а кто в Сочи.
Висит плакат, гласит: «Аэрофлот —
Удобно, быстро, днем или средь ночи…»,
А отпуск мой, наверно, здесь пройдет.
Хожу, брожу в измятой куртке финской,
Пишу стихи про этот чудный край,
Поет транзистор – голос Кристалинской:
«Не улетай, родной, не улетай…».
Прохладно, прозрачно и звонко,
Дорога, как скатерть, бела.
Пыхтит на подъем «пятитонка»,
В снегу сбуксанула, пошла.
Сто сил лошадиных в упряжке,
Сто тысяч отдельно чертей.
И «джин капитанский» во фляжке
От тряски становится злей.
Спешим. Вот за тем перевалом
Нас ждет незнакомый ручей:
«Там золота, братцы, навалом —
Лопатой шуруй лишь ловчей…».
Мы знаем, что он привирает
Наш старый, испытанный «пред»,
Но деда артель понимает,
Он все-таки умница – дед.
Спускаемся вниз по распадку,
Все тише и тише мотор.
И вот разбиваем палатку,
И вот уже первый костер.
И вот уже повар хлопочет,
И в круг собрались едоки,
А джин в наших глотках хохочет:
«Чуть-чуть за приезд, мужики».
Как будто увидел впервые
Я этот ночной снегопад,
И эти дворы ледяные,
И этот сверкающий сад.
Услышал снежинок шуршанье
Среди утомленных снегов,
И сонных деревьев дыханье,
И скрип одиноких шагов.
Деревья усталые руки
Воздели к седым облакам,
И тают холодные звуки,
К моим прикоснувшись рукам…
Под эти созвучья ночные
Над городом спящим плыву,
И все это будто впервые,
А кажется – вечность живу.
Хоронили в селе пастуха,
Говорили: «Ударило громом.
А за ним никакого греха
Не водилось». И тихо над гробом.
Разговоры вели мужики:
«Видно, Богу угодно так было.
И ему, знать, нужны пастухи.
Без присмотра нечистая сила…»
Помолчали и гроб понесли
В дальний путь от родного порога.
А наутро коровы пошли,
От копыт загудела дорога.
Вышел сын пастуха Николай
И отцовским кнутом размахнулся,
Щелкнул лихо и крикнул: «Давай!»,
И без злобы на стадо ругнулся.
Множество проб и ошибок.
Где же ты, истина, где?
Лишь отраженье улыбок
Вижу в зеркальной воде,
Взглядов лукавых скольженье,
Странная тень над рекой.
Что в этом мире движенье?
Что в этом мире покой?
Что в этом мире сомненье?
И у которой черты
Радостный миг озаренья,
Горестный миг темноты.
Кто доберется до истины,
Боль пересилив и страх…
Лица угрюмы, таинственны —
Искорки смеха в зрачках.
Расставанья, расстоянья —
Очень близкие слова,
От свиданья, до свиданья
Побелела голова.
Сколько лет и сколько весен
Пролетело с той поры…
Нас с тобой венчает осень,
И осенние дворы
Нас встречают виновато,
Будто знают наперед:
Это время листопада
Отцветет и отойдет.
Наше позднее венчанье…
Осень.
Желтая трава.
Расставанья и свиданья —
Очень близкие слова.
Меня не станет на земле,
Меня волной вселенской смоет,
И где-то там, уже во мгле
Чужая боль меня догонит.
Последний раз, в короткий миг
Перед глазами вспыхнет лето,
И женский лик, и женский крик
Замрут на полуяви где-то…
Светлая, светлая осень,
Новое время грядет,
Цвет холодами подточен,
Миг… и сейчас опадет.
Миг… и сейчас оборвется
Лист с пожелтевших небес,
Звоном в тиши отзовется —
И опечалится лес.
Сердце забьется тревожно,
Дробный, прерывистый стук…
В сад мой войдет осторожно
Медно-серебряный звук.
Вот и прошел я уже полпути,
Что впереди там, а что позади?
В прошлом остались нелегкие дни,
Нынче холодные светят огни.
По небу катится чья-то звезда,
Время со стуком несут поезда,
Годы в почтовом вагоне лежат,
А за окном – листопад, снегопад.
Вот уже оттепель, дождь проливной —
Все перемешано. Мчит скоростной…
Стрелочник хмурый разводит пути,
Горе и радость еще впереди.
Опять дожди тиранят город
И горизонт в тумане скрыт,
Сижу в саду (собачий холод),
А рядом женщина сидит.
Сидит, не смею молвить слова,
Боюсь движением спугнуть.
Она, мне кажется, готова
Вот-вот на веточку вспорхнуть.
«Не улетайте, заклинаю», —
Я про себя шепчу, шепчу.
Хотя совсем не понимаю,
Зачем сижу, зачем молчу?..
Все на круги свои вернется,
Уже светлеет горизонт.
И женщина сидит, смеется,
Со мною вместе солнца ждет.
Зовет апрель: гулять, гулять!
Я собираюсь молча.
Жена не хочет отпускать:
– Куда собрался ночью?
– Куда, куда? Летать хочу,
Такое вот желанье!
И коль надумал – улечу,
Сиди здесь в ожиданье.
А хочешь, чудо сотворим —
Открой скорей оконце! —
Возьмем и вместе полетим
Туда, где светит солнце!..
– Летать, да боже упаси!
Чтоб я тебя пустила, —
Жена сказала: – Свет гаси! –
И… форточку закрыла.
Загляделся в прозрачный ручей
И над жизнью задумался снова:
Отдохнуть бы от мутных речей
В ожидании светлого слова.
Как прекрасен родимый язык,
Как он в строчки, созвучья ложится,
Словно к чистой водице приник —
До конца моих дней не напиться…
Как медленно время идет,
Как быстро листва опадает.
Какой на Земле нынче год —
Никто из живущих не знает.
Какой на Земле нынче день?
По внешним приметам – осенний.
На доме моем – светотень
Мир делит на свет и на тени.
Как долго на свете живу?
Как долго я тень свою вижу?
Кто знает… Смотрюсь в синеву
И звуки далекие слышу.
Черепа, черепа – там, где были глаза —
Лишь пустоты, – вернее глазницы,
А когда-то оттуда сбегала слеза,
Трепетали от света ресницы.
Боль когда-то стучала в виски
И от мыслей внутри было тесно…
Колыма, Колыма – золотые пески
И святое, и грешное место.
Не писал я про Север пока,
Не сказать, что иные заботы,
Просто долго дрожала рука
От колымской тяжелой работы.
Просто долго дремала строка,
Замирала и вновь просыпалась,
Ударяясь волной в берега,
На которых полжизни осталось…
Что о прошлом теперь мне тужить,
В те далекие трудные годы
Приходилось мне землю долбить,
Обнажать коренные породы.
И, как все, я тогда уставал,
Вспоминал я и черта, и Бога —
К свету, к солнцу Века поднимал,
Что ни метр – иная эпоха…
Кто там был – не осудит меня,
Знали цену мы мерзлому пуду…
А теперь мне подайте огня!
И чернила налейте в посуду.
От Магадана тыщу верст
На Север тянется погост,
Нет в мире кладбища длинней —
По всей дороге хруст костей…
Остановите, хоть на миг,
Поток машин, я слышу крик.
Из-под земли несется он,
Верней не крик, а слабый стон.
Кричать устали мертвецы…
Простите, братья и отцы, —
И после смерти вам опять
Мы не даем спокойно спать…
Молчит Колымская стена —
Где имена? Где имена?
……………………
Далекий край, суровый край,
Да разве ты виной всему?
Есть на земле и ад, и рай,
Но кто вершит – куда кому?
И кто теперь припомнит всех,
Кто воскресит те имена?..
Примите, люди, этот грех,
Нам за него платить сполна.
Со всех концов земли видна —
Стоит Кремлевская стена,
От глаз людских удалена —
Лежит Колымская стена.
Сыну Сергею
Это дерево вечно растет.
Его корни в глубинах пространства,
В кроне, в листике каждом течет
Кровь язычества и христианства.
Перемешана, смешана кровь
И от буйства к спокойствию духа
Прорастала и крепла любовь,
И коснулась дыханием слуха.
О, далекие предки мои,
Россияне – сыны вольнодумства,
В моем сердце доныне горит
Ваш огонь доброты и безумства.
Я листочек на ветке любви,
Все мы в мире и вечны, и тленны.
Дай-то Бог, чтобы в нашей крови
Не пропали великие гены.
Горе сгинет и смута пройдет,
Даст нам Бог высоты и простора.
Покаянное время грядет,
Русь, Россия – судьба и опора.
Я сын любви, я внук раздора,
Вокруг пустынные поля,
И за пределами простора
Еще просторнее земля.
А за спиной все смято, сжато —
В сундук железный под замок…
Мне новой Родины не надо,
Она одна – как Свет, как Бог.
И я любви своей не скрою,
Не отрекусь и на огне.
И все прошедшее со мною,
И все минувшее во мне.
Вновь мировая зреет ссора,
Стою на огненном Крыльце —
Я сын любви, я внук раздора,
Отец и дед – в одном лице.
Как цветок придорожный, поникну
На исходе холодного дня,
Проходящему поезду крикну,
Не услышат в вагонах меня.
Только ветром размытые лица,
В желтых рамах успеют мелькнуть.
Будет пыль над землею кружиться,
Оседая на рельсовый путь.
Оседая на травы степные,
Осыпаясь на плечи и грудь…
Простучали колеса стальные,
Скорый поезд назад не вернуть.
Улетел за седые отроги,
То ли в сказку опять, то ли в быль…
Одиноко стою у дороги —
Оседает столетняя пыль.
Раскатали домишко по бревнышку
И снежком притоптали дымок,
И навстречу студеному солнышку
Покатили свой хилый возок.
Что их ждет впереди за холмами?
Что им темное небо сулит?
Снег тяжелый скрипит под ногами,
Спотыкаясь, собака скулит.
Неизвестность, неясность, тревога
И надежда, что это – пока…
И петляет, петляет дорога —
Будто тянется нить из клубка.
Размотается пряжа не скоро,
И не скоро окончится путь,
У чужого приткнется забора
Этот горький возок отдохнуть…
И живем мы спокойно на свете,
На душе ни тоски, ни вины.
Тянут воз свой российские дети
По дорогам любимой страны.
Из прошлого высвечен сердцем
Нетленный родительский дом,
В нем зыбка с кудрявым младенцем
Качалась под звездным окном.
Осеннее небо пугало
Печальной своей глубиной,
И зыбка пылинкой витала
В тумане меж светом и тьмой.
Казалось, что мир этот хрупкий
Рассыплется вдруг среди дня,
Но женские теплые руки
Вселяли надежду в меня.
И я привыкал понемногу
К пространству за темным окном,
Вначале пять метров к порогу…
А позже покинул и дом.
В пути постигал расстоянья,
Пространство манило, влекло,
И время земного скитанья
Так быстро бежало, текло.
То время подернуто дымкой,
Но вижу за той пеленой,
Как женщина с доброй улыбкой
Склоняется вновь надо мной.
И женские руки в надежде
Ласкают белесый мой чуб,
И я просыпаюсь, как в детстве,
И… «мама!» – срывается с губ.
Три женщины любимых, три печали
У трех дорог меня всегда встречали.
Три женщины любимых, три огня
От злых напастей берегли меня.
Три женщины любимых на земле,
Три мотылька, светящихся во мгле,
За них готов молиться день и ночь —
Храни их, Боже: мать, жену и дочь.
В. Н.
Вот и вышел намеченный срок,
Приумолкли походные трубы.
С этой женщиной пить бы медок,
Целовать ее сладкие губы.
С этой женщиной век вековать,
Только что мне от века осталось.
Где моя молодецкая стать
И куда моя юность умчалась?
Исходил я немало дорог,
Верил в силу свою и отвагу…
С этой женщиной пить бы медок,
А не горькую, горькую влагу.
Протекли мои годы в песок,
Слишком призрачны были победы.
С этой женщиной пить бы медок
И хмелеть от вечерней беседы.
В этом мире неясных тревог
Я молю всемогущего Бога —
С этой женщиной пить бы медок
До того, до последнего срока.
Душой ничуть не покривлю,
Когда сравню тебя с Мадонной,
С той недоступной и покорной,
Чей взгляд божественный ловлю.
Душой ничуть не покривлю,
Сказав, что есть на свете чудо,
Средь сумасшествия и блуда —
Святую женщину люблю.
Скажу спасибо сентябрю
За ту, негаданную встречу.
Я новый год в душе отмечу —
Душой ничуть не покривлю.
Храни тебя мой Бог,
Меня – твоя Богиня.
Где движется песок,
Там вечная пустыня.
Где тысячи дорог,
Невидимые взору,
Там движется песок,
Не под гору, а в гору.
Моя судьба, мой рок,
Мираж, с которым спорю.
Там движется песок
К сиреневому морю.
Там движется песок,
Как будто кровь под кожей…
Храни тебя мой Бог,
Да и Богиня тоже.
Под тяжестью твоей огромной боли
Я не согнусь, хоть и былинка в поле.
А ты могуч, руками камни крошишь,
А боль былинки выдержать не можешь.
Эта женщина Востока
Говорит и говорит,
Нескончаемым потоком
Речь, как реченька журчит.
Я слова не разбираю,
Не моя на то вина,
Но я сердцем понимаю,
Что волнуется она.
Что в душе ее тревога,
Что в душе ее печаль.
У нее одна дорога,
У меня другая даль.
Но на миг соприкоснулись
В оглушающей тиши
И на оклик оглянулись
Две былинки, две души.
Рисую осенний пейзаж,
Оранжевой краской рисую.
Сменяется явь на мираж,
Уйти в неизвестность рискую.
Сменяется день на закат,
В рубахе малиновый вечер.
Плывет над землей листопад
И листья щебечут: «До встречи».
До той недалекой поры,
Когда распускается верба
И радужный смех детворы
Взлетает до синего неба…
Рисую осенний пейзаж —
Прекрасный кусочек природы.
И женская прихоть и блажь —
Всего лишь измена погоды.
…Из той поры до нынешнего дня
Летит, летит: «Не разлюби меня», —
И готов поклясться на крови,
Я от твоей не отрекусь любви.
Когда вдали забрезжит ливень-свет,
Мы вдруг поймем, что нас уже здесь нет,
Лишь голоса, да отголоски дней,
Судьба твоя растворена в моей.
И потому безудержно любя
И среди звезд я отыщу тебя…
Сколько прошел дорог,
Сколько спалил мостов,
Слишком печален итог —
Много могил и крестов.
Сколько друзей схоронил,
Сына отнес на погост.
Кто из неведомых сил
Сжег этот крохотный мост?
Господи, что впереди,
Пламень в душе или лед,
Молот тяжелый в груди
В ребра безжалостно бьет.
Что же мне делать теперь,
Новые строить мосты?
Двери слетают с петель —
Поле, снега и кресты.
Все, что от жизни возьму, —
Все, уходя, возвращу.
Канув в кромешную тьму,
Всем ли и все ли прощу.
Все ли прощу я себе,
Все ли могу я прощать,
В этой заблудшей судьбе —
Было о чем мне вещать.
Было о чем сожалеть,
Крест свой нелегкий неся…
Мог бы давно умереть —
Без отпущенья нельзя.
Без отпущенья грешно,
Раньше, до Судного Дня,
Всем отпущенье дано…
Нынче простят ли меня?
Сколько потеряно,
Сколько не найдено.
Жил неуверенно —
Счастье украдено.
Времечко сдвинуто
Ветрами зимними,
Душенька вымыта
Белыми ливнями.
Что же осталось:
Дорога нездешняя,
Сердца усталость.
Да грусть безутешная.
Жил бы уверенно,
Зная доподлинно —
Что не потеряны
Совесть и Родина.
Ниточка тонкая —
Дума заветная.
Жизнь моя горькая,
Жизнь моя светлая.
Утро по полю
Дымкою стелется,
В лучшую долю
Трудно, но верится.
Все сильней, сильнее
Белый снег валит.
К вечеру яснее
Голова болит.
К вечеру сильнее,
Как не берегись!
Глупая затея —
Эта наша жизнь.
Все чужие боли,
И своя к тому ж,
По господней воле —
Я поэт и муж.
По господней воле
Нужен там и тут,
Во широком поле
Чьи-то кони ржут.
Во широком поле
Разгулялся зверь,
По своей-то воле…
Кто готов теперь?
За тебя сразиться,
Пресвятая Русь!
На чело ложится
Мировая грусть.
…До тридцати поэтом быть почетно,
И срам кромешный – после тридцати…
До тридцати разбрасывали камни,
Искали чувств глубоких родники.
От слов тяжелых закрывали ставни,
Напуганные правдой земляки.
До тридцати вливали в наши уши
«Святую» ложь, пускали пыль в глаза…
На всю страну кричали наши души,
По всей стране молчали голоса.
Не оправданье – долгое молчанье,
Все это в нашей скажется судьбе.
Но чистых слов прекрасное звучанье
Мы постарались сохранить в себе.
И время нас по-своему венчало,
Нам много лет, но грех нас в том винить.
Мы много передумали сначала,
Чтоб нынче с болью в сердце говорить.
И чистых слов мы не забыли давних,
До сорока сумевшие дожить —
Пришла пора. Мы собираем камни,
Чтоб родники от скверны оградить.
Все больше зимние пейзажи
Рисует мальчик, мой сосед,
И дарит девочке Наташе,
И говорит: «Прекрасный цвет».
Белеет серый лист бумаги
Под кистью юного творца,
Белеют рощи и овраги,
И снег белеет у крыльца.
Белым-бело по всей округе,
Что уместилась в полотне…
И мчит малыш к своей подруге
На белом, белом скакуне.
Рисуй, малыш, все белым цветом,
Пока так чувствует рука,
Пока еще ты с белым светом
Лишь познакомился слегка.
Задумаюсь над сутью бытия —
Вот дом, огонь и у камина – я.
Задумаюсь над суетою Дня —
Вот дом, огонь.., но в доме нет меня.
В моем лице – морщинки прапрадеда,
В моем лице – улыбки праправнука,
В моем лице – крупинки прапраСвета,
В моем лице – полоски прапраЗвука.
Все собрано по капелькам, крупицам,
Чтоб будущему в прошлом повториться,
Лицо льстеца, лгуна или творца —
Начало есть и нет ему конца.
Н. Рубцову
Поеду в Сочи отдыхать,
Вот, сэкономлю на зарплате,
Питанье, море, да кровать
И кое-что возьму в прокате…
Поеду, хоть на малый срок,
В родном краю холодновато,
Там с головой уйду в песок —
Сибиряку так мало надо.
Погреть бы косточки свои,
Да кожу белую поджарить,
И на последние рубли
У моря «сфотаться» на память.
Чтоб показать друзьям потом,
Да прихвастнуть чуток при встрече, —
Мол, в море плавал голубом
И жил почти по-человечьи.
Песочные часы. шуршание песчинок.
Почти не слышен времени уход.
Мир состоит из капелек и льдинок,
Из снежных гор и океанских вод.
Великое и крохотное рядом,
Минутное и вечное – в одном,
В одном сосуде розово-стеклянном,
Заполненном просеянным песком.
Текут песчинки, время отмеряют.
На дно сосуда падают шурша…
И с каждою песчинкой умирает,
И снова возрождается душа.
Неумолимо времени теченье,
Судьба – песчинка. Движется песок…
И смерть полна высокого значенья —
Душе никто не отмеряет срок.
Ночное небо. Холод. Тишина.
Усталый ветер в полудреме стонет.
Любимая, мне нынче не до сна,
Ты спи, а я побуду на балконе.
Я постою тихонько на краю,
На том краю, где разум замирает,
Где душу обнаженную мою
От глаз небесных дымка закрывает.
Где так легко вспорхнуть и улететь,
Шагнув туда, за легкие перила,
Где бродят розно жизнь моя и смерть,
И где душа до этого бродила,
И где потом бродить ей суждено…
На эту землю возвращаясь снова,
Рубить в пространство звездное окно
И ожидать пришествия второго.
Предзимье в лесу. Не зима и не осень.
Безвременье. Снег ли, листва шелестит,
И слышится поскрип, кряхтение сосен,
И небо, как чистая простынь висит.
Предтечье, предвестье чего-то иного,
Чему-то еще замерзать или течь,
Еще не написано первое слово,
Уже отзвучала заздравная речь.
Еще я живу в ожидании чуда,
Еще в преломленье сойдутся лучи,
И писем, еще не написанных, груда
Пожаром лесным вдруг взметнется в ночи.
Загадки, разгадки природных явлений,
В предчувствии света – душа распахнись!
Уже промелькнули холодные тени,
Еще зарождается новая жизнь.
Предзимье в лесу. Безотчетность и смута.
Уже поднебесье темнеет, грозит.
Еще в ожиданьи звенящего утра
По мокрым дорогам поземка скользит.
Голову на плаху положу,
На сучок древесный погляжу…
Гикнет, ахнет весело палач —
Разнесется по деревне плач.
Горлом хлынут гулкие слова,
Застучит по склону голова,
С той горы, что Лобною зовут,
Бренные останки унесут.
А потом устроят правый суд.
На тот суд округу соберут —
Не виновен, скажут, был мужик…
А точило вжик, себе, да вжик,
А топорик стук, себе, да стук —
Крепок в плахе этот самый звук,
Да и плаха вроде бы крепка,
И, топор держащая рука.
Не работа, а «искусство» рук…
Головы невинные секут.
Что там думать, проще – топором,
Разберутся, дайте срок, потом.
Распутица, сумятица и слякоть,
Храп и стенанье взмыленных коней,
О Родине не только петь и плакать,
Еще и думать надобно о ней.
Истерзанные русские равнины,
Могилы предков пылью занесло.
Добро бывает часто без причины,
Осмысленным бывает чаще зло.
И потому мне больно и тоскливо,
Мотивы зла понять я не могу.
Два берега. Жизнь, как река, бурлива
И на каком остаться берегу?
Распутица. Тащу сапог из глины,
Сезон осенних проливных дождей,
Заезженные русские равнины —
Храп лошадей и – взмыленных людей.
Творение, забвение, хаос —
Тащу и я свой непосильный воз.
Скольжение, падение, подъем —
Родившись в муках, в муках и живем.
Сомнение, затмение и… свет —
Звездой падучей обозначен след.
Смирение, течение судьбы —
Все чаще лбом в бетонные столбы.
Падение, горение и… мрак —
Все было так и, видно, будет так.
И пусть горька и беспощадна жизнь —
Я говорю судьбе: «Не суетись!
Не торопись, не подгоняй года —
Еще горит, горит моя звезда».
Когда сменяются цари —
Один другому петлю вяжет,
Пока погода, до зари —
Мужик с молитвой поле пашет.
Когда сшибаются вожди —
Один другому яму роет,
Пока не грянули дожди —
Мужик соломой избу кроет.
Когда грозятся небеса
И над землею гром грохочет,
Гуляет по полю коса —
Мужик о будущем хлопочет.
Громко крикну, в ответ отзовется
Голос мой из ночной тишины,
Слово доброе добрым вернется,
Злое – злым отлетит от стены.
И ударит больнее больного,
И тогда вдруг, поймем, что творим.
Бумерангом становится слово,
Возвращаясь к истокам своим.
В этом мире всему есть начало —
Жизни, слову и добрым делам…
Слышу – птица в ночи прокричала,
Что-то крикнула коротко нам.
Как же ей не ответить, пичуге?
Может, голос мой зло отпугнет,
Или чьи-то жестокие руки
В этот миг от нее отведет.
Ну, а может, такое случится:
Заблужусь я в пространстве ночном —
Громко крикнет знакомая птица
И дорогу укажет крылом.